Совенок-1942

[Дозорный]

К 100-летнему юбилею Красной Армии и Дню Защитника Отечества

 

Сначала мне это выкладывать здесь не хотелось. Повесть очень косвенно соотносится с тематикой ресурса; к тому же по сути является фанфиком по известной в узких кругах игре, так что многие могут про нее просто не знать. Да и тут она очень далеко ушла от оригинала - по сути остались лишь имена героев, отчасти их характеры, и - тоже отчасти - место действия. Сеттинг тоже изменился; те кто играл в оригинал, это сразу увидят.

Но подумав, я решил - писал-то я для всех. Пока фанфик висел на дваче, в него много кто плевался, но нашлись и читатели, кому он пришелся по душе. На фикбуке отзывы были гораздо лучше, что внушает некоторый оптимизм - наверное, все же я старался не зря.

 

Fair warning - читать до конца главы 1. Если дальше не зашло, то лучше закройте.

 

 

 

Совенок-1942

 

Аннотация на Фикбуке:

ГГ в мире недалекого будущего, в не совсем обычных для себя обстоятельствах, вместе с целой компанией таких же "везунчиков". Виртуальная реальность, антигерои, политота и смена моральных ориентиров в наличии.

 

2024 год.

 

Недалекое будущее. Человечество движется вперед прежним курсом, до сих пор не разобравшись до конца в своих проблемах. Более того – социальные, политические и экономические проблемы накапливаются, усугубляя и без того непростую обстановку в мире.

Главный герой – молодой человек по имени Семен, заканчивающий последний курс провинциального педагогического университета и проводящий большую часть своего времени на анонимных имиджбордах. Не испытывая  теплых чувств к своей Родине, он хочет покинуть ее навсегда и устроиться где-нибудь за рубежом. Однако перед тем как это произойдет, ему придется сделать с виду простое и обыденное дело – съездить в область с группой сокурсников по заданию своего университета для завершения преддипломной практики…

 

 

 

Пролог

– Спишь, Семен?

Сидевший у окна парень едва отреагировал на оклик. Он прятался за занавеской от жарившего вовсю солнца и прижимался лбом к стеклу, молча глядя на мелькающий за окном дорожный пейзаж. Иногда, когда автобус подбрасывало на ухабах, его голова со стуком отскакивала от гладкой холодной поверхности, и тогда парень недовольно хмурился. Его невыразительные глаза не отражали внутреннего света души, и служили ширмой, с рождения отгораживая владельца от остальной вселенной. Лишь очень редко, в моменты выплеска эмоций, этот взгляд излучал что-то помимо рассеянного внимания. Это мог быть гнев, это могла быть печаль, но чаще всего это было молчаливое презрение к окружавшему его миру. Вот как сейчас.

Семену было безразлично, что творилось снаружи. Он бы с удовольствием не глядел в окно, но тогда бы пришлось поддерживать беседу с товарищами по учебе – занятие, хуже которого в жизни было не придумать. Те тоже маялись скукой и устали от долгой езды по кочкам да ухабам, а потому были совершенно невыносимы. Семену хотелось заткнуть уши музыкой из плеера, но увы – тот успел разрядиться, а положить его под прямые солнечные лучи сейчас было никак нельзя. Хорошая штука зарядка – вот только работать через окно не хочет совершенно.

Оставалось только смотреть в окно. Пейзаж не блистал красотой – мимо проносились высаженные вдоль дороги деревья. Чахлые, неухоженные. А может, они такими были от того, что глаза Семена желали их видеть только такими – плохими. Как и пасмурное небо, протянувшуюся на горизонте паутину ЛЭП, изредка мелькающие вдали дома каких-то населенных пунктов, чуть треснувшее стекло, потертое сиденье пассажирского автобуса, и вообще все то, что его окружало в этом неуютном месте.

«Ну а хоть чем-то ты хочешь заниматься?» - вдруг некстати вспомнился Семену давнишний разговор с родителями перед поступлением. – «Школу вот-вот закончишь, надо потом решать куда идти. Бездельничать дома тоже не дело. Что значит, ничем не хочешь? Ничего не интересует? Мемы только свои в русконтакте можешь листать! Значит так, сын, либо ты начинаешь готовиться к вступительным в университет, либо пойдешь в армию. Отмазать тебя нам денег не хватит. И учись хорошо, потому что полностью оплатить твое обучение мы не сможем. На какую специальность? Да хоть на учителя. Мы с папой уже смотрели, в пединституте в нашем городе вступительные экзамены творческие, тебе легче пройти будет. Все равно ты математику не знаешь. А тебе на грант надо. Что значит не будешь учителем? А грузчиком хочешь? Да тебя сейчас даже на грузчика не возьмут без образования! А не будешь учиться, то тебя в армию загребут. Понял?»

Вот так Семен пошел в университет учиться на педагога. Пройти экзамены было непросто, но он смог, и даже умудрился поступить на грант. На этом положительные моменты кончались – свою специальность он так и не полюбил, друзей особо не завел, с одногруппниками не сблизился. Работать учителем не хотелось. Хотелось уехать за рубеж, найти себя в другой стране… Какие перспективы могли быть в отсталой, удушаемой санкциями России?

– Эй, ты чего смурной такой? Грузишься, что ли?
Кто-то несильно ткнул его пятерней, и Семен наконец обернулся.
Смерть. Он же Ерохин Иван, 2003 года рождения, то есть ровесник. Старый приятель Семена, переведшийся к ним на втором курсе из другого университета. Вроде бы раньше учился где-то в Питере, но после одной скандальной истории был вынужден переехать к ним в провинцию. Все ее знали, но вспоминать вслух никто (в том числе он сам) не хотел.

Внешность Ваньки-Смерти в точности соответствовала его прозвищу. тяжелый взгляд широко посаженных глаз, широкий нос, подбородок кирпичом и скошенный назад лоб делали Ерохина похожим на персонажа-мутанта из полузабытой игры про когда-то давно взорвавшуюся атомную станцию на Украине. Назывался тот мутант как-то по дивному – то ли «королев», то ли «контролер» и был телепатом. Наш же Иван имел схожие с ним черты лица, бритую голову, по-борцовски выглядящую фигуру и выколотую свастику на левом плече. Рядом по улице такой детина пройдет – невольно посторонишься, а потом долго оглядываться будешь. А уж если такой «преподаватель» в школу придет, и обучать истории Второй Мировой примется, то и вообще, «тушите свет и сливайте воду»…

Семен невольно прыснул в кулак – представленный образ был донельзя комичным. Ванька-Смерть в роли препода: что может быть смешнее? Разве только бомба в отхожем месте…
– Чего ржешь?
– Да так… Слушай, а тебя в таком виде менты не тормозят?
– Не-а. – фыркнул Смерть. – Куда им! У меня дядя по матери в прокуратуре работает в городе. Если что серьезное, так я сразу ему звоню. А вообще стоит им в паспорт заглянуть, так они сразу отваливаются. Одно слово – мусора.
– Мда…
В принципе, Семен ничего не имел против того что его друг носит татуировки и варится в тусовке наци-скинхедов. Но один случай в биографии приятеля заставлял его порой нервно ежиться. Тот самый, из-за которого тот вылетел из своего прежнего места учебы и перевелся к ним.

Но несмотря на все, они были друзьями. Даже убеждения и некоторые мысли у них чем-то были одинаковы, особенно по поводу той страны, где они жили. Но хотя Семену было достаточно просто переехать и забыть «сраную рашку» как страшный сон, Ваньке-Смерти хотелось другого.
«Ай, да в хлам все», – однажды заявил тот в ответ на извечный вопрос «кто виноват и что делать». – «Хватит. Сорок лет возились в дерьме, в грязи, а выстроить ничего не смогли. Пусть приходят НАТО, америкосы, или кто там еще, и разносят рашку к чертовой матери. Может хоть после этого вырастет что-то путное. А так, пока у власти правители-жиды, а народ в своих ватных мечтах запад побеждает, мы все в глубокой заднице. Вот дадут нам под зад коленом, как Германии с Японией в свое время, и тогда может быть начнется возрождение. А сейчас похрену, пусть прилетают и взорвут нашу с вами сраную родину ядрен батонами. Не жалко…»

Семен огляделся. В салоне помимо него и Смерти сидело еще много людей. Впереди сидели две девчонки из их группы, а чуть дальше – два белобрысых парня. Парни с виду выглядели младше них и какими-то непримечательными, а вот на однокурсницах стоило остановить более подробно.

Справа от Семена, перед Ерохиным сидела девушка лет двадцати. Как и большинство пассажиров, она была в давным-давно устаревшей пионерской форме. Изящно повязанный ярко-алый галстук, отутюженная юбочка темно-синего цвета, белоснежные гольфы, столь же белоснежная рубашка, скрывавшая аппетитные округлости… посмотреть определенно было на что. Форма, хотя и явно непрактичная, очень шла пионерке, тем более что это была одна из красивейших девушек их потока.
Ее звали Славяна. Для друзей, которых было очень много – просто Славя. Староста группы, блондинка с большими голубыми глазами, от которых теряла голову вся мужская часть курса, и двумя густыми косами до самого пояса. И в придачу – круглая отличница. Многие парни признавались ей в любви, кому-то вроде бы даже повезло получить взаимный ответ, но ни у кого не получалось встречаться с ней долго.
Семен печально вздохнул, стараясь чтобы этого никто не услышал, тем более сидящий рядом приятель. У Ваньки тоже ничего не ладилось со Славяной, но в отличие от других он не терял надежду, и был жутко ревнив. За предложение «руки и сердца» некоторые поклонники девушки уже успели схлопотать по морде и другим частям тела. Сама Славя это не очень одобряла, ведь все-таки это не добавляет спокойствия, когда парни из-за тебя бьют друг другу морды, но кажется в глубине души ей это нравилось.

Левее, перед Семеном сидела другая девушка, полная противоположность Славяны. Чуть младше и ниже своей соседки, она была одета в точно такую же пионерскую форму. Выкрашенные в фиолетовый цвет волосы были собраны в два слегка растрепанных хвостика. Худая фигура, узкие плечи, слегка сутулая спина – обычная беда парней и девчонок, много времени проводящих за компом. Из всех достоинств – чем-то цепляющий за душу взгляд глубоких зеленых глаз, при разговоре с людьми стеснительно отводимый в сторону.
Лена. То ли дочка, то ли племянница декана их факультета. Лена была тихоней, на парах сидела в уголке аудитории, прилежно строчила лекции и терялась, стоило ее вызвать для устного ответа. Парня у нее не было, близких подруг тоже – либо их никто в группе не знал. Впрочем, после первых двух курсов к «серой мышке» утратили интерес если не все, то большинство в их университете. Семен не был исключением – знакомиться с девушками ему всегда было непросто, а с девушками-стесняшками еще тяжелее. Да и цвет волос ему не нравился.

Семен откинулся на спинку кресла и мельком взглянул на остальных попутчиков. Как он еще раньше подметил, на многих была эта дурацкая пионерская форма. Кто-то из руководства университета потребовал, чтобы новоиспеченные вожатые уже начинали входить в роль. Возражения на тему того, что форма по пути на место практики изомнется и запачкается, не принимались. Впрочем, форма была качественной, и ни рваться, ни пачкаться не хотела – при Семене одна из спутниц случайно уронила на рубашку мороженое, и влажный фруктовый шарик не оставил на ткани никаких следов. Видимо, водоотталкивающий материал нового поколения, про который сейчас часто говорят…
В любом случае Семену с Иваном новой формы не досталось, и ехали они каждый в своем: Ванька-Смерть в своих обычных камуфляжных штанах, берцах и черной майке, а Семен – в джинсах и футболке с оранжевой молнией.

– Слушай, можешь еще раз поискать, где этот лагерь находится? – спросил Семен у Ерохина. – И где мы сами? А то уже четвертый час едем по каким-то вообще диким местам, а долго нам еще так трястись или нет – непонятно.
– Сейчас, – тот потянулся к браслету-напульснику на левой руке. – За точность не ручаюсь, но район примерно покажет.
Ванька ткнул пальцем в браслет. Тот пискнул, но не включился. Подождав минуту, Смерть недовольно засопел и слегка треснул его кулаком. Браслет в ответ на столь грубое обращение недовольно застрекотал и выдал на гладкую безволосую кожу предплечья подрагивающую картинку.
– Иван, а чего новый не купишь? – хмыкнул Семен, глядя как приятель достал из карманчика на напульснике стилус и начал им водить по голоэкрану на руке. – Глючное барахло же. И здоровье портишь.
– Зато настоящий, не китайская подделка, – проворчал Ерохин. – И то, к нам только уже бэушные попадают. Новых из-за санкций не завозят уже три года, а наши «глонассы» ни черта не годятся. И спутники постоянно либо сыплются, либо глючат. Дерьмо без задач, в общем.
– И не говори…

Смартфон Ерохин купил полгода назад. Он со своими друзьями часто ходил в турпоходы, и ему был нужен надежный дешевый навигатор. После долгих поисков он через третьи руки достал где-то старый аппарат из первого поколения смартфонов с голоэкраном. Был тот невероятно капризным, от него прилично фонило микроволновым излучением, в результате чего волосы на том месте где был экран выпадали навсегда. Но Ерохин с ним расставаться не хотел. Впрочем, его можно было понять – другого подходящего аппарата поновее было все равно уже не найти.

Экономическая блокада в обычной жизни была как заноза в пальце – и не видно, и жить спокойно не дает. Выражалась она в отсутствии импортных товаров, прежде всего высокотехнологичных, а также в повышенных ценах на товары каждодневного потребления. Не хватало современных компьютеров, телевизоров, бытовых приборов, автомашин, были дороги бензин, газ, продукты питания. Вроде бы простая штука микроволновая печь, но когда ее выпускают на одном-единственном узкоспециализированном заводе где-то под Вологдой, а из заграницы их не ввозят по причине санкций на экспорт в Россию, то любая из них будет чуть ли не на вес золота. Усугубляли ситуацию постоянно скачущий курс нацвалюты, и не самые адекватные меры правительства по его укреплению – вроде бешеных комиссий при денежных переводах и обмене валют, и запрета любых финансовых операция для «лиц с неустановленным источником доходов».

А ведь как все когда-то начиналось… С трудом оправившаяся после периода «лихих девяностых» и «застойных двухтысячных» страна начала заявлять о себе на мировой арене не как ложащаяся под любого богатого клиента «сырьевая держава», а как серьезный политический оппонент с которым стоит считаться. В народе стали популярны патриотические настроения, лозунги «Хватит кормить Запад!» и «Защитим Русский Мир!» шли на ура. Тогдашний лидер страны был достаточно жестким и сильным правителем, чтобы консолидировать вокруг себя политическую элиту, установить твердый контроль над тем из хозяйства державы, что не успели разворовать раньше, и заслужить репутацию заботящегося о будущем страны политика. Что, естественно, не понравилось тем, кто видел в России лишь кормушку для своих капиталов. И договориться бы «радетелю за интересы народа» с теми, кто не желал сильной страны, отдать им без трепыханья жирный кусок и продолжать править еще двадцать или тридцать лет в свое удовольствие. Но…

Но тот не захотел. Сил и желания меряться у кого круче ядерная дубина ни у кого не было – так можно и в ящик сыграть. И потому война началась вполне себе обычная, а именно: заокеанские теневые воротилы натравили на страну всех своих союзников вокруг непокорной державы, обрезали поставки сырья и ценных промышленных продуктов, заставили прекратить любые партнерства со страной-изгоем и принялись терпеливо ждать, когда гигант издохнет, обескровленный борьбой. Россия оказалась втянута в череду локальных конфликтов, происходивших на территории Украины, Прибалтики, Сибири и Дальнего Востока, окруженная со всех сторон странами с оболваненным русофобской пропагандой населением. Самому же президенту на каком-то публичном выступлении всадили пулю в голову, после чего рулить государством взялся его преемник, такой же повернутый на тему борьбы с Америкой, как и его предшественник.

Это время Семен почти не помнил – ему тогда было меньше десяти. Где-то на задворках памяти маячил образ старшего брата, который на волне патриотических чувств пошел воевать «за Русский Мир» и бесславно умер где-то в степях Северного Казахстана. Зато с последствиями сейчас он сталкивался на каждом шагу – рассыпающаяся от долгой изоляции экономика, научно-техническое отставание от Запада во всех отраслях, медленно но верно обесценивающийся рубль, запрет на выезд для выпускников столичных ВУЗов, и на каждом шагу – пропаганда, пропаганда войны, пропаганда патриотизма, пропаганда православия как столпа русской идентичности, пропаганда антиамериканизма… Или по крайней мере то, что Семен считал пропагандой.

Да, конечно, в первые годы войны «добровольно присоединившиеся области» Восточной Украины, пробитый коридор до Калининграда и вернувшаяся под контроль России военно-морская база в Крыму воспринимались как огромные достижения. Даже на то, что в результате всего этого отношение к РФ других стран стало резко отрицательным, было как-то поровну всем кроме тех, кто уже почувствовал приближающуюся катастрофу и поспешил сбежать за границу – «без них жили, и дальше проживем». Зато потом, когда эйфория спала, всем стало ясно, что страна, привыкшая за десятилетия покупать за нефть все необходимое не может сама себя обеспечить, если ей обрежут поставки извне. Поднялся ропот, быстро задавленный в зародыше, ужесточились законы, и постепенно все вернулось к тому состоянию, о котором Семен когда-то читал в очерках о последних годах Холодной войны – дефицит в магазинах, репрессии к инакомыслящим, заверения правительства что все идет по плану, и полная безнадега среди низов населения.

– …Ты смотреть-то будешь? – вывел из раздумий возглас Ерохина. – Взял опять загрузился чем-то. Вот он, пионерлагерь.
Семен посмотрел на карту. Объект располагался на берегу речного залива. Высокое разрешение позволяло рассмотреть маленькие летние домики, выстроившиеся рядами вдоль берега, четкие прямоугольники зимних корпусов и обширные пустыри, где, должно быть, находились спортивные площадки. У самого берега раскинулся буквой «Т» причал речной станции, а в километре от лагеря посреди реки вытянулся большой остров. «Должно быть, туда будет интересно сплавать на лодке, ведь сейчас еще тепло. Да и просто поплавать в реке тоже должно быть классно».
– Странно. – Иван хмурился, глядя на карту. – Ничего необычного не замечаешь?
– Нет. А что именно?
– Да заросшее все какое-то. – Ерохин увеличил масштаб и указал стилусом в один из пустырей. – Видишь? И остальные такие же.
– Погоди. – Семен ткнул пальцами в руку приятеля и поморщился. – Вот тут можешь еще увеличить? Ага, вот. Посмотри на этот корпус, у него крыша провалилась. И остальные домики тоже какие-то порушенные.
– Понятно, – скривился Ванька-Смерть, из-за чего его физиономия стала еще более мрачной и угрожающей. – Нас послали в Мухосранский заброшенный концлагерь.
– Пионерлагерь же!
– Да похрену…
Семен равнодушно хмыкнул и откинулся на спину.
– Ну да ладно. Как будем подъезжать, разбуди, хорошо?
– Лады.
Задернув окно занавеской, Семен отвернулся и закрыл глаза. Сидевшие впереди девушки о чем-то тихо разговаривали, но ему было лень вслушиваться. Поэтому он просто отпустил мысли в свободный полет, и понемногу заснул под шум мотора и тряску автобуса.

 

 

 

Глава 1 – Прибытие

 

– Эй, соня! Подъем!

Кто-то бесцеремонно потряс меня за плечо. Я нехотя открыл глаза. Должно быть, я во сне свесил голову на грудь, и теперь шея нестерпимо болела. Ненавижу рейсовые автобусы – в них никогда не получается нормально поспать в дороге.

Шевелиться не хотелось. Тело будто задеревенело, и когда я попытался повернуть голову, раздался отчетливый «деревянный хруст». Голова болела – видимо от сна сидя и напекших солнечных лучей. Класс, просто лучше некуда.

– Отстань, Ванюха! – простонал я. – Оставь в покое старого больного человека, и дай ему поспать, изверг!

– Сам разбудить просил! – фыркнул мой дружбан, наконец отпуская меня. – Вставай, приехали.

Я не без труда поднялся и начал собирать пожитки. Их было немного – в отличие от тащивших с собой всякую дрянь сокурсников я ограничился сменой одежды и любимым плеером. Ну и еще старый смартфон для выхода в инет, наверняка даже в той дыре, куда мы ехали должно ловить – а значит, скучно не будет.

 

Будущие пионервожатые тем временем толпились в проходе, болтая, хрустя чипсами, толкая друг друга и всячески мешая нормально выйти из автобуса. Я решил подождать пока основной поток стада пройдет, и не стал подниматься. Ванька-Смерть тоже рассудил здраво и ломиться наружу не стал – это было бы проблемой даже с его комплекцией.

За окном не было ничего особенного. Наверное, мы встали где-то рядом у въезда в лагерь, но я его пока не видел. Снаружи были видны высаженные вдоль дороги сосны, лиственницы, засыпанная иглами дорога, бетонные вазы для цветов у обочины. Все очень старое, но выглядит симпатично. Должно быть, когда все это было новым, то смотрелось и вовсе замечательно.

 

Постепенно народ рассосался, и стало можно выходить. Я бросил последний взгляд в окно и последовал за идущим по проходу приятелем к выходу.

Обычная среднерусская природа. Как и положено в середине июля – вроде бы и не слишком жарко, но стоит походить под солнцем хотя бы полчаса, и спина уже мокрая. Хотя для меня в самый раз. Тени под деревьями, слегка поблекшая от жара и нездоровой экологии трава, асфальт под ногами покрыт трещинами с торчащей из них порослью и густо усеян выцветшими пятнами – следами выплюнутых жвачек. Возле бордюра мой взгляд цепляется за несколько свежих окурков – значит место не такое уж и необитаемое.

 

– Дети! Нам сюда!

Ага, а вот и наша руководительница практики. Доцент кафедры педагогики и психологии Ольга Дмитриевна – тетка лет тридцати с потрясающей фигурой. Симпатичная, и можно даже сказать – красивая, но увы, с лютыми загонами в голове и желанием припахать каждого кто находится в поле зрения. К нам, студентам, относится соответствующе – то есть как к подопечным, которых положено опекать и загружать. По этой самой причине я ее лекции не любил – ставила баллы она нормально, но для того чтобы их получить приходилось выполнять кучу левых заданий, порой относившихся к предмету вообще непонятно как. Да и в неучебное время от нее всегда можно было дождаться какого-нибудь поручения, из-за чего я с ней старался пересекаться как можно реже. Когда мы узнали что она будет нашим руководителем, я захотел перевестись к какому-нибудь другому преподу, но увы, к тому времени все возможности уже были упущены. В результате я еду на курорт под чутким надзором куратора с комплексом детсадовской няньки.

 

Ну да ладно. В универе как-то получалось не попадаться ей на глаза, может быть и здесь получится.

Мы собрались вокруг Ольги Дмитриевны у ворот. Въезд в пионерлагерь выглядел внушительно – оплетенный вьюнами старый кирпичный забор, две каменные статуи на постаментах перед воротами, сами ворота – глухие, с ажурной аркой и тускло блестящими медными буквами. Надо же, и ведь не спер никто на металлолом…

«Совенок». Именно так, с «Е».

 

Наша руководительница суетилась, пытаясь организовать сбродную толпу из нескольких групп и придать ей хоть какое-то подобие порядка. На какое-то время наш отряд задержался, так что у меня было время, чтобы немного осмотреться. Я с Ерохиным не стал лезть в толпу и слушать то что говорит Ольга Дмитриевна – вместо этого мы встали в стороне. Иван тотчас же достал из кармана сигареты и украдкой закурил. Я же подошел к постаменту, на котором стоял гипсовый пионер с трубой, и принялся его рассматривать.

 

Обычно пьедесталы для статуй выглядят как бетонные (гранитные, чугуниевые) глыбы, на которых собственно стоит статуя, без малейших намеков на внутренние полости. У этой же статуи постамент был явно полым. Мне он напомнил стоявшие кое-где у нас в городе невысокие кубы с забранными решетками окошками – вентиляционными отверстиями.

Я задумчиво попинал покрашенную известью решетку ногой. Потом наклонился и заглянул в просвет решетки. Узкое отверстие не позволяло в деталях увидеть что там, но когда мои глаза привыкли к полумраку, я различил затянутый паутиной проход, уходящий куда-то вглубь. И глядящий на меня алый светодиод сигнализации.

– Сычев! Сыче-ев!

Я вздрогнул и с трудом оторвался от красного глазка в темноте. Оказывается, наша преподша начала перекличку и заметила мое отсутствие.

– Я здесь, Ольга Дмитриевна! – отозвался я.

– Отлично. – Ольга сделала пометку в тетради, которую держала у себя в руках. – Тихонова! Хацунова! Итак, все в сборе. Пойдемте.

 

Ворота были закрыты, но после того как на них надавили в несколько рук, они со скрипом открылись. Мы увидели длинную аллею, уходящую куда-то вдаль. Преподавательница первой шагнула на территорию старого лагеря, а за ней гуськом потянулись и остальные студенты. Я, Ерохин, и еще несколько человек оказались в хвосте колонны.

– Классно тут, правда? – с легким акцентом произнесла девушка с длинными бирюзовыми волосами и бледной кожей. По ее выговору и азиатским чертам лица в ней было нетрудно опознать уроженку юго-восточной Азии.

– Да, Мику. – сдержанно отозвался я.

– А вы заметили, какое здесь все старое? Этот лагерь, наверное, был основан в прошлом веке! Тем вазам снаружи лет пятьдесят, не меньше! Я не удивлюсь, если здесь были самые настоящие пионеры во времена Советского Союза! Интересно узнать, как здесь было в то время, когда…

Мику Хатсуне (или как ее записывали в журналах – Хацунова). Студентка, учившаяся у нас по обмену из Японии. В общем и целом – хорошая девушка, если не считать ее чрезмерную болтливость. Она может говорить часами на любую тему, если ей не заткнуть чем-нибудь рот. Кто-то из родителей у нее был русским, поэтому она хорошо владела нашим языком, и по этой же причине поехала в Россию, а не училась у себя на родине в стране Восходящего Солнца.

 

Я привычно включил режим фильтрации, отсеивая ненужную информацию. Мику тем временем переключилась на болтовню с кем-то из своих подруг, не забывая щелкать по сторонам фотоаппаратом, снимая пейзаж пионерлагеря. Мне же было не до здешних красот – у меня из головы не выходила красная лампочка под постаментом.

Нет, сам факт сигнализации не был чем-то из ряда вон выходящим. Странным было то, что она была под никому не нужным постаментом в давным-давно забытом пионерлагере. Как если бы в подвале обычной средней школы было тайное хранилище пиратского торрент-сервера с аниме, а охранял его злой дядька с автоматом.

 

Я оглянулся на ворота. Кстати, как там насчет того самого дядьки? Вроде его нет, хотя будка сторожа присутствует. Старая и рассыпающаяся, как и все вокруг.

Мой взгляд скользнул по верхушкам деревьев.

И вдруг меня продрало до ледяного пота. Из кроны молодой березки под заботливо сделанным деревянным козырьком на нас глядел глазок телекамеры. Сама камера была умело замаскирована под скворечник – я бы не увидел ничего подозрительного, если бы не мелькнувший на мгновение красный отсвет в тени под потемневшим от времени козырьком.

Вокруг меня говорили однокурсники. Я же машинально шел вслед за ними и пытался утихомирить сумбур в голове. Кто-нибудь, тресните меня чем-то тяжелым, если я хоть что-то понимаю. Куда это нас привезли?

 

* * *

 

Мы прошли мимо нескольких зимних корпусов. Вблизи они выглядели еще более дряхлыми, чем на снимке со спутника. Если там было видно только местами облетевший шифер на крыше, то здесь бросались в глаза запыленные стекла окон, облезлая краска стен и занесенные листьями деревянные крылечки. Все выглядело так, как будто пионерлагерь был оставлен людьми много лет назад, и с тех пор в нем не было ни одного живого человека – ни вездесущих деревенских мародеров, ни туристов, не говоря уже о тех, для кого строился этот райский уголок. Аллеи были засыпаны многолетним слоем листвы, сквозь которую прорезались молодые побеги деревьев. Было очевидно, что за лагерем никто не следил – потому что либо было банально некому наводить порядок, либо…

 

Либо кто-то намеренно создал вид полного запустения для отвода глаз. Эдакая невзрачная грязная обертка, за которой скрывается конфета с коньяком. Камера и вентиляция с сигналкой в эту теорию вполне вписывались. Оставалось только понять, что это здесь такое находится, что для сокрытия этого предприняты такие усилия.

 

Когда-то давно я смотрел ужастик, снятый еще до моего рождения. В нем рассказывалось как группа ребят приехала в заброшенный пионерлагерь снимать то ли кино, то ли реалити-шоу. И как на них начал охотиться маньяк-психопат, бывший главным режиссером этого самого проекта. Сюжет мне плохо запомнился, но там были размещенные в разных уголках лагеря камеры и микрофоны, чтобы маньяк мог слышать и видеть, чем заняты его будущие жертвы. Кино было интересное, и наверное именно поэтому я его сейчас вспомнил – окружавший меня пейзаж как нельзя больше походил на декорации для съемки какого-нибудь фильма ужасов. Почему бы и нет? Надо только придумать сюжет и привлечь к делу хоть каких-нибудь завалящих актеров – да хоть нас, к примеру.

 

Всегда хотел сняться в кино. Жаль, внешность у меня не самая выдающаяся, да и другими данными не вышел.

 

Тем временем до некоторых из нас начало потихоньку доходить, что проходить практику в заброшенном пионерлагере, мягко говоря, странно. И сейчас на Ольгу Дмитриевну сыпался град недоумевающих вопросов. Наша руководительница как могла отговаривалась и пыталась успокоить взволнованных студентов, но было заметно что такое окружение смущает ее не меньше остальных.

Наконец на очередной вопрос она раздраженно ответила:

– Подождите, вот дойдем до администрации, и тогда вам все расскажут.

Конечно, никого это заявление не успокоило, но вопросы задавать как-то перестали. Мы все шли и шли по казавшейся бесконечной аллее. Старые корпуса сменились небольшими уютными домиками-бочками в тени деревьев. Мы, наверное, прошли с десяток таких домиков, прежде чем впереди замаячило окруженное молодыми дубками двухэтажное здание. Чуть дальше, за деревьями виднелся классический пионерский плац с флагштоком.

 

– Итак, мы пришли, – произнесла Ольга Дмитриевна, утирая тыльной стороной ладони пот со лба. – Выходите на площадку. Я сейчас приду.

Преподавательница ушла в двухэтажный корпус, который по всей видимости был административным зданием. Проводив ее взглядом, наш отряд будущих пионервожатых пошушукался и медленно потянулся на плац. Вслед за группой последними шли я и Ерохин. Мне не терпелось отделиться от группы и пройтись по пустому лагерю – как мне казалось, в нем пока нет никого кроме нас и таинственного начальства, а значит, нет более подходящего времени для исследования. Общий вид нашей будущей «производственной практики» успел разбудить во мне жгучий интерес.

Оглянувшись на друга, я увидел как он с любопытством смотрел по сторонам. По всей видимости, в его голове бродили те же мысли что и у меня, поэтому я без колебаний подошел к нему и в лоб спросил:

– Инструктаж пропускаем?

Ванька-Смерть закусил губу, в его глазах появилась тоска вместе с напряженной работой мысли. Наконец он ответил:

– Нельзя… всыпать могут. И вдруг чего важного не услышим. Вот когда нам по ушам проедут и отпустят, вот тогда уже можно и побродить.

– Договорились, – я коротко стукнул в подставленный кулак.

– Мальчики, вы о чем?

 

Я невольно вздрогнул, услышав под ухом звонкий девичий голос.

– Ульянка, ты чего подкрадываешься? – мне с трудом удалось выдавить вымученную улыбку. Стыдно сказать, но от внезапного и мелодичного как пожарная сирена явления этой девочки у меня под копчиком теперь нервно ворочался огромный кирпич.

– Хи-хи! – она рассмеялась. – Семен, ты такой забавный, когда пугаешься! Вот я и не удержалась!

Да уж. В этом вся Ульянка – в миру Ульяна Ильичева, она же Пиппи-Длинный Чулок, она же СССР-тян, прозванная так за любовь ко всему, что связано с Советским Союзом. Девушка с огненно-рыжими волосами, собранными в два пышных хвоста. Круглая отличница под стать Славе, но зато с характером отвязной проказницы. В универ она поступила после какого-то педагогического колледжа, причем сразу на второй курс. По возрасту она была немного младше остальных, что не помешало ей сразу подружиться с еще одной бандиткой ей под стать. Теперь их тандем составлял основную головную боль для отдела по воспитательной работе – не выгоняли их только по причине хороших оценок и редкостного умения выходить сухими из воды даже из самых плохих ситуаций.

Хорошо, что ни она, ни ее подруга не учатся в нашей группе. Не люблю гиперактивных, от слова «совсем».

 

– И тебе привет, – фыркнул я, аккуратно задушив в себе испуг и последовавшее за ним раздражение. – Подруга-то твоя где?

– Алиса-то? – она картинно задрала бровь. – Где-то рядом должна быть. А что такое, потерял?

Я – Алису? Боже упаси.

– Нет, – я решил ответить в том же духе. – Просто смущает факт что вы уже не ходите взявшись за руки.

– А вот грубить нехорошо! – она с нарочитым презрением отвернулась. – И ничего мы не ходим за руки!

– А зря. Прекрасная пара бы вышла.

– Да ну тебя! – она надулась. – Попробуй-ка ей это скажи, остряк.

Я подмигнул, показал язык – и с трудом увернулся от брошенного в лоб желудя. За спиной расхохотался Ванька-Смерть.

– И ничего не смешно, чудище! – Ульяна отскочила в сторону, и нагнулась за очередным желудем. – Сейчас вот и в тебя кину, если будешь дразниться!

– А зачем же мне дразниться? – пробасил Смерть, и с хрустом разведя в стороны мускулистые руки, медленно пошел на девушку.

– Да потому что вы оба… А-а-а-ай!

Ульяна взвизгнула, когда Ерохин чуть не схватил ее своими лапищами, и припустила прочь от нас. Ради смеха пробежав за ней несколько метров, мой друг вернулся и запустил руку в короткую шевелюру на голове.

 

– Ты бы так за Славей бегал, – съязвил я.

– «Я бы побежал, будь она бегуньей, я бы плыл за ней, будь она плывуньей», – процитировал Ерохин популярный шлягер. – «Будь она фройляйн – служил бы в разведроте, а будь она сестрой – был бы в морской пехоте». еще все впереди, братуха! А сейчас давай пойдем на этот праздник жизни, черт бы его побрал.

Мы не спеша направились к плацу с флагштоком. Когда мы вышли из-под деревьев на открытое место, я увидел, что плац все же был в сравнительно хорошем состоянии – проросшая трава была недавно аккуратно выкошена, а щербатые бетонные плиты подметены.

– Лагерь какой-то не до конца заброшенный, – я кивнул Ивану на увядшие стебельки под ногами. – Кто-то траву стрижет.

– Угу. Странный тут сторож. Может, для нас кто-то постарался?

– Будет для нас кто-то стараться, – фыркнул я. – Скорее начальство приезжало, для них и подстригли.

– Тогда могли бы и забор покрасить, – иронично ухмыльнулся Ванька своей зверской улыбкой.

– Странная контора. Вдоль дороги дома на честном слове держатся, а они траву стригут. И это самая малая из странностей. Вот скажи – ты камеру видел?

– Какую камеру? – нахмурился Ерохин.

– Обыкновенную. У ворот.

– Не-а, – веселость с приятеля мгновенно сдуло, оставив после себя напряженную физиономию. – серьезно, камера в таких-то ебенях? Охренеть!

– И еще кое-что…

 

Тут я замялся. Отчего-то не хотелось говорить про то, что я видел под постаментом. По крайней мере, не сейчас, когда вокруг столько ушей. Логичного объяснения моей подозрительности не было, но внутренним чутьем я ощущал, что распространяться об этом не стоит.

Ерохин увидел мое смущение и поторопил меня. – Ну? Что ты там еще увидел?

Ответить ему я не успел – к нам уже возвращалась Ольга Дмитриевна. Украдкой покосившись на нее, я негромко сказал:

– Потом расскажу.

Иван глянул в ту же сторону и согласно кивнул.

– Ладно.

 

Преподавательница была не одна. Рядом с ней шел пожилой мужчина с проседью в волосах. При взгляде на него я невольно подтянулся, а мысли о загадке лагеря на время вылетели у меня из головы.

Декан.

Я невольно скользнул взглядом по студентам вокруг, ища Лену. Заметив в толпе знакомые фиолетовые хвостики, я присмотрелся. Девушка стояла рядом с еще одной студенткой и во все глаза смотрела на отца. Впрочем, особенно удивленной или обрадованной внезапной встрече она не выглядела – во всяком случае, при всех кидаться ему на шею она не торопилась.

 

– Так, дети! Строимся! – наша руководительница похлопала в ладоши, привлекая к себе внимание группы. – Быстрей выходим, быстрей!

Как в школе, ей-богу. Помню, на всяких линейках или на уроках воинской подготовки нам вот так же парили мозг. Дьявол, я уже успел забыть все это, и ничуть о том не жалею. А теперь опять…

Ольга Дмитриевна завертелась, крича и суетясь как детсадовская воспитательница. Я мысленно несколько раз подряд сделал фейспалм, но в конце концов мы кое-как построились в одну линию. Примерно два десятка парней и девчат – большинство в пионерской форме, а я с Ерохиным в чем попало, заметно выделяясь на фоне остальных.

 

Естественно, нас заметили.

– Почему вы оба не в форме? – тихо зашипела Ольга, подойдя к нам. – Почему ты опять в этой своей скинхедовской майке? Тебе уже говорили, чтобы ты ее снял!

– Форму нам не выдали, – Ванька напустил на себя флегматичный вид и натянул на морду маску типичного нордически стойкого арийца. – Надо было ехать голышом?

Ольга Дмитриевна сжала губы и нервно оглянулась на стоящего у другого конца строя декана, который был увлечен разговором со студентами.

– Встаньте где-нибудь сзади, – она угрожающе ткнула пальцем в сторону Ерохина. – Не показывайтесь ему на глаза. И свастику свою мерзкую спрячь под майкой! По хорошему, тебе бы лучше ее вывести!

С этими словами учителка ушла.

– Овца, – сквозь зубы сплюнул Ерохин. – Это вообще-то коловрат!

– Да один фиг свастика, – пожал я плечами.

– Тебе может и один хрен, а мне нет! – зло сверкнул глазами Иван. – Это древний славянский символ! «Свастика»… чтоб вас всех постреляли, идиотов необразованных.

 

Я спорить не стал. Декан тем временем закончил говорить со студентами и вышел на плац перед нашим строем. Рядом с ним шла Ольга Дмитриевна, что-то у него негромко спрашивая.

В предвкушении долгой и занудной речи-вступления я выкрутил свой фильтр информации на максимум. Терпеть не могу, когда много треплются – ни с трибун, ни вообще. Скорей бы уже закончилось.

Предчувствия меня не обманули. Декан начал свою речь с приветствия «уважаемых студентов», о том что рад их видеть на практике и что лично будет следить за ее прохождением… бла-бла-бла. Я от скуки начал считать количество скошенных травинок под ногами.

Мне стало очень грустно. Зачем я согласился? Перед самым началом сессии мне знакомый предлагал пойти к нему практикантом в начальную школу. Пусть даже бесплатно, но практику я бы закрыл. Обычно если устроиться вести факультативы или подготовку домашних заданий, то дети не представляют проблем. Сейчас бы мог сидеть тихо на практике в своем  Мухосранске, скроллить АИБ, тайком смотреть на малолетних школьниц. Но вместо этого я устроился на самое проблемное место – подшефный институту пионерлагерь, где без пригляда взрослых детвора отрывается по полной и устраивает ежедневный кошмар вожатому. Причем, сам по себе пионерлагерь какой-то мутный.

 

– …Это тестовый проект, по которому вы будете проходить практику, направленный на повышение патриотизма и соответствующее воспитание современной молодежи…

 

Мне стало еще более грустно. У меня иногда бывали подобные приступы дурного настроения, и сегодня, похоже, был именно такой день. Затянутое белесыми тучами небо и монотонный голос декана не улучшал моего душевного самочувствия, а известие что всю практику нас будут пичкать патриотической пропагандой вогнало меня в депрессию. Черт, какого дьявола я отказался от классного предложения и поехал сюда?!

 

– …измененная реальность. Своего рода нейро-интерактивная модель, имеющая все признаки реального мира, создаваемая компьютером. Для вас это будет совершенно новый опыт, и мы надеемся что проект получит «зеленый свет» и средства на дальнейшую разработку. То, как вы себя проявите в этом проекте, играет решающую роль.

 

Чего?

О чем вообще речь?

Я усилием воли вынырнул из своего состояния унылой безразличности и напряг слух. Но похоже, я пропустил самое важное, потому что декан окончил свою речь и предложил задавать вопросы.

Но как нельзя кстати меня выручил Ванька-Смерть.

– Простите, Анатолий Игнатьевич, мы не совсем поняли, – на лице приятеля было несвойственное ему выражение крайнего удивления. – Объясните пожалуйста, что это за проект, в котором на предлагают участвовать, и как он связан с нашей практикой?

Я скрыл улыбку. Похоже, мой друг тоже невнимательно слушал, и проснулся только под конец. Видимо, декан пришел к тем же выводам, отчего по его лицу прошла тень недовольства. Впрочем, он тут же улыбнулся и сказал:

– Вы пройдете специальное обучение в искусственно создаваемой симуляции, воссоздающей пионерский лагерь. Обучение продлится семь дней. В течение этой недели вы узнаете, как выглядели настоящие лагеря в период СССР, и на себе узнаете что значит быть пионером – это вам поможет в будущем лучше понимать своих подопечных. После этой недели вы сможете приступить к университетской практике в нашем учреждении, либо в любом другом учебном заведении на ваш выбор…

Возможно мне показалось, но при этих словах декан посмотрел в мою сторону.

– …На ваш выбор. Однако, если вы по тем или иным причинам не желаете принимать участие в проекте, то можете отказаться. Вас просто отвезут обратно в город, и вы будете проходить практику там, где хотите сами.

 

– А можно подробнее про симуляцию? – спросил белобрысый парень в очках, стоявший справа от меня.

– Как я уже сказал, это нейро-интерактивная модель, специально созданная для нахождения в ней людей. В ней присутствуют все основные законы природы – гравитация, свет, воздух, запахи, вкус. Находясь в ней, ее невозможно отличить от реального мира – настолько совершенна эмуляция этого мирка. И делать там можно тоже все что угодно. Ходить, есть, спать, общаться с другими людьми…

– А девок пердолить там можно? – хмыкнул Ванька-Смерть. Громче, чем следовало. Кто-то из студентов прыснул в строю.

– Как вас зовут, молодой человек? – ледяным тоном спросил декан.

– Эм… Ерохин, Иван.

– Так вот, выражаясь вашим вульгарным языком… Да. Можно.

По строю пронеслось негромкое: «О-о-о!». На меня напал приступ смеха, и я стиснул зубами локоть, боясь в голос расхохотаться.

– Тишина! – покрасневшая Ольга Дмитриевна топнула ногой. – Разговаривать будете позже, а сейчас слушайте внимательно!

Строй затих. Но улыбки и перешептывания студентов давали понять, что тема с виртуальным сексом запала в умы.

 

– Еще есть вопросы, пока мы не начали? – хмуро осведомился декан.

– Да! – в строю поднял руку еще один парень, тоже светловолосый. – Скажите, Анатолий Игнатьевич, а где все это будет? Когда нас привезли, мы думали что наша практика пройдет тут, но здесь все какое-то брошенное. Как-то это не похоже на крутой центр с нейро-интерактивной моделью мира, уж извините. Почему?

– Для этого есть две причины, – улыбнулся декан. – Первая – потому что этот центр засекречен, и аналогов ему не существует нигде в мире. Строго говоря, это правительственный центр по исследованию человеческого сознания и его возможностей. Упоминаний о нем в открытых источниках вы нигде не найдете, равно как и о том, чем он занимается. Да, и хочу сказать еще одну важную вещь – перед тем как мы начнем, все вы подпишете документы о неразглашении. Тем же из вас, кто согласится принять участие в проекте, будет запрещено покинуть комплекс до конца работ. Понятно, Сыроежкин?

 

Ответом на слова декана была полная тишина.

– Помимо этого, есть и другая причина. Исследовательская лаборатория замаскирована под детский лагерь, и все, что находится наверху – лишь декорации. Настоящий центр находится под землей. Снаружи находятся лишь посты охраны. Пока вы ехали сюда, вы прошли через три кольца безопасности. Вы могли их не видеть, но можете быть уверены – охрана тут надежная.

 

Кто-то из ребят задал еще вопросы, но я уже не слушал.

Происходящее нравилось мне все меньше и меньше. С раннего детства я привык не ждать от официальных структур ничего хорошего, будь это педсовет, полиция, налоговый комитет или (и особенно) спецслужбы. При всей разнице между ними, у тех, кто в них работает есть одна общая черта – полное пренебрежение к тем, кто ниже их по рангу, и стремление использовать в своих целях. Впитанного с детства опыта общения и рассказов знакомых хватало, чтобы четко уяснить – если не хочешь проблем, то держись от ментов и спецуры подальше.

Но вместе с тем в душе разгорался некий азарт. Я чувствовал, что такой шанс выпадает раз в жизни. И хотя я был уверен, что подписываюсь на что-то очень неприятное, меня словно что-то тянуло из глубины души согласиться на предложение. Я понял, что не могу отказаться.

 

За последние годы человечество достигло серьезных успехов в том, что касалось виртуальной реальности. Но еще лет десять назад было невозможно представить, что те достижения, которые теперь считаются обычным делом, вообще будут достигнуты в этом веке.

Уже тогда существовали эмуляторы – устройства для создания виртуального мира. Были компьютерные шлемы, специальные интерфейсы для входа в виртуальную реальность, но не было главного – способа заставить человека поверить, что мир, нарисованный компьютером, реален. Были созданы множество игрушек, пользующихся технологиями виртуальной реальности, но ни одна из них не давала эффекта ощущения целостности мира игры. Эффекта погружения.

 

Способ обойти это был создан совсем недавно. Каким-то ученым было установлено, что определенная комбинация инфразвуковых волн вкупе с воздействием специальных препаратов может ввести в состояние транса, при котором человек будет очень восприимчив к воздействию эмулятора. При этом будет работать очень интересное свойство человеческой психики – она будет как бы дорисовывать этому миру недостающие мелкие детали, делая его более реальным. Но все равно требование к создаваемой реальности будет очень велико, поэтому создать хотя бы простенькую локацию, неотличимую от реального мира будет под силу только очень мощному компьютеру.

 

Мне уже приходилось играть в приставки виртуальной реальности. Конечно, было интересно, но не более того. А сейчас мне предлагают погрузиться в полноценный виртуальный мир, пусть даже в виде пионерлагеря. Не сделаю ли я еще большую глупость когда откажусь – чтобы потом всю жизнь жалеть об упущенном? Когда еще представится такая возможность?

Я больше не колебался.

 

Выскользнув из своих размышлений, я заметил, что все молчат. Глянув вправо-влево, я увидел, что мои сокурсники стоят в задумчивости. Кто-то покусывал губу, кто-то буравил взглядом свои ботинки. Стоящие перед нами декан и Ольга Дмитриевна внимательно смотрели на нас, словно ожидая чего-то.

Наконец Анатолий Игнатьевич пошевелился, словно сбрасывая с плеч тяжесть, и произнес:

– Отлично. Что ж, если никто не отказывается, то прошу за мной.

С этими словами декан пошел по плацу в сторону двухэтажного здания. Остальные студенты двинулись вслед за ним. Заметив рядом с собой идущего Ерохина, я увидел, как он хмурит лицо.

 

– Что-то не так? – спросил я.

– Не мешай! – буркнул он. – Я думаю…

– О чем же?

– О мамке твоей! – огрызнулся он.

– Эй, полегче! – возмутился я. – С чего ты вдруг нервный такой?

– С того, что нас купили как лохов, – прошипел Смерть и сверкнул глазами. – Чего думаешь, они нас сюда свезли, ничего не объясняя? А затем, что если мы сейчас в отказ пойдем, то нас наркотой обколят и в карантин, чтобы мы не проболтались!

– А почему бы нам отказываться? – удивился я.

– А, смотрю, ты еще не понял? Потому, что тебе могут тут мозги промыть. Причем так, что ты и не заметишь. Эх, е… Попали мы, Семен. По полной попали.

Я замолчал. У меня в голове опять зашевелились неприятные мысли. Появилась идея незаметно отстать и удрать отсюда. Однако, вспомнив про «три кольца безопасности», я отказался от нее.

 

Ладно. Отступать поздно. Только вперед!

 

* * *

 

Находившийся под пионерлагерем бункер впечатлял. Как нам объяснил Анатолий Игнатьевич, его коммуникации тянулись почти под всей территорией бывшего ДОЛ «Совенок», в некоторых местах выходя за его пределы. Раньше под тем местом где был административный центр находилось старое бомбоубежище, но после того как заброшенный детский лагерь был выкуплен и стал спецобъектом, бункер  полностью снесли, а в образовавшемся котловане вырыли новый, более глубокий и обширный. Сейчас в нем обретался немногочисленный персонал базы – три научных сотрудника.

 

Все это декан рассказывал, вроде как и совершенно открыто, но при это не вдаваясь в детали. Не было ясно, сколько человек охраняет объект, чем именно занимаются научные сотрудники, кто здесь главный. Не была ясна и роль нашего декана во всем этом – на мелкую сошку он вроде не был похож, но и на главу всего комплекса не тянул. Скорее на надзирателя, чьей обязанностью было сдать очередную группу студентов для их использования в изуверских опытах.

Черт. Опять всякие дурные предчувствия лезут в голову.

 

Тем временем мы спускались вниз. Здесь был лифт, причем даже два, но на такое количество человек пассажирский рассчитан не был. Почему нас не повезли грузовым, я допытываться не стал – мало ли какие могут быть причины. Начиная от устроившего там гнездо подопытного мутанта, и до обычной поломки. Так что мы шли пешком, пролет за пролетом спускаясь вниз.

Когда мы, по моим подсчетам, спустились на высоту трехэтажного дома, лестница наконец закончилась. Мы оказались возле двери, сделавшей бы честь любому противоатомному бункеру – громадной плиты, передвигавшейся по рельсам-направляющим. Рядом с дверью на стене висел телефонный аппарат и циферблат кодового замка с прорезью для магнитной карточки – видимо, здесь не подозревали о сканировании радужки глаза и голографическом интерфейсе. В стене напротив был выход из лифта.

 

Наш декан спокойно подошел к телефону и взял старомодную трубку. Обменявшись парой малозначащих фраз с неизвестным абонентом, он положил ее обратно. Через несколько мгновений под потолком ожили скрытые механизмы, и бронированная дверь медленно поползла в сторону.

– Мне одному это напомнило «Обитель Зла»? – тихо пробормотал Иван.

– Чего? – я повернулся к нему

– «Обитель Зла». Ну, фильм такой старый про зомби. Там еще тоже всякие подземные лаборатории были.

– Не знаю. Я не смотрел, – я пожал плечами и отвернулся.

Наконец дверь полностью открылась. Декан повернулся к нам.

– Значит так, уважаемые студенты. Идем за мной, не останавливаемся, в боковые проходы не заглядываем, и ничего не трогаем. Трогать будете, когда я вам скажу. Понятно?

«Уважаемые студенты» недружно ответили, что все понятно. В голосах ощущалась легкая нервозность – все-таки давила на голову масса бетона и земли над головой, и еще ощущение прикосновения к тайне.

– Тогда идем дальше, – декан развернулся и пошел по открывшемуся широкому коридору.

 

Классические бело-зеленые стены. Обитый линолеумом пол, так что звук шагов вязнет в нем. Тихий звон работающих ламп. Деревянные двери в смежные комнаты. Такое впечатление, что бункер строился не двадцать лет назад, а минимум полвека.

Мы прошли три поворота, углубляясь в недра подземного укрытия, пока не встретив ни одного живого человека. И тут…

Эта девушка в белом халате ученого появилась словно из ниоткуда. Стройное подтянутое тело, каштановые волосы с вплетенной в них желто-зеленой лентой, такие же желтые с прозеленью глаза… И заляпанные чем-то темно-красным хирургические перчатки с зажатым в них скальпелем.

– А, Мария Сергеевна? – улыбнулся декан. – Здравствуйте!

– Здравствуйте, Анатолий Игнатьевич, – без тени улыбки отозвалась девушка. – Кто это?

– Студенты. Для проекта «Бэ-Эл».

Девушка-ученый холодно поглядела на нас и отточенным жестом прокрутила скальпель в пальцах. У меня невольно по спине прошел озноб.

– Ньюфаги, значит? – она хмыкнула и потянулась как кошка. – Лаааадно…

– Ч-ч-что… – у кого-то из девчат при виде окровавленного скальпеля не выдержали нервы. Марья Сергеевна с прищуром посмотрела на нас и улыбнулась оскалом голодного зверя.

– Да не переживайте вы так. Очередное нарушение правил, с которым приходится бороться. Анатолий Игнатьевич, давайте их лучше в тестовую сразу.

– Уже.

Девушка удалилась куда-то в боковой проход. На миг мелькнул бэйджик на груди, но я не успел на нем ничего разглядеть, кроме загадочной аббревиатуры: «Мод-тян».

 

– Идем, – декан пошел дальше. Мы, стараясь не отставать, поспешили за ним.

– А это кто был? – спросил кто-то.

– Местный надзиратель за порядком, – декан усмехнулся в густые усы. – Вы впечатлены, я смотрю?

– Ага-а…

– А я бы впендюрил, – тихо ухмыльнулся в полумраке Ерохин и слегка ткнул меня под ребра. – А ты, Семен?

Ответить я не успел – декан остановился у очередной двери.

– Пришли, – произнес он и постучал в дверь. – Виола! Света! Открывайте, мы уже здесь.

Дверь открылась, и у меня невольно захватило дыхание. Открывшая нам девушка тоже была в лабораторном халате, но судя по отсутствию на ее теле лишних складочек, больше ничего на ней кроме этого халата не было. Кожа ее была молочно белой, словно ее никогда не касались солнечные лучи, а за старомодными круглыми очками были видны глаза цвета радоновой воды. Кислотно-зеленые волосы в прическе каре дополняли образ сексапильно выглядящей девушки-нерда. Я невольно сжал ноги, надеясь что никто на меня не смотрит.

– Привет, Света, – кивнул декан.

– Здравствуйте, Анатолий Игнатьевич! – девушка отступила на шаг и приглашающе взмахнула рукой. – Проходите.

Стараясь не смотреть в ее сторону и в душе проклиная слишком тесные джинсы, я вместе с другими студентами вошел в проем.

 

Это был большой круглый зал, примерно полсотни метров в диаметре. Его стены и пол были выложены плиткой как в бассейне, а под потолком горели лампы дневного света. В их стерильном освещении были видны множество больших, оплетенных проводами и какими-то трубами металлических баков, располагавшихся концентрическими кругами. Они стояли вокруг большой машины, похожей на сервер в каком-нибудь дата-центре. Возле каждого бака была видна консоль управления. Все оборудование, в противовес «совковой» обстановке бункера было явно новым и современным.

– А где Виола? – спросил декан.

– В медицинском отсеке.

– Отлично. Ольга Дмитриевна, можно вас на минуту?

Наша до сих пор молча стоявшая руководительница подошла к декану. Тот что-то вполголоса спросил у нее, и та молча кивнула.

 

– Итак… Товарищи студенты! Прошу всех подойти сюда и расписаться.

 

Помню, меня покоробило это обращение, но почему-то я не стал возмущаться даже про себя. Все стало казаться каким-то нереальным, как будто это происходило не со мной. Точнее со мной – но тем «мной», который был в странном сне, где были эксперименты, мои однокурсники, старые научные бункеры и заброшенные пионерлагеря. А «настоящий» я тем временем лежал и смотрел этот сон.

Я без эмоций расписался в подсунутой мне бумажке – типа, «отказ от ответственности» и обещание молчать в одном флаконе. Я даже особо не вчитывался – нашел нужную графу, вывел закорючку, передал ручку следующему студенту, после чего меня повели в подсобку. Меня и еще троих парней. Девчонок, судя по всему, повели в другую – мне вспомнилась шутка на тему «мальчики налево, девушки направо», но мне было лень даже улыбнуться.

 

В подсобке нас заставили раздеться догола и по очереди пройти через еще одну машину – какой-то новейший медицинский сканер. Осматривала нас еще одна женщина лет тридцати – про себя я окрестил ее «милфой». Она этому определению соответствовала в полной мере – знойная, пышущая здоровьем, в обтягивающем докторском халате и модной прической. Один глаз у нее был бирюзовым, другой – ярко-красным.

Виола. Кажется, так ее назвал Анатолий Игнатьевич. Но лучше бы здесь была та симпатичная научница с халатом на голое тело.

 

– Что дальше? – спросил белобрысый паренек в очках. Он, похоже больше других стеснялся того, что ему приходится стоять нагим в присутствии дамы.

– Дальше – костюмы надевайте, – женщина указала на ряд шкафчиков. – Вы в игры на приставках играли? Тогда для вас ничего нового. Открывайте и берите, там размер на дверцах указан.

Я открыл первый попавшийся шкаф… и обомлел. Там лежал костюм виртуальной реальности – но зато какой! Такого совершенного устройства для сопряжения с иллюзорным миром мне встречать еще не доводилось. В глаза бросились многочисленные бугорки, рассыпанные по поверхности костюма, эластичные жгуты имитирующих мускулатуру тяжей, и бесчисленное множество считывателей биотоков мозга на прилагающемся к костюму шлеме, делающих его похожим на металлического дикобраза.

– Чего стоишь? Надевай! – фыркнула Виола.

Мы поспешили внять совету. С непривычки сразу надеть костюм никто не смог, но с помощью научной сотрудницы нам это наконец удалось. На примитивный геймерский жилет моя новая одежда была совершенно не похожа. Костюм был хоть и непривычный, но носился достаточно легко – хотя на каждое движение приходилось тратить дополнительные усилия.

Разобрав шлемы, мы сложили  свою прежнюю одежду в шкафчики и вернулись в общий зал.

 

Там уже было полно наших сокурсниц. При их виде мы невольно присвистнули – было от чего. Раньше мне не доводилось видеть, как смотрится на девушке костюм виртуальной реальности – и теперь я понял, что кое-что едва не упустил в своей жизни. Стройные фигурки, затянутые в черную блестящую резину и обвитые проводами смотрелись действительно круто. Впрочем, девушки это еще не оценили в полной мере, а потому вполне закономерно стеснялись.

– На каждом костюме на плече есть номер! – сказала Виола. – На камерах сенсорной депривации вокруг вас тоже есть номера. Найдите свой, и ждите возле него, мы со Светой сейчас вам поможем.

 

Я нашел свой «бак» достаточно быстро – на нем была цифра «42». Стоял он в самом заднем ряду напротив входа в зал. Баков было почти в два раза больше чем нас, и я на миг задался вопросом – а сколько уже здесь побывало человек до нашего прибытия?

Тут мне пришла в голову одна идея. Я повертел в руках свой шлем – он был большим, но в то же время легким, покрытым множеством металлических антенн, и должен был наглухо закрывать голову. Я аккуратно положил его на консоль управления возле бака, заголил левое предплечье, и прижав руку к одной из антенн, выцарапал маленький, но отчетливый крестик. Антенна была острой и твердой, так что получилось у меня легко.

 

– Что ты делаешь?

Я обернулся. За моим плечом стояла Лена и наблюдала за моими манипуляциями.

– Да так… Страховка от непредвиденных обстоятельств. – Я потер чуть кровоточившую царапину.

Лена понимающе кивнула и шагнула ближе. Я невольно засмотрелся на то, как блики света скользят по ее телу, отражаясь от резинового комбинезона. Черное обтягивающее облачение очень шло ей.

– Ты не боишься? – спросил я, чтобы заполнить тишину.

– Боюсь? – переспросила она. – Нет, не боюсь. А ты?

Я замялся. Сказать что мне все по барабану и ни капельки не страшно я не мог, а врать не хотелось. Впрочем, мое молчание говорило само за себя.

Девушка подошла еще ближе, почти касаясь меня. Мы стояли совсем рядом, и я чувствовал себя очень неуютно, но тем не менее, отойти или тем более оттолкнуть ее я не мог. Меня заполнило очень странное ощущение – хотя комбинезон был очень тонким и не защищал от холода, я ощутил внутри себя сильный жар, а по загривку забегали мурашки.

– Не надо бояться, – сказала Лена. – Ничего страшного тут нет. Меня папа уже однажды возил сюда. Здесь очень замечательно, Семен.

– Ты уже была здесь? – удивился я. Лена кивнула.

– Да, это было год назад, на каникулах. Зимой.

– И… как?

– Ничего, – она едва заметно улыбнулась. – Новый Год справляли. Кажется, тогда они систему проверяли. И загрузили такое… ну…

Она обвела руками, словно пытаясь обнять что-то большое и пушистое. Почему именно пушистое, не знаю, но выглядело это именно так.

– Ну представь себе – ночь, снегопад, разноцветные фонари, а я с папой елку на улице наряжаю. Он тогда тоже со мной был. И представь себе, в своей обычной одежде. Как и я.

Она тихонько хихикнула.

– Никогда бы не подумала что такое возможно. В общем, это было очень здорово. Что будет сейчас, не знаю, но уверена – будет тоже что-то незабываемое!

– Тебе тогда понравилось?

– О да. Очень! Надеюсь, и тебе понравится…

Она чуть покраснела и отвернулась. Наверное, это должно было что-то означать, но я ничего не понял и просто пожал плечами.

– А какой у тебя номер?

– Сорок первый, – ответила она, не оборачиваясь.

– А у меня сорок второй. Значит, мы будем рядом.

– Да? – она тут же повернулась. Румянец на ее щеках стал еще жарче. – Ух ты! В смысле… я… эм… как здорово!

Я улыбнулся.

– Что ж, тогда до встречи на той стороне.

– До встречи! Увидимся позже, – она ткнула рукой в мой подставленный кулак. – Ой, а вот и Виолетта Церновна!

 

Я услышал за спиной шаги и повернул голову. К нам подходила «милфа». В руках у нее был небольшой саквояж из тех, что носят работники скорой помощи.

– Ну что ж, уважаемые пионеры, – она хитро улыбнулась. – Давайте перейдем к наиболее приятной части процедуры. Лена, помнишь что делать?

– Помню, – девушка распустила волосы и свернула их на голове.

– Подставляй руку, пионер. – Виола подошла ко мне и поставила саквояж. – Левую.

– Что? – опешил я. – Зачем?

– Катетер вставлять.

Научница достала из сумки стерильный пенал, откуда появилась неприятного вида игла с поблескивающим кончиком. Я занервничал. Все-таки с раннего детства боюсь уколов.

– Эм… Виолетта Церновна, а можно как-нибудь без…

– Нельзя, – она покачала головой. – Без этого ты уже через три дня умрешь. Прерывать симуляцию запрещено, в этом и состоит суть эксперимента. Так что садись в кресло и расслабься… пионер. Больно не будет. Почти.

Я закусил губу и посмотрел на стоящую рядом Лену, которая, похоже, бестрепетно относилась к тому, что в нее сейчас будут тыкать здоровенной иглой для внутривенного питания. Вон и вену уже заголила. Ладно, была не была…

Сев в кресло возле бака, я глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Тем временем Виола сноровисто обработала участок кожи на сгибе локтя, прижала к руке фиксатор для иглы, и…

Ай.

Я поморщился – укол иглы был не самым приятным ощущением. Затем по руке вверх поползло что-то горячее, должно быть смесь из капельницы.

– Вот так. – Виола касаниями сенсоров на консоли отрегулировала скорость так, чтобы смесь едва струилась. – Теперь давай внутрь.

Бак раскрылся, выпустив из своих недр волну запаха соли и медицины. Меня осторожно, чуть ли не за руку ввели в центр полости камеры. На лицо надели дыхательную маску. Потом мою голову закрыл шлем.

 

Не видно ни хрена.

В губы утыкается мягкий пластиковый наконечник – вроде бы эмулятор вкуса. Снаружи по плечам и груди что-то змеится. Какие-то провода и ремни. Меня присоединяют к чему-то.

Слабые звуки снаружи. Два голоса – оба женских, но один постарше, другой моложе.

«Прибери волосы, чтобы не полоскались» – первый голос.

«А ему не больно?»

«Нет».

Кто-то разводит мне ноги в стороны и расстегивает в том месте молнию на комбинезоне. Мой пах и филейную часть обхватывает какая-то… хрень. До меня с запозданием доходит, что это такое, и я испытываю приступ короткого стыда. Не перед Виолой – ей то что, она поди уже привыкла – а перед Леной, которая наверняка наблюдает за происходящим.

«А нам что, такую же цеплять будут?!» – доносится панически громкий третий голос. Тоже женский. Чувствую себя эксгибиционистом.

«Нет, другую, но похожую. И тебе тоже лучше волосы собрать, мешаться будут. Зачем ты вообще такие косы отрастила?»

Ответ я не могу расслышать. Но зато отлично различаю смех докторши.

 

Какая-то сила тянет меня вверх. Я зависаю над полом на каких-то ремнях, но тем не менее нигде не давит. Когда я пытаюсь дотянуться носками до пола, мне это не удается.

«Не шевелись» – кто-то стучит по моему шлему. – «Все. Я закрываю. Сладких снов, пионер, теперь твоя очередь, Леночка».

Снаружи раздается лязг закрываемого бака, и затем я слышу шум поступающей жидкости. Внезапно мне становится очень не по себе. В глухом костюме я не вижу что происходит вокруг. Мой мир сужается до очень узкого размера депривационной капсулы. Я с замиранием слышу, как вода плещет по ногам, постепенно поднимаясь все выше. Вскоре он доходит до колен, потом до пояса, до груди, подбирается к шее, захлестывает затылок…

 

И вдруг все звуки исчезают. Более того, исчезает существовавшее до того легкое, но ощутимое натяжение державших меня ремней. Я неподвижно повис в пустоте, окруженный тишиной. Вокруг меня только тьма.

Ради интереса я пошевелил ногами. Затем попробовал «идти». Странное ощущение – плавать, не плавая, шагать, не чувствуя земли под ногами.

И долго мне так висеть? Я представил, как две девушки пытаются загнать в капсулы двадцать человек, и мне поплохело. Я попытался приложить руку к лицу, но одетая в сложную перчатку рука лишь стукнулась о шлем.

Какой-то новый запах коснулся обонятельных центров в моем мозгу. Я попытался проанализировать и разложить его на составные части, но вместо этого клюнул носом и как был – в шлеме и костюме – вырубился.

 

* * *

 

– Все готово, Анатолий Игнатьевич, – девушка с зелеными волосами смотрела на экран монитора. – Мы можем начинать?

– Да, Света, – отозвался в приемнике-наушнике голос декана. – Ты помнишь, что ставить?

– Конечно. Сценарий номер семь?

– Верно. Номер семь, модификация один и один. Оставим пару лазеек на всякий пожарный.

– Хорошо, Анатолий Игнатьевич, – девушка коснулась пряди волос на виске, поправляя прическу. – Вам оставить стандартную маску?

– Нет. Выбери внешнюю. К примеру того лысого пионера. Не люблю я ее, но на этот раз нужно что-то такое, чтобы меня даже дочка не узнала.

– Я поняла, – научница улыбнулась. – Приятных снов, Анатолий Игнатьевич!

– Пока, Света. Каждый день в восемнадцать ноль-ноль жду твоего краткого отчета.

Связь прекратилась. Девушка легкими прикосновениями вывела на экран длинный список замысловатых названий. Постукивая пальцами, она выбрала одно из списка и активировала его. На экран вышло диалоговое окно.

 

«Выбран сценарий 7.1.1. Вы хотите продолжить?»

«Да»

«Внимание! Данный сценарий предназначен для опытных пользователей. Содержащиеся в нем элементы могут быть причиной психологических травм. Вы действительно хотите продолжить?»

«Да»

Диалоговое окно погасло. На его месте появилось сообщение:

«Инициирован сценарий «Совенок-1942». Идет загрузка симуляции…»

 

 

 

Глава 2 – День Первый

 

Переливающиеся и мерцавшие ярким светом пятна танцевали перед глазами, словно кусочки разноцветного стекла в калейдоскопе. Они и выглядели так же, как если смотреть в калейдоскоп через расфокусированную призму – белые, желтые, зеленые, красные поблескивающие кружки, искрящиеся на солнце. Потом словно кто-то начал крутить настройку – все ближе и ближе – и пятна стали уменьшаться в размерах, становясь все более четкими. Из больших круглых пятен они превратились в небольшие пятна, потом в маленькие пятнышки, а потом и вовсе в мелкие сверкающие точки. Вскоре до меня дошло, что перед моими глазами обычный песок.

 

Я с трудом пошевелился. Мир резко качнулся, и к горлу подступила тошнота. Сжав губы, я отказался от попыток встать, и вместо этого попытался понять, где нахожусь. В ушах звенел низкий гул, под правой щекой было что-то шершавое. Мой нос уткнулся в пыль, из-за чего в нем жутко свербило и чесалось. Голова была чугунной, как будто в нее до краев налили расплавленного металла, и он застыл, сковав и поджарив мои мозги, но несмотря на это, я вскоре понял что лежу ничком на чем-то деревянном.

В носу засвербило с удвоенной силой и я чихнул, после чего очнулся окончательно. Приняв вертикальное положение, я сел и принялся тереть глаза. Через некоторое время мне удалось прогнать остаточные следы беспамятства, после чего я смог оглядеться и узнать где нахожусь.

Мы – вся наша группа в полном составе вместе с Ольгой Дмитриевной – лежали вповалку в кузове грузовика. Явно очень старого, либо сделанного в стиле ретро – никто уже не тратит на кузов древесину. С невероятно-синего безоблачного неба нещадно палило жаркое солнце. До меня доносились многочисленные голоса и топот. Гул же, который я слышал перед этим, оказался шумом моторов. Авиационных.

Мы были на аэродроме.

 

– А этих куда? – услышал я вдруг мужской голос. Обычный и совершенно невыразительный, принадлежащий парню моего возраста.

– А я почем знаю? – Ответил ему другой голос, совершенно непохожий на тот что был у его собеседника. Невольно в уме всплыл образ мужика лет за сорок, в матерчатой кепке-малокозырке с прилипшей к губе сигаретой и в замасленном комбинезоне, эдакий «Петрович» из российской глубинки. – Мне сказали привезти, вот я и привез. Пионеры из пионерлагеря, старший отряд.

– Вот же… – первый говоривший сплюнул. – Тут этих пионеров уже под сто человек на пяти машинах! Куда они втиснутся?! Эвакуационный транспорт только один!

– Это уже не моя забота! Ты своему командиру доложи, он пусть и разбирается.

– Ну, черт с тобой. Эй, вы там, в машине! Вылезайте, приехали!

 

Я приподнялся и заглянул за борт грузовика. Вокруг было полно людей – куда-то спешащих, переговаривающихся, отдающих приказы, что-то таскавших с места на место и дымивших самокрутками. Почти все были одеты в военную форму. Знакомые по фильмам о Великой Отечественной гимнастерки и винтовки-«мосинки» воскрешали в уме полузабытые картины – «вечный» огонь, цветы на черном камне, сборища косплееров-ветеранов и смотрящие на них с неодобрением настоящие ветераны с трибун…

 

Что это вообще за сходка реконструкторов?

И тут меня осенило. Ах да! Мы ведь в виртуальном мире. Вроде как кино с эффектом присутствия… Но почему Вторая Мировая? Мы ведь пионеры в пионерлагере!

Я посмотрел на своих сокурсников. Кое-кто уже тоже очнулся и с недоумением смотрел на происходящее.

– Вы там что, уснули? Быстро поднимайтесь и на выход! – в кузов кто-то энергично забарабанил кулаком. Поглядев вниз, я увидел молодого солдата с винтовкой за плечами.

– Чего смотришь? – сказал он, заметив меня. – Вылезай давай! Из-за вас машина на открытом месте стоит!

– Слышь, военный, – за моей спиной поднялась взъерошенная голова Ерохина. – А где это мы?

– Вот слезь сперва, а потом вопросы будешь задавать. – Солдат поправил небрежным жестом ремень винтовки на плече. – «Где мы»… Где надо!

Я покрутил головой, удивляясь все больше и больше. Как-то это было непохоже на пионерлагерь, куда нас отправили «побывать в шкуре пионеров для лучшего понимания подопечных». И этот аэродром, хмурые солдаты вокруг, атмосфера напряженности и спешки… Что вообще происходит?

 

Из кабины грузовика вышел «Петрович» – как я и ожидал, он был в замасленном комбинезоне и не менее замусоленной кепке. Повозившись с кузовом, он откинул борт.

– Вылезайте, орлята, – в противовес солдату его голос был тихим и каким-то уставшим. – Как спуститесь, идите сразу под те деревья, там вам все  расскажут.

Я посмотрел в указанную сторону. У края летного поля, под которое приспособили обычный луг, виднелась какая-то роща. Поодаль за ней возвышались крыши деревенских домов. Из рощи доносился шум движков, виднелись загнанные под прикрытие деревьев кузова автомашин и мелькали оливковые и бело-синие с красными пятнами силуэты.

– Ага, спасибо, – кивнул я.

– Да не за что, – махнул рукой шофер. – И давайте побыстрее. Вам тот солдатик верно сказал, здесь долго на открытом месте стоять нельзя. Да и одежка у вас слишком приметная.

 

Я невольно глянул на себя и вытаращил глаза от удивления. Моя прежняя одежда куда-то исчезла – вместо нее теперь была бело-синяя парадная пионерская форма с неизбежным алым галстуком. Вместо джинсов были темные брюки с ремнем, на ногах – ботинки.

Хотя, чему удивляться. Все согласно антуражу – разве что парадка выглядит на здоровенных парнях и фигуристых девушках слегка неуместно. Вот если бы нас всех в клоунские костюмы вырядили – тогда да, а так подумаешь…

 

– А к кому обращаться? – пока я преодолевал словесный запор, в нашу беседу вступила  Славяна.

– К командиру БАО, разумеется. Капитан Сапрыкин его звать, он сейчас эвакуацией руководит. Если в землянке комполка его нет, значит возле самолетов где-то ходит. Ладно, выгружайтесь, а мне ехать пора, еще хлопцев из лагеря везти.

– Какая эвакуация? – опешила Славя. – Какой лагерь?

Но шофер уже отошел. Непонимающе посмотрев друг на друга, мы замолчали, не представляя что ждет нас в дальнейшем.

– Ладно. – Ванька-Смерть встал во весь рост и потянулся. – Славя, тебе помочь?

– Да, конечно, – улыбнулась девушка.

Лихо спрыгнув на землю, Ерохин протянул руку. Опираясь на нее, Славя легко спустилась с борта грузовика – только косы мелькнули в воздухе. Мне, понятное дело, никто помогать не стал, поэтому я спрыгнул сам.

 

Пока мы шли от полуторки к роще, в моем мозгу циркулировал миллион идей, которые возникали из ниоткуда и пропадали в никуда. Зачем нас отправили в симулятор Второй Мировой? Какой смысл во всем этом? Попытка вбить в нас ностальгию о героическом прошлом? Или просто какой-то безумный опыт поехавших крышей в своем бункере ученых? Пока что у меня были одни только вопросы без ответов, и информационный вакуум давил на нервы, держа в напряжении.

Что ж, по всей видимости, придется «плыть по течению» – приспособиться к этому незнакомому миру и постараться действовать по его правилам, в то же время не вживаясь в него. Это будет лучше всего, решил я.

 

Вблизи роща напоминала человеческий муравейник. Повсюду были отрыты землянки, ходы сообщения и просто временные щели-укрытия. Население этого полевого городка было целиком одето в форму от мала до велика – однако большинство из них были во все тех же белых рубашках и синих шортах да юбках. Встречавшиеся нам пионеры выглядели именно так, как и должны выглядеть пионеры – детьми от девяти до четырнадцати лет. Изредка попадавшиеся солдаты и офицеры в гимнастерках выглядели неуместными воспитателями в этом детском саду.

– Где капитан Сапрыкин? – спросила наша преподавательница у первого встретившегося нам офицера. Ольга Дмитриевна уже успела немного отойти от сковавшего нас в первые минуты ступора и теперь торопилась взять на себя руководство.

– Вон там, следующая землянка справа.

– Спасибо!

 

Мы зашли туда, где предполагалось найти капитана. Землянка была мала, поэтому внутрь попали только я, Славя, и Ольга Дмитриевна, а остальным пришлось ждать снаружи. В искомой землянке за столом сидел только один человек – в отличие от других встретившихся нам военных он был один в полноценном мундире и брюках-галифе. Я не разбирался в знаках различия РККА до введения погон, а потому определить звание офицера по петлицам не смог. Оставалось надеяться, что это тот, кто нам нужен.

– Вы капитан Сапрыкин? – спросила наша руководительница.

Офицер ответил не сразу. У него был хмурый и измученный вид давно не спавшего человека. Ольге пришлось повторить свой вопрос, прежде чем тот наконец обратил на нас внимание.

– Да, я капитан Сапрыкин. Что вам нужно?

Ольга Дмитриевна на мгновение смутилась. Как и все мы – нам казалось, что стоит только прийти, и сразу все станет ясно. А теперь нужно сказать этому военному, что мы не знаем, где мы и что делать дальше!

Но наша руководительница взяла себя в руки.

– Мы пионеры. Нас привезли сюда на машине, и велели обратиться к вам.

– Ага… – капитан спросонья явно «тормозил». – Пионеры, значит?

– Да.

– У вас есть сопроводительные документы?

Мы занервничали. Ольга неуверенно пощупала в нагрудном кармане рубашки… и достала оттуда какие-то бумаги. Капитан взял их у нее из рук, и принялся читать.

– «Совенок»… – пробормотал он. – Понятно. Вам придется подождать.

– Подождать чего? – спросил я.

– Эвакуацию, – терпеливо ответил капитан. – Кроме вас у меня тут еще четыре младших отряда из вашего лагеря. А самолет всего один. Вы все не поместитесь.

– Послушайте. – Славя вышла вперед, нервно теребя узел галстука. – Мы здесь совсем недавно, и еще ничего не знаем. Какая эвакуация, какой самолет? Я не понимаю…

 

Капитан вздохнул. И начал говорить. Слушая его, у меня появилось ощущение дежа-вю – словно я в очередной дурацкой компьютерной игре, и беру сюжетный квест. Когда он закончил говорить, преподша поблагодарила его и мы пошли наружу. Нас там ждали взволнованные сокурсники.

– Ну? Что там?

Ольга Дмитриевна сняла с головы панамку (которая ничуть не изменилась после попадания в виртуальную реальность), и обмахиваясь ею села на стоявший у входа обрубок пня, который заменял скамейку.

 

– Ребята… Знаю, это звучит бредово, но нас забросили в «Совенок» периода Великой Отечественной войны. Я не знаю почему. Может, в Центре решили провести какую-то свою программу и забыли нас известить, но я не знала, что нам поставят эту симуляцию. Простите меня, ребята, но я правда ничего не знаю.

– Нефиговая завязка… – хмыкнул белобрысый парень в очках, похожий на изобретателя из какой-то советской комедии.

– А нам оружие дадут? – заржал Смерть. На него нервно зашикали.

– Я знаю одно, дети, – Ольга Дмитриевна вздохнула. – Нужно пройти практику. Чтобы успешно завершить первый этап, нам нужно приспособиться к симуляции и следовать ее сюжету. Сейчас, как понимаю, нас должны эвакуировать самолетом. После этого мы каким-то образом окажемся в Совенке, пока не знаю как, но мы там сегодня точно будем. А там уже определимся, что и как. Все поняли?

– Если мы там действительно окажемся, – фыркнул Иван. – Что-то меня не тянет умирать за Советскую власть. Это че, типа такой патриотический загон? Воспевание героического прошлого? Да я его знаете за что манал?!

– Прекрати, Ерохин! – возмутилась наша преподша. – Опять за свое?

– Что «опять»? Я вообще молчу и мне все нравится! – Смерть с ухмылкой развел руками. – Кстати, так что насчет оружия? Вы этот вопрос провентилировали? Или мы немцев голым руками давить будем?

– Мне об этом ничего не известно, – поджала губы Ольга Дмитриевна. Ерохин огорченно вздохнул.

– Жаль. Я надеялся, что хотя бы винтовку дадут, или там, пистолет. А выбор стороны будет? Я например, за вермахт воевать хочу. Где ближайший пункт вербовки в фашисты?

– Хватит, Иван!

 

Лицо преподавательницы стало пунцовым от гнева. Мы молча стояли вокруг, не зная как утихомирить развернувшуюся перепалку. Впрочем, Ерохину хватило ума не провоцировать Ольгу своими выходками на дальнейший конфликт.

В наступившей тишине отчетливо прозвучала команда:

– Третий, четверый отряды! В колонну по два! За мной шаго-ом марш!

Мимо нас нестройно промаршировала группа пионеров совсем уж детского возраста – самому старшему в колонне было от силы двенадцать лет. Их было довольно много, человек тридцать. Вел их высокий по сравнению с подростками военный летчик в летней форме и шлемофоне.

Младшие отряды, наверное. Те, кого решили эвакуировать первыми.

 

Я, недолго думая, пристроился в хвост колонны. Но летчик заметил меня.

– А ты куда? – строго спросил он.

– Посмотреть…

– Нельзя! – отрезал он. – Сказано было – ждите своей очереди, вот и стой вместе со своим отрядом!

Я приотстал, но уходить не спешил – интересно все-таки. Краем глаза я заметил что сзади идут Ерохин, Славяна, Лена, и еще кто-то.

Дойдя до летного поля, колонна детей подошла к стоявшему на краю луга двухмоторному транспортнику Ли-2. Я встал на опушке и принялся наблюдать за происходящим.

– Думал на самолет проскочить? – шепнул на ухо Ерохин.

– Что-то вроде, – я пожал плечами.

– Мы туда все не проскользнем. А делиться, похоже, нам нельзя.

– Почему? – покосился я на него.

– Фиг его знает. – Смерть пожал плечами и скривился. – Но у меня чувство такое. Надо сперва добраться до лагеря, а там уже можно и индивидуальный отыгрыш, и вообще че хошь делать.

– Ну а сейчас-то чего делать?

– Ждать специальной встречи, понятное дело.

– Ждать чего? – не понял я. Иван сделал большие глаза.

– Ты чего, никогда в эрпегешки не играл? Это…

 

Ерохин вдруг нахмурился и посмотрел по сторонам, как будто ожидая с неизвестной стороны приближающуюся опасность.

– Ты чего?

– Эм… – мой приятель уставился на самолет, в который начали заходить дети. – Короче. Сейчас что-то должно произойти. Если неигровой персонаж сказал ждать, значит через какое-то время что-то неизбежно произойдет. Теперь понятно?

– Нет, – теперь уже я нервно оглянулся, и заметил что наш разговор внимательно слушает вся группа. – Что сейчас произойдет?

Ерохин оскалился, взял меня за алый галстук и со страшным выражением лица прошипел:

– Все что угодно! Понял?

– Понял, понял, – я успокаивающе развел руками. – Отпусти.

Иван наконец разжал руки. Я внимательно посмотрел по сторонам. Увы, я не был заядлым геймером, и не знал что такое «специальная встреча». Видимо, это был элемент из ролевых игр прошлого десятилетия, давно вышедший из употребления.

Что ж, сейчас узнаем, прав ли Ванька-Смерть.

 

Пионеры наконец загрузились в самолет. Потрепанный Ли-2 с зиявшими кое-где на плоскостях дырками от пуль и осколков по очереди чихнул обоими моторами и слитно загудел. Из-под крыльев нам в лицо полетели пыль и ошметки сухой травы. Мы отступили, прикрывая лица.

Моторы ревели очень громко. Из-за их шума мы не слышали ничего, даже друг друга. Поэтому никто из нас, стоявших на поле студентов, не обратил внимания на одинокий крестик в небе, стремительно приближавшийся откуда-то со стороны солнца. Не заметили его и пилоты «дугласа», не спеша разворачивая самолет на поле. Но он не ускользнул от внимания солдата, стоявшего у «рулетки» сирены.

– «Воздух»! Все в укрытие!

Набирающий тон рев сигнала воздушной тревоги заставил нас вздрогнуть и зашарить глазам по небу. Черный крест тем временем завис над полем, и коршуном рухнул на выруливший на взлетную прямую транспортник. От него отделилась маленькая черная капля и с пронзительным воем упала на самолет.

 

Клепаный корпус вздулся изнутри и взорвался. Вспышка впечатала изуродованный силуэт самолета в сетчатку глаз; ударная волна сбила всех нас с ног. Вокруг по земле поскакали искореженные обломки «дугласа», разбросанные взрывом далеко в стороны. Я упал на куцую колючую траву поля, оглушенный и ошарашенный внезапностью произошедшего. На спину мне упало что-то мягкое, и я инстинктивно стряхнул это с себя. Предмет скатился и упал рядом со мной, оставляя на моей рубашке теплые влажные капли. В уши вторгся рев удаляющегося самолета, крики и стрельба солдат, и буквально над ухом – пронзительный женский визг.

Кричала Лена. Перевернувшись, я увидел ее бледное лицо с прожилками сосудов и закушенный кулак. За ее спиной маячили испуганные лица одногрупников. Лена смотрела на меня, и дрожа мелкой дрожью, визжала от ужаса.

Признаться честно, у меня дрогнуло сердце. Неужели она ранена? А если…

– Ты чего? – хрипло спросил я.

– Ты-ы… – она еле слышно шептала, широко открытыми глазами смотря на меня. – Ты… в порядке?

– Ну да, – я быстро оглядел себя. – А что такое?

Она молча указала трясущимся пальцем куда-то мне за спину. Я пощупал ее, ощутил как мокрая рубашка прилипла к телу, и взглянул на пальцы. Они были в крови.

Минутку. Это что же, ранили не ее, а меня? Тогда почему не больно? Или это потому, что я на самом деле лежу в капсуле и вижу сон?

Я пощупал спину еще раз, и только теперь додумался посмотреть на землю. Там лежала оторванная у локтя детская рука. Рана была испачкана алым и влажно блестела, а рыжие волосики на светлой коже были тронуты пламенем. Она-то и испачкала мне рубашку.

 

«Охренеть, вот это детализация», – подумал я первым делом.

Что еще могло тогда прийти мне в голову? Мы в игре, по Второй Мировой, с неба сыплются бомбы, а вокруг стреляют люди в форме. Что может подумать игрок? Восхититься отрисовкой текстур, качеством графики, проработанностью физики, разумностью АИ, после чего примется с готовностью истреблять монстров-нацистов и очищать игровой мир от ботов огнем и штыком?

Или ужаснуться тому, что фактически на его глазах с предельной жестокостью убили кучу детей?

Рука была действительно как настоящая. И кровь тоже.

– Нифига себе прикол, – пробормотал я, поднимаясь с земли.

Лена вдруг бросилась с места и порывисто обняла меня. Я замер от неожиданности, и не сразу понял, что она шепчет, уткнувшись в мою грудь и капая слезами на и без того пострадавшую рубашку. А поняв – похолодел.

– Живой, – всхлипывала девушка. – Живой… живой…

 

– Осторожно! – романтическую сцену некстати прервал Смерть. – Он заходит на второй круг! Атас, народ, прячемся!

Истребитель действительно завершил разворот и теперь стремительно мчался на нас. Наша группа брызнула во все стороны, словно мыши от кота. Я с Леной никуда убежать не успел – висевшая на мне девушка словно отключилась от внешнего мира, поэтому мы просто рухнули там, где стояли. Я прикрыл ее голову рукой и уставился на полого пикирующий самолет.

Bf-109. В свое время я успел поиграть в авиасимуляторы, поэтому неплохо разбирался в военных самолетах, как современных так и давно прошедших эпох. Ну а этот, словно сошедший с кадров кинохроники, узнать и вовсе было проще простого.

Мне стало интересно – как будет ощущаться урон здоровью, как он будет реализован? Виртуальный костюм позволял неплохо отработать анимацию ранения, а графика должна была дорисовать все остальное. Однако разница все равно должна была остаться, вопрос только – насколько та будет велика?

На мгновение я испытал безумное желание встать и подставить пулям грудь, только чтобы узнать – каково это, когда в тебя стреляют? Но инстинкты не позволили мне сделать это. Да и времени не осталось – в следующий миг «мессершмитт» открыл огонь.

 

С визгом и треском разрывные снаряды начали утюжить поле вокруг нас. Высоко в небо взлетали рикошеты трассирующих пуль, пели проносящиеся над головой осколки – а я думал, насколько отчетливую мишень мы представляем в своих белоснежных рубашках на светло-зеленом поле. Затем что-то вонзилось в землю недалеко от моей головы, раздался грохот, в голову полетел вышвырнутый разрывом снаряда песок – и что-то обжигающе-горячее с силой ударило в левое плечо. Тут же рука отозвалась настолько сильной болью, что потемнело в глазах. Я заорал и вцепился другой рукой в рану, невольно вскидываясь. Мелькнула мысль: «Ну все, хана…»

Над головой с ревом пронеслась черная металлическая птица. Затем все стихло.

Мы встали. Я не отнимал руки от левого плеча, и из-под пальцев текла кровь. Вокруг с земли поднимались мои товарищи. Кажется, никто не был ранен – кроме меня.

 

– Все живы? – громко закричала Ольга Дмитриевна. – Никто не пострадал?

И тут меня начало нешуточно трясти. Кажется, в момент атаки мой мозг воспринимал поступавшую информацию отстраненно – а теперь до него дошло то, что было скрыто за волной адреналина, дошло вместе с болью из рассеченного осколком плеча и заставило охренеть. Я стоял посреди поля в окружении согрупников, и боялся. Боялся до холодного пота, до нервных колик, боялся так, что казалось, еще немного – и я постыдно обделаюсь прямо в брюки.

То, что случилось, было до ужаса настоящим. Все, от грохота выстрелов и подлетающей от попаданий земли до боли в плече и холодного комка в желудке. Плечо болело именно так, как и должно было от попадания вскользь – рана была несерьезной, максимум пара швов, но болела как настоящая и крови из нее вылилось прилично. Я наконец понял, до чего являюсь уязвимым – и осознание этого заставляло меня содрогаться от ужаса.

До сих пор я воспринимал происходящее как компьютерную игру – занимательную, реалистичную, но игру, и относился к нему несерьезно. Теперь же у меня при всем желании не получалось вернуться к этому небрежно-расслабленному состоянию отрешенности от мира вокруг. Ни один эмулятор не смог бы воспроизвести ранение и эффекты от него с той же точностью  что и сейчас. И теперь я не знал, чему верить – знанию того, что все вокруг нереально, или собственным ощущениям.

 

Я вдруг заметил, что Лена отстранилась от меня и смотрит со смесью выражения страха и интереса на мое плечо. То же самое читалось на лицах других моих сокурсников. Даже нашей кураторши.

– Болит? – тихо спросила Лена.

Этот вопрос меня доконал. Я опустился на землю и принялся хохотать. Наверное, это была истерика, не знаю. Но я хохотал и хохотал, содрогаясь в приступе дурного веселья, пока кто-то рывком не поднял меня и не влепил пощечину.

 

* * *

 

Мы снова были в грузовике и ехали по проселку от аэродрома. Я сидел, привалившись голой спиной к деревянным доскам, и разглядывал зеленые болты на противоположном от себя борту. Плечо неприятно ныло – минут пятнадцать назад местный врач промыл рану и наложил на нее швы, посоветовав делать перевязку каждое утро. Моя измазанная в своей и чужой крови рубашка лежала в ногах, и я показывал всему миру напоказ незагорелые плечи. Вокруг меня бурно дискутировали мои одногруппники, с которыми я попал в этот мир.

Они тоже испугались. И теперь очень хотели покинуть симуляцию. Проблема была лишь в том, что никто отчетливо не представлял, как это сделать.

 

Когда авианалет закончился, капитан из БАО приказал отправить нас обратно в пионерлагерь. Как он объяснил нам, тот Ли-2 был единственным самолетом, осуществлявшим эвакуацию, и другого транспортника вместо уничтоженного больше не прилетит. Тот район, где были мы, находился в окружении, поэтому на грузовиках прорваться к своим было нереально. Поэтому не оставалось другого выхода, кроме как вернуться обратно и подготовиться к обороне. Теперь мы тряслись в набитой битком полуторке и строили планы того как нам быть дальше.

 

– Надо выбираться! – ораторствовала невысокая девушка в очках и задорным вихром в шевелюре темных волос. – Нас никто не предупреждал, что все будет так? Они не должны были с нами так поступать! Какое они имеют право?!

– И как ты собираешься выбираться? – резонно отвечал ей светловолосый парень с волнистыми волосами. – Через игровое меню? Тут нет ни одного терминала, если ты заметила.

– А тебе все нравится значит, да, Сыроежкин?! – девушке в очках явно не была в восторге от того что ее план критикуют.

– Я это сказал к тому, Женя, что мы не знаем, каким образом выбраться отсюда, и существует ли этот способ вообще. Поэтому я предлагаю для начала успокоиться. Возможно, по прошествии определенного времени симуляция завершится и выбросит нас.

– Интересно только, какого!

– Надо подумать, – парень, которого назвали Сыроежкиным, запустил пятерню в волосы. – Анатолий Игнатьевич сказал нам, что наша практика продлится неделю. Значит, логично будет предположить, что по прошествии семи дней виртуальная реальность свернется.

– Целых семь дней. – Женя вздохнула. – Боже, я тут с ума сойду!

– Мы тут меньше часа, и тебе уже успело тут надоесть?

– Да!!! – Женя закрыла руками уши и заплакала.

Сыроежкин опустил голову и уткнул ее в сложенные на коленях руки. Было видно, что ему жаль девушку, но судя по всему у него кончились аргументы в споре. Очень трудно возразить что-то в ответ на такой непрошибаемый прием в межгендерной коммуникации как женский плач.

 

А у меня из головы не шло произошедшее на аэродроме. Разлетающийся на куски «дуглас». Оторванная детская рука. Несущийся на меня «мессер», палящий из всех своих пушек. И мой ужас при виде несерьезной раны – по сути, царапины.

Именно тогда внутри меня что-то шевельнулось. Не гнев, не стыд, не возмущение – но чувство некой «неправильности», бесчеловечности происходящего. Первая связная мысль по этому поводу относилась к разработчикам сюжета виртуального мира, и была чем-то вроде: «Они не охренели вставлять сцену массового убийства детей в игру? Ведь так не бывает!»

А хотя, не бывает чего? Ситуаций, когда убивают ребенка? Или когда их убивают сразу много? Разве мало в истории примеров массового взятия фрагов, когда случалось не банальное уничтожение самолета, а что-нибудь еще похлеще? Сожжение в амбаре, например? Хотя, чего хотели этим добиться создатели симуляции, мне тогда было непонятно.

 

– А ты что молчишь, Лена? – неожиданно спросила до того молча сидевшая девушка с рыжими короткими волосами, собранными в два прямых хвостика. Галстук ей видимо мешал, поэтому она с шеи перевязала его на запястье. Это и расстегнутая на одну пуговицу рубашка придавали ей лихой и бесшабашный вид девочки-пожара.

– Ты про что, Алиса? – тихо произнесла Лена.

– Ну, у тебя все-таки папа декан. Он и привел нас сюда, – рыжая пожала плечиками. – Может, он тебе что-то говорил про то, как отсюда свалить?

– Нет. – Лена съежилась под множеством уставившихся на нее глаз.

– Да, точно! – в разговор вмешалась Ульяна. – Твой папа может нас всех вытащить! Ты ведь можешь с ним связаться, разве нет?

– Как? – Лена сжалась еще больше. – Я не могу ему позвонить!

– Точно? – глаза Ульянки сузились. – А ты не врешь?

– Зачем мне врать? – глаза Лены забегали, пытаясь найти хоть в ком-то сочувствие. – Я здесь оказалась так же, как и все вы! Ребята, честное слово, я сама ничего не знаю про то  как отсюда уйти!

– Знаешь, а это интересная мысль. – Алиса исподлобья посмотрела на Лену. – Что-то мне кажется, папашка не мог тебе не выболтать каких-нибудь подробностей про это место. Так что лучше расскажи что знаешь. Признавайся, бывала уже здесь?

Я покосился на Ольгу Дмитриевну – не пресечет ли она намечающийся скандал? Но та сидела привалившись к борту, и похоже дремала. Остальные студенты с молчаливым вниманием слушали спор девушек, впрочем пока не вмешиваясь.

– Да откуда мне знать?! – Лена выпрямилась, в ее глазах зажегся злой огонек. – Я никогда не была в этом центре, и никогда не попадала в виртуальную реальность! Оставьте меня в покое!

 

Резкая перемена в поведении Лены заставила меня вздрогнуть. Только что она выглядела как котенок, вокруг которого собралась стая агрессивных собак, а теперь она словно сама примерила на себя маску злой волчицы. Однако было очевидно, что ей сейчас никто не верит – слишком долго «серая мышка» варилась вдали от коллектива.

У меня возникло желание защитить ее перед одногруппниками. Но тут я вспомнил ее слова о том, что она никогда не была в исследовательском центре, и сопоставил с тем, что она сказала мне в лаборатории перед самым погружением. Она солгала!

Значит, она не хочет говорить остальным об этом. Только мне. Почему?

 

Взгляд Лены на миг столкнулся с моим. В нем я прочитал боль, злость и надежду. И в этот миг я принял решение.

– Да отстаньте вы от нее! Она действительно ничего не знает!

Я рявкнул так, что аж сам удивился. Внимание с Лены тут же переключилось на меня. Но, по крайней мере, ей теперь будет легче держаться.

– Семен? – опешила Алиса. – А откуда такая уверенность?

– От верблюда! – огрызнулся я. – Сама подумай – если бы ей рассказали о том, как все будет, была бы она здесь? И вообще, стал бы папа ей хоть что-то объяснять, если это секретный проект?

– Что-то не верится, – Алиса нервно крутила пальцами кончик галстука на руке. – Но раз ты настаиваешь…

Она с презрением отвернулась. Я про себя перевел дух. В кузове полуторки на минуту установилась тишина, после чего беседа свернула на другую тему. Никто не стал комментировать прошедшую только что перепалку. Лишь Ульяна, сидевшая напротив меня, подмигнула на Лену и беззвучно, одними губами проартикулировала: «Жених и невеста»…

Ну вот, называется – вступился за девчонку. Теперь разговоры пойдут. Но несмотря на это, я был рад, что неприятный разговор прекратился. Мельком глянув в сторону Лены, я увидел на ее лице смущение и благодарность.

 

* * *

 

Машину нещадно трясло на проселочной дороге. Когда она наконец подъехала к воротам лагеря, мы буквально высыпались из кузова – всех нас жестко укачало.

– Не могу поверить, что это наконец закончилось, – прохрипела Ульянка, привалившись плечом к борту грузовика. Остальные студенты чувствовали себя не лучше – только Ванька-Смерть чувствовал себя, как ни в чем не бывало.

– Уверяю тебя, все только начинается.

Я развернулся. Мне казалось, что вокруг нет никого кроме нас и шофера, но теперь я понял, что ошибался. Нас уже ждали – у ворот в лагерь стоял мужчина средних лет в военной форме и с офицерскими петлицами. Я снова не смог определить звание, но судя по выправке и количестве кубиков на петлицах, передо мной был кадровый военный в чине не ниже лейтенанта.

 

 Наш пионерский отряд на появление очередного военного отреагировал вяло. Кое-кто постарался принять более-менее вертикальное положение тела, остальные не утруждали себя и этим. Незнакомый офицер молча наблюдал за нашей возней, и по выражению его лица невозможно было сказать, что он думает. И думает ли вообще.

– Меня зовут Ольга Дмитриевна, и я их руководитель, – наша «вожатая» решила начать налаживать отношения. – Кто вы?

– Я старший лейтенант Демин, – похоже что офицер ждал этого вопроса с самого начала. Я мысленно поаплодировал себе за то, что верно угадал звание.

– Вот… – Ольга развела руками и оглянулась на стоявших вокруг «пионеров». – Прибыли. Что дальше?

Старлей прошелся по нам внимательным взглядом. Мне отчего-то стало неуютно. На лице офицера по прежнему не отражалось никаких эмоций – словно это и не человек был, а кукла. Видимо, такая же «непись», как и все люди вокруг – что на аэродроме, что тут…

Рассмотрев все что хотел, старший лейтенант развернулся, коротко бросив через плечо:

– За мной.

 

Мы не спеша побрели за ним через уже знакомые ворота. Въезд в «Совенок выглядел точно так же, как и в реальности, только поновее. Не было того запустения, что удивило меня до этого – нормальные ворота, подметенные дорожки. В будке у обочины был пост:  через открытую дверь был виден сидящий внутри старик в гимнастерке, а снаружи к косяку была прислонена винтовка. Пожилой сторож проводил нас глазами, пока мы шли мимо.

Пройдя уже знакомым нам путем по аллее мимо корпусов к центру лагеря, мы пришли к административному зданию. Там было полно народу – не меньше двух десятков бойцов курили, разговаривали и перебирали вещмешки на крыльце. При виде сопровождавшего нас офицера они подтянулись.

– Смирно! – зычно скомандовал пожилой усатый боец с седыми волосами – по виду то ли сержант, то ли старшина.

– Вольно, – офицер взмахнул рукой. – Что нового, Емельянов?

– Ничего, товарищ старший лейтенант. Расположились вот, обживаемся. Я с поварами договорился насчет харчей. Сейчас рыть пойдем. Только вот рук не хватает, боюсь что до завтра не управимся. Надо хоть кого-то в помощь позвать, чтобы укрытия успеть построить!

– Я понял, Емельянов, – кивнул лейтенант.

– А это что за ребята? – спросил седой красноармеец. – Нельзя ли их попросить нам помочь?

– Я как раз этим занимаюсь.

 

У меня при этой фразе зашевелились недобрые предчувствия. Я уже прикинул, куда бы незаметно улизнуть, но лейтенант пресек эту попытку в зародыше.

– Вы все идите на плац, – сказал он все так же без эмоций. – Общее построение. Кто не придет, будет найден и расстрелян.

Была это шутка или нет, никто проверять не захотел. Через пять минут мы были на площади перед корпусом. Я заметил, что здесь трава росла совсем редко, и ее явно часто стригли. Это не было похоже на тот заброшенный плац в реальности, и я мысленно отметил это в голове.

Лейтенант вышел перед нами в сопровождении пожилого бойца и еще двух солдат. Те встали на левом и правом фланге нашего строя, и у меня возникло ощущение, будто они конвоируют нас.

– Равняйсь! Оставить, – лейтенант посмотрел на то, как мы не в лад выполнили команду и покачал головой. – При команде «равняйсь» череп головы поворачивается направо, а остальное тело держится прямо! еще раз, равняйсь! Смирно! Вот, другое дело.

Мы послушно стояли и ждали что нам еще скажут. Я про себя тихо матерился. Со школьных времен у меня было стойкое отвращение ко всему, что связано со строевой подготовкой, и я вовсе не хотел возвращаться к тем неприятным минутам, когда нас заставляли отрабатывать приемы или маршировать строем.

 

– Товарищи пионеры! – произнес лейтенант. – Как вы возможно знаете, наша страна сейчас ведет отважную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками. На данный момент складывается очень напряженная обстановка, которая требует чтобы каждый из нас, будь то военный или штатский, взрослый или ребенок, приложили все усилия для победы над врагом. Противник ведет наступление, и уже успел отрезать нашу группу от основных сил Красной Армии. Наша задача состоит в том, чтобы удержать находящийся неподалеку населенный пункт, примыкающий к нему аэродром, и расположенный поблизости пионерский лагерь, в котором мы с вами находимся. Поскольку мы не можем эвакуировать вас, вам придется задержаться здесь на некоторое время и помочь нашим бойцам вести оборону этого района. Есть вопросы?

– Да! – над строем поднялась здоровенная пятерня Ваньки-Смерти. – Нам оружие выдадут?

Опять он за свое…

– Ваша фамилия?

– Ну… Ерохин. Можно просто Иван.

– Так вот, товарищ Ерохин, оружие вам – никому из вас! – выдавать не будут. Вы не будете участвовать в бою. Вашей задачей будет помощь нашим бойцам в оборудовании позиций, организации быта, а также помогать в лазарете и на кухне.

– Понятно, – уныло сказал Ерохин.

– Это ваш командир, старшина Емельянов, – лейтенант указал на стоявшего рядом с ним пожилого бойца. – По всем вопросам обращаться следует к нему. Он вам скажет что надо делать и объяснит где что взять. Ваше слово, товарищ Емельянов.

 

Старшина выступил вперед. В отличие от Демина, я сразу почувствовал к нему симпатию. Невысокий, круглолицый, с веселыми ямочками на подбородке, он чем-то напоминал моего дедушку, которого я к сожалению знал только по фотографии.

– Здравствуйте, товарищи пионеры! – приветливо сказал он. – Можете звать меня Леонид Павлович, или просто дядя Леня. И у меня, значит, будет к вам большая человеческая просьба. Помогите нам выкопать траншеи! Мы тут надолго, и фриц постарается нам врезать так, чтобы с одного удару дух вышибить, так что нужны будут окопы в полный профиль, блиндажи и ходы сообщения для всего нашего взвода. Нас будет тут человек двадцать, и сроку нам дано до завтрашнего утра. А с вами, хлопцы, мы эти окопы до вечера сделаем! Договорились?

Мы дружно застонали. Я приложил руку ко лбу. Копать траншеи! Пять минут я был уверен, что нет ничего хуже строевой подготовки, но теперь, когда впереди замаячила перспектива весь день под палящим солнцем хуярить с лопатой в руках – я осознал насколько ошибался.

– Ну-ну, не нойте, – сказал старшина, когда скорбный вой чуть стих. – Работенка не из простых, но если мы позиции до ночи оборудуем, немцы завтра черта лысого нас возьмут. А не успеем, то вместе с вами все здесь поляжем. Так что сейчас вас переоденут, выдадут лопаты, и мы все вместе пойдем оборону готовить.

 

Взглянув в мою сторону, старшина Емельянов нахмурился.

– А с тобой что случилось?

– Ранили его. С истребителя при налете на аэродром. – прежде чем я успел сказать хоть слово, за меня ответила Славя.

– Ага. Вот что, пионер…

– Семен, – я решил что отмалчиваться как-то стыдно.

– Вот что, Семен. Сходи к завскладом и получи гимнастерку, не ходи голым. И покажись лагерному врачу. Если она скажет что ты можешь работать, приходи к нам. Сейчас каждая пара рук на счету. Где склад с медпунктом, найдешь?

– Лучше скажите, чтобы по всему лагерю не искать, – пожал я плечами и скривился от резкой боли. Чертова рана ныла в ответ на любое движение рукой.

– Склад в ту сторону где столовая, только чуть дальше, – старшина махнул рукой в сторону противоположного конца площади. – А медпункт чуть ближе и левее. Там вообще все это рядом, думаю не заблудишься.

Я кивнул. Старшина одобрительно поднял большой палец и повернулся к остальным.

– Товарищи пионеры! Прошу следовать за мной для получения новой формы! В этой вы слишком приметны, поэтому вам выдадут гимнастерки. Там же вы получите шанцевый инструмент. За мной, шагом марш!

 

* * *

 

– Ну и жарища, – вздохнул Ерохин и отложил лопату. Гимнастерку он давно снял, и щеголял всему миру напоказ накачанным торсом. – Блин, и почему никто не догадался у каптера флягу взять?

– Ага, так он тебе и даст, – фыркнул я. – У него форму нормальную хрен допросишься. И то какие-то обноски выдал, скотина.

– Так стырить надо было. Ну че, как рана твоя?

– Болит, что, – я покосился на обмотанное бинтом плечо. Как и Смерть, я тоже работал без рубахи, но по другой причине – гимнастерка сильно натирала рану. На складе мне выдали на размер меньше чем нужно, и я уже несколько раз успел обругать завскладом. На виду у девчонок поначалу было немного стыдно светить дряблым субтильным телом, но через пару часов мне было уже все равно. Так что мы с Ерохиным наслаждались возможностью хоть немного проветриться, в то время как девушкам приходилось работать в уже мокрых насквозь рубашках и юбках.

 

Местного доктора мне найти так и не удалось. Медпункт был заперт на ключ, так что я, покрутившись вокруг некоторое время, ушел на склад получать новую одежду взамен испачканной в крови. Там уже вовсю шел процесс примерки и пререканий с кладовщиком, который упорно старался нам всучить то, что похуже. Наши девушки единогласно решили не надевать старое тряпье взамен белых, но чистых и подогнанных по размеру рубашек, так что форму взяли только я, Иван, Шурик (парень в очках) и Серега Сыроежкин (тот, кто спорил с Женей в грузовике по пути сюда). Оба они сейчас копали на участке по соседству с нашим, и судя по всему им было по приколу работать в военной форме. Мы же, как более практичные и адекватно воспринимающие мир, решили ее не надевать вообще, так что оба комплекта гимнастерок и шаровар лежали на песке рядом с остальными нашими скудными пожитками. Свою измаранную в крови рубашку я замочил в воде и оставил в местной прачечной.

 

– Джи-пи-эс тут не действует, – Иван включил свой смартфон-напульсник и хмурясь, разглядывал его. – Зато заряд полный. Слышь, походу, тут техника вообще не разряжается.

Я согласно кивнул. Это я успел заметить.

– И ведь один в один как мой. Текстура, потертости, вся фигня, прям точная копия. Как ты думаешь, как они это смогли сделать?

– Не знаю, – я покачал головой. – Ты ведь в шкафу его оставлял?

– Ну да. Ты ведь свой плеер тоже там положил?

– Угу, – я пошарил в кармане и достал искомый предмет вместе с наушниками, вдев их себе в уши. – Похоже, его смогли как-то скопировать и спроецировать его внешний вид сюда. Наверное, у них есть специальное оборудование, чтобы делать визуальные слепки с натуры.

– А программы? Там у тебя ведь в точности весь твой плейлист?

– Подключили к серверу. Разъемы-то есть, в том числе и на твоем смарте. Поэтому и бесконечный заряд. От лабораторной сети подпитывается, наверное.

– Походу так и есть, – Ерохин сел на краешек копаемой нами траншеи. – Не, круто все-таки. Все такое реалистичное, прямо охренеть можно. Ни в какой игре такого нет.

– Даже слишком, – я поморщился и потрогал повязку на плече.

Ерохин захохотал.

– Кстати, как ощущения?

– Самые настоящие, – буркнул я, тоже присаживаясь рядом с другом. – Рекомендую тоже попробовать, будешь в полном восторге.

– Да ладно тебе, – осклабился Иван. – Если что случится, я плакать не буду. Вообще знаешь, мне тут пока все нравится. Я когда сюда ехал, думал что нам придется малышне мозг дрочить и в шкуре вожатого с утра до ночи париться, а теперь вижу – не практика это, а лафа. Кайфуешь на природе, в либератора отыгрываешь. Если еще пострелять дадут, так вообще сказка а не жизнь будет.

– Вроде по пути в лабораторию ты другое говорил.

– М? А, не. Это я просто на измене был, думал что нам будут под гипнозом всякую хрень прогонять, типа поцреотизьм, все дела, – Ерохин издевательски исказил слово «патриотизм» и засмеялся. – А тут оказывается по сути реал, и почти без загонов и агитки. Так что все в норме, братан, прикольная педагогическая практика.

 

– К слову, а почему ты в пед пошел? – почувствовав что настала редкая для моего приятеля минута разговорчивости, спросил я. Ванька-Смерть помрачнел:

– Мать заставила. Я вообще в юридическое хотел, чтобы потом в прокуратуру пойти к бате. Только когда на первом курсе учился в юридической академии в Питере, эта хрень произошла. Помнишь?

Я молча кивнул.

– Тогда я ведь уже скином был. С парнями на сборы ездил, подготовку проходил, в нескольких акциях участвовал по прессингу чурок всяких. Ну и как-то на даче у одного знакомого собрались, побухали, по мишеням из дробовика постреляли. И кто-то из наших – уже не помню кто – предложил на стае диких собак попрактиковаться. А нам что, мы пьяные, безбашенные, собрались, на пустырь пошли где эти твари обитали, и постреляли их там всех к чертям. У нас там один пацанчик был, нашу компанию фотографировал. Так он нас снял с трофеями, как мы с ружьем стоим, как я с отрезанной собачьей головой позирую, как под нацистским флагом еще с парой корешей хором зигуем. Я тогда бухой был, себя не контролировал, иначе бы точно не позволил себя в таком виде снимать…

 

Ерохин вздохнул.

– А потом через неделю звонит батя и спрашивает: что за херня, сынок? Я в непонятках – что такое? А он мне поясняет матом, мол, я животных убиваю и расчленяю, зигую, еще что-то… Я трубку бросил, захожу в интернет – гляжу, а у меня почта завалена всяким дерьмом от разных людей. И каждый меня клеймит – живодер, фашист, нелюдь. И фотки кидают – те самые, что тот урод тогда на сходке наснимал. Я ему рожу набил после всего, да только поздно было – уже и в универе были все в курсе, и у меня в семье. Что в рунете творилось, даже вспоминать не хочу. В общем, такой скандал поднялся, что только держись. Папа мне тогда и сказал – про ментуру забудь, мол. Не пущу. А из академии меня выгнали. Переехал, кое-как смог к вам в педагогический устроиться, и то матери вмешаться пришлось, ректор раньше с ней в одном классе учился. Вот такая вот история, Семен.

– Не жалеешь? – спросил я. Ерохин упрямо дернул подбородком и сжал зубы.

– Не жалею! Единственное, чего я не понимаю – почему человек такое трусливое существо? Все эти уроды, которые по своим днявкам да бложикам про меня херню несли и угрожали меня на куски порезать – почему никто из них не подошел ко мне и в лицо это не сказал? Я бы им морду разбил, но если имеешь мнение – будь готов его отстаивать! А то как крысы, раскидали объявления по всему интернету, весь район у меня листовками с моей рожей обклеили, парадное дерьмом обмазали, не постеснялись… Даже кино про меня сняли, какой я плохой! А прийти и сказать, так мол и так, ты неправ, по такой и такой причине – на это у них кишка тонка! Почему?

 

– Треп – он и есть треп. Не обращай внимания, – попытался я успокоить друга. Тот резко повернулся ко мне.

– Стараюсь! Но не всегда получается! Особенно когда я из дома выхожу и сразу вижу на столбе свое фото с подписью – живодер! Или как полгода назад какая-то мразь мне в спину из мелкашки стрелять вздумала. В упор выстрелить боятся, так метят в спину, твари…

– Чего сидите? – раздался позади нас голос. Мы обернулись – за нашими спинами стоял старшина Емельянов и смотрел на нас.

– Отдыхаем, – сказал Ерохин. – Уже четыре метра с обеда отрыли, скоро этот участок соединим.

– Что-то маловато на двоих, – хмыкнул старшина. – Я, кстати, за вами давно наблюдаю. Много отдыхаете, а это нехорошо. Особенно ты, пионер… напомни, как тебя звать?

– Семен меня зовут! – ответил я. – И мне копать тяжело, рука болит.

– Так рука, это не нога, она при копании много не работает, – улыбнулся старшина. – В общем, давайте, хлопцы, до темноты надо вашу траншею с соседними соединить и укрепить, кровь из носу! Вы поняли? Давайте пошустрей, ребята, время не терпит!

 

С этими словами он ушел. Я с печалью посмотрел, как за десять метров от нас копают Сыроежкин с Шуриком, а в противоположной стороне смеются над каким-то анекдотом Алиса, Ульяна и Мику. Их окоп был еще меньше, чем наш, и до него надо было прокопать вдвое больше чем до наших соседей. От ощущения безысходности ситуации мне захотелось лечь на дно окопа и закрыть глаза, чтобы больше ничего не видеть.

– Ага, – ухмыльнулся Иван, перехватив мой тоскливый взгляд. – Тоже нет слов.

– Слушай, я еще минут пять посижу? – вздохнул я. – Умаялся, сил нет.

– А я один работать буду? – возмутился приятель.

– Да сейчас, очухаюсь и помогу. Елки палки, я же не могу хреначить как экскаватор.

– Ладно, лежи, болезный ты наш, – ухмыльнулся Иван и спрыгнул в окоп. – Все равно от тебя толку не очень, мышцу за компом не накачал.

Я хотел было огрызнуться в ответ, но почувствовал что мне лень это делать. Вместо этого я потянулся к лежавшей на земле гимнастерке и подложил ее себе под спину. С протяжным вздохом удовольствия я лег, оставив ноги свисать в яму. Рука нащупала плеер и вдавила кнопку проигрыша.

 

В наушниках заиграл Сабатон – культовая пауэр-метал группа, популярная в прошлом десятилетии. Под ритмичные аккорды электрогитары и грохот барабанов брутальный мужской бас на английском начал прославлять силу и мощь танковых клиньев Рейха, сотрясающих землю грохотом тысячи орудий. Нормальная такая песня с мотивирующей музыкой – под нее хорошо совершать дальние марш-броски или врезаться в неподатливую землю лопатой, прокапывая в ней все новые и новые кубометры. Хорошо тут еще земля мягкая и почти без камней, не то мы бы замучились…

 

Я закинул руки за голову и уставился в небо. Солнце медленно клонилось к горизонту, подсвечивая желтым и розовым плывущие высоко над землей облака. Идиллия – один парень лежит на краю окопа и слушает песню про танковые дивизии вермахта, другой, со свастикой на плече копает окоп, в котором нам, возможно, завтра придется отражать атаку тех самых фашистов. Сюр, да и только!

Идиллию нарушило бурчание пустого желудка. Оно и понятно – мы тут ковыряемся уже часа четыре, не меньше. От супа с перловкой и обеденного компота остались одни воспоминания, и теперь после усиленного труда организм требовал еще. Интересно, в симуляции желудок будет требовать свое, пока не привыкнет к изменившимся условиям питания, или в него через патрубок все-таки будут вливать какую-то еду? Надеюсь, все же второе – внутривенное питание конечно штука интересная, вот только пустое брюхо этого не понимает и требует жрать!

 

Песня закончилась, оставив после себя прилив бодрящего настроения. Валяться на земле надоело, и я решил еще покопать. Черт с ней, с рукой – эта боль иллюзорна, как и все вокруг. Я сунул плеер в карман, энергично прокатился по спине и подставив под себя ноги, встал. Отряхнувшись, я взял лопату и спрыгнул в окоп.

– Что-то ты недолго отдыхал, – сказал Иван, наблюдая за моими телодвижениями.

– Скучно лежать, – фыркнул я, примериваясь к бугорку земли. – Кроме того, раньше начнем – раньше закончим.

– Ну ништяк, давай жги, – Ванька-Смерть бросил лопату, и помогая себе руками выскочил из окопа. – А я как раз отдохну, раз есть кому сменить. Наушники дашь?

– Неа, – я с хеканьем вонзил лопату в землю. – Эта музыка придает мне сил сворачивать горы и уничтожать города! Мне так лучше работается.

– Как хошь. А я покемарю тогда.

Ерохин расстелил гимнастерки на сложенных в штабель досках для укрепления окопа и завалился на них отдыхать. Я мерно взмахивал лопатой в такт ритму музыки из плеера, привычно отключив мысли в голове. Тело овевал легкий ветерок, а в ушах тот же бас ревел:

«Night is falling and you just can't see
Is this illusion or reality!
You're in the army now,
Oh, oh, you're in the army, in the army now,
You're in the army now!
Oh, oh, you're in the army now…»

 

* * *

 

Невероятно, но у нас получилось. Хотя линия наших окопов получилась не везде глубокой и не до конца укрепленной, все же основные элементы укрепленной обороны наш стройотряд завершил. Я не слишком хорошо разбирался в полевой фортификации, но думаю, мы смогли бы долго скрываться в отрытых траншеях и нескольких перекрытых щелях от не слишком сильного обстрела. В случае же атаки здесь можно было держать оборону как против пехоты, так и против танков – если конечно, будет достаточно оружия и боеприпасов. Мы могли гордиться своим трудом – созданная нами из ничего совместно с солдатами небольшая полевая крепость выглядела не очень эффектно, но теперь противнику будет гораздо сложнее занять лагерь с ходу.

 

За ужином старшина объявил нам благодарность. Мы слушали его вполуха, уплетая отварной рис с котлетами. За день все устали так, что ни у кого не оставалось сил даже на разговоры, но несмотря на это большинство все-таки недружно вторило кличу сидевших за соседними столами красноармейцев: «Служу Советскому Союзу!» В остальном же ужин прошел в непривычной тишине, прерывавшейся только стуком ложек об тарелки.

После ужина нас развели по домикам. Оказывается, за каждым уже успели закрепить «места расквартирования»: те  самые домики – «бочки».  Так, например Лену поселили с Мику, к Алисе подселили – что было предсказуемо – Ульяну, два белобрысых брата-ботана тоже получили отдельный домик, а со мной поселили Ерохина. Ольга Дмитриевна же выбрала себе пустующий дом по соседству с нами и заселилась туда одна.

Про утреннее происшествие все как-то забыли. Или вернее, не забыли, а просто не думали о нем. Никому не хотелось вспоминать о внезапном налете и сожженных в самолете пионерах, уж слишком тягостное впечатление произвел этот случай. Даже Иван, у которого я спросил что он думает об этом, зло ответил что не советует заморачивать голову и беспокоить остальных дурацкими вопросами. Так, случившееся на аэродроме все предпочли обойти молчанием.

 

На лагерь опустился вечер, окутав его своим темным покрывалом. Над аллеями и в домиках зажглись яркие электрические огни. Я достирал и высушил свою форму, и теперь мы с Ерохиным сидели у себя в «бочке». Мой приятель где-то раздобыл потертую колоду карт, и сейчас мы убивали время в «дурака». В картах я был не особенно силен, а потому довольно часто проигрывал.

– Блин, скукота, – вздохнул Ванька-Смерть, в очередной раз отвешивая мне «щелбан» на лоб. – Неинтересно с тобой играть.

– С тобой тоже, – я потер горевшее от ударов место.

– Я что ли виноват, что постоянно выигрываю? – фыркнул Ерохин и протянул мне колоду. – На, тасуй.

– Я ж не умею, – попытался отказаться я.

– Ну, через еще десяток проигрышей научишься, значит. Тасуй, говорю!

Я вздохнул и смешал карты, не очень ловко их перекладывая в ладонях. Тасовать я действительно не умел – в том дворе где я рос мне нечасто удавалось попасть в играющую компанию, и практиковаться было негде. А потом уже врожденная стеснительность и лень помешали мне научиться этой штуке.

 

Раздав карты, мы начали новую партию. Так как нас было всего лишь двое, то дело шло медленно. На этот раз выиграл я.

– Надо еще кого-то звать. – Иван почесал красное пятно на лбу: я хлопнул ему от души. – А то так и будем сычевать тут. Слышь, Семен, давай к ботаникам пойдем!

– Да ну! – отмахнулся я. – Лень мне что-то к ним тащиться.

– Запарил, давай пойдем! – Ерохин угрожающе набычился. – А то я за каждый проигрыш тебе фофаны уже ставить буду!

– А обыграть сумеешь?

– Ты играешь как новичок, – пренебрежительно ухмыльнулся он. – Вообще без проблем, тебя просчитать как нечего делать. Сейчас только мозг напрягу, и размажу тонким слоем, сам к Шурику с Серегой побежишь!

 

Я задумался. Угроза была серьезная. По правде говоря, меня самого напрягала такая тягомотная игра, но у меня еще был плеер, так что я вполне бы мог весь оставшийся день пролежать на кровати и слушать музыку. С другой стороны, мой друг был весьма активным типом, и от скуки мог устроить локальный апокалипсис, чего я не хотел наблюдать. Не в мою смену и не в нашем домике, как говорится.

– Хорошо, уговорил, – сказал я, поднимаясь с кровати.

 

И тут нам в дверь кто-то постучал. Мы с Ерохиным переглянулись – кто бы это мог быть?

– Открыто! – крикнул Иван.

Дверь распахнулась. За ней мы увидели женский силуэт. Узкие плечи и талия, длинные косы до самого пояса, огромные голубые глаза…

– Привет мальчики! – приветливо улыбнулась Славя. – Можно к вам?

– П-привет. – от удивления Ванька стал слегка заикаться. – Конечно, заходи!

– Спасибо! – Славя птичкой запорхнула внутрь.

Я молчал в легком ступоре. Почему-то в присутствии таких красивых девушек как Славяна меня охватывало сильнейшее смущение, и как следствие – молчаливость. В таких случаях я всегда боялся ляпнуть чего-нибудь не то, и в контрасте с таким чудом выглядеть дремучим медведем. Впрочем, со стороны это наверняка выглядело именно так – сошедшая на землю с небес богиня, и рядом я – неспособный вымолвить ни одной фразы без «эканья» и «меканья».

 

– Мальчики, я зашла вас предупредить. – Славя подошла к моей кровати, на которой мы играли в карты и села рядом с Ерохиным. – Ко мне сейчас подошел старшина и велел передать всем, что после десяти вводится комендантский час, и по лагерю будут ходить патрули. Выходить из домиков будет нельзя.

– В смысле «нельзя выходить»? А почему? – удивился Иван.

– Не знаю, – девушка покачала головой. – Но всех, кого увидит патруль, будут ловить и задерживать.

– А потом?

– В карцер, – Славя поежилась.

– Охренеть… – мой приятель сжал кулаки. – А с какого перепугу это они так решили?

– И где этот карцер? – спросил я.

– Не знаю, Вань. – Славяна вздохнула и провела рукой по лицу. – Старшина еще сказал, что назначает меня старостой по лагерю, и выдал ключи. Наверное, они от всех домиков, но я до сих пор не знаю, что где находится.

– Покажи, – попросил Ерохин. Славя достала из кармана на юбке объемистую связку ключей и положила ее на протянутую ладонь. Ванька-Смерть несколько мгновений разглядывал ее, а потом поворошил ее и извлек прикрепленный к связке алюминиевый брелок-пластинку:

– Ого! Гляди, Семен – тут все ключи пронумерованы, а на бляхе написано, какой ключ от чего взят. Прикольно…

– Ну-ка дай, – я взял ключи. На брелоке действительно чем-то острым были выцарапаны номера с подписанными названиями.

– «Администрация». «Библиотека». «Бомбоубежище» – читал я. – «Душевая», «Лодочная станция», «Склад»… Да так, похоже, можно действительно забраться куда угодно в лагере!

– Действительно здорово, – Ерохин забрал у меня ключи и отдал Славе. – Смотри не потеряй их, возможно, они нам еще очень пригодятся.

– Конечно, Вань. – Славя улыбнулась и обняв моего друга, прижалась губами к его шее. Тот приоткрыл рот, и похоже забыл как надо дышать.

– Ну ладно, мальчики, мне пора, – девушка отпустила Ерохина, напоследок словно случайно пройдясь коготками по груди и чмокнула того в ухо. – А то надо еще Женю и остальных предупредить. Вы главное никуда ночью не ходите! Пока!

– П-пока… – прошептал Ерохин. Я улыбнулся и помахал рукой.

– Пока, Славяна!

 

За девушкой захлопнулась дверь. Ванька-Смерть все еще сидел словно спросонья. Я помахал у него перед носом ладонью.

– Эй, Иван! Хьюстон вызывает Ивана, прием!

– Что? – Иван посмотрел меня затуманенными глазами. Я прыснул в кулак.

– Нефигово тебя подвесила Славя, я смотрю, вот что!

– А… – взгляд Ерохина стал более осмысленным. – Ты это видел? Мне это не привиделось?

– Что именно? Саму Славяну, или как она тебя лапала?

Возможно, это было слегка опрометчиво, но удержаться от шутки я не смог. Во взгляде приятеля я прочел мимолетное желание убить меня и закопать под основанием домика, но в следующий миг оно исчезло, вытесненное другим, более сильным чувством, нежели обида на подколку.

Ерохин вскочил с кровати и пробежался по комнате. Замерев посреди нее, он запрокинул голову и раскинув руки в стороны, издал вопль несдерживаемой радости. Я с ухмылкой следил за ним.

– Ты чего орешь?

– …Что? – Иван дико посмотрел на меня. – Да ты не понимаешь! Она меня впервые поцеловала, дурак!

– А, вот в чем дело! – я уже неприкрыто улыбался. – Признаваться в любви сейчас пойдешь, или подождешь, когда она выспится?

Ерохин хотел сказать что-то, но потом махнул на меня рукой:

– Да ну тебя. Не можешь понять всей важности момента, и хрен с тобой, – он с размаху плюхнулся на кровать. – Просто ты не знаешь, как долго я этого ждал.

– Еще в картишки? – спросил я.

– Надоело. И вообще не мешай, я думаю.

– А-а. Ну думай, думай. Составить вступительную речь для своей дамы сердца важно, понимаю. Удачи завтра утром, мачо!

Ерохин отвернулся к стене и сердито засопел. Я ухмыльнулся и вдел в уши бусины наушников. Растянувшись на кровати, я включил плеер и принялся слушать музыку.

 

Прошел час. За окном окончательно стемнело. Мой друг все так же лежал, уткнувшись в стену, и похоже что уже спал. Я же за это время дослушал свое избранное в плейлисте и теперь листал весь список в поисках цепляющих песен. Таковых не попадалось, и в итоге я решил лечь спать. Поднявшись, я застелил кровать, разделся, выключил свет и лег обратно.

Впрочем, сон не шел. Повертевшись минут двадцать, я понял что мне просто хочется поесть. Видимо, организм управился с котлетами под гарниром из риса, и теперь требовал еще.

Раздумывая, я лежал в кровати и решал как быть. С собой у нас никаких харчей не было, даже конфет, и голод утолить было совершенно нечем. Обращаться к соседям тоже было бессмысленно – наверняка у них та же самая ситуация и помочь они не смогут. Так что оставалось только одно – пойти в столовую и перекусить чего-нибудь там.

 

Ага. Через весь лагерь, мимо патрулей, с риском запалиться взломать запертую дверь в столовой, а потом еще идти обратно. Семен, по всей видимости ты перегрелся на солнышке, раз у тебя появляются такие идеи. И вообще, пора спать!

Но заснуть не удавалось. Желудок упорно требовал свое. Что ж, видимо, у меня нет выхода. Я тихо слез с кровати и начал одеваться. Надев рубашку, брюки и кеды, я потянулся к лежавшему на столе галстуку – возможно, если патруль меня застукает, то они проявят хоть какое-то снисхождение если я буду при форме.

 

И тут я увидел кое-что интересное. Славя забыла на столе свои ключи! В том числе ключ от столовой. Значит, мне нужно будет только взять их, добраться до входа и отпереть его.

Моя рука собралась взять связку, но вдруг остановилась на полпути. А что, если я подставлю этим Славю? Вдруг это какой-то тест, испытание, придуманное создателями симуляции и призванное проверить меня?

Да нет, глупости. Для этого есть более простые способы.

Я положил ключи в карман и направился к выходу. И услышал за спиной голос Ерохина – оказывается, он не спал:

– Ты куда?

– В столовую. Жрать хочется.

– Ты что, забыл что Славя говорила? – Иван лег на спину и посмотрел на меня. – Тебя же заметут!

– Пофигу. Есть хочу, аж умираю! – я открыл дверь.

– Ну ладно. Слышь, если найдешь чего – прихвати и мне, хорошо?

– Договорились.

Я тихо прикрыл дверь и легким бегом направился в сторону столовой.

 

В ночи за пределами домика вовсю надрывались сверчки. Небо было чистым и совершенно непохожим на то, каким оно бывает в городе, затянутом смогом. Над горизонтом завис узкий серп луны, тускло освещавший мой путь по аллеям пионерлагеря.   Лицо овевала свежесть, и тело под рубашкой тут же покрылось гусиной кожей. После дневной жары такая прохлада была как омолаживающий эликсир, поэтому меня переполняла бодрость. Бежал, впрочем, я не напролом, а внимательно смотря вперед и по сторонам, чтобы не нарваться случайно на патруль. Вряд ли старшина выгонит всех солдат в охранение – максимум сам будет ходить с одним-двумя помощниками, но расслабляться все равно не стоило.

 

Столовая ночью выглядела мрачно. Здание было довольно старым, и было почти не освещено. Лишь единственная тусклая лампочка дежурного света горела над главным входом.

Я тихо подошел к крыльцу, и заметил что не один в своем стремлении попасть в столовую. В полумраке был виден силуэт пионерки, возившейся у двери, и судя по звукам, безуспешно ее вскрывавшей. Увидев прямо торчащие рыжие хвостики и небрежно повязанный на руке галстук, я хмыкнул про себя. Ага, типичная проблема – все хотят есть по ночам, даже если в течение дня балду гоняли.

 

Алиса все еще не видела меня, и у меня в голове созрел коварный план. Я на цыпочках обошел крыльцо, стараясь не шуршать травой, и зайдя девушке за спину, громко хлопнул в ладоши.

Эффект превзошел все ожидания: Алиса вскрикнула и резко замахала руками, потеряв равновесие. Изогнутая булавка, которой она вскрывала дверь, выскользнула из руки и ускакала куда-то в темноту. Девушка в последний момент схватилась за стену и привалилась к ней плечом, часто дыша и прижимая вторую руку к груди.

– Ты!.. – в отсвете фонаря ее глаза полыхнули алым. Двачевская бешено оскалилась и шагнула ко мне, сжимая кулаки. – Ты!!!

– Эй-эй, тихо! – я поднял руки. – Просто мне захотелось пошутить. Кстати, что ты тут делаешь?

– Не твое дело! – Алиса насупилась и нагнулась к полу. – Блин… Семен! Я из-за тебя булавку потеряла!

– Думаю, в такой темноте без фонаря ты ее уже не найдешь, – я пожал плечами. – Так все-таки, что ты тут делала?

– Отвали, Семен! – зло произнесла она. – Я уже сказала, что это не твое дело?!

– Да ладно, – усмехнулся я. – Как будто я не догадываюсь. Я кстати, тоже перекусить зашел.

– Неужели? – она иронично сморщила носик.

– Ага.

– И как теперь мы внутрь попадем? – она убрала волосы со лба. – Без булавки я дверь не открою, а бить стекло как-то не хочется.

– Не думаю, что для тебя это является проблемой. – заметил я. Алиса снова оскалилась:

– Знаешь что, Семен? Если я это один раз сделала в институте, то это не значит, что я на каждом шагу буду искать неприятности, наступая на одни и те же грабли! Ты хотел поесть? Отлично, а теперь открывай дверь!

– Вообще-то я думаю, что это ты мне откроешь, – я продолжил ломать комедию. Связка ключей все так же оттягивала карман.

– Я?! Чем же, интересно?

– На твоем месте я бы позаботился о более надежном способе проникновения, чем ковырять отмычкой дверь. Не забывай, мы в виртуалке, некоторые законы реального мира тут могут не работать.

– И что дальше? – Алиса явно начинала «закипать».

– Ну, не знаю. Был бы у тебя ключ, мы бы спокойно зашли. А так придется стекло бить. Но тебе же не впервой?

– Иди к черту. – девушка вздохнула. – Без тебя справлюсь… придурок.

 

Я замолчал. Вообще, если честно, я недолюбливал Алису. Некоторые из ее проделок относились ко мне напрямую, а однажды мне и вовсе пришлось отвечать за то, что сделала она. Но тем не менее, троллить ее и подкалывать мне совершенно не доставляло удовольствия – пусть она и хулиганка, но издеваться над ней мне расхотелось.

Алиса встала на четвереньки и ползала по дощатому полу веранды, ища булавку. Я же с невозмутимым выражением лица подошел к двери, достал связку, заранее выбранным и зажатым в пальцах ключом открыл дверь и войдя, закрыл за собой – прежде чем Алиса сообразила, что происходит. Не успел я сделать и пары шагов, как за моей спиной в стекло забарабанили.

– Открой! Семен, открой!

Мда. Я говорил правду, когда сказал что мне не доставляет удовольствия прикалываться над Двачевской – но в данном случае по другому я поступить не мог. Ну не люблю я, когда меня открытым текстом посылают! Даже если я упорно на это нарываюсь.

 

Повернувшись к двери, я увидел разъяренное лицо Алисы.

– Открой! – увидев, что я смотрю на нее, она с удвоенной силой забарабанила руками.

– Чего тебе? – я подошел к двери и уставился на девушку со все тем же непроницаемым лицом.

– Оглох, что ли? Открой, говорю!

– Ты сказала мне идти к черту, и что справишься сама. Проблемы?

– Семен! Блин, до чего же ты обидчивая зануда… Почему ты сразу не сказал что у тебя ключи есть?

– Потому что ты не спросила. Хочешь внутрь? Попроси вежливо.

– Семен… – лицо Алисы стало красным; казалось она с трудом сдерживается. – Открой дверь.

– А волшебное слово?

Двачевская молча стояла, теребя галстук на руке. Я видел, до чего ей не хочется это говорить. Вся такая гордая, независимая, неужели ты унизишься перед каким-то сычом-Семеном и станешь просить его? Нет, конечно. Ты просто возьмешь и уйдешь. Или, если тебе слишком охота есть, ты разобьешь сгоряча стекло, потом разобьешь нос мне, и потом со слезами будешь прикладывать салфетки к порезанной руке. Ну, давай же!

 

И как же я удивился, когда Алиса опустила взгляд в пол и тихо произнесла:

– Прости. Семен, открой дверь… пожалуйста.

Я не стал ничего говорить. Просто молча отпер замок и пустил девушку внутрь.

 

* * *

 

– …Как твоя рука? – спросила Алиса.

Мы сидели за одним из столиков. Я пошарив в подсобке нашел тарелку со сладкими булочками и целый ящик закрытых бутылок с кефиром – таких характерных, с широкой горловиной. Двачевская нашла в буфете кулек с конфетами, и мы вытащили все это богатство в общий зал. Сейчас на столе, застеленном клеенкой красовалось опустевшее блюдо, две пустых бутылки и два не менее пустых стакана, а мы с Алисой сидели друг напротив друга сытые и довольные, погрузившись в свои мысли. Я размышлял о том месте, куда нас всех забросило волей руководства нашего университета, и о том, каким будет завтрашний день.

Вопрос Алисы вывел меня из раздумий.

– Уже почти не болит, – я покосился на свое плечо. После ужина я рискнул снять повязку, и обнаружил вовсю рубцующийся шрам на месте раны. Тот чесался и болел, как и положено, но скорость заживления поражала. Впрочем, если вдуматься, этому было внятное объяснение – вовсе ни к чему игроку все оставшееся игровое время мучиться от одного-единственного ранения. Видимо, ограничения на урон и продолжительность пост-эффектов от нанесенного ущерба все же были.

 

– Хорошо, – вздохнула девушка. – Интересно, если бы я стекло рукой разбила, то сколько бы порез заживал, как ты думаешь?

Я покосился на нее – она шутит? Впрочем, взглянув в ее искрящиеся весельем глаза, я успокоился.

– Думаю, после пробуждения ты бы нашла кучу стекол в руке. И имела бы неприятный разговор с деканом на тему битья стекол, – ответил я ей в тон. – Но ты не стала бы бить рукой, верно?

– Конечно. Нашел дуру, – Алиса хихикнула. – Ногой бы вышибла. Или камень бросила.

– Не сомневаюсь, – я поднялся. – Ладно, пожалуй нам пора. Неизвестно, что завтра будет.

– Угу. – Алиса отодвинула стул. – Пойдем. Наверняка Ульянка уже беспокоится.

– Кстати, как ей в лагере?

– Нормально, – Алиса сложила пустые бутылки в ящик и подняла блюдо из-под булочек. – Понесли?

– Ага, – я поднял ящик и мы пошли к подсобке.

 

– Так вот, ей нормально, – сказала Алиса, когда мы замели следы своего пиршества. – Знаешь, я думаю что она еще не до конца осознает, куда мы попали.

– А куда мы попали, по-твоему?

– Не знаю. – Алиса пожала плечами. – Вообще это похоже на какой-то правительственный эксперимент. Пока не представляю в чем его суть, но думаю, к концу практики мы это точно выясним.

– Хочется верить…

– К слову, – Алиса подошла к нашему столику и подцепила кулек конфет. – Возможно, ты сочтешь меня параноиком, но мне кажется что Лена явно что-то знает.

– Почему ты так думаешь? – спросил я.

– Потому что я чувствую, когда она врет. Ты не думай, я знаю о чем говорю. Мы все-таки выросли в одном дворе. И еще, вспомни тот разговор в машине, когда она говорила что ничего не знает! Ты меня тогда остановил, а зря… возможно, если бы мы на нее еще немного надавили, то она бы раскололась.

– Посмотрим, – я хмыкнул. – Я поговорю с ней сам, чуть позже.

– Как знаешь, – Алиса хитро улыбнулась. – Тебе она как раз и расскажет.

 

Наверное, это должно было что-то означать, но я ничего не понял, и просто пожал плечами. Может быть, я бы задумался над этим, если бы не случившееся сразу после этого происшествие. Я как раз собирался что-то ответить Двачевской, когда увидел скользнувшее по тюлевым шторам пятно света и неясный силуэт за дверью на веранде столовой.

– Черт! – я резко поднялся из-за стола.

– Что такое?! – всполошилась девушка. Я вместо ответа схватил ее за руку и буквально силой потянул за собой на кухню. Остановившись у раздаточной, мы замерли, с колотящимся сердцем следя за незнакомцем у двери.

 

Снаружи послышались мужские голоса. Мы прислушались:

– …Вам показалось, Леонид Павлович. Здесь никого нет.

– Нет, смотри – входная дверь открыта. Здесь кто-то был, и недавно.

Я стиснул руку Алисы – это был старшина Емельянов. Видимо, тот самый комендантский патруль, о котором говорила Славя. Проклятье… если нас тут поймают, в особенности меня с ключами старосты, хрен его знает, чем это обернется. И для меня, и для Алисы, и для Славяны.

Я оглянулся и взглядом указал Двачевской на дверь в кухню. Та, подергав ее, отрицательно покачала головой – заперто. Блин…

Я безо всякой надежды пошатал люк, которым было закрыто окошко раздаточной, и едва сдержал радостный крик – та легко открывалась. Осторожно подняв державшийся на горизонтальных петлях люк, я помог забраться туда Алисе, и потом  заполз сам и закрыл за собой – как раз в тот момент, когда в столовую вошли старшина с двумя солдатами.

 

Я знаком показал Алисе не шуметь, и мы на цыпочках отступили в заднюю часть столовой, за чаны и стоявшую у стены картофелечистку. Возможно, у старшины тоже есть ключи, и тот не успокоится пока не обыщет всю столовую, а значит нам надо сваливать отсюда как можно быстрее.

Напрягая голову, я пытался вспомнить примерную планировку столовой и где у нее запасной выход. По идее, здание делилось на две неравные части, сообщавшиеся между собой только через одну дверь. Если патрульные войдут через нее, мы это в любом случае услышим. Второй выход из столовой располагался по диагонали от основного, а значит…

Я увлек за собой Двачевскую туда, где по моим расчетам был выход на улицу. Я не ошибся – пройдя через кухню, мы остановились у наружной двери, в отличие от двери в столовую полностью деревянной, и в придачу еще и обшитой жестью. Она тоже была заперта.

– Доставай ключ! – прошептала Алиса.

Я вытащил связку и принялся искать нужный нам ключ. В кухне было мало окон, и внутри царила почти полная темнота, поэтому я потратил довольно много времени. Наконец, с трудом найдя нужный, я ощупью вставил его в замочную скважину, повернул – и дверь с визгом раскрылась. Мы выскочили на улицу.

– Закрывай! – воскликнула Алиса.

 

Я повернулся – и услышал грохот внутри кухни. Похоже, пока мы копались с ключом, патрульные таки открыли внутреннюю дверь, и кто-то в темноте налетел на кастрюлю. Черт, надо поторопиться!

Я с грохотом  захлопнул дверь и начал ее закрывать. От переизбытка адреналина ключ в моих руках никак не хотел попасть в маленькую дырку под ручкой, и я все больше паниковал. Наконец замок щелкнул, закрываясь – и в дверь с грохотом что-то ударило изнутри.

– Э, какого черта! Они здесь! Открывайте, сволочи!

Я заклинил ключ в скважине, и подобрав очень кстати подвернувшийся под ноги обломок кирпича с размаху им ударил по стержню. Ключ со звоном обломился и вся связка упала мне под ноги. Теперь придется очень постараться, чтобы открыть дверь.

 

Я торопливо засунул связку в карман, и мы принялись бежать. Вдогонку нам неслись крики рассерженного патрульного, но мы были уже далеко. Пробежав мимо статуи Ленина на площади, мы продрались сквозь кусты и вскоре очутились на противоположной стороне лагеря. Только у домика с черепом на двери мы остановились.

– Уф! – Алиса помахала на себя рукой, пытаясь остыть. Мы посмотрели друг другу в глаза, и расхохотались.

– Полный дурдом, – отсмеявшись, произнесла девушка. – А ты не такой уж и тюфяк, Семен!

– Спасибо за лестную характеристику, – хмыкнул я.

– Да ладно. Над тобой еще работать и работать, но по крайней мере есть куда! – улыбнулась она. – Спасибо за романтический ужин!

– И тебе не хворать, – я стукнул по протянутой ладошке. – Спокойной ночи, Алиса.

– Пока, Семен! – и Двачевская ушла в свой с Ульяной домик. Я вздохнул и присел на крыльцо.

 

Звезды на небе были такими яркими и сверкающими, а воздух таким чистым, что казалось, еще немного – и до них можно будет дотянуться рукой. Вокруг в траве все так же стрекотали кузнечики. После безумно начавшегося утра и тяжелого трудового дня я чувствовал странный расслабляющий покой, опустившийся вместе с темнотой на лагерь. Не хотелось никуда идти, что-то делать – только сидеть так на вытертых ногами досках и смотреть на ночное небо. Только чувство тревоги из-за того, что ограбивших столовую нарушителей (то есть меня с Алисой) ищут по лагерю злые красноармейцы, заставило меня подняться и идти в свой домик.

Встав, я ощутил, как сквозь брюки мое бедро что-то кольнуло. Из кармана я достал ключи и посмотрел на них при свете луны. Один из ключей был обломан и поблескивал металлическим сколом. Ах да, тот самый ключ от столовой, улика…

Выдернув его из связки, я размахнулся и зашвырнул подальше в кусты. После чего со спокойной совестью пошел домой.

 

До самых дверей в домик мне никто не повстречался. Свет внутри был погашен. Когда я зашел, до меня донеслось звучное сопение – как и ожидалось, Ванька-Смерть давно спал. Раздевшись, я лег на кровать и закрыл глаза. На этот раз долго ворочаться мне не пришлось – уже через несколько минут сытость вкупе с усталостью взяли свое, и я быстро уснул.

 

 

 

Глава 3 – День Второй

 

Мне снился Новый Год.

 

С некоторых пор я перестал отмечать этот праздник. В то время как мои соседи по общаге закупались деликатесами, наряжали пластиковую елку и носились по магазинам в предновогодней панике, я проводил этот день, как и все другие дни, отрешаясь от праздничной атмосферы. Ото всех попыток заставить меня приобщиться к общему труду на благо подготовки общаги к Новому Году я успешно отмазывался. Поскольку еще с тех времен, когда я жил дома у меня выработалось некое отвращение к празднику, то вот уже третий год я игнорировал творящуюся вокруг начиная с двадцатых чисел января суматоху. Никогда не мог понять – в чем смысл смотреть телик, обжираясь оливье с шампанским, как это делали мои батя с мамой, и потом обзванивать всех знакомых для того чтобы сказать им ничего не значащие слова поздравления и тратить на это баланс? Или еще хуже – тратить месячную зарплату на подарки всей многочисленной родне, которая и вспоминает-то тебя раз в год именно в этот день?

Однако каждый год, в ночь на первое января я гулял по улицам и слушал, как в небе взрываются салюты, а народ поджигает петарды. Было что-то бодрящее в уханье и треске хлопков зарядов, словно люди вместе с ними выплескивают накопившийся в душе негатив, чтобы тот ушел вместе со старым годом туда, откуда нет возврата.

 

И сейчас мне снился грохот салютов. Сквозь сон я подумал о том, как в далеком детстве мальчишкой любил этот праздник. Как сидел у елки в ожидании чуда, а в отдалении за столом сидели родители и разговаривали под шум телевизора. Как мой давно погибший старший брат старался развеселить меня, как мы с ним играли в игры – сначала под елкой, в солдатики, а когда это приедалось, уже на улице в снежки, под первые редкие хлопки петард. Как стояли среди голых деревьев в парке и молча смотрели на прорезаемое разноцветным огнем вспышек небо, вслушиваясь в оглушительный гром и чувствуя как наши сердца замирают от восторга…

 

По уголку моего глаза стекла слеза и впиталась в ткань подушки. Сглотнув комок в горле, я стиснул челюсти. Пусть я не разделял убеждений брата и до сих пор считаю что погиб тот по-дурацки. Но мои воспоминания о нем – это то, что у меня никто никогда не сможет отнять.

Гул салюта повторился, загремев с удвоенной силой. Просыпаясь, я лежал в темноте на кровати. То, что это не Новый Год, я понял сразу – несмотря на сон, в голове еще держалось, что на дворе вообще-то июль. Наверное, решил я, кто-то так справляет день рожденья или свадьбу. В нашем городе появилась такая традиция – в памятный день непременно дать знать всем вокруг, что у тебя праздник, и пофигу что людям в районе надо выспаться.

Минутку. То ведь в городе. А я сейчас в пионерлагере. В домике. В симуляции. Кто тут вообще будет справлять свадьбу?

 

За окном что-то оглушительно бабахнуло. Пол под кроватью задрожал – и я готов был поклясться, что стены домика затряслись. Какой-то странный фейерверк. Чересчур мощный для обычной хлопушки.

Я откинул одеяло, сел на кровати, и тут окно в нашем домике с треском разлетелось. Я от неожиданности опрокинулся на спину, и видимо, этим спас себя от множественных порезов – по воздуху мимо меня пронеслась туча стеклянных осколков. Миниатюрные прозрачные лезвия со звоном раскатились по всей комнате. С потолка посыпалась пыль.

– …Мать! – я выругался, тараща заспанные глаза. На соседней кровати зашевелилось одеяло, и из-под него наружу показалась взъерошенная голова моего приятеля.

– Что за нах?! – Ванька-Смерть уставился на меня. Я не смог ему ничего ответить, и только развел руками.

 

Ерохин одним прыжком выскочил из кровати в свои кеды и принялся лихорадочно одеваться. Я последовал его примеру. Одежда была присыпана стеклянной крошкой, но с ней все было в порядке. Торопливо натягивая рубашку и брюки, я напряженно прислушивался – не раздадутся ли новые взрывы?

Одевшись, Иван бросился к двери. Я побежал за ним в кедах на босу ногу.

Снаружи были предрассветные сумерки. Пионерлагерь затянула поднявшаяся пыль и кислая вонь сгоревшей взрывчатки. На покрытой плитами аллее перед нашим домиком обнаружилась здоровенная воронка, исходившая дымом. Вся передняя стенка нашего жилища и куст сирени неподалеку были усеяны мелкими оспинами от осколков – на земле лежал розовый ковер из сбитых на землю цветов и мелких веток.

– Хренасе… – выдохнул я.

Ерохин с полминуты насуплено смотрел на беспорядок. Затем он молча потянул меня за рукав и быстро зашагал по аллее в сторону площади.

 

– Да погоди ты! – я вырвал руку. – Сам пойду, не маленький. Чего происходит-то?

– А ты не догадываешься? – Иван обернулся.

– Я проснулся пять минут назад, и потому туплю. Объясни в двух словах!

– Блин! – Ерохин посмотрел на меня как на слабоумного. – Сложи два и два. Мы в сорок втором году, немцы готовятся атаковать лагерь. Что они сделают первым делом?

– Ммм… – я нахмурился: голова после сна отказывалась работать. – Артобстрел?

Иван вздохнул и приложил руку к лицу.

– Наконец-то дошло. А теперь топай быстрее, пока еще раз не накинули!

– А куда мы идем? – спросил я, стараясь не отставать от друга.

– К административке. Если мы что узнаем, то только там. Или хотя бы в бомбоубежище спрячемся! Бегом!

 

Мы помчались по аллее. Разрушений, как я заметил, было немного – кроме той воронки, что была возле нашего дома, я по пути к центру лагеря насчитал только еще две. Между тем до нас все еще доносился орудийный гул и грохот разрывов где-то в стороне. Очевидно, случайные попадания по пионерлагерю были шальными снарядами, а основной удар приходился как раз на те позиции, что мы построили вчера.

Когда мы пробегали мимо домика Электроника и Шурика, нас окликнули. На пороге стоял Сашка и протирал гимнастеркой очки.

– Эй, парни! – он помахал рукой, привлекая внимание. – Что случилось? Я взрыв слышал!

– Гутен таг от дяди Ганса, вот что случилось! – рявкнул Ерохин. – Бери в охапку Сыроежкина и давай за мной! Мы к административному корпусу!

– Ага… – лицо Шурика вытянулось. Он повернулся и опрометью забежал в домик.

– Слушай, а где все вояки? – я посмотрел на Ивана. – Я ни одного не вижу, куда они все делись?!

– Я откуда знаю? – огрызнулся приятель. – Может они все как раз там, куда мы бежим. Или уже на позициях, с фашистами дерутся. Сейчас узнаем.

 

Когда мы подбегали к площади, я обратил внимание на поднимающийся столб дыма. Ерохин тоже его заметил.

– О, черт. Там походу попали куда-то.

Выйдя к административному корпусу, мы увидели что у здания разворочена часть крыши, и оттуда сквозь густой черный дым поднимаются языки пламени. Возле корпуса шла суета – несколько солдат подносили в ведрах воду и несли ее куда-то наверх, чтобы тушить пожар. У крыльца собрались множество пионеров – обычных пионеров, лет по двенадцать-пятнадцать. Откуда они взялись, ведь еще накануне их не было в лагере!

Особняком от них стояла наша группа. Я увидел жмущихся друг к другу всех наших девчонок. Те, заметив нас, призывно замахали руками и закричали.

– Мальчики, мы здесь! Идите сюда!

Я вместе с Ерохиным поспешил к ним.

 

– Вы не видели Ольгу Дмитриевну? – взволновано спросила Славя, как только мы подошли.

– Неа… – я растерянно посмотрел на Ивана, а он – на меня.

Черт, а ведь ее домик был напротив нашего! Вряд ли бы она не заметила долбежку артиллерии, обстреливавшей лагерь. Если только не случилось чего-нибудь, к примеру…

– Не помнишь, дверь в ее дом была закрыта? – спросил я.

– Вроде закрыто было все, – нахмурился Ванька-Смерть. – Думаешь, она там?

– Ага, – кивнул я. – Может, сходим? Вдруг ей помощь нужна?

 

– Уже не нужно, – мой друг указал рукой в противоположный конец площади. Посмотрев туда, я увидел Ольгу Дмитриевну, висящую на плечах Шурика и Электроника.

– Что случилось? – закричал я.

Парни-ботаники дотащили нашу преподавательницу до крыльца и отдуваясь посадили ее на каменную приступку. Лицо и блузка Ольги были измазаны кровью.

– Осколками стекла порезало, – пояснил Шурик. – Ей, наверное, в медпункт надо. Где наш врач?

– Без понятия, – ответил я. – Я вчера сам его искал, да так и не нашел.

– Ладно, неважно. – Шурик взмахнул рукой. – Сами как-нибудь разберемся. Парни, поможете Ольгу Дмитриевну до медпункта довести? А то мы упарились, пока досюда ее дотащили.

– Отчего бы и нет, – я пожал плечами. – Иван?

– Идем, – мой друг осторожно подставил плечо нашей преподше. Ольга машинально оперлась на него; похоже она была в стрессовом состоянии и не осознавала происходящее. Я подпер ее с другой стороны, и мы сделали несколько шагов.

 

– Мальчики, подождите! – неожиданно остановила нас Славя.

– Что? – я оглянулся и увидел, как к нам идет старшина с автоматом наперевес. Сердце в груди дрогнуло, а в животе сжался упругий ком. Если он меня видел вчера ночью в столовой, то меня сейчас ждет жесткий нагоняй.

Однако старшина никак не отреагировал на мое присутствие.

– Товарищи пионеры! – обратился он к нам. – Времени нет, так что буду краток. Немцы обстреливают наши позиции и в скором времени начнут атаку. Поэтому требую! – малышню и всех остальных спустить в подвалы и не выпускать, пока обстрел не закончится! Медпункт переоборудуется в лазарет, и нашему доктору нужна будет помощь, поэтому, девчата, помогите ей там!

– Так у нас есть доктор? – опешил я. – Его же вчера не было…

– Да, есть. – Старшина Емельянов покосился на нас, державших на себе Ольгу. – Кто это?

– Это наш препод, – фыркнул Ерохин.

– Вот и несите ее в лазарет! Девчата, помогите хлопцам, и потом заведите младших в подвал! Быстрей, быстрей!

 

Старшина поправил автомат на груди и быстрым шагом зашагал через площадь в ту сторону, где до сих пор были слышны разрывы. Суетившиеся вокруг бойцы оставили ведра, и расхватав стоявшие у стены винтовки, отправились вслед за ним. Мы проводили их взглядами.

– Мда… – я почесал лоб. – Ну пошли, что ли…

– Ребята! – Славя подбежала к нам. – Вань, я кажется вчера у тебя в домике оставила ключи. Без них я не смогу открыть подвал!

– Так он заперт? – удивился я.

– Да, я уже проверяла, там замок висит. Пожалуйста, сходи в домик за ключами! А я тут Семену помогу.

Поддерживавший Ольгу Дмитриевну Ерохин покосился на меня недобрым взглядом. Затем он вздохнул.

– Да, конечно, Славя.

 

Я тем временем думал – отдавать ключи или нет? В принципе, с ними я могу проникнуть в любой уголок пионерлагеря, что может пригодиться в дальнейшем. Да и пообщаться со Славей вдали от бдящего взора Ивана было бы здорово. А ключи всегда можно будет вернуть потом.

Но подумав, я отверг эту идею. Не самая удачная мысль – начинать более тесное знакомство со лжи. И когда Ерохин вернется с пустыми руками и узнает что ключи были у меня, он наверняка до меня докопается, а выяснять отношения с отмороженной на голову машиной уничтожения мне не хотелось. Да и вообще, лучше дружить, нежели ссориться из-за девчонки.

Поэтому я сунул руку в карман и достал гремящую связку.

– Славя, ключи у меня. Я их собирался тебе отдать, поэтому с собой взял.

– Ой, спасибо! – она с улыбкой взяла ключи у меня из рук. – Что бы я без них делала… Мальчики, идите в медпункт, я пока бомбоубежище открою.

 

Девушка ушла внутрь здания. Мы с Ерохиным и ботаниками повели нашу пострадавшую от осколков стекла вожатую в медпункт. Идти было рядом – перейдя через площадь и пройдя пару десятков метров, мы дошли до укрытого за деревьями здания медпункта и зашли внутрь. На этот раз дверь была открыта.

Медпункт выглядел именно так, как  должен был выглядеть. Стерильно-белое окружение, застекленные шкафы с лекарствами, бело-зеленые стены, лампы дневного света на потолке. В углу комнаты был стол, заставленный журналами и какими-то склянками; рядом с ним стояли медицинские весы и две кушетки. За столом сидела женщина в медицинском халате и что-то писала.

 

Мне она показалась знакомой – словно я когда-то давно уже ее видел. Но где? Внешность у нее была довольно примечательная. Мимо такой трудно пройти на улице, не обернувшись вслед. Может, какая-нибудь из фотомоделей, пик с которой я видел на имиджборде? Или просто какая-то популярная личность, чью внешность решили использовать для одного из НПС виртуального мира?..

Медсестра обернулась. В обтягивающем халатике, с длинными темными волосами и телом подиумной модели, она выглядела настолько несвойственно замшелому совковому окружению пионерлагеря, что я удивился. Да, определенно я ее где-то видел – то ли среди премиум-фотографий в фап-треде, то ли на обложке дорогого глянца. Видимо, это была такая шутка от создателей симуляции.

 

– Здравствуйте… пионеры, – она улыбнулась, но ее лицо стало серьезным, когда она увидела нашу руководительницу по практике. – Кладите ее на кушетку, я сейчас.

Встав из-за стола, она ушла в заднюю часть медпункта. Я и Ерохин осторожно довели Ольгу Дмитриевну до одной из кушеток и уложили на застеленную поверх белую простыню. Я снял с нее панамку и положил рядом на стол.

Только теперь я заметил, насколько сильно у нее порезано лицо, особенно лоб и веки. Меня передернуло – настолько было жутко смотреть на эти кровоточащие порезы и торчащие из них мелкие осколки стекла. Как она терпит?!

– Мы пришли, Ольга Дмитриевна, – я осторожно погладил ее по волосам. – Как вы?

– Когда это безумие кончится – уволюсь! – стеклянно звенящим голосом простонала наша кураторша. – Ребята… Дорогие мои!.. Что же это такое, а?! Так больно!..

– Потерпите, сейчас доктор придет, она вас вылечит, – я прикоснулся к судорожно сжатым рукам Ольги. Похоже это для нее стало последней каплей – она издала странный звук, похожий на глухой вскрик, и всхлипывая, в голос зарыдала. От уголков глаз протянулись розоватые влажные дорожки.

 

Я замолчал, не зная что тут еще можно добавить. В душе поднималась жалость к так нелепо и страшно пострадавшей преподавательнице. Рядом стоял Иван, явно испытывая те же чувства.

– Вы еще тут, пионеры? – из подсобки вышла медсестра, на ходу натягивая медицинские перчатки. – Можете идти, я здесь справлюсь сама.

– Старшина Емельянов сказал передать, что здесь лазарет для бойцов будет, – сказал Ерохин. Медсестра рассмеялась.

– Лазарет? Ну конечно, здесь всегда лазарет… Скажите девочкам, пусть кто-нибудь из них придет и будет помогать мне. А лучше все – еще до конца дня у них будет полно работы.

– Хорошо, мы скажем.

– И сами тоже приходите – на перевязку, или просто так… пионеры, – она долгим взглядом посмотрела на меня. У меня по спине забегали мурашки, а взгляд заметался по комнате, только чтобы не встречаться с ее глазами.

Красно-синими глазами.

 

– А как вас зовут? – неожиданно для себя спросил я.

– Я не представилась? Ох, я такая невежливая! – медсестра наманикюренными пальчиками выудила из-за отворота халата очки и очень сексуальным жестом прикусила губами кончик дужки. – Меня зовут Виола. Виола Церновна.

«Виола»…

В голове у меня словно что-то щелкнуло и зашевелились неясные подозрения. Я машинально попрощался и вышел из медпункта. Из головы не выходили ее улыбка и глубокие глаза – один красный, другой синий.

Нет сомнений, я где-то видел ее раньше. Но где и когда?

 

* * *

 

В бомбоубежище грохот канонады почти не ощущался. Лишь изредка легкая вибрация пола под ногами и слабый, на грани слышимости гул давали знать, что наверху идет бой. Впрочем, даже его было не слышно за шумом топота тридцати с лишним пар маленьких ног и восторженных визгов малолетних пионеров, которым дали в распоряжение целый огромный незнакомый и ждущий исследователей бункер. Я уже не знал, что хуже – сидеть снаружи под обстрелом, или сидеть тут в окружении школоботов. Какой идиот вообще придумал этот сюжетный ход? Или это такая попытка занять нас воспитанием детворы? Да пошла она в пень!

 

Шурик с Электроником, впрочем, нашли себе занятие по душе. Найдя в бомбоубежище оборудованную под мастерскую комнату, они вытурили оттуда всех кто пытался растащить инструментарий, и теперь пытались восстановить раскуроченную кем-то радиостанцию. Что они собираются поймать в эфире я не представлял, ну да ладно – во всяком случае люди были заняты делом. А вот я и Ерохин теперь маялись от скуки.

В принципе, бомбоубежище не представляло собой ничего особенного – обычный советский бункер типовой постройки. Один большой коридор, с ответвлениями в пустые комнаты. В одной было несколько двухъярусных кроватей – вроде как жилое помещение или медпункт; в другой были несколько станков и шкафы с разнообразными радиодеталями – мастерская. еще было помещение фильтровальной вентиляции с «бочками» ФВУ, и склад с совершенно пустыми стеллажами. В обоих концах коридора были гермодвери, через одну из которых мы попали сюда. Другая была наглухо задраена, и несмотря на все наши усилия открыть ее так и не удалось.

 

– Какого хрена на аэродроме не нашлось лишнего самолета для этих личинок человека? – с грустью вздохнул Ерохин, слушая доносящийся из коридора визг: дети играли в «пятнашки», ломая и снося все на своем пути. – Или хотя бы лишней бомбы? Реально ведь биомусор, только под ногами болтается!

 

Никто ему не ответил. Мы лежали и сидели на голых матрасах в жилой комнате впятером – Лена и Славя ушли в медпункт помогать Виоле, и с тех пор только дважды забегали на несколько минут рассказать новости. Мы за это время успели облазить весь бункер, безуспешно потыкаться в запертую гермодверь и теперь страдали от безделья. Я, Иван, Алиса, Мику и Ульяна заняли самое козырное помещение с кроватями и не пускали в него детвору. Другие студенты из нашей группы разместились в мастерской у ботаников. Остальное же бомбоубежище мы оставили детворе на растерзание, благо что Славя предусмотрительно заперла наиболее важные помещения, вроде комнат с ФВУ или цистернами с водой.

 

– Даже карты не взяли… – продолжал тем временем сокрушаться Ерохин.

– Ну так пошел бы да взял! – фыркнула Ульяна.

– Ага, вот нечего мне делать, ради тебя специально под бомбежкой за картами тащиться!

– Как будто ты сам будешь в сторонке смотреть, как мы играем. Ага.

– С какого перепугу это тебя волнует? – прищурился Ванька-Смерть.

– А почему это меня вообще должно волновать? – ухмыльнулась девушка и показала язык.

Ерохин приподнялся на скрипнувшей под ним кровати.

– Проблемы, мелкая?

– Замолчите оба! – с верхней койки свесилась голова Двачевской. – Ты если хочешь подраться – иди на малышне злость срывай! Они тебе точно сдачи не дадут!

– А ты чего лезешь?! – оскалился Ерохин.

– Хочу и лезу! Не докапывайся до Ульянки, понял?

– А то что?

– Того самого!

 

Иван зло засопел и свесил ноги с койки, готовясь спрыгнуть.

– Угомонись, – я решил, что имеет смысл вмешаться. – Говоришь что скучно, а сам ведь мог бы в медпункт пойти и девчонкам помочь.

– Вот и шел бы сам! Чего тогда тут сидишь? – Ерохин резко повернулся ко мне.

– Ну и что? Я же не ною как ты.

У Ваньки гневно сверкнули глаза. Он было собрался сказать что-то резкое, но его прервал скрип открывшейся двери. Все обернулись на звук.

В комнату вошел незнакомый пионер… нет. В комнату вошел человек неопределенного возраста, зачем-то одевший на себя костюм пионера. Невысокий, с нескладным телом и ассиметричным лицом, он производил неприятное впечатление. Неровная, словно плохо сросшаяся голова с лысиной во всю макушку и угольно-черные косые глаза довершали образ.

Ерохин поперхнулся заготовленной фразой. Незнакомый пионер прошел мимо, окруженный всеобщим молчанием, и кинул висевший за плечами вещмешок на одну из кроватей.

– Мы тебе не мешаем? – хмуро поинтересовался Ерохин.

Пионер ничего не ответил. Он молча сел на кровать. Его черные глаза пробежались по нам и остановились на Ерохине.

– Что-то я не понял. – Иван медленно встал. – Ты глухой?

Мы все напряженно следили за развитием конфликта. Всем нам вошедший пионер по необъяснимой причине не понравился, и нам хотелось чтобы он ушел. Но в то же время что-то жуткое в его облике мешало нам взять и силой вывести его. Поэтому мы молча наблюдали за тем, что сделает Ерохин с незваным гостем.

Тот тем временем подошел к незнакомому пионеру и угрожающе навис над ним.

– Повторяю специально для тебя, кривая морда, – Ванька зло цедил слова, явно собираясь отделать пионера кулачищами. – Ты глухой?!

 

И тут… Мы даже не сразу поняли, что случилось. Только что Ерохин стоял перед сидящим на кровати незнакомцем – а теперь он согнулся в три погибели и медленно оседал на пол, прижимая ладони к отбитым гениталиям. Пионер спокойно положил руку обратно на колено.

– Отвечаю на поставленный вопрос, – сказал он чуть хрипловатым прокуренным голосом человека средних лет. – Я не глухой.

– Ты, сука! Я тебя… – Ерохин рывком поднялся с пола и занес над пионером руку, но отлетел к стоявшей позади двухъярусной кровати и упал, судорожно пытаясь вздохнуть. Пионер встал во весь рост в проходе между койками, и лежавшие сверху девушки шарахнулись от него к стенкам. Я же спрыгнул с кровати и подхватил с пола валяющуюся арматуру, собираясь ею огреть визитера по криво слепленой голове.

 

Пионер спокойно взглянул на меня. Я замер, сжимая прут в руках.

– Пока что я вернул то, что хотел дать мне этот молодой человек, – хрипло произнес он и усмехнулся. – Представь, что я сделаю с тем, кто попытается ударить меня железякой?

Я растерянно опустил руку с арматурой и отступил обратно к койке. Пионер тем временем обвел нас взглядом еще раз, на миг задержав его на лежащем и стонущем на кровати Иване.

– Прошу прощения, я не представился. Меня зовут Анатолий, или просто Толик. И меня не нужно бояться – я к вам ненадолго. Максимум на недельку.

– Звиздец у тебя удар поставлен, – прохрипел Ерохин.

– Через пять минут вам будет лучше, – пионер повернулся к нему. – Но обострять отношения еще раз не советую. Вам понятно?

Ерохин что-то проворчал. Толик вновь повернулся к нам.

– Простите за внезапное вторжение, но тут больше нигде нет места. Поэтому я пока посижу у вас. Не возражаете?

«Лол, возразишь такому», – подумал я.

– Ну и отлично, – не дождавшись возражений, пионер опустился на кровать.

 

Некоторое время в комнате стояла тишина, которую никто не решался прервать. Затем Алиса нервно поинтересовалась:

– Ты вообще кто такой?

– Меня зовут Толик, – терпеливо повторил лысый пионер. – Не стесняйтесь, задавайте вопросы.

– Ты бот? – хмыкнул я со своей койки.

– Нет, не бот, – ответил Толик.

– Ага, тут все не боты, кого не спроси. Особенно школота. Чем докажешь, дядя?

– Ничем, вам придется верить на слово, – усмехнулся пионер и поскреб лысину.

– А к нам зачем пришел? – спросила Ульяна.

– Потому что кровати в бомбоубежище есть только здесь. А в мастерской слишком много людей.

– Не любишь когда много людей? – понимающе кивнул я.

– Не люблю когда много внимания, – покачал головой Толик. – А вообще я рад познакомиться с новым людьми в лагере.

 

– Хуяссе у тебя знакомство, – зло прошипел Ерохин, потирая грудь. – Не боишься от новых знакомых в грудную клетку с занесением получить, а?!

– Мне очень жаль, но вы сами нарывались, молодой человек. – последовал невозмутимый ответ. – Причем не только до меня, но и до всех присутствующих в этой комнате. Я прав?

 

Не зная что ответить на очевидную правду, Ванька-Смерть пристыженно замолчал. Лысый пионер хмыкнул и устроился поудобнее на матрасе.

– А откуда ты, Толик?

– Местный я. Ну, то есть как местный… Каждый год сюда езжу. Почти что с самого начала как этот лагерь построили. В это лето тоже поехал, а тут вот такое вот дело…

– А лет сколько тебе, Толик? – спросила Мику.

– Точно не могу сказать. Метрики потерялись давно. Да и сам уже не помню.

– А почему ты выглядишь так странно?..

 

Понемногу завязался разговор. В ходе беседы у меня создалось двойственное впечатление – невозможно было понять, то ли мы разговариваем с реальным человеком, то ли с очередной неписью. На все наш вопросы, даже самые неожиданные, этот Толик реагировал адекватно, порой в ответ подкалывая нас. Этим он заметно отличался от бегавших по бункеру школьников, которые на все вопросы давали однотипные ответы, как и положено ботам. Только изредка Толик слегка терялся, но в целом расколоть его так и не удалось. Мы говорили с человеком средних лет, образованным, и как выяснилось умеющим постоять за себя – при том считавшего, что находится тот в реальном мире.  Брошенную Алисой реплику о том, что мы находимся в виртуальной реальности, он встретил шуткой. Так что, наверное, это была действительно непись с продвинутым ИИ – либо умело законспирировавшийся живой человек.

 

Неприязнь к нему никуда не делась – она просто отступила глубже, на уровень подсознания. На первый взгляд мы к нему относились нормально – но в разговоре то у одного, то у другого проскакивала нотка недоверия и затаенного страха. Так что постепенно беседа сошла на нет.

Мы продолжали сидеть в бомбоубежище. Я слушал отдаленное громыхание снарядов, и думал о том что сейчас происходит наверху. Должно быть, на позициях сейчас жарко. Интересно, как там девчонки? Ведь мы их по сути оставили одних в лазарете, в который запросто мог попасть случайный снаряд. Да и мало ли что могло случиться…

 

Как там Лена?

Я вздохнул и откинулся на кровати. В душе шевельнулось неприятное чувство. Было бы лучше, если бы я с Ерохиным и нашими двумя кулибиными остался в лазарете. Хотя бы не так скучно было. И девушкам бы здесь, внизу, ничего бы не угрожало.

 

Ход моих размышлений прервала скрипнувшая дверь. Я открыл глаза.

В комнату вошла девушка. Сначала я не понял, кто это – голова ее была закрыта косынкой, а на теле был грязнющий белый халат на завязках. Только по блеску зеленых глаз и фиолетовой пряди волос на лбу я понял, что это Лена.

Девушка медленно подошла к свободной койке и почти что рухнула на нее. Тут мы увидели, какое у нее бледное лицо. Халат и косынка на ней были испачканы кровью и какими-то черными мазками грязи, похожими на подпалины.

– Лена! – мне словно подбросило с койки. Я сел рядом с девушкой, приобняв ее за плечи. – Что случилось? На тебе лица нет!

Лена вздохнула, собралась было что-то ответить – и прижав ладони к лицу, затряслась. Я растерянно смотрел на нее, не зная что можно предпринять.

– Что произошло? Откуда ты? – задала «умный» вопрос Мику. По ней же видно, где она находилась!

– Из лазарета, – всхлипывая, ответила Лена. – Там сейчас такое…

– Что там?

– Раненые… Столько раненых! Человек двадцать, наверное, а то и больше… В медпункте места не хватило, и мы с Виолой и Славей на матрасы их рядами на улице выкладывали! Их так ужасно поранило! У одного осколки в спине, у другого плечо перебило, еще один вообще как головешка обгорел… Я не могу!

– А Славя где? – спросил Ерохин.

– Она там осталась, помогать… А я ушла… Я устала, понимаете?! Я не могу!!

Лена резко дернулась, словно пытаясь вырваться у меня из рук, и затихла.

 

– Девочки, – с верхней койки спрыгнула Алиса. – Я думаю, мы должны помочь. Как хотите, а я иду в лазарет, Славя там вряд ли одна справится.

Я удивленно посмотрел на нее – чтобы хулиганка и оплот сопротивления порядку в университете вот так взяла и решила идти в сиделки? Но лицо Алисы было абсолютно серьезным.

– Я с тобой! – выкрикнула Ульянка. Ну конечно, за кумиром в самое пекло, другого я и не ждал.

– Я тоже иду, – поднялся Ерохин. – Семен, ты с нами?

– Нет, – я покачал головой. – Я остаюсь. С ней. Ты сам видишь, в каком она состоянии!

– Сёма… – сидевшая в моих объятьях Лена подняла на меня мокрые глаза и улыбнулась. – Мне уже лучше, ты не думай… Мне просто было нехорошо. Я сейчас посижу здесь, и буду в порядке.

– Я за ней послежу, Семен! – воскликнула Мику. – Я бы пошла с вами, но я не брошу подругу в беде! Можешь быть спокойным, я о ней позабочусь! А вы идите, только будьте осторожны!

– Хорошо, Мику, – я чуть поморщился от потока красноречия девочки-вокалоида. – Спасибо. Лена, ты точно в порядке?

– Да, Семен. – Лена устало вздохнула и выскользнула из моих рук. – Мне только нужно немного полежать.

– Ладно, – я отпустил ее и посмотрел как она снимает с себя халат и косынку. Было немного непривычно видеть ее без обычных задорных хвостиков, и эта крохотная деталь внезапно больно кольнула сердце. Хотелось не оставлять ее, а лечь рядом, гладить по волосам, утешать…

 

Но Иван уже стоял рядом и тянул меня.

– Давай, пошли Семен!

– Иду! – зло проворчал я.

Выходя из комнаты, я оглянулся и увидел как Толик пристально смотрит на Лену. Словно почувствовав мой взгляд, он поднял голову и уставился мне в глаза. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, и я почувствовал как недоверие и злость вновь поднимаются в моей душе.

– Сем, ну ты чего? Идешь, нет? – окликнула меня Алиса, уже переодевшаяся во взятый у Лены халат.

– Да иду я! Куда бы мне еще деться…

Захлопнув дверь, я быстро зашагал вслед за товарищами.

 

* * *

 

– Курить хочется. – Ерохин пожевал сорванную травинку и с отвращением сплюнул. – Полжизни бы отдал за сигарету.

– Отвыкай, – посоветовал я. Ерохин повторно сплюнул и скривился.

– Не могу, организм хочет. Вчера еще терпимо было, а сейчас что-то невмоготу. еще и лазарет этот… Представляешь – с утра есть хотел аж до голодных слюней, а теперь перемоглось.

– Ну и зря, – пожал я плечами. – Неизвестно еще когда нас теперь покормят.

– Не скажи, братуха, – Иван хмуро посмотрел на меня. – Я теперь есть не могу. После того, что я внутри увидел, у меня что-то завтрак наружу просится.

Я скептически хмыкнул – у меня как раз было наоборот.

 

Лазарет действительно был переполнен. Одна из кушеток была приспособлена под операционный стол, другая была отгорожена ширмой и на ней лежала «головешка» – обгоревший до черноты высокий человек, замотанный с ног до головы в пропитанные мазью бинты. С огромным трудом я опознал в нем лейтенанта, который встречал нас по прибытию в лагерь. Даже не будучи знатоком медицины, я мог с уверенностью сказать, что тот умирал. Ну не живут люди с девяностопроцентным ожогом – а у него, судя по площади обмотанного тела и виднеющимся черным пятнам из-под бинтов, все обстояло очень печально.

Повсюду – на полу, на вынесенных из подсобки кушетках и снаружи на подстилках лежали люди. Большинство из них отрешенно смотрело куда-то вдаль, очевидно, внутренне переживая свой бой и его последствия для себя. Другие без умолку болтали, прижимая к себе забинтованную руку или ногу, причем неся вслух всякую чушь. Третьи же, тяжелораненные и по какой-то странной врачебной логике осматриваемые в последнюю очередь, без движения лежали на подложенных матрасах и покрывалах, обреченно ожидая своего часа пыток на операционном столе.

 

Одного такого раненого мы с Ерохиным помогали оперировать. То есть как помогали… держали, прижимая к кушетке, пока наша докторша вынимала у него из спины осколки. Обезболивающего либо не было, либо оно давно кончилось, и раненый орал и метался, пока ему резали скальпелем тело, а после рылись в нем щипцами. Даже на меня это произвело тяжелое впечатление, хотя я до этого считал себя закаленным интернет-циником, и казалось, меня уже ничто не может расшевелить. Славя была здесь же, вместе с Алисой дезинфицируя и подавая инструменты. В медпункте стоял кислый запах первомура и неразведенного спирта, от которого слезились глаза, поэтому мы решили сделать перерыв и теперь отдыхали на веранде.

 

– Семен!

– Чего?

– Давай на позиции сходим? – предложил мне Ерохин.

– Зачем?

– Просто, – мой друг почесал щетину на подбородке. – Интересно все-таки, как там сейчас.

– Тебе мало было раненых в медпункте, так ты еще на жмуриков хочешь поглядеть? – я иронично поднял бровь.

– Да при чем тут жмурики! – фыркнул Ерохин. – Мне охота на поле боя посмотреть. Может еще оружия найдем, будет вообще прикольно.

– Прикольно? – я повернулся к нему. – Вот прилетит тебе там снаряд или пуля, будет тебе «прикольно».

– Запарил, пошли! Или ты боишься?

– Нифига подобного. Просто не хочу лишний раз под пули подставляться. Мне прошлого раза хватило!

– Страшно, да? Обтрухался, блин! – Ерохин сплюнул еще раз и окинул меня презрительным взглядом. – Ладно, сиди тут, трус, я сам пойду!

– Я не трус! – возмутился я. – Или это ты меня так «на слабо» берешь? Фиг тебе!

– А что тебя брать? – Ванька-Смерть отвернулся и зашагал по тропинке прочь от медпункта. – Трус и есть.

Я остолбенело стоял и смотрел ему вслед. Потом вздрогнул и побежал вслед за ним.

– Стой! Дурак, какого черта туда один прешься! Стой, черт бы тебя побрал!

– Так ты идешь или нет?

– Иду! Но учти, за тобой должок!

– Да легко! – ухмыльнулся мой друг и взлохматил волосы руками. – Вот так бы сразу.

Я промолчал. Хотя готов был его придушить.

 

До окопов было идти минут пятнадцать. Мы легко одолели это расстояние – благо что уже два часа как была тишина. Не слышно было грохота разрывов, далекого рокота пулеметных трелей, отдельных винтовочных выстрелов. Впрочем, наступившее затишье вовсе не добавляло мне спокойствия. Ведь если не стреляют – это не всегда значит, что победили именно наши. Поэтому чем ближе мы подходили к позициям оборонявшегося взвода, тем мне становилось страшнее.

 

Преодолев последние метры густого подлеска, мы вышли на открытое место.

Перед нами было затянутое дымом поле. Паутину линий окопов и ходов сообщения было не узнать – шедший несколько часов с перерывами артиллерийский обстрел превратил местность в лунный пейзаж. На поле перед передней линией окопов чадили девять обугленных коробок с поникшими башнями и вырывающимися из открытых люков столбами дыма. Земля вокруг них была усеяна темными пятнами тел в форме.

– Ни хрена себе, – Иван присвистнул. – Девять танков! Неплохой счет для одного взвода!

– Ага, – я присел на землю и потянул приятеля за рукав рубашки. – Слушай, ты бы пригнулся. А то в твоей белой форме тебя только слепой не увидит.

Ерохин кивнул и указал на видневшийся невдалеке от нас холмик командирского блиндажа. От него тянулись ходы сообщения к окопам в трех направлениях – к центру, правому и левому флангу позиции.

 

– Давай-ка туда. Может, там что-нибудь найдем, – Ванька-Смерть с досадой оглядел себя. – Блин, надо было гимнастерку надеть, мы с тобой на этом поле звиздец как палимся.

– Поздно пить «Боржоми». Вперед!

Мы короткими перебежками от укрытия к укрытию направились к блиндажу. По нам никто не стрелял – видимо, на «той» стороне не было наблюдателей. Так что до землянки мы добрались без происшествий. Первым, кто заметил неладное, был Иван.

– Жесть… Семен, смотри! – мой друг вытянулся во весь рост. Он стоял на краю воронки, в которую обратился после прямого попадания командный пункт.

– Мда… – я пнул ногой осыпающийся суглинок. – Пошли дальше до передовой?

– Это еще сто метров. – Ерохин прищурившись посмотрел в сторону чадящих танков. – Опасно, уже подстрелить могут.

– Так вон же ход сообщения, по нему пройти можно.

– Все равно.

– Да ладно, ты же сам хотел сюда прийти, – ухмыльнулся я.

– И пришел. Знаешь, я отмороженный, но еще не совсем поехал головой. – Иван вернул мне кривую ухмылку. – Пошли обратно.

– Как хочешь, – я пожал плечами и спрыгнул в ход сообщения.

– Эй, ты куда? – послышалось мне вдогонку.

– Хочу на переднем крае побывать. Там больше шансов оружие найти. А ты, если хочешь, можешь обратно в лагерь топать.

За моей спиной раздалось злое сопение, а затем шорок осыпающегося песка и звук приземления на дно траншеи. Я улыбнулся.

– Редиска ты, Семен, – сказал Ерохин поравнявшись со мной.

– А это тебе за труса. Забыл?

Мы переглянулись и прыснув, зашагали друг за другом по ходу сообщения.

 

Но вскоре нам стало не до смеха.

Я шел впереди. Нагибаясь под очередной балкой, которыми был перекрыт ход, я не посмотрел под ноги, и запнулся обо что-то. Не удержав равновесия, мое тело упало, вытянувшись в проходе – как раз на выходе из него в окопы первой линии. Чертыхнувшись, я приподнялся на руках, открыл глаза – и встретил мутный взгляд лежащего на спине и полузасыпанного землей человека.

Его лицо было залито черной запекшейся кровью и испачкано в глине. Один глаз, прищурившись, смотрел на меня, другой, широко открытый, смотрел в небо. На лбу была широкая, в ладонь, рана, из которой до земли тянулось что-то белесое и студенистое, склеивавшее прилипшие к голове темные короткие волосы. Парень был совсем молодым, даже младше меня.

 

Резко поднявшись на трясущихся руках, я отпрянул от мертвеца. Глянув вправо и влево, я увидел что в окопе полно людей – как красноармейцев, так и фашистов. Только в ближайшем ко мне изгибе траншеи было не меньше десятка убитых. Очевидно, здесь была рукопашная, и солдаты дрались всем, что было под рукой. Невдалеке от меня лежали друг на друге (или вернее, враг на враге) немолодой боец с пшеничными усами и толстый гитлеровец без каски, с побритой налысо головой. Его руки были судорожно сжаты на горле красноармейца, а из затылка торчала врубившаяся в кость саперная лопатка с обломанным под корень черенком…

 

Я оглянулся на Ерохина. Тот стоял, немигающим взглядом рассматривая убитых. Его губы были сжаты в тонкую линию, а ноздри широко раздувались. Промеж бровей залегли глубокие морщины. Если на меня это место произвело страх и какую-то выплывающую из глубины сознания жуть, то по Ваньке было видно, что тот испытывает гнев.

Не знаю, сколько мы так стояли, не в силах произнести ни слова. Наконец Иван встряхнулся, словно пробудившись ото сна, и пробормотал:

– Надо искать…

– Чего? – я непонимающе посмотрел на него. – Оружие искать?..

– Дебил! – рявкнул Ерохин. – Живых надо искать! Наши-то девчонки сюда не ходили, раненые все сами к ним добирались! Может, кто-то не смог приползти и тут остался…

Я с сомнением хмыкнул. Ерохин приложил руки ко рту и закричал:

– Эгегей! Славяне! Есть кто живой?!

 

Никто не ответил ему. Только издалека ветер принес оборванное эхо его слов: «Живой-ой-ой!..»

– Есть кто-нибудь?! Ау!!! – закричал еще раз Иван.

Несколько минут мы постояли, прислушиваясь. Все было так же тихо, как и до этого.

– Вот что, Семен, – обратился ко мне Ерохин. – Я пойду вправо по траншее. Ты иди влево. Будем проверять, может кто-то еще тут раненый есть. Если что, кричи.

– Ты уверен что это хорошая идея? – спросил я.

– Не уверен, но просто так я отсюда уйти не могу!

– Иван, ты чего! – я постучал по лбу. – Здесь все ненастоящее! И солдаты эти ненастоящие! Куклы они, разве не понимаешь?

Ванька на миг остановился, но потом махнул рукой.

– Да мне похрен!

 

Я растерянно смотрел на спину удаляющегося друга. Этого я не ожидал. Похоже, мой приятель принял всерьез правила этой игры, и теперь играл в нее по-настоящему, как в реальной жизни. В моем понимании это было ошибкой – ведь мы не в реальном мире, а в симуляции, и никто не просит нас отдавать жизнь за игровых неписей, или тем более за иллюзорные идеи этого мирка! Так что же он делает?!

Я покачал головой и пошел в другую сторону. Ничего не поделаешь. Он должен это понять сам.

 

Траншея тянулась далеко. Проползая по осыпавшейся колее, в которую после артобстрела превратился окоп, я насчитал по меньшей мере двадцать погибших красноармейцев. Убитых фрицев было примерно столько же, но еще больше их валялось дальше, в поле рядом с подбитыми танками. Уже из этого можно было понять, насколько яростным был здесь бой.

Вскоре я устал пробираться по обвалившейся траншее и решил отдохнуть. Рядом как раз была довольно уютная стрелковая ячейка, так что я решил присесть именно в ней. Забравшись в нее, я увидел стоящее на бруствере противотанковое ружье, в окопной нише внизу – пистолет-пулемет и запасной магазин к нему, а рядом на ящике с боеприпасами и самого прежнего владельца этого арсенала. Прислонившись спиной к стенке окопа, в ячейке лежал молодой солдат в съехавшей на ухо пилотке и каким-то словно иконным лицом с аккуратными усиками. Запавшие глаза его были закрыты, изо рта свисала свернувшаяся кровавая юшка.

 

За прошедшие десять минут я уже немного притерпелся к виду мертвых тел, так что на солдата я не обратил особого внимания. Ну лежит себе, и ладно. Гораздо важнее мне было в тот момент отдохнуть, потому что идти по осыпавшемуся окопу, утопая в песке, и перебираться ползком через наиболее проутюженные места я устал, а солнце с неба начинало нешуточно припекать. Так что я забрался в холодок в тени окопа, закрыл глаза и попытался отрешиться от всех ужасов, которых успел насмотреться за последний час.

– Пить…

Я подскочил от неожиданности.

Солдат, по соседству с которым я устроился подремать, вовсе не был мертвым!

– Эй, ты жив что ли? – я наклонился над ним.

– Пить… – прошептал боец. Кажется, он был без сознания и не представлял где находится, в бреду повторяя одно и то же. – Пить…

– Где ж я тебе пить возьму? – я поскреб в затылке. – У меня нет ничего.

– Пить… А-а-а… – солдат негромко застонал и пошевелился, отчего шинель, которой он был укрыт, сползла на ноги. – Пить…

У меня прошел мороз по коже. Я осторожно сделал шаг назад, не отрывая взгляда от живота раненого, где под окровавленной гимнастеркой выпирало что-то розовое, узловатое… Под ноги подвернулась чья-то каска и я чуть не упал, в последний момент оперевшись на стену окопа. Потом я поднялся и посмотрел на умирающего бойца.

– Блин… Пить. Так. Сейчас. Сейчас, браток! Потерпи, я сейчас принесу!

 

Флягу я нашел не сразу. Пришлось в ее поисках проползти метров двадцать, прежде чем она обнаружилась у какого-то немецкого солдата на поясе. Возвращался к ячейке я практически бегом, боясь не успеть.

– Ты живой еще? – я подошел к ячейке, откручивая крышечку фляги. – Пей, я тебе принес! Эй, ты чего?

Солдат молча смотрел в небо и улыбался. Рука, которой он придерживал шинель, висела плетью. Я опустил руку с флягой, откуда начала тонкой струйкой течь вода.

Не успел.

Закрыв флягу, я отложил ее и вздохнул, глядя на умершего. Потом закрыл ему глаза и накрыл лицо его же шинелью.

 

Странно, но только сейчас я поймал себя на мысли, что не отношусь к погибшему солдату как к кукле, к созданной программой неписи. Только что я пытался ему помочь, как сделал бы это для живого человека, и сейчас скорбел о нем, как о реальном мертвом человеке, а не как сменившему категорию игровому персонажу.

Что со мной происходит? Неужели я тоже стал относиться к этому миру как к реальному?!

Или в этом и состоит цель симуляции – проследить нашу реакцию на то или иное событие, или даже больше – воспитать нас определенным способом, прививая нам новые ценности?

 

Я нервно схватил флягу, открутил крышку и жадно присосался к ней. Затем опрокинул ее себе на голову, и фыркнув, встряхнулся.

Все вокруг нереально! Нереально! Это созданный людьми мир, который управляется компьютером! Так почему же я действую так, словно считаю реальным все что происходит вокруг?!

 

Со стороны поля с танками донесся какой-то смутный рокот. Я насторожился и утерев воду с лица, приподнялся над бруствером. Взгляд скользил по чуть понижавшейся в сторону от траншей равнине, цепляясь за силуэты подбитых танков и скользящие по полю клубы дыма. Рокот я пока не мог опознать, но тот звучал словно отдаленный гул едущего грузовика. С той лишь разницей, что он сопровождался еще каким-то странным звуком.

Я напряженно всматривался во мглу между дымящимися боевыми машинами, но ничего не видел. Звук между тем становился все громче. К ритмичному порыкиванию мотора добавилось металлическое побрякивание. Источник звука явно приближался. И тут меня осенило – этот звук не мог быть чем-то еще, кроме как лязгом гусениц танка.

 

Фляжка выпала у меня из руки и покатилась по дну траншеи, разливая воду. Но мне было не до этого. Я смотрел как из дыма выходят затянутые в форму серые фигуры – одна, две, пять, десять, двадцать… Сквозь дым на наши окопы наступала вытянутая цепь немецких солдат, а за дымной пеленой угрожающе порыкивал мотором и лязгал гусеницами пока еще невидимый немецкий танк.

 

Первой моей мыслью было брать ноги в руки и бежать отсюда. Как я успел убедиться, пули здесь бьют так же больно, как и в реале. Неизвестно, как в симуляции обстояло дело со смертью, но проверять я это не хотел. Пускай дерутся те, кому положено воевать по долгу службы. Ведь есть же солдаты, с которыми мы вчера копали эту чертову траншею, есть же…

Ага. Есть. В лазарете, и половина из них вообще не может двигаться. Те немногие, кого ранило легко, и которые притащили на себе своих неходячих товарищей, вряд ли могли сейчас сражаться.

 

Но ведь можно просто убежать! – продолжал нашептывать мне пагубные мысли внутренний голос. Да, можно. Только куда? В лагере за нашими спинами – девчонки, которые вообще даже не подозревают, что защищать их больше некому. И что будет, когда гитлеровцы туда доберутся? Если это предусмотрено сюжетом, конечно…

Я бы еще наверное долго гадал, бессмысленно разглядывая приближающуюся немецкую цепь, если бы не раздавшийся грохот пулемета со стороны наших позиций. Ура! Значит, еще не все защитники погибли, еще есть кому защищать…

 

Я повернулся в сторону звука, и увидел в сотне метров от себя укрытый в небольшом окопе пулемет «максим», и склонившуюся за его щитком знакомую белую рубаху. Из пулемета стрелял Ерохин, а вовсе не уцелевший солдат полегшего здесь взвода.

 

И тогда до меня наконец дошла простая мысль. Кроме нас, защитить пионерлагерь некому. А значит, пора бы уже наконец взять винтовку и начать отбиваться.

Мой взгляд заметался по разбросанному вокруг оружию. Противотанковое ружье? Нет, слишком велико, да и отдача от него жуткая. Вот эта винтовка на дне окопа? Тоже нет, она ведь всего на пять патронов, да и не умею я заряжать из обоймы. Это ведь только в видеоиграх герой одинаково хорошо умеет истреблять врагов хоть ножом, хоть из термоядерного синхрофазотрона…

И тут я увидел замеченный ранее в нише ППШ. А вот это кажется подойдет!

 

Вытащив из ниши оказавшийся неожиданно тяжелым пистолет-пулемет, я с усилием водрузил его на бруствер окопа, уперев диском магазина в суглинок. Затем взял на прицел ближайшую фигуру и аккуратно выбрал ход спуска, как когда-то в далеком детстве на учениях в тире. Помня об отдаче, я постарался как можно тверже прижать приклад к плечу – так меньше шансов, что его отсушит ударом.

Мне казалось, что сейчас оружие даст очередь и задерется стволом в небо. Я даже специально прижал его второй рукой за приклад для устойчивости. Но вместо этого ППШ выстрелил одиночным. Видимо, владелец автомата перевел флажок режима огня в одиночный режим, и так оставил.

 

О, так даже лучше! Я принялся нажимать спуск, целясь в приближающиеся фигурки. Получайте, фашисты! На, на, на тебе, получи! И ты! И ты тоже! И…

Рев мотора за дымовой завесой некоторое время назад стих, хотя я этого не заметил, поглощенный стрельбой по живым мишеням. Осознание ошибки пришло, когда полускрытый, словно тюлевой занавеской приземистый силуэт оглушительно загрохотал и засверкал вспышками, поливая окопы огнем из скорострельной пушки. Я едва успел укрыться и спрятать вместе с собой в нишу ружье и ППШ, как разрывы снарядов наверху засыпали меня комьями земли. Огонь был густым – снаряды и пули свистели так близко, что страшно было даже поднять голову. Но если я буду тут валяться, кто поможет Ивану? Да и жив ли он?

 

Я рискнул выглянуть. Едва заметный за дымом, танк поливал трассерами линию наших траншей. За ревом его огня стрекот «максима» был едва слышен, но он меня успокоил – значит Ерохин жив и воюет. Будет стыдно уступить ему!

Взгромоздив ППШ на бруствер окопа, я продолжил вести стрельбу. Цепь солдат тем временем стала еще ближе. Теперь нас отделяло не больше сотни метров. Я продолжал жать на спуск, пока не кончились патроны в магазине. Моя рука потянулась в нишу, и нащупала там магазин. Один. Черт, а патронов-то маловато…

 

Какое-то время ушло на то чтобы понять, как отстегнуть магазин и присоединить к оружию новый. еще немного времени я потратил на то, чтобы разобраться с переключателем режима огня. И еще немного – чтобы научиться стрелять очередями не в небо над головой, и не в землю, а во врага. Автомат при стрельбе очередями вырывался из рук как живой, и с устрашающей скоростью жрал патроны.

– Nach vorne, Jungen! Tötet diese russische Schweine! – донеслось до меня. Ох ты ж е-мое, они уже совсем рядом!

Невольно я запаниковал. У меня в магазине осталось едва ли больше тридцати патронов – на три-четыре хороших очереди. И все. Гранат у меня нет. Если я сейчас побегу их искать, то немцы раньше доберутся до окопа и нашпигуют меня свинцом, либо забросают теми же гранатами. Так что, судя по всему, это капут.

Так глупо…

 

Я высунулся и дал очередь веером, чтобы зацепить хоть кого-то и ненадолго отсрочить свой конец. И отполз из ячейки в основной окоп – если будут забрасывать гранатами, так хоть попадут в меня не сразу. Улегшись на дно траншеи, я направил автомат в небо, в ожидании когда его заслонит фигура в сером мундире.

Наверху раздался топот. Я стиснул потную рукоять оружия. Блин, до чего же обидно все-таки… Это получается что, я провалил практику? Или меня сейчас убьют по-настоящему?

 

Какие же все-таки идиотские мысли лезут в голову…

 

– А-а, пидарюги, сучьи выродки! Нате, ловите подарок от дяди Вани, нах!

Где-то совсем рядом со мной заухали взрывы. Сверху посыпалась земля, запорошив мне глаза и рот. Отплевываясь, я захохотал – никогда еще ругань товарища не была для меня такой желанной.

Наверху слышались вопли немцев. Потом зарокотал пистолет-пулемет. Судя по звуку, Ерохину тоже приглянулся ППШ. Вскоре показался и он сам – перепачкавшийся в земле, с оружием на груди и торчащими из-за брючного ремня гранатами.

– А, вот ты где! Ты чего разлегся? Вставай, бой еще не закончен!

– Как не закончен? – удивился я, поднимаясь на ноги.

– А вот так! – Иван приложился было из автомата, но подумав, опустил оружие. – Эти-то отступают, но похоже сейчас опять попрут, если им конкретно ответку не дать. И танк ихний никуда не делся. Вон, гляди!

 

Я приподнялся над бруствером и посмотрел на поле. Совсем рядом с нашим окопом лежали свежие тела гитлеровцев. Рядом слегка дымились маленькие воронки от гранат – Ерохин забросал ими немцев, успев в последний момент.

– Ты чего их так близко подпустил? – спросил он.

– Да понимаешь… – я опустил глаза. – Понимаешь, тут… у меня патроны кончились, в общем.

– А поискать? А гранаты использовать? Эх ты, тормоз!

– А ты чего от пулемета ушел? – в свою очередь спросил я.

– Не поверишь, но у меня тоже патроны кончились! – мой друг рассмеялся. – Так что я взял автомат, гранаты и побежал к тебе, пока тебя тут на штыки не подняли. Но это неважно. Итак! – Ерохин указал на поле, где, отстреливаясь, отступала за танки поредевшая цепь немцев. – Этих мы вроде сделали, но есть еще их танк. У тебя тут есть поблизости какая-нибудь пушка, ампуломет, или хотя бы ружье противотанковое?

 

– Ружье? – я был все еще под впечатлением того как меня чуть не убили, и с трудом успевал за мыслью друга.

– Да, противотанковое ружье! Из чего-то же подбили предыдущие девять танков? – Иван махнул рукой в сторону дымящихся остовов.

– Там вроде было, – я указал на ячейку, которую уже начал считать «своей». Ерохин улыбнулся.

– Отлично! А теперь помоги мне.

 

Со стороны поля вновь заревел мотор – танк пришел в движение. Глянув в ту сторону, я увидел, как его выкрашенный в серый с камуфляжными разводами силуэт выплыл из клубов масляного дыма. Над невысокой коробкой корпуса покачивалась маленькая башня с торчащей из лобовой маски пулеметом и тонкой длинной пушкой. Наверное, Pz.II или его модификация – в танках я не был силен.

– Быстрее! – Ерохин тем временем уже забрался в «мою» ячейку, и без церемоний отодвинув труп солдата в сторону, открывал ящик с патронами. Меня слегка покоробило то, как он обращается с телом еще недавно живого человека, но эта мысль исчезла под наплывом более насущных дел.

– Ты знаешь что делаешь? – спросил я, глядя как Иван поднимает ружье и ставит его на сошки дулом в сторону поля.

– Конечно. – Ванька-Смерть отвел затвор. – Дай патрон!

Я наклонился к патронному ящику, в котором лежали огромные, похожие на бутылки патроны для противотанкового ружья. Достав один, я протянул его Ерохину. Тот вложил его в казенник и с щелчком дослал в ствол. Я на всякий случай отошел назад.

– Ты приклад крепче прижимай, а то отсушит!

– Знаю, не мешай! – Иван дернул щекой, сжимая ружье. Медленно поведя стволом, он нацелил его на танк, помедлил, и нажал на спуск.

 

Ружье с резким отрывистым «Тумм!» изрыгнуло вспышку пламени. Ерохина оттолкнуло назад. От грохота у меня заложило уши.

– Хренасе! – Иван круглыми глазами посмотрел на меня и потер плечо. – Етить, ну и бандура!

– Ты попал?

– Хрен его знает. Дай еще патрон!

Танк с ревом катился по полю и постреливал из пулемета. Я торопливо извлек из ящика еще два патрона, протянув один из них Ерохину. Зарядив его, он снова приник к прицелу.

– Стреляй! – я занервничал, глядя как танк с каждой секундой становится все ближе.

– Щас! – мой приятель оскалился и выстрелил. Сквозь грохот выстрела я услышал противный звук, словно сыгранный на гигантском ксилофоне, с которым пуля срикошетила от брони.

– Черт!

– Еще! – Иван требовательно протянул руку. Я вложил в нее патрон.

Ерохин зарядил ружье, выстрелил – и танк с визгом развернуло на месте. Я увидел, как у него сорвало с переднего катка гусеницу. Остановившись, он закрутил башней, отыскивая тех, кто его подбил – то есть нас.

 

– Твою мать!.. – сквозь вату в ушах я расслышал голос Ивана. Мой друг привалился к стене окопа, прижимая левую руку к плечу и страдальчески сощурив глаза.

– Что с тобой?! – бросился я к нему.

– Кажется, руку выбило, – Ерохин закусил губу и попятился из ячейки. – Братан, вставай на мое место, я отвоевался.

– Да я из нее стрелять не умею!

– Вставай, говорю! Я тебе патроны буду подавать.

Про себя ругаясь последними словами, я перебрался через ящик и взялся за рукоять противотанкового ружья. Она была мокрой и теплой – видимо от того что Ванька лапал ее потными ладонями. Стиснув ее правой рукой, я ухватился другой за приклад.

– Ща, погоди, – морщась от боли Ерохин встал слева от меня, и одной рукой отвел затвор, заряжая ружье. Вложив патрон и дослав его, он отпрянул, зажимая обеими руками уши. – Все, хуярь!

Я изо всех сил прижал приклад к плечу и нажал на спуск. Крупнокалиберная винтовка оглушительно грохнула и сильно толкнулась в тело, однако отдача была вполне приемлемой. Единственное, что мешало – это громкий хлопок выстрела и яркое пламя на срезе ствола, скрывавшее цель.

 

– Мимо! – в ухо крикнул мне Иван. – Ниже бери!

Лязгнул затвор. Я расставил ноги для устойчивости, прицелился – и обнаружил, что пушка танка повернута в нашу сторону. От испуга я поторопился с выстрелом и опять промазал.

– Ты, стрелок, мать твою растак! – орал Ерохин. – Этот урод сейчас из нас сито сделает, если мы копаться будем!

Он нагнулся за патронами к ящику. Я стоял, истекая холодным потом и глядел на танк сквозь прорезь целика. Счет шел на секунды.

– Быстрей давай!! – я сорвался на крик.

– Сейчас, – мой приятель с лязгом дослал патрон и закрыл уши. – Готово, стреляй!

Я прицелился в заднюю часть повернутого к нам борта и нажал спуск. И тут над моторными решетками танка взметнулись клубы жирного пламени.

– Есть!

– Еще не все! Добивай его! – Иван, уже не обращая внимания на боль, обеими руками перезаряжал винтовку.

 

Вдруг пушка танка украсилась венчиком пламени. Поток осколочных снарядов с высоким стоном пронесся над нашими головами и разорвался где-то далеко позади. Их вой отозвался в теле волной ужаса – ноги стали ватными, а рубаху, казалось, можно выжимать. Я стоял, не помня себя от страха, вжав голову в плечи, и кажется даже зажмурился в ожидании того снаряда который нас таки убьет и закончит этот безумный день.

– Чего замер?! – на затылок обрушился крепкий удар ладони. – Огонь!

Опомнившись, я открыл глаза. Танк полыхал огнем из моторного отсека, а его пушка грохотала, стремясь поразить нас. Вражий наводчик взял слишком высоко, и теперь пытался исправить свою ошибку. Шквал металла над головой опускался все ниже, обдавая нас горячей волной и заставляя шевелиться волосы на голове.

 

Выстрел!

И пушка танка наконец замолчала. Из смотровых щелей повалил дым. Наверху башни открылся люк и оттуда с воплем полез танкист.

– Еще!.. – задыхаясь, Ерохин судорожно дернул затвор, чуть не вырвав ручку противотанкового ружья у меня из рук. – Еще!.. Сожги эту сволочь!..

Еще выстрел – и вспышка у меня перед глазами. Одновременно с этим внутри танка на миг словно загорелся яркий прожектор, сверкнув из каждой щели и пробитой дырки боевого отделения. Потом грянул взрыв – и башня танка взлетела в воздух в облаке дыма, кувыркаясь и крутясь словно крышка от пивной бутылки. Когда она с глухим звоном грянулась оземь, у нас с Ерохиным под ногами вздрогнула земля. Над обезглавленным корпусом взорванного танка расцвел огненный тюльпан.

 

Стало тихо. Ветер с тихим шорохом нес по равнине пыль и черный дым. Издалека доносился треск и фырканье горящего танка. Уставшие и опустошенные нервным напряжением последних минут, мы молча смотрели на поле недавнего боя, над которым поднималось десять кривых дымных столбов. Никто из нас не в силах был нарушить молчание.

Я наконец разжал затекшую кисть и выпустил рукоять противотанкового ружья из пальцев. Посмотрев на товарища я увидел, что у него на лбу расплывается здоровенная шишка.

– Иван, а чего это у тебя на лбу?

– Че? – Ерохин оглушено покосился на меня и потрогал лоб. – А… Это меня гильзой стукнуло.

– Какой еще гильзой?

– Ну… гильзой. От винтовки. Отлетела и стукнула.

– А… прости.

– Да ничего. Классно ты этого… уделал.

– Ага… Да и ты тоже ничего. Спасибо, что тогда, с гранатами…

– Фигня, сочтемся. Уже сочлись. Крутой выстрел! Ух как ты ему башню оторвал!

– Ну да! А ты прикинь, как они голосили, когда ты их гранатами захерачил!

– Да вообще ржака, блин! А помнишь…

 

Нас прорвало. Перебивая друг друга мы пытались рассказать друг другу о своих впечатлениях от этого боя, но у нас ничего не получалось. Кончилось тем, что после очередной порции бессвязных реплик мы просто взяли и расхохотались друг у друга на плече. Так закончился наш первый бой.

– Ладно… хе-хе! – вздохнул Ерохин утирая слезы. – Пойдем отсюда, а то как бы нас тут артиллерия снова не накрыла.

– Угу, – я подхватил автомат и повесил его себе на шею. – Двинули.

 

* * *

 

Дальнейший день мне запомнился смутно. После боя мы направились в медпункт – лечить Ивану плечо. Девчонки при виде нас – измазанных в глине, веселых и с оружием – впали в ступор, а после короткого рассказа Ерохина засуетились и окружили нас заботой. Лежавшая в комнате на расстеленном матрасе Ольга Дмитриевна улыбнулась и назвала нас героями, хотя сам я ничего героического в этом не видел. Ну подумаешь, повоевали с ботами, и что с того? Это же ведь не реальный бой…

Ерохину докторша сделала перевязку, смазав ушиб какой-то мазью и посоветовав не поднимать сегодня ничего тяжелее ложки за обедом. Виола также осмотрела и мое плечо, точнее швы на нем. Резюмировав что их уже можно снимать, она двумя короткими движениями пинцета выдернула нити из рубца, и смазав рану иодом, отправила нас всех с поручением в столовую – прикатить к лазарету «кухню» (так назывался здоровенный бак с печкой на колесах) чтобы накормить раненых.

 

Прицеп был тяжелым, так что нам пришлось позвать на помощь остальных ребят из нашей группы. Вместе с поварами из столовой мы в десять рук дотолкали полевую кухню до лазарета. За это нам в награду выдали по миске овсяной каши с маслом и по стакану компота. Посуду мы тоже принесли из столовой, так чтобы ее хватило и нам, и бойцам в медпункте.

Доедая свою порцию, Ерохин предложил мне сходить к каптеру и запастись у него патронами и амуницией. Идею я поддержал – стрелять нам было почти нечем, а шарить по переднему краю в поисках боеприпасов с риском нарваться на пулю мне не улыбалось. С этой идеей мы обратились к лежавшему снаружи лазарета старшине Емельянову, которого днем ранило пулей в бок. Тот нашу мысль одобрил, и сказал что на время может нас записать в списки бойцов взвода. С написанной им распиской и добрым напутствием мы и пошли в кладовую.

 

– …Что за ерунда? Мы ж тебе расписку дали, мы от старшины. Там все написано!

– Еще раз повторяю, молодые люди – я вам ничего не выдам, пока вы не получите красноармейские книжки и не встанете на воинский учет! – кладовщик строго постучал пальцем по расписке.

– Как мы на него встанем? – возмутился Иван. – Здесь военкомата нет! Командир ваш сейчас от ожогов загибается, и принять нас не может!

– Наш командир роты со своим отрядом стоит возле аэродрома, идите туда, – невозмутимо ответил каптер. – Забирайте свою бумажку и ступайте к нему, мне некогда вас слушать.

– А потом что? – спросил я.

– А потом вы должны будете взять обходной лист, и встать на учет в медсанчасти, взводе обеспечения, и получить аттестат на вещевое довольствие. Только после этого вы можете получить все, что вам полагается по должности. А сейчас сдайте оружие, оно не ваше!

– Как это не наше? Мы с ним воевали!

– А вот так! – кладовщик скомкал расписку и небрежно отпихнул рукой в нашу сторону. – По закону вас надо под трибунал за расхищение военного имущества. Так что будьте добры, положите автоматы вот сюда на стоечку, и идите куда собирались.

– Я тебе сейчас свой хрен на лоб положу. – Ерохин угрожающим жестом поправил ППШ на плече. – Пошли отсюда.

– Идите-идите, – ухмыльнулся каптер, чувствуя себя в безопасности за решеткой. – Только учтите – не вернете до конца дня, я на вас докладную подам. НКВД по вам плачет, детишки-пионеры!

– До конца дня ты будешь с пулей в башке лежать. Идем, Семен.

 

Я с сомнением покачал головой. Может, не стоило вот так вот портить отношения? К тому же, вроде бы не самый плохой совет. А то, что придется топать за тридевять земель – так это издержки бюрократической системы, в конце концов кладовщик сам отвечает тут за все что выдает.

Что впрочем, не мешает ему быть мудаком.

– Ну и чего ты встал? – вкрадчиво поинтересовался каптер елейным тоном.

– Да так, думаю, можешь ты испытывать боль или нет, – хмыкнул я. – Ты ведь не человек, ты робот, непись. Шкурка с прикрученным голосом и набором фраз. Вот мне и интересно, много ли потеряет этот мирок, если в тебя магазин высадить, а потом у тебя в кладовке порыться?

– Не знаю, что ты тут несешь, но тебе пора валить отсюда, пацан, – кладовщик мгновенно набычился. – «Шкурка», «робот»… Сам-то больно настоящий, как думаешь? Пшел вон!

 

Возникло сильнейшее искушение вскинуть оружие и проверить свою теорию. Лишь большим усилием воли я смог взять себя в руки. Слова каптера внезапно ударили по больному месту.

Взяв со стойки записку, я развернулся и вышел вслед за Ерохиным. Плевать. В конце концов, патроны можно поискать и в районе окопов. Или ночью забраться с ключами Слави на склад и тайком взять все что понадобится.

А хотя блин, я же ключи Славе отдал… Ладно, посмотрим.

 

Снаружи было тихо – только в отдалении погромыхивали артиллерийские залпы. Массированные обстрелы прекратились – может от того что немцы берегли снаряды, может потому что расходовали их на другие, более приоритетные цели. Как бы то ни было, по пионерлагерю теперь лишь изредка били беспокоящим огнем, который практически не нес разрушений. Я и Ерохин уже успели к нему привыкнуть и практически не обращали внимания. Только когда рядом звенели падающие на излете осколки, голова как-то сама собой вжималась в плечи.

 

Я задумчиво потеребил рукав гимнастерки. После событий дня все наши ребята стали постепенно переодеваться в советскую униформу. Возникло это стихийно – рубаха и шаровары защитного цвета меньше пачкались чем белая пионерская  форма, кроме того хотелось как-то отделить себя от снующих вокруг детей-ботов. Шурик и Электроник как надели гимнастерки, так больше их и не снимали. Остальные парни и девчата понемногу следовали их примеру – хотя и не все, но уже половина нашей группы щеголяла вовсю оливковыми рубахами и такими же штанами широкого покроя.

– Что делать будем? – Ерохин снял с плеча автомат и потянулся.

– Не знаю. Может, все-таки сходим в поселок к их командиру?

– Да ну его, – поморщился Иван. – Выяснится что туда пускают только за бутылку коньяка, в списки бойцов нас внесут только когда мы поднесем комиссару банку соленых огурцов с замаринованными грибами, а на выменянный пакет с антирадином поменяем красноармейские книжки. Нахрен такое счастье!

– Что-то не слышал о таком. Это прикол, что ли?

– Угу, из одного мода игры про чернобыльских сталкеров… В общем, давай лучше в столовке еще чего-нибудь перекусим, и пойдем на поле трофеи искать.

 

Но надеждам Ерохина на скорый обед не суждено было сбыться. Когда мы подходили к столовке, нас нашла Славяна. С ее слов мы узнали о новой просьбе-приказе старшины: выкопать траншеи. Опять.

По лицу Ваньки-Смерти было видно что ему хочется послать старшину куда подальше с его просьбами. Но Славя выглядела такой опечаленной, что тот не посмел сказать это вслух. На вопрос, зачем это нужно делать снова, девушка ничего не стала объяснять, сказав только что мы сами все поймем. И ушла в сторону административного корпуса.

Пока мы шли за лопатами и обратно на поле, я гадал – зачем? Те окопы, в которых мы воевали днем, были хоть и побитыми, но все же достаточно глубокими, пусть даже их сплошная паутина в некоторых местах была порвана и засыпана артиллерией немцев. Нам с Иваном вполне бы хватило и того что есть, и еще оставалось с избытком места. Так зачем копать еще?

 

Но когда мы дошли до позиций и увидели сваленную в шеренгу груду тел, мне стало ясно – траншея предназначалась не для живых. Она была нужна мертвым.

 

Выдалбливание в сухой земле ямы для братской могилы заняло много времени. Хотя мы были не одни – нам помогали Шурик с Серегой и двое легкораненых красноармейцев. Но все равно, копать мы закончили только через два часа. Похороны были просты и незатейливы. На головы выложенных в один ряд в одном исподнем бойцов положили полотенца, с минуту постояли над ними в молчании, а потом в несколько лопат забросали яму землей.

Потом бойцы ушли на свой наблюдательный пункт – хотя на позициях никого не было, этот участок не собирались бросать без внимания. Мы же с Ерохиным и кибернетиками забрались в окопы и стали их прочесывать на предмет патронов, гранат и оружия. Шурик и Электроник поначалу без энтузиазма отнеслись к нашей затее, но наши доводы о том, что рано или поздно нам все равно придется отбиваться от фашистов, их все же замотивировали. Это занятие заняло весь оставшийся день до самой темноты, пока в сумерках уже стало невозможно что-либо разобрать без света.

 

Нарыть удалось немного. С огромным трудом вытянули из траншей пулемет «максим» с запасом патронов и пулеметных лент. Два пистолета-пулемета – один ППШ, и один ППД. Дюжина винтовок, от классических «мосинок» до самозарядных «токарей» и трофейных M98k. Одно ПТРД, то самое, из которого я с Иваном подорвал немецкий танк. И два ящика патронов, которые собирали по всем окопам, россыпью, в магазинах и пачках. Наверняка оружия было еще больше, но мы старались не привлекать внимания возможных наблюдателей на той стороне. Последней находкой был найденный где-то Ерохиным нераспакованный ящик с ручными гранатами. Все это богатство мы скрытно вытащили из позиций и сложили в одном из пустующих домиков.

 

Наступил вечер. Сегодня по всему пионерлагерю не горел свет – то ли из-за порыва проводов, то ли из-за неработающей подстанции. Впрочем, Шурику с Электроником удалось запустить дизель-генератор в бомбоубежище под административным корпусом, поэтому с наступлением темноты мы все собрались там. Ольга Дмитриевна все еще лежала в медпункте под наблюдением Виолы. Мы же сидели у «кулибиных» в мастерской за столом и коротали время за картами.

– Может,  разнообразим? – сказал Электроник тасуя колоду.

– А что не так? – спросил я.

– Ну… – Сыроежкин отложил карты и подпер рукой голову. – Просто мы уже седьмой кон разыгрываем. Мне это кажется скучным, а вам, ребята?

Остальные поддержали его одобрительным ворчанием. Хотя и вправду, играть в дурака на пятьдесят две карты ввосьмером начинало приедаться. Проигравшим же было скучно вдвойне – играли мы на то, что в случае проигрыша игроки пропускают две партии (карт не хватало на всех).

– Может, в покер? – предложила Женя.

– А на что играть будем? – хмыкнул Ерохин. – На спички, что ли?

– А почему бы и нет? – обиженно насупилась девушка. – А то с этим подкидным дураком мы скоро сами дураками станем!

– Идея! – Электроник поднял указательный палец, привлекая всеобщее внимание.

– Как насчет использовать правила покера для совершенно новой игры? У меня есть задумка, но я хочу услышать что вы думаете об этом!

– Ну расскажи, – Иван пожал плечами и посмотрел на остальных. Вроде никто не возражал, хотя Женя выглядела снова обиженной от того что ее опять не стали слушать.

 

Электроник принялся объяснять правила. Как я понял, это было переложение правил комбинаций обычного покера на довольно хитрую систему обмена картами между игроками. Допускалось три круга обмена, при этом можно было тасовать и менять карты чтобы запутывать соперника. Для чего это было нужно, я так и не понял – все равно ведь если быть внимательным можно будет забрать именно ту карту, которую выбрал. Хотя, видимо это были уже заморочки создателя игры, который наверное хотел тонкой психологии и блефа с тасованием.

 

В процессе объяснения Серега успел меня дважды насмешить – один раз когда он вскинул палец и стал до уморения походить на какого-нибудь аллах-бабаха с пропагандистского ролика Исламского Халифата, только без балаклавы и зеленой повязки. Другой раз, когда он выдал фразу:

– Итак, во время игры противники три раза обмениваются картами, а потом вскрываются.

Я не удержался и вслух гыгыкнул.

– Что смешного? – нахмурился Сыроежкин.

– Ничего, все нормально. Прости Эл, – я усилием воли согнал ухмылку с лица. Определенно стоило завязывать с тредами «засмеялся-проиграл», где в ассортименте были шуточки на тему суицида. – Так что, по сколько раздавать будешь?

– По шесть карт. Так хватит на всех, и не будет пересдач. Играем в четыре пары, и в три тура – сначала пять на пять, потом два на два и в конце один на один. Я участвовать не буду.

– Я тоже не буду. – Ерохин зевнул. – Что-то спать тянет. Наверное, я сейчас к себе пойду.

– Мне тоже не хочется, – сказал я. – Тем более что я в покере правил не знаю.

– Стойте! – Электроник увидел, как потенциальная аудитория его игры разбегается и испугался. – А кто же тогда играть будет?

– Не знаю. – Иван поскреб щетину. – В крайнем случае позови Толика, он вроде где-то поблизости обретался.

– Какого еще Толика?

– Обычного. Лысого, – Ерохин еще раз зевнул, прикрывая рот. – Ладно, я пошел, всем спокойной ночи.

– Постой! – Сыроежкин было встал, чтобы удержать его от ухода, но широкая спина Ваньки-Смерти уже скрылась за дверью. – Ну е… ты-то хоть остаешься, Семен?

 

Играть мне не хотелось. Хотя, какие еще могли быть альтернативы? Плеер я уже заслушал до дыр, читать было нечего, а скроллить имиджборды не было никакой возможности. Спать тоже не хотелось.

– Хорошо, я остаюсь.

Электроник улыбнулся.

– Тогда приступим к подбору пар!

 

– Сергей, подожди минутку! Я сейчас отлучусь, без меня не начинайте! – Алиса поднялась с места и пошла к двери. – Семен, выйдешь на пару слов?

Я поднял голову и встретил взгляд Двачевской. Взгляд опасных светло-карих глаз. Алиса явно что-то задумала, и это было связано со мной.

Я встал и вышел вслед за девушкой. Алиса прошла по коридору подальше от комнаты где сидела наша группа и поманила меня пальцем. Я насторожился.

– Что ты хочешь?

– Пари. – Алиса хитро улыбнулась, в ее глазах играли веселые искорки.

– Пари? – переспросил я. Улыбка на лице Двачевской стала шире.

– Ага. Спорим, что ты проиграешь!

– Ну а я спорю что проиграешь ты, – хмыкнул я, настораживаясь еще больше. – На что спорим?

– А вот на что… – Алиса прикусила губу, явно задумывая что-то коварное. – Если выиграешь ты, то я перестану тебя подкалывать. Совсем.

– А если нет?

– А вот если нет, то… Я скажу всем, что ты подглядывал за мной, пока я переодевалась, и…

Девушка дерзко посмотрела на меня в упор и расхохоталась от души.

– И лапал, вот!

 

Вот же хулиганка! Глядя на нее, я сжимал прикушенные губы, боясь рассмеяться. Ну и придумала, ну и хитрунья! Только как она собирается осуществить свою месть – к каждому будет подходить и говорить как я ее щупал? Или построит всех на линейке?

Неожиданно для себя я понял, что мне почему-то нравится эта идея. Пари принимается! Хотя бы для того, чтобы посмотреть как она осуществит свою угрозу!

– Идет! – я протянул руку.

Алиса удивленно посмотрела на меня – похоже она ожидала, что я откажусь. В ее взгляде проскользнула нотка уважения и того куража, который заставляет своротить горы и идти на самые безумные поступки.

– Ну тогда держись, Семен! – она хлопнула меня по плечу, рассмеялась еще раз и убежала.

 

Во что я ввязался?

Качая головой, я пошел вслед за ней. Когда я вошел в комнату, все уже сидели за отдельными столами. Над столом с закрепленным на нем фрезеровальным станком был вывешен список участников и кто с кем играет.

Играло восемь человек. Мне выпало играть с Леной. Получается, если бы я победил в этой партии с ней, то мне нужно было выиграть еще раз чтобы пройти в финал и утереть рыжей хулиганке нос. Но это если я захочу выигрывать.

 

Лена сидела за столом и смотрела в одну точку. От меня не укрылось, что она чем-то огорчена.

– Все хорошо?

Девушка подняла взгляд от столешницы и посмотрела на меня. Взгляд был тоскливый, словно у ребенка, которого обозвали плохим словом и отобрали любимую игрушку. У меня кольнуло сердце.

– Ничего… – Лена выдавила вымученную улыбку. – Начнем играть?

– Начнем, – я на время затолкал свою тревогу вглубь души. Мне ведь нужно задать жару одной рыжей хулиганке?

Или лучше будет отдать победу Лене? Может, это хоть как-то ее утешит. Да и что мне победа – или вернее, что мне пари и угрозы Двачевской?

Итак, решено. Главное чтобы рандом не подвел, и сама Лена сумела воспользоваться выпавшим ей шансом.

 

Карты выпали неплохие. Однако я твердо решил слить партию и не стал мешать Лене вытаскивать девятку из попавшейся мне двойки. В итоге когда мы вскрыли карты, у нее оказалась тройка девяток, а у меня – ничего.

Я улыбнулся.

– Спасибо за игру.

Лена покраснела от смущения и бросила короткий взгляд мне за плечо. Я встал и пошел к выходу. Однако уже выходя из комнаты, я оглянулся и перехватил на миг скрестившиеся, словно лазерные лучи, колючие взгляды Двачевской и Лены. Затем Алиса посмотрела на меня, и в ее глазах я прочел тревогу, гнев – и непривычную робость.

 

Похоже, не все ладно в датском королевстве…

Я закрыл дверь и пошел по коридору к лестнице наверх. Будет не лишним немного прогуляться перед сном – в бункере было слишком душно. Заодно и развеюсь.

 

* * *

 

Тихо. Прохладно. Темно – только слабый свет от лунного серпа в небе. В принципе, даже хорошо, что освещение не горит. При электрическом свете пионерлагерь выглядел слишком обыденно. Сейчас же, когда наверху светила только задрапированная облаками луна, аллеи лагеря выглядели таинственно, словно служа иллюстрацией и фоном для мистической истории, и сейчас на них должно было развернуться нечто захватывающее.

 

Я шел по лагерю, получая от прогулки неподдельное удовольствие. Мысли крутились вокруг недавнего турнира. Отдельное место в них занимали спор с Алисой, мой проигрыш и особенно – те взгляды, которыми девушки обменялись перед моим уходом.

Неужели они соперничают? Причем из-за меня? Я готов был рассмеяться от этой мысли – кому я могу быть интересен? Типичный сыч, в свои двадцать один с копейками год успевший потерять интерес практически ко всему и тянущий жизнь как жевательную резинку – кому я нужен? Да еще как парень?

Однако чем больше я об этом думал, тем больше осознавал, что факты обстоят именно так. Алиса и Лена… ну, не то чтобы «втюрились», но я им интересен. Настолько, что меня даже готовы ревновать одна к другой. Интересно еще как долго это длится – те два дня, что мы здесь находимся, или это еще с той поры когда мы учились в университете?

 

Я вдруг понял, что практически ничего не знаю ни об Алисе, ни о Лене. Да, одна из них пацанка, а другая – скромняша-тихоня, но этим мои познания и ограничиваются. А вот в каких они отношениях, как давно они знают друг друга, все это для меня – темный лес. Пожалуй, стоит на эту тему поговорить с Леной… только обставить это поделикатнее, чтобы та не решила вдруг будто я через нее пытаюсь узнать о ее сопернице. Когда-нибудь потом.

 

До меня донесся звук – будто чем-то взмахнули в воздухе. Через минуту он повторился – и на этот раз сопровождался звонким ударом, как будто кто-то бьет ракеткой по воланчику. Я огляделся, потом посмотрел в ту сторону откуда раздавался звук. Передо мной были спортивные площадки – поле для мини-футбола, турники, огороженное сеткой пространство для волейбола, бадминтон…

Звук шел именно оттуда. На бадминтонном поле кто-то был.

 

Я решил подойти поближе. Обойдя заросли кустов, я вышел на площадку между соснами и увидел девушку в пионерской форме с ракеткой в руках. Вот она повернулась, и в свете луны чуть блеснули выкрашенные в фиолетовый цвет волосы, уложенные в хвостики. Сейчас они казались почти черными.

Лена. Упражняется в бадминтон. Меньше всего я ожидал встретить ее. Хотя почему бы и нет – в бункере душно, снаружи свежо, самое подходящее время для прогулок под луной.

 

– Лена! – я помахал рукой. Девушка обернулась и посмотрела на меня.

– Привет, Семен, – ее голос звучал немного устало.

– Привет еще раз, – я подошел к ней. – А что ты делаешь?

– Да вот… упражняюсь. – Лена посмотрела на ракетку в руках, и покраснела, будто я застал ее за чем-то неприличным.

– Любишь бадминтон?

– Не то чтобы… – она смутилась еще больше. – Просто захотелось размяться. А здесь я только ракетку и воланчик нашла.

– И как, получается? – спросил я. Девушка вздохнула:

– Не очень… Непривычно мне. До этого я играла в бадминтон, только давно. А здесь еще и воланчик летает как-то странно. Словно тут физика другая…

– Ну, мы же в игре, – сказал я. Лена чуть заметно улыбнулась.

– И правда… Даже верится с трудом, верно?

– Верно, – признался я.

Лена снова подняла ракетку, и подкинув в воздух воланчик, попыталась ударить по нему. Затем подняла его из-под ног и попыталась снова. И еще раз. Откровенно говоря, выходило у нее плохо.

 

– Дай-ка мне, – мне надоело стоять столбом. Я взял ракетку и волан у девушки, подбросил его в воздух и с размаху ударил по нему. От моей добросовестной подачи воланчик улетел далеко в темноту между соснами, где сумрак сгущался особенно сильно.

– Ой, – я в растерянности прикусил ноготь мизинца. – Прости. Есть еще?

– Нет… – Лена покачала головой. – Я только этот нашла, который ты…

– Ага, – я закусил губу, в душе обзывая себя остолопом. – Пойдем поищем его?

– Может, не стоит? – девушка посмотрела в темноту за пределами площадки, и мне показалось, что она дрожит.

– Да ладно, там нет ничего страшного, – я попытался успокоить ее. – Мы же вместе пойдем?

– Да, но…

– Не бойся! – я ободряюще улыбнулся. – Пошли поищем!

– Ну, если только с тобой… – Лена смущенно улыбнулась и неуверенно протянула мне свою руку. Я взял ее, и мы вместе вышли с площадки.

 

Мрак за пределами бадминтонного поля был еще гуще, чем казалось со стороны. Я шел сквозь заросли ежевики, ведя за собой Лену и осматривая землю и кусты в поисках воланчика. Пройдя эти колючие кущи насквозь, мы вышли на маленькую поляну, окруженную молодыми соснами. Земля была усыпана ковром из порыжевших иголок.

В ночной тишине где-то совсем рядом раздался крик совы. Лена ахнула и прижалась ко мне, обхватив руками.

– Ты чего? – опешил я и оглянулся через плечо. Лена прижималась щекой к моей спине и часто дышала, обдавая спину под гимнастеркой волнами горячего воздуха. Ниже, на уровне ее груди, в меня вжималось что-то мягкое, теплое и удивительно гладкое. Я почувствовал, как по спине побежали мурашки.

– Ничего… – тихо прошептала Лена. – Просто мне… жутко.

– Все в порядке, – я прижал ее руки к себе ладонью. – Это просто сова.

– Д-да, – она подняла голову и посмотрела мне в глаза, не отнимая рук от моего тела. Я поднял вторую руку и аккуратно погладил пальцем по ее щеке. В душе появилось очень хорошее и сильное чувство. Я почувствовал, что мне дорога эта девушка, пусть даже до того я с ней особо не общался. Мне хотелось защищать ее от любых опасностей, утешать, успокаивать… А еще чтобы она не убирала своих нежных рук и продолжала вот так стоять, обнимая и прижимаясь ко мне.

 

Посмотрев по сторонам, я увидел на дереве маленького совенка. Он глядел на нас своими желтыми блестящими глазками с ветки, и сжимал в когтях воланчик. Тот самый, который я запульнул в чащу.

– Смотри! – я указал Лене на птицу. Девушка выглянула из-за моего плеча.

– Ой! – ахнула она. – Он такой милый!

– Ага, – согласился я. – И он совсем не страшный.

Девушка молча кивнула, и обхватила меня руками еще крепче. Я наклонил голову к плечу, чтобы коснуться своей щекой ее щеки и закрыл глаза. Казалось, вселенная замерла – были только я и Лена, стоящие на поляне в лунном свете. И еще эта птичка на ветке с воланчиком в лапках.

 

Совенок гулко ухнул.

– Сейчас, подожди секунду, – я осторожно выбрался из объятий и шагнул к дереву, где сидела птица. Совенок не стал улетать при моем приближении, только крепче сжал волан в когтях. Взяв его пальцами, я покачал его и вынул у птицы из лап.

– А он совсем не боится, – я подошел к Лене и взял ее за руку. – Держи свой воланчик.

Девушка улыбнулась и прижалась к моему плечу. Мы замерли, держа руки друг друга и слушая тишину в лесу вокруг нас.

– Спасибо… – прошептала Лена. – Сем… мне холодно. Давай пойдем в лагерь?

– Пойдем, – согласился я. Мы повернулись и направились обратно по своим следам. Вскоре мы вышли обратно на бадминтонную площадку.

– Я к себе в домик, – сказала Лена. – А ты?

– Я наверное тоже, – ответил я. – Спокойной ночи, Лена.

Девушка улыбнулась, и сжав мои пальцы в последний раз, отпустила руку.

– Спокойной ночи, Семен!

 

Она убежала по аллее. Я посмотрел ей вслед, и пошел по той же дороге, что и она – наш с Ерохиным домик был в той же стороне.

Накопившаяся в теле усталость мешала идти и мыслить адекватно. За этот день случилось очень много всего, чего не случалось со мной в прошлой жизни – и возможно, не случилось бы никогда. Голова была переполнена впечатлениями. Мысли бродили за пределами черепной коробки, и не было желания заниматься ни анализом ситуации, ни тем более самокопанием. Но буду честен с самим собой – сегодня я делал то, что мне было лень делать задолго до этого. Я жил.

 

Именно жил, а не существовал – пусть даже внутри виртуальной реальности.

 

Ерохин давно спал на своей койке. Стараясь не потревожить его, я тихо прошел к своей кровати, разделся и лег. Все вокруг выглядело таким мирным, и не верилось, что в этой тихой обители может быть боль, кровь, смерть…

Только лежащий на столе и блестящий металлом в свете луны автомат служил единственным напоминанием о войне. Я протянул руку и провел пальцем по холодной стали ствольной коробки. После чего завернулся в одеяло и закрыл глаза.

 

Глава 4 – День Третий

 

Отдохнуть за ночь не удалось. По комнате гуляли сквозняки из разбитого окна и я ворочался под тонким одеялом, даже сквозь сон ощущая ночную прохладу. В итоге утром я проснулся невыспавшимся, разбитым усталостью, и вдобавок голодным. Хотя логично – вчера я не успел поужинать.

Вылезать из-под одеяла на холод не хотелось. Я покрутился в кровати, и поддернул штору так, чтобы солнце за окном не так сильно било внутрь. Судя по будильнику на столе, сейчас было восемь утра. По внутренним ощущениям – тоже. Ерохин, естественно, еще спал. Я посмотрел на него, закутавшегося в покрывало и сопящего в подушку, на висящую на спинке кровати гимнастерку и шаровары, комплект старой белой формы под кроватью и лежащий сверху ППШ с запасным магазином. И наконец – на свой автомат, смотревший со столика стволом в сторону окна.

 

Хотелось спать, но ворчание голодного желудка не давало мне заснуть, да и холод мешал. Пришлось все же выползти из кровати и со скрипом суставов натягивать на себя одежду. Надев униформу и ботинки, я повесил оружие на грудь и хрустя осколками стекла на полу (прибрать в доме после вчерашнего артобстрела как-то никому не пришло в голову) подошел к шкафу. Кажется, там было зеркало, хотя со всеми этими происшествиями я бы не был слишком удивлен, если его тоже расколотило.

Откинув дверцу шкафа, я уставился на свое отражение.

Нормальный такой парень. Как фотокарточка из старого альбома.

Лицо, правда, невыразительное, глаза скрыты за отросшей челкой. Но военная форма и автомат это отчасти компенсируют.

Кто-то сказал, что оружие облагораживает человека. Или мундир?.. Неважно. Факт был в том, что сейчас я выглядел гораздо лучше себя прежнего. Вот только надо кое-что поправить…

Я встал прямо, оправил мешком висевшую гимнастерку и взяв со стола ремень, подтянул им туловище. Вот теперь другое дело. Надо только еще взять пилотку, плащ-палатку и обмотки для дополнения образа солдата-освободителя.

 

Отсалютовав автоматом самому себе, я тихо хихикнул. На «освободителя» я пока не тянул. Надо было хотя бы побриться – недельная щетина могла быть к лицу лохматому и сутулому мне как завсегдатаю имиджборд, но чтобы соответствовать образу советского воина, надо было сначала привести себя в порядок.

 

Грустно вздохнув, я закрыл шкаф. Интересно, почему в зеркале был тот я, которым был все эти годы? Неужели я в таком виде ехал в лагерь и даже был снят для «слепка» в виртуальной реальности? Или просто моя психика подсунула тот образ, в котором я привык себя видеть? Досадно. До сих пор я не сильно заботился о том, как выгляжу в глазах других, но сейчас, когда я смотрел на себя в зеркало, меня покоробило то что я там увидел. Мне захотелось, чтобы на меня смотрел не типичный патлатый дрищ из сычевальни, а некто более красивый, мужественный, уверенный… А для этого нужно было меняться, причем прямо сейчас, начиная с этой минуты. К сожалению, бритвы с баллончиком пены поблизости не лежало, а то бы сбрил всю эту колючую растительность…

 

Выйдя из домика, я развел руки в стороны и крепко, со вкусом потянулся. Сняв с шеи ремень ППШ, я побежал по аллее в сторону умывальников, держа оружие в руке. Ноги сами находили дорогу, и бежать по утренней свежести было легко. С неба светило яркое солнце, но в тени промеж деревьев все еще висел туман. Лучи солнца пробивали его, создавая очень красивый пейзаж утренней аллеи. Жаль, что у меня не было фотоаппарата, чтобы заснять эту красоту.

 

Добравшись до монумента из кафеля и потускневшего металла, я прислонил автомат к тумбе умывальника, следя за тем чтобы не плюхнуть его спросонья в натекшую мокрую грязь. После чего снял гимнастерку и начал умываться. Вода была ледяной, но для меня это было даже плюсом – быстрее проснусь. Сполоснув руки и лицо, я сложил ладони чашечкой и подержал их под краном, чувствуя как пальцы сковывает убийственный холод, потом собрался с духом – и опрокинул воду на голову.

– А-а-а-а-а!!!

Содрогаясь и стуча зубами, я отпрянул и начал ожесточенно растираться руками, чтобы вернуть хоть малую частичку тепла. Но мазохист во мне уже пробудился и вовсю командовал. Так что я нагнулся над краном, и внутренне ужасаясь тому, что делаю, сунул голову под холодную как лед струю.

 

Хорошо хоть в округе никого. А то бы я повеселил народ, прыгая вокруг умывальника, сверкая вытаращенными глазами и ругаясь на неведомом языке. Брррр, до чего же холодная вода, такой только фашистов пытать!

Освежившись, я поплескал себе на торс, и за неимением полотенца, растерся своей же гимнастеркой. После водных процедур мне стало гораздо легче – голова уже не делала попыток выпасть в /dev/null, и сам организм чувствовал себя достаточно сносно. Одев рубаху и застегнув пуговицы, я повесил на шею ремень автомата и присел на тумбу умывальника, глядя как солнце искрится в огромной луже под ногами.

 

Итак, чем бы заняться?

В принципе дел, которые нужно было сделать, было порядочно. Надо было посмотреть трофейное оружие, разобрать и почистить его, и рассортировать патроны к нему. Надо было узнать, что случилось с электросетью – свет в лагере так и не горел, и чинить его, судя по отсутствию бригады монтеров никто не собирался. Да и нужно было хотя бы навести порядок в собственном домике – подмести пол от мусора и битого стекла и заделать чем-нибудь окно. Но сперва позавтракать – желудок без устали напоминал о пустоте внутри, требующей заполнения. А потом уже и заняться делами, благо что впереди весь день. Итак, на завтрак!

 

Я встал с умывальника, и подхватив автомат, пошел к столовой. Время было раннее, поэтому по дороге до пункта назначения так никто и не встретился. Подойдя к зданию, я заметил, что возле него непривычно тихо и безлюдно, а спустя еще полминуты остановился перед запертыми дверьми. Обойдя столовую, я заметил что задний вход все так же закрыт – причем на обломанный мною позапрошлой ночью ключ.

Вспомнив свою проделку и наш с Алисой поздний ужин, я было улыбнулся, но более прагматичные мысли прогнали из головы все веселье. Это что же получается – если столовая заперта и в ней никого нет, то кто тогда нас кормить будет? Возникла шальная мысль вломиться в столовую и поискать в кладовке кефира с булочками, но я ей не поддался. Не потому что боялся попасться кому-то на глаза (ведь было раннее утро, и вряд ли меня кто-то увидел), а потому что мне это казалось некрасивым – воровать еду. Ведь я бы украл, по сути, у своих товарищей, к которым за прошедшие дни уже успел привязаться больше чем за время, проведенное в универе.

 

На ум пришло воспоминание о том, как мы вчера волокли к медпункту полевую кухню. И тут меня осенило – ведь в лагере нет напряжения, а плиты в столовой были только электрическими! Значит, готовить еду будут именно на этом прицепном котле, и искать себе завтрак следует именно там. Так что следует идти туда.

Напоследок я поскреб торчащий из замочной скважины обломок ключа. Вытащить его как-нибудь, что ли? А то взял, заклинил замок, если кого изнутри поймают – так уже и не вырвется. Хотя, какое мне дело до этого…

Отойдя от двери, я поспешил к медпункту.

 

Подходя к тому месту где был наш лазарет, я почувствовал как оттуда тянет дымком и вкусными запахами. Почуяв их, я облегченно вздохнул и прибавил шагу. Вскоре из-за деревьев показалось приземистое деревянное здание с развевающимся над ним белым флажком с красным крестом. Напротив веранды на траве стоял прицеп-кухня, возле которой орудовала большая тетка в белом фартуке и колпаке – похоже, повариха. Да, точно, я ее видел вчера, когда мы тащили этот прицеп от столовой к медпункту.

Похоже, я пришел как раз вовремя. Возле «кухни» стояло несколько выздоравливающих бойцов с мисками и котелками. Другая тетка в фартуке, помоложе и постройнее первой, разливала из бака какую-то жидкую кашу. Поодаль сидели на траве те, кто уже получил свою порцию. Среди них я увидел знакомого старшину.

 

Все, кого я видел, подходили к котлу со своей посудой, а у меня не было своей тарелки. Но оглядевшись по сторонам, я заметил лежащую под кустом побитую алюминиевую миску с лежащей в ней ложкой. Владельца поблизости не было, так что я подобрал тарелку, потом сбегал с ней к умывальникам и отмыв, вернулся. Повара как раз заканчивали раздачу, когда я подошел к ним.

– Здравствуй солдатик! – улыбнулась повариха, когда я протянул миску. – Каши хочешь?

 

Солдатик? Ах да, я же в военной форме и с оружием…

– Конечно хочу! – я натянул на лицо самую приветливую из улыбок. – А какая каша?

– Пшенная, милый, – тетка протянула руку к моей миске. – Ну, подставляй посуду!

Мне наложили полную тарелку какого-то серовато-бурого варева, добавив сверху маленький ломтик масла. Но пахло вкусно, и я отказываться не стал, тем более что альтернативы не было. Приметив стоящий в сторонке стол с одиноко сидящим за ним человеком, я пошел туда.

 

За столом сидела наша кураторша. Перед ней стояла тарелка с той же кашей и стакан компота. Лицо Ольги было замотано бинтами, оставлявшими лишь узенькие щелочки для глаз и рта. Она медленно ковырялась ложкой в каше, не поднимая глаз.

– Доброе утро, Ольга Дмитриевна! Можно к вам? – я поставил свою тарелку на стол.

Ольга на секунду подняла на меня взгляд – и опустила обратно.

– Садись, Семен.

Я поискал, на что можно было присесть, и увидел под столом табурет. Вытащив его, я стряхнул с него пыль и сел за стол.

– Как вы себя чувствуете, Ольга Дмитриевна?

– Хорошо, – нейтральным тоном ответила она.

Разговор не клеился, поэтому я не стал продолжать его, вместо этого приналегши на пшенную кашу с маслом. Быстро покончив с тарелкой, я облизнул ложку и положил ее в карман – собственный столовый прибор был необходим. Идти после завтрака никуда не хотелось, и я подперев голову руками уставился на клубящиеся вдалеке за крышей медпункта облака. Те медленно скользили по небу, рассыпаясь и под ветром принимая новые и новые формы. Совсем как настоящие…

 

– Ольга Дмитриевна, можно задать вопрос?

– Конечно, – прежним безразличным тоном ответила преподавательница.

Я вздохнул, обдумывая пришедшую мне на ум мысль, которую мне давно хотелось прояснить. Был шанс, что мне не захотят ничего рассказывать, но попробовать стоило.

– Ольга Дмитриевна, что вы знаете о проекте «Совенок»?

Ложка, которой Ольга собиралась зачерпнуть очередной кусочек каши, зависла в воздухе. Наша руководительница по практике неподвижно сидела, глядя в тарелку. Я уже хотел повторить вопрос, когда она заговорила.

– Как ты его назвал? – медленно произнесла Ольга Дмитриевна, не поднимая взгляда.

– «Совенок». Этот пионерлагерь. Место нашей практики, куда нас прислали. Что вы о нем знаете?

– Нет, как ты его назвал? – впервые за время разговора кураторша подняла голову и внимательно посмотрела на меня.

– Проект «Совенок». Как-то эта затея ведь должна называться, не так ли?

Ольга медленно кивнула, погруженная в свои мысли. Я смотрел на нее со все возрастающим интересом. Наконец не выдержав, я спросил:

– Итак?

 

Ольга Дмитриевна мешала кашу ложкой, глядя в одну точку. Наконец она посмотрела на меня. В ее взгляде была задумчивость и некоторая неуверенность:

– Я знаю немного, Семен. Этот… проект, как ты его назвал, стартовал в нашем университете не так давно, в этом году. Наш декан является контролером его проведения в нашем вузе, но как я слышала, он проводится не только у нас. еще в ряде учебных заведений по России, его кураторами являются как люди из МинОбра, так и из МинОбороны. Когда он стартовал, мне неизвестно, но кажется, сразу после начала войны на Украине и в Литве.

– То есть, уже целых десять лет? – удивился я. Ольга кивнула.

– Да. Так мне сказал Анатолий Игнатьевич. По его словам, он уже десять лет сотрудничает со специалистами из «Совенка».

– Ну хорошо, а какова его цель?

– Патриотическое воспитание молодежи, – преподавательница пожала плечами и едва заметно улыбнулась под слоем бинтов. – Мотивирование выпускников современных вузов служить своей стране. Об этом говорили еще на линейке перед началом, ты забыл?

– Эм… – я растерялся. – То есть, все вот это – виртуальная реальность, лаборатория, пионерлагерь, Великая Отечественная – это только для того, чтобы мы потом писали в блоге: «Мы помним!» и вывешивали георгиевские ленточки на праздниках?

– Нет, Семен. – Ольга Дмитриевна покачала головой. – Это один из пунктов подготовки к будущей войне.

 

Я непонимающе потряс головой.

– Какой войне?

Вместо ответа кураторша указала рукой мне за спину. Я оглянулся и увидел сидящих на траве раненых красноармейцев. Намек дошел не сразу – но одновременно с пониманием я почувствовал, как по спине прошел холодок.

– Вы думаете, что это… повторится?!

– Ты ведь тоже читаешь новости. Война уже идет. А от войны холодной до войны горячей – одно нажатие кнопки, Семен.

– И вы думаете, что посидев в этой виртуалке, люди пойдут маршем умирать за Родину, за Сталина? – я невольно повысил голос.

– Думаю не я, думают там, – Ольга показала пальцем вверх. – Но у них есть основания так считать, тебе не кажется?

Она подмигнула. Я раскрыл рот, чтобы опровергнуть все ее домыслы… и понял, что не могу ничего ответить. Она права.

– А вы сами… – проскрипел я пересохшим голосом. – Сами вы что думаете?

– А я ничего не думаю, – усмехнулась Ольга Дмитриевна, доедая кашу. – Но когда ваша практика закончится, я подам жалобу на руководство. Они должны были предупредить вас и меня о возможных травмирующих переживаниях. Конечно, ее рассмотрят тридцать второго числа в это самое время, но попытаться стоит, верно? Приятного аппетита.

 

Она положила ложку в тарелку и ушла. Я остался сидеть, схватившись за голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.

Патриотический проект. Будущая война. Промывка мозгов высокими технологиями.

Бред, бред, бред!

Мы в двадцать первом веке. Какая вообще война может быть?!

«Обыкновенная», – шепнуло подсознание. – «Как в Сибири. Как в Прибалтике. Как в Северном Казахстане и на Донбассе. Только в сотню раз страшнее. С сожженными городами, сотнями трупов на улицах и людьми, умирающими от радиации. Думаешь, это невозможно?»

– Невозможно! – прошептал я, закрыв глаза и стискивая кулаки.

«Когда-то считали, что невозможен Майдан. Миллионы человек не догадывались, что начнется Первая Мировая. Советские люди и в страшном сне не предполагали, что их как диких животных погонят до Волги, будут сжигать в крематориях и расстреливать как унтерменшей. Считаешь себя умнее их?»

– Я не собираюсь умирать за эту страну!

«Надеешься сбежать? Ты помнишь, что это называется дезертирством?»

– Пусть загибается, только без меня! Я убегу отсюда!

«От себя ты не убежишь. Ты русский, и даже за рубежом это будут знать. Кому ты будешь нужен, в потоке таких же беглецов, без гражданства, без Родины, даже без мужества? Когда твоя Родина исчезнет, твоей участью будет вылизывать туфли новых властителей на земле – потому что ничего другого тебе делать не дадут. Ты русский, а значит в их глазах ты уже недочеловек, и только пока существует твоя Родина, ты что-то значишь».

 

Я оскалился и замотал головой.

«Мотай, мотай. Ты поймешь это, когда на улицах твоего города будут идти фашисты – такие же, которых ты истреблял вчера. Родину не выбирают – она одна на всю жизнь. Так что давай просыпайся. Пусть хорошего в ней мало, но лучше нее все равно не найти. Просыпайся и пойми это, пока не стало слишком поздно!»

 

– Эй, Семен! Проснись!

Меня кто-то потряс за плечо. Я открыл глаза и увидел Шурика – в гимнастерке и с винтовкой за плечами. В руках у него была миска с кашей.

– Ты чего тут делаешь? – прохрипел я.

– Завтракать собираюсь. Тебя увидел, вот решил рядом сесть. Не против?

– Да, – согласился я. – То есть, нет, конечно, не против. Садись!

– Спасибо, – Шурик поставил миску на стол и снял очки. Без них он стал похож на обычного школьника-старшеклассника, неизвестно что забывшего в пионерлагере. Разве что винтовка за плечами слегка не вписывалась в образ.

 

Шурик снял оружие и прислонил стволом к столу. Тут я обратил внимание, что он кроме винтовки притащил с собой ящик с инструментами. Когда я спросил его, он махнул рукой:

– Да вот, хотел на подстанцию сходить, разобраться с электричеством. Там рядом снаряд попал, осколками щит посекло, вот и надеюсь починить. Слушай, может поможешь? А то Сыроежкин ушел куда-то, а больше мне просить некого.

– Так я же в электротехнике ни черта не понимаю… – вяло запротестовал я.

– Да все равно. Помоги, а? Там несложно, просто кое-что подержать или инструменты подать надо. Одному неудобно. Ну так что?

– Ну… ладно, – согласился я. – Помогу.

– Спасибо! – Шурик повеселел. – Сейчас тогда доем, и пойдем чинить.

 

* * *

 

– Слушай, а ты откуда во всем этом разбираешься? – спросил я, глядя как Шурик копается в издырявленном осколками трансформаторном щите. – На монтера ты не похож.

– Да у меня папа двадцать лет мастером-электриком в горсвете проработал. Он и меня привлечь хотел, я даже один год в техучилище отучился на монтера. Правда, с тех пор много времени прошло, но я еще кое-что помню. Дай-ка тестер.

– Эту здоровенную коробку со шкалой и двумя проводами?

– Угу, ее.

Я достал из ящика черный агрегат с рядами дырок на корпусе (как же он был непохож на современные компактные мультиметры!) и протянул его Шурику. Тот принял ее руками в резиновых перчатках и принялся колдовать над щитком, по очереди касаясь им медных контактов внутри. Судя по тому, как его лицо становилось все более хмурым, дело не ладилось.

– Ну что там? – спросил я.

– Да хреново все! – Шурик с досадой отбросил провода и посмотрел на тянущиеся от щитка к потолку толстые кабели. – Видишь, какое тут решето? Напряжения даже на входных контактах нет. Мне кажется, где-то еще провод осколком перебило. И переключатель весь раскурочило, придется выдирать то, что от него осталось и ставить «сопли», чтобы хоть как-то питание восстановить.

– Так хорошо же, не надо мучиться и отключать напряжение для ремонта. Разве нет?

– Я знаю, но если мы не узнаем что случилось со входом, то наша работа тут будет без толку! – Шурик сердито пнул лежащие на полу обломки. – Сейчас давай прозвоним кабели входа, а там уже поглядим, что можно сделать. Я тут сам справлюсь, а ты иди и осмотри визуально провода снаружи на предмет обрыва, хорошо?

– Ага.

 

Я вышел через пролом в стене подстанции и вздохнул. Похоже, работа оказалась серьезнее, чем казалось до этого. После завтрака на меня вдруг напала лень, и уже не хотелось ничем заниматься, но раз дал обещание помочь, то надо его выполнить. Пусть даже желания играть в электрика совсем не осталось. Никогда не любил ковыряться в электронных потрохах, а там, где может долбануть током – тем более.

 

Подстанция располагалась на окраине пионерлагеря, возле самого забора, и представляла собой невзрачное одноэтажное здание из кирпича. Один угол его был обвален попаданием снаряда – из-за которого мы собственно и явились сюда. Из слухового окна тянулись кабели, по пути перехваченные доской с рядом керамических изоляторов, от здания – к деревянной опоре линии электропередач, и далее цепочкой от столба к столбу по заросшей травой и низким кустарником равнине. Рядом с невысокими столбиками и тянущимися по ним нитками электросети, проведенными к пионерлагерю, исполинами возвышались в небо решетчатые мачты междугородней ЛЭП, которая тянулась по равнине в обе стороны от горизонта до горизонта.

Забавно, но до этого момента мне было некогда думать о том, откуда и куда тянутся эти провода на высоких вышках вдоль шоссе за пределами больших городов. Теперь я неожиданно заинтересовался этим. Нет, мне в теории было известно что линии электропередач тянутся к подстанциям местного значения, после чего ток распределяется среди потребителей, а тянутся они от распределительных станций, куда поступает ток большого напряжения от распределительных воздушных линий электропередач, которые в свою очередь тянутся от других станций, снабжаемые магистральными ЛЭП, которые…

 

Здесь мои знания об электроснабжении становились туманными. Я только знал, что линии электропередач могут тянуться очень и очень далеко, прежде чем энергия с электростанции по ним дойдет до конечного потребителя – до сидящего за компом меня, к примеру.

А насколько далеко тянется этот мир?

Пока что мне удалось побывать только в двух, если можно так выразиться, «локациях» – в самом Совенке и на расположенном рядом аэродроме. А сколько здесь еще может быть мест, которые можно посетить? И будут ли они такими же впечатляющими?

Я вдруг понял, что хочу исследовать этот мир. Это меня крайне удивило – я, домосед с самого рождения, внезапно не хочу окукливаться в своей зоне комфорта, как это всегда было раньше, а наоборот, мне хочется узнать про это место и его обитателей во всех деталях! Положительно, этот лагерь странно влияет на меня. Хотя я уже не был уверен, так ли это плохо для меня на самом деле – ведь всю предыдущую жизнь я страдал от того, что к совершеннолетию потерял интерес ко всему, что происходило вокруг…

 

– Семен! – из дверей подстанции выглянул Шурик. – Ты там посмотрел, что с проводами?

– Что? – я вернулся из мира размышлений. – А… Да, конечно! Эм… Кажется, все нормально.

– Тогда какого черта напряжения нет?

Шурик поморщился, посмотрел по сторонам, и взмахнул рукой:

– Так вон же обрыв! Ты куда смотрел, Семен? Я так и знал!

– Что ты знал? – раздраженно переспросил я. Всегда неприятно, когда замечают твой промах, да еще и говорят об этом вслух.

– Что обрыв на самой линии! – Шурик выругался, что выглядело слегка комично для типичного ботаника в очках. – Теперь придется вручную кабель ставить, а он под напряжением… Семен, нам штанга из диэлектрика нужна!

– Где мы сейчас ее найти можем? А главное – зачем?

– Ей можно подцепить повод и с ее помощью соединить место обрыва! В подстанции я что-то типа муфты соединительной видел, сейчас мы ее прицепим к оборванному кабелю, а потом воткнем тот, что под напряжением. Короче, Семен, ищи любую сухую, длинную и прочную жердь, а я что-нибудь придумаю.

 

С этими словами Шурик скрылся в здании подстанции. Ворча под нос что-то вроде: «И во что я ввязался?» я побрел по заросшей травой тропинке в сторону лагеря – искать «штангу из диэлектрика». Впрочем, оная обнаружилась в первой же куче хвороста.

Когда я вернулся, волоча за собой здоровенную жердину, Шурик сидел на пороге и прикручивал к силовому кабелю какую-то железную штуковину – видимо это и была соединительная муфта. Услышав мои шаги, он поднял голову и воскликнул:

– А, вот и ты! Принес? Хорошо, теперь пошли цеплять обрывок.

 

«Цепляние обрывка» продолжалось минут двадцать. Шурик никак не мог попасть концом кабеля в узкую дырку муфты, а если попадал – то спустя миг кабель вылетал оттуда с треском и пусканием искр, от которого мы шарахались в стороны. Когда уже наше терпение было на исходе, кабель наконец застрял в муфте и звучно закоротил, приварившись к железяке.

– Звиздец, – Шурик отбросил жердь с насадкой в сторону и приложил ладонь к лицу. – За такое дисквалифицируют и с работы выгоняют. Пошли Семен, теперь надо предохранители ставить. Хорошо что я их выдернул, а то бы наверняка сожгли все к чертям.

– Угу…

По сравнению с предыдущей задачей это не составило особого труда – нужно было только расставить обмотанные промасленной бумагой кубики с контактами по их гнездам. Когда это было сделано и на контрольном щите загорелся зеленый огонек, Шурик устало вздохнул.

– Все, дело сделано. Можно уходить.

 

Мы вышли из подстанции и Шурик аккуратно притворил за собой дверь (хотя зачем это надо было делать при наличии здоровенной дыры в стене, я так и не понял). Возле входа стояла старая, но уютная деревянная скамейка, так что мы расположились на ней. С неба весело светило не по-утреннему яркое солнце, и уходить после целого часа восстановительных работ никуда не хотелось.

– А чего ты с собой винтовку носишь? – спросил я, глядя как Шурик проверяет крепление ремня на своем оружии.

– Да вот, решил с тебя и Ерохина пример взять, – ухмыльнулся Шурик. – Да и вообще, в связи с последними событиями ствол лишним не будет.

– А почему СВТ? Мог бы и ППШ взять.

– Не, он мне слишком тяжел. С запасными магазинами почти восемь килограмм весит. А у винтовки Токарева при той же массе магазины гораздо легче и стрелять из нее проще. И штык снимать можно без дополнительной пристрелки. Если бы мы на том поле «шмайссер» нашли с патронами, то я бы его взял.

– Даже так, – удивленно хмыкнул я. – Откуда ты столько знаешь об оружии?

– Я еще до университета оружием интересовался. С другом моим, Серегой, на исторические реконструкции ездил. Так что и в теории хорошо знаю, и в руках подержать успел.

– Не знал. Прикольно… А Электроник что, тоже реконструктор?

– Ну да, типа того, – Шурик пожал плечами. – Вообще мы еще со школы знакомы, в одном классе учились. Даже в одно и то же ПТУ поступали, только я на электрика, а он на робототехнику пошел. Все хотел детскую мечту осуществить и робота построить, да только не вышло – после первого года мы оттуда исключились.

– Мда… А почему ушли?

 

Шурик вздохнул:

– Перспективы. Точнее их отсутствие. Я когда на практику после первого курса пошел, начал узнавать где кому сколько платят на этой профессии. Знаешь, какой сейчас средний заработок мастера-электрика третьего разряда?

– Не знаю, – я развел руками. Шурик горько усмехнулся и назвал цифру. Я взялся за голову:

– Охренеть…

– Ага. Это цена съемной однушки на окраине Москвы за месяц. Не, в столице конечно зарплата больше… И заметь, это одна из самых востребованных специальностей! Ведь каждый хочет, чтобы у него дома был свет и работал телевизор, а платят на самом деле гроши. Понимаешь?

– Так значит, ты поэтому ушел?

– Поэтому, – кивнул несостоявшийся электромонтер. – Как у Сереги было, я точно не знаю, но с детской мечтой он точно попрощался. Ну, мы и решили в гуманитарный вуз пойти, тут можно хотя бы диплом получить и дальше пойти в магистратуру где-нибудь в Москве или Питере. Если повезет, то бесплатно.

– А потом?

– Потом не знаю. Педагогам сейчас легче, да и подрабатывать можно вместе с основной специальностью. Или вообще в науку пойти. А ты как в пед поступил?

– Да так, обыкновенно, – я отвел взгляд. Не рассказывать же, что меня пойти заставили родители, а я их по глупости послушался!

– Понятно, – кивнул Шурик. – В принципе я тоже не сразу захотел. Просто этот вуз у нас в городе один такой, и тут платить надо меньше. Так что как-то вот так… Сначала скучно было, а потом втянулся. А теперь, когда практика в «Совенке» проходит, так и вообще прикольно. Как будто снова на реконструкцию приехал, только все – почти как настоящее.

– Как знать, – я пожал плечами. Появилось искушение рассказать ему то, что удалось узнать от Ольги Дмитриевны за завтраком, да только было неизвестно, как Шурик на это отреагирует. Вдруг он и сам будет не против?

 

– Ладно, – я поднялся и взял со скамейки свой автомат. – Пошли обратно в лагерь. Что-то я не выспался совсем, так хоть подремлю часок.

– Угу, сейчас, – Шурик нехотя встал со скамейки и повесил ремень винтовки на плечо. – Пошли.

– Ты инструменты взял? – я покосился на него.

– Тьфу, блин! Точно, – Шурик взял в руку ящик с инструментами. – Спасибо, что напомнил.

– Не за что.

 

* * *

 

Мы направлялись по аллее в сторону жилых домиков, когда в ее конце показались двое парней, шедших нам навстречу. Спустя мгновение я их узнал. Это были Ерохин и Сыроежкин – как и мы, в гимнастерках и с оружием за плечами.

– Ха! – я подтолкнул Шурика. – Приятель-то твой автомат взял. Не то что ты, любитель самозарядных винтовок.

– Ну и что? – раздраженно фыркнул он. – Вы достали уже со своими подколами, что ты, что Серега. Чем хочу, тем и воюю, блин!

– Смотри только когда в рукопашную пойдешь, стволом земли не налови. А то больно длинный у тебя дрын, как ты им размахивать будешь?

– Если я буду хорошо стрелять, то и махать не понадобится, – парировал Шурик. – Привет, парни!

 

– Здорова, – мы обменялись рукопожатиями с Сергеем и Ванькой-Смертью. Тот выглядел жутко заспанным – видимо, встал с постели не сам, а с чьей-то помощью. Интересно было бы знать, кому хватило безрассудства будить его.

– А мы вас ищем! – сообщил Эл. – Где вы были?

– Делом занимались, не видно разве? – я указал глазами на набор инструментов, который Шурик все так же нес в руке.

– Ага, ясно, – Электроник поскреб в затылке. – Слушайте, тут у нас одна идея, но чтобы ее осуществить надо будет сделать кучу работы. И прежде всего сделать так, чтобы в лагере был свет. Может, поможете нам?

– Свет починить? – спросил я, в душе ухмыляясь.

– Ну да. Шурик говорил, что собирается сходить на подстанцию и узнать в чем там дело. Ты там был?

– Да мы только что оттуда! – ответил Шурик. – Только не говорите мне, что света нет. Мы там почти час трахались, пока подачу тока не восстановили.

 

– Эм… А я не знаю, – Сыроежкин растерянно посмотрел на нас. – Мы утром на завтрак ходили и с тех пор все время по лагерю бегали, вас искали.

– Ну так сходи и проверь, – фыркнул я. – Вон домик стоит, забеги да щелкни выключателем. Сразу будет видно, есть ток или нет.

– Понял! Сейчас, подождите!

Электроник побежал к стоявшему рядом с аллеей домику. Ствол за его спиной болтался на неподтянутых ремнях и стукался о хребет. Мы все проводили его задумчивыми взглядами.

– Иван, ты что, ему единственный ППД отдал? – вслух произнес я.

– Он его сам забрал, – пожал плечами Ванька-Смерть. – Сказал, что типа умеет пользоваться. Честно, я уже не уверен, что это было хорошей идеей.

– Он умеет, – возразил Шурик.

– Откуда? – покосился на него Ерохин.

– Какая разница? – новоиспеченный электрик лагеря махнул рукой. – Меня больше беспокоит, есть ли свет в доме. Очень не хочу топать обратно и ковыряться в щите снова.

– Ага… – пробормотал я.

 

– Есть!!! – изнутри раздался вопль. На порог домика выскочил Сыроежкин; на его лице была написана радость и счастье за блистающее будущее всего человечества. По крайней мере, той его части, к которой относились мы.

– Ну что, есть напряжение? – спросил Шурик.

– Есть! – задыхаясь, подбежал к нам Эл. – Теперь можно устраивать дискотеку!

– Чего? – мы с Шуриком недоуменно переглянулись.

– Какую еще дискотеку?

– Иван, расскажи им, – Сергей уперся руками в колени. – Я отдышусь пока.

– Сам расскажешь. – равнодушно ответил Ерохин. – Твоя идея, все-таки.

 

– Хорошо. – Электроник перевел дух. – В общем, понимаешь… Я думаю, народу нужно слегка отвлечься. Ну, от всей этой войны, и вообще стресс сбросить. Мы с Шуриком тут нашли аудиоаппаратуру, и я считаю, что на ее основе можно собрать рабочий музыкальный центр.

– Подожди, – Шурик нахмурился. – Это в том ящике, который в бомбоубежище в мастерской? Ты прикалываешься, что ли?

– Ну а чего такого?

– Там виниловый проигрыватель с парой пластинок, старый звуковой пульт и такие же старые динамики. Из этого хлама нормальный музыкальный центр не соберешь. И что ты на нем играть будешь, «Священную войну» да «Синий платочек»?

– А по этому поводу я бы хотел спросить у Семена. Сем, у тебя плеер с собой?

– Зачем он тебе? – я напрягся.

– У тебя там должно быть много песен. Я его могу сопрячь с аудиосистемой, и сделать работающую установку.

– Так, секунду. А с чего ты взял, что я его тебе отдам?

– Ну… – Сыроежкин опешил, явно не ожидая что я вот так с ходу откажу ему. – Но ведь дискотека же!

– И что? Думаешь, я ради твоей блажи свой плеер вот так просто возьму и дам на растерзание?

 

– Да ничего с ним не будет, с твоим плеером! Я просто соединю его со звуковым пультом и подключу колонки с внешним питанием. Твой плеер будет как бы музыкальной базой, и я…

– И ты его сожжешь, – завершил я за него фразу – Нет уж, обойдись без меня.

– Семен, пожалуйста! – Электроник развел руками. – Я буду осторожен, да и Шурка мне поможет. Я его просто одолжу у тебя на один вечер, а потом верну в целости и сохранности. Договорились?

– Нет. Отвали!

 

Сыроежкин хотел сказать еще что-то, но посмотрев мне в лицо, как-то резко замолчал.

– Ладно, тогда я пойду, – после неловкой паузы сказал он и пошел от нас, опустив глаза в землю. – Всем пока.

Я посмотрел в сутулую спину удаляющегося Электроника. Тот шел по аллее, загребая ногами листья, как-то осунувшись и сразу став меньше ростом. Висевший за спиной ППД, казалось, еще больше пригибал его долговязую фигуру к земле.

– Может, все-таки дашь ему плеер? – Шурик тоже глядел вслед Сыроежкину. – А то взял и обидел человека. Не для себя все-таки хотел взять, для дела. Он еще со вчерашнего этой дискотекой мне все уши прожужжал.

– Вот как? – хмыкнул я. – А чего ты мне не сказал?

– Решил что это будет тебе неинтересно, – ответил Шурик. – Да и откуда мне было знать, что он к тебе насчет нее подойдет?

– Понятно… – я задумался, в то время как Эл уходил все дальше. – Он точно не поломает его?

– Не думаю. Все-таки мы вместе будем аудиосистему делать. – Шурик пожал плечами и поддернул ремень винтовки за спиной. – К тому же, Семен, ты упускаешь один момент.

– Какой же?

– Мы в виртуалке. Вряд ли тут можно поломать предмет из реального мира.

 

Я хлопнул себя по лбу. Точно! Как я мог это забыть?

 

– Хорошо, – моя рука вынула из кармана короткий брусок «волкмена» и протянула его Шурику. – Отдай ему. И скажи еще: если с вещью что случится, с дерьмом сожру.

– Нихрена у тебя вкусы, Семен, – заржал за спиной Ерохин.

– Ага, посмейся. еще бы, не твой плеер отдают.

– Да расслабься ты! – Иван играючи ткнул меня кулаком под ребра. – Я сам прослежу за этими самоделкиными, чтобы не поломали чего.

– Вы сейчас куда? – спросил я.

– В мастерскую, наверное. Мутить ламповый звук из проигрывателя. А ты?

– Я в домик. Спать хочу жутко, подремлю до обеда.

– А-а. Ну давай. – Ерохин хлопнул меня по плечу. – Спокойной ночи, типа.

– И тебе не кашлять. Пока, Шурик.

– Пока, Семен.

 

Попрощавшись, я пошел по аллее. Пользовались ей явно нечасто – дорогу, представлявшую собой обычную тропинку, выложенную в три ряда каменными плитами, с обоих сторон близко обступал густой кустарник, а между плит часто пробивалась трава и молодые деревца, которые приходилось обходить. С одной стороны эта «аллея» превращалась в тропинку, доходившую до подстанции и забора пионерлагеря, а другим концом она утыкалась в пустырь за медпунктом, так что по пути к жилой части мне не удалось бы миновать его. Это немного раздражало – тащиться по солнцепеку до площади, а потом плутать по дорожкам между домиков без возможности идти напрямик было не очень приятно. Но альтернативой, увы, являлась только возможность пробиваться по целине в траве выше пояса, так что я плелся, то и дело одергивая брезентовый ремень на потном плече и бормоча под нос ругательства.

 

Наконец из-за кустов показался медпункт. Я замедлил шаг, собираясь перехватить где-нибудь возле полевой кухни стаканчик компота. Но вместо этого наткнулся на Виолу.

– Привет… пионер, – медсестра стояла на крыльце и потягивалась, словно сытая кошка, сожравшая где-то птенца.

Однако у нее фигура.

И голос… Тем не менее, у меня есть имя. Почему разработчики не догадались присобачить этой кукле в облике супермодели распознаватель облика игроков? Было бы приятней, если бы она обратилась по имени. Хотя, и в реальности такое сплошь и рядом – всякие «мужчина», «уважаемый», а чаще – «Эй, сышишь»…

– Где ты был? – тем временем спросила Виола.

«Бегал!»

– Здравствуйте, Виола Церновна. – тем не менее вежливо ответил я. – Да вот, делами занимался.

– Понятно… – медсестра изучающе глядела на меня, явно что-то решая в уме. Хотя, что может решать программа-персонаж? Это ведь скрипт, рассчитанный на ограниченное число задач и главное предназначение которого – выдача сюжетных и не очень квестов…

Ведь так?

 

– А у меня для тебя есть ответственное поручение, – наконец изрекла медсестра, закончив разглядывать меня.

Ага. Очередной квест, значит. Пардон, но это без меня. Я не собираюсь менять обеденный сон на очередное беганье по лагерю на солнцепеке.

– Простите, но я не могу, – проронил я, обходя крыльцо с медсестрой. – У меня уже есть весьма «ответственное»…

Я глядел на Виолу, и не смотрел по сторонам, в результате чего едва не врезался в что-то живое и теплое.

– …Дело.

Передо мной стояла Лена, вовремя отступившая на шаг. Кажется, мы одинаково залились краской от смущения.

– А вот Лена, думаю, мне поможет, – медсестра ехидно улыбалась. – Ведь так?

– Да, Виола Церновна. – тихо ответила Лена, покраснев еще больше и потупившись.

– Отлично. – Виола кивнула с торжествующим видом. – Иди, пионер. Твоя помощь больше не нужна.

Странно. Буквально секунду назад я хотел отказаться и уйти. А теперь не могу. Что-то притягивает меня к этой грустной девушке с фиолетовыми волосами и нелепыми хвостиками на голове. Причем так, что уже готов сделать что угодно, чтобы быть с ней, а если сейчас уйду – то резко упаду в собственных глазах. Сволочь вы, Виола Церновна, жестокая манипулятивная сволочь.

– А чего сделать-то нужно? – обернулся я.

– Да ничего особенного. Составить опись лекарств, которые сегодня привезли. Но вы, Семен, можете идти, я вас не задерживаю.

 

Говорит, и все так же улыбается, явно зная наперед что будет.

– Мы сделаем, – я покосился на Лену, стоявшую рядом со мной.

– Ну что ж… – Виола потянулась еще раз, в результате чего халатик рельефно обрисовал все, что должно было под ним быть. – Если так, то после ужина приходите сюда. Я на столе оставлю инструкцию, что делать.

– Угу, понятно, – проворчал я.

– Не забудьте прийти! – медсестра пристально посмотрела на нас. – Удачи… пионеры!

С этими словами Виола скрылась в медпункте.

Я вздохнул и посмотрел на Лену, которая все так же стояла рядом.

– Ты не ушиблась? Я не сильно… тебя?

– Нет, что ты. Все хорошо, – ответила девушка, глядя в землю.

– Тогда пойдем?

Лена молча кивнула. Я посмотрел по сторонам, надеясь увидеть где-нибудь поблизости чайник с компотом, но увы, такового не было. Лишь несколько раненых красноармейцев спали в тени под деревьями. Обидно…

 

– Что будешь делать? – спросила Лена, когда мы пришли на площадь.

– Не знаю, – я пожал плечами. – Наверное, пойду отдохну у себя. Утром мы с Шуриком работали, устал сильно.

– Ммм… – девушка кивнула и посмотрела на меня с долей сочувствия. – А что делали?

 

Мне показалось, или я услышал участие в ее голосе?..

– Да так, свет чинили… – я вкратце рассказал эпопею своих монтерских похождений. К концу повествования на лице Лены появилась легкая улыбка.

– В общем, вот так, – я выдохнул и потер вспотевший лоб: на площади солнце жарило не более милосердно, чем везде. – А ты куда дальше?

– В библиотеку пойду, – Лена посмотрела мимо меня в дальний конец площади. – Там я пару книжек нашла, хочу почитать.

– Хорошо, – кивнул я. – Тогда давай, до скорого.

Лена посмотрела на меня, и снова покраснела.

– До… скорого, Семен, – сказала она.

Молча улыбнувшись ей на прощание, я пошел в сторону своего с Ерохиным дома. Отойдя на пару шагов, я остановился и крикнул вслед уходящей девушке:

– Лена! Подожди!

Она обернулась и посмотрела на меня с недоумением. Я взмахнул руками с видом «ололо, я растяпа»:

– Чуть не забыл… Эл говорил, что собирается вечером какую-то дискотеку с музыкой устроить. Хочешь прийти?

– Не знаю… – Лена склонила голову плечу. На ее лице читалось выражение «зачем мне это?»

– Ну, в общем подумай.

– Хорошо, – девушка сделала паузу. – Я пойду тогда?

– Да, конечно! – я улыбнулся. – Пока, Лена.

Она ответила мне смущенной улыбкой, и не оборачиваясь пошла куда-то в сторону библиотеки. Я на некоторое время задержался, смотря ей вслед.

 

Непонятно по какой причине, но перед глазами вновь всплыло тело докторши, затянутое в облегающий халат. Кажется, на ней больше не было никакого белья. Или было? Тьфу, черт. Кажется, у меня едет крыша на почве спермотоксикоза. Надо успокоиться. Меньше всего мне нужно чтобы в самый нужный момент у меня вдруг закатились шарики за ролики.

Но ведь какова, а? Встала на крыльце, как будто ждала меня, и прогибалась, словно не медсестра в детском лагере, а какая-нибудь стриптизерша… Юмора разработчикам явно было не занимать. И модель они классную создали – будь она не шкурой а реальной живой девушкой, можно было бы и запасть, даже того не желая. До сих пор эта фигура из головы не идет. Если бы этот халат был одет на голое тело…

 

Перед взором вдруг мелькнули ярко-зеленые волосы и ледяные голубые глаза за тонкой оправой очков. В животе ощутился беспокойный тяжелый клубок, а по спине прошла нервная дрожь.

Что за…

Я замер посреди площади среди бетонных плит и палящего виртуального солнца, пытаясь понять, что меня напугало. Вроде не было никаких внятных причин для беспокойства – лишь смутные образы, скользящие на границе сознания, расплывающиеся, стоило только приглядеться к ним. От этого всматривания ничего не прояснялось, только гнетущая тревога и чувство дежа вю, становившиеся все острее.

Что происходит? Почему у меня такая реакция? И на что именно я так отреагировал? Это не мог быть внешний фактор, нет. Что-то в моих мыслях, а точнее – в воспоминаниях заставило подсознание встрепенуться и послать сигнал тревоги. Но что?

 

Я зажмурил глаза, и постарался сосредоточиться. Затем я стал разматывать свои мысли словно рулон или клубок ниток в обратной последовательности, пытаясь выловить ту, которая привела к трясущимся поджилкам. Кажется, я перед этим смотрел на Лену. Может, это связано с ней? Вряд ли, но исключать не стоит. Виола? Нет, она ведь всего лишь программа. Проклятье, я не могу вспомнить, о чем я думал в тот момент!

 

К черту. Надо поспать. Будь прокляты все эти загадки. Может быть, это прояснится потом, а сейчас надо просто отдохнуть. И пусть остальной мир подождет, даже если будет война, катаклизмы или даже конец света.

 

* * *

 

…Полусон-полуявь. Смутные образы, скользящие по краю сознания мысли. Тихий водоворот, в который превратился мой разум, разморенный в тишине и духоте послеобеденного сна под раскаленной крышей. Это не был полноценный сон – я дремал, лежа на спине и незряче таращась в потолок, пока в голове бродили неоформленные идеи, возникшие из событий пока еще неоконченного дня.

 

Иногда так сложно сделать выбор. Даже когда он, на первый взгляд так прост и тривиален как решение уравнения с двумя переменными – «или-или». Что выбрать – идти за голосом, который пытается переманить на свою сторону, за тех, кого ты всегда презирал и не понимал? Или жить и дальше по заученной схеме, навязанной опытом лет предыдущей жизни? И даже когда выбор будет сделан, всегда останется еще один вопрос, на который не будет однозначного ответа: а был ли он верным?

Вдруг голос был прав, а я ошибался? Вдруг все, что я наметил до этого в своей жизни, было самообманом, насильно заложенным стандартом мышления?

 

Поросенок уже собрался воровать трактор и сваливать из этой страны. Хотя, возможно, ему стоит вместо этого сесть в танк и навалять люлей всем кто покушается на его страну, как и положено настоящему кабану?

Фигурально выражаясь, конечно…

 

Вроде бы прилег я ненадолго. Даже, как мне тогда показалось, глаза не закрыл. То, что что-то пошло не так, я понял, когда как-то чересчур быстро стемнело. В себя меня привело пиликанье будильника на сотовом, возвещавшего о наступлении вечера.

Это сколько же меня угораздило проспать, целых полдня?

Я зевнул и усилием воли заставил себя подняться, сев на кровати. В голове была каша, тело было разбитым, во рту было кисло как после лимона. Стандартный набор засони. Идти никуда категорически не хотелось. Мда… в нормальном пионерлагере меня бы подняли наверное раз десять, начиная от соседей по комнате и заканчивая разъяренной вожатой, чей подопечный спит без задних ног.

 

За окном раздавались странные звуки. Я повернулся в ту сторону, откуда они раздавались и прислушался. Звуки были довольно мелодичные, и складывались в полузабытый мотивчик. Что-то очень знакомое…

А, точно. «Взвейтесь кострами» в современной аранжировке. Саундтрек из старой игры про пионерский лагерь. Прикольно, не знал, что он есть у кого-то еще на плеере. Пойти послушать?

И тут меня точно подбросило. Елки, да это же крутят с моего плеера! Сыроежкин с Шуркой таки подключили мой девайс и теперь играют с него музыку на весь лагерь.

 

Я замер, и с медленным усталым вздохом повалился обратно на кровать. Настроение идти и слушать музыку резко пропало. Среди завалов mp3-файлов на флешке были такие, которые я предпочитал слушать наедине. Не хотелось бы присутствовать при том, как Электроник их наконец найдет и будет отпускать шуточки по этому поводу, а еще хуже – запустит по незнанию. Может, вообще не идти на дискотеку? Сам я танцевать не умел и не любил, а смотреть на то как на танцплощадке позорятся другие мне всегда почему-то было тошно.

 

Впрочем, у меня есть на сегодня еще одно дело…

Я встал с кровати, не спеша оделся и вышел, оставив автомат лежать в домике. Вряд ли сегодня мне понадобится оружие, да и таскать четыре с лишним кило железа за спиной не особенно приятно. Итак, сначала к умывальнику – смыть сон. А потом в медпункт, к Лене. Считать несуществующие коробки с лекарствами.

 

Вода в кранах была такой же холодной как и утром. Впрочем, никого рядом не было, и я освежил голову не опасаясь что кто-то будет смотреть на мои гримасы. Вытерев мокрыми руками лицо, я пошел по дорожке в сторону медпункта. Площадь находилась в той же стороне, и возможно, Лена сейчас тоже была там вместе с остальными моими товарищами.

Подходя к площади, я издали увидел толпящийся народ. Сыроежкин к вопросу организации мероприятия подошел ответственно – откуда-то на деревьях по краям площади появились гирлянды цветных флагов, у постамента с Лениным был сооружен импровизированный звуковой пульт и архаично выглядящие колонки, которые впрочем издавали вполне приличный и чистый звук. Каменный вождь смотрел на происходящее с легкой грустью в незрячих глазах, и одновременно как будто бы с легким недоумением. Почему эти пионеры и солдаты внизу не идут за ним к светлому будущему, а готовят танцплощадку, в то время как фашистские полчища готовят свой решающий удар?

 

– Семен! – окликнул меня кто-то. Я посмотрел в мелькающую в полумраке пеструю массу рубашек и гимнастерок, и заметил, как кто-то проталкивается сквозь нее в мою сторону. Вскоре из толпы ко мне выбрался Шурик.

– Мы проверяем аппаратуру, – без предисловия начал он. – Пока что все нормально. Как я и ожидал, мы ничего не смогли сломать.

– Это радует, – проворчал я.

– Ага. – Шурик не заметил, насколько иронично прозвучали его собственные слова. – Мы начнем где-то через десять минут. Подойдешь?

– Наверное, – солгал я.

– Хорошо. Если что, мы программу музыки составляем, может посоветуешь что-нибудь? А то у тебя там столько всего, что сразу не разберешься.

– Не знаю. В крайнем случае открой папку «клубняк» и включи рандомную селекцию, – я пожал плечами.

– Ладно. – Шурик почесал в затылке. – Что-нибудь придумаю. Веселись, Семен, приятного вечера!

 

С этими словами он убежал и смешался с толпой.

– Ага… – уныло пробормотал я.

Остается надеяться, что безумные техники не сделают ничего непоправимого с плеером. А уж само мероприятие я как-нибудь постараюсь избежать.

Вздохнув, я пошел с площади в сторону медпункта. Лучше уж сидеть в медпункте считать лекарства, чем тут позориться. Тем более я буду там не один.

Дорожка до медпункта была короткой. Я уже прошел ее наполовину, когда услышал что кто-то идет за мной следом. Сейчас все должны были находиться на импровизированной дискотеке, поэтому я сошел с дорожки в тень и остановился посмотреть, кто это там идет. Маловероятно, что кто-то бы стал сейчас идти получать пилюли от желудка.

 

В ответе ламп от площади показался невысокий женский силуэт. Узкие плечи, прическа с хвостиками… Лена. Хотя да, кому тут еще быть?

Я вышел из тени. Но видимо, слишком резко, потому что девушка испуганно ахнула и шагнула назад.

– Спокойно! – я поднял руки в знак своих добрых намерений. – Лена, это я, Семен.

– А… Ой. – Лена облегченно вздохнула и приложила руку ко лбу. – Ты меня напугал.

– Прости. Я не хотел, – я посмотрел себе за плечо. – Пошли в медпункт?

– Угу… – Лена не оглядываясь прошла мимо меня. Я пожал плечами и пошел вслед за ней.

 

Медпункт глядел на нас неосвещенными окнами. Внутри никого не было. Лена отперла ключом дверь, и мы зашли в дом. Внутри было чисто и опрятно – весь тот бардак, который остался после приема почти тридцати раненых солдат уже кто-то прибрал. Но никуда не делся неприятный сладковатый запах хлороформа и успевших свернуться и высохнуть человеческих органических жидкостей, отчетливо различимых за обычным запахов различных лекарств.

Неожиданно мне вспомнился обгоревший лейтенант, который лежал здесь вчера. Что с ним стало? Погиб ли он от ран или выздоровел? Маловероятно, учитывая что у него был девяностопроцентный ожог. Его похоронили? Или он просто исчез, как обычный неигровой персонаж, который по сюжету должен был незаметно умереть?

 

Мда. Не самое романтичное место для свидания, учитывая что нам обоим пришлось тут пережить несколько не самых приятных часов, ухаживая за ранеными и умирающими людьми. Но что-то в этом есть…

Лена молча глядела на комнату, поглощенная схожими мыслями. Наконец она пошевелилась и шагнула к сваленной в кучу массе подписанных коробок у двери.

 

– Вот эти и нужно посчитать. Сем, поможешь?

– Ну, я как бы за этим и пришел, – я отлепился от дверного косяка и подошел к коробкам. – А медсестра не придет?

Лена обернулась и посмотрела на меня долгим взглядом. Я встал, чувствуя себя идиотом, сморозившим глупость. Хотя, неизвестно к чему она относилась – к той части что касалась медсестры, или про то, что я сюда пришел считать лекарства? Но ведь, я пришел именно для этого, разве нет?

– Нет. – Лена отвернулась со странным выражением, словно ее огорчила моя реплика. – Она сейчас на дискотеке, танцует вместе со всеми.

Теперь уже удивился я. Неписи ходят веселиться на танцульки? Не знал.

 

Лена тем временем взяла с кучи коробок самую верхнюю и осмотрела ее.

– Коразол… Здесь где-то была папка с бланками. Я сейчас найду. Пока посмотри коробки, хорошо?

– Хорошо, – я кивнул. Девушка подошла к столу медсестры и принялась рыться в ящиках. Я же взял другую коробку. Пентобарбитал, в таблетках по двадцать штук на упаковку. Всего около десяти коробок.

Несмотря на мудреность названий, препарат был мне знаком. «Смертельная инъекция», или же «укол в голову». Я невольно ухмыльнулся. Оказывается, в лагерном лазарете есть барбитураты! Причем такие, что после десятка пилюль можно легко и безболезненно отлететь в края вечной охоты. Интересно, а что будет, если нажраться таблеток – ничего, обычный сон, или все-таки смерть?

– Вот, нашла, – раздалось за моей спиной, и я положил коробку.

Лена протянула мне незаполненный бланк с графами. Я бегло пробежался по нему. Наименование, артикул, количество… Вроде ничего сложного.

 

Мы поставили к коробкам табурет. Я сел за него на пол, и как за столом начал писать, заполняя бланк. Лена передавала мне одну коробку за другой, я вписывал данные, и очередное наименование отправлялось на свое место на стеллаж у противоположной стены. Многие названия лекарств были мне незнакомы, о некоторых я только слышал. Но в целом ничего примечательного – в любой аптеке полно похожих лекарств, кроме тех что сейчас уже вышли из употребления.

Разве что некоторые меня смутили. Кроме вышеупомянутого пентобарбитала, я записал еще и пентацин. И что еще более удивительно, ЭДТА. Конечно, я в фармакологии был полным дубом, но уроки НВП и гражданской обороны в школе посещал, и перечень противорадиационных препаратов был мне известен. Оба средства в него входили. Интересно к чему это, ведь атомную бомбу в Советском союзе изобретут только в 1949 году!

 

– Семен?

– Что? – я обернулся. Лена смотрела на меня и покусывала губу.

– Мм… Нет, ничего. Ты записал?

– Угу, – я взял листок и протянул его девушке. – Это была последняя коробка?

– Да.

– Хорошо, – я поднялся с пола и сел на табурет. – Что дальше будем делать?

– Не знаю… – произнесла Лена.

Мы замолчали. Под потолком чуть слышно гудели лампы дневного света, возле которых уже играла пара залетевших с улицы мотыльков. Я сидел на стуле и не знал, что делать теперь. Лена сидела, прислонившись к столу напротив.

 

– Может, поговорим? – сказал я, пытаясь разбавить молчание.

– О чем? – Лена смотрела куда-то в сторону.

– О чем-нибудь. Просто поболтаем, как обычные парень с девушкой. Мы ведь почти не общались до того как приехали… ну, до практики. Не против?

– Нет… – кажется, мне удалось смутить Лену. Девушка уставилась себе под ноги и закусила губы. От этого ее лицо сделалось округлым и неожиданно милым и забавным.

– Ну, например… – я задумался, подыскивая тему для начала разговора. – Как тебе в лагере?

– Не очень.

– Гм… Прости, – настала моя очередь смущаться. – Неудачный вопрос был.

– Нет, почему. Все хорошо, – она по-прежнему не смотрела на меня.

– Мда… – я сделал попытку завязать разговор по новой. – Если честно, тут в лагере довольно неуютно. Даже страшно порой. Как вчера.

– Страшно? – Лена наконец посмотрела на меня. – Вовсе нет.

– Ну, тут мне недавно… – я поперхнулся. – Стоп, серьезно. Тебе не страшно? Совсем? В смысле, все нервничают, боятся, а тебе нормально?

– Именно в этом и проблема. Ты сам сказал: все нервничают и боятся. Хотя на самом деле бояться здесь нечего.

– Эм… ничего себе. Я не знал, что ты тут ничего не боишься, – меня хватило только на один жиденький комплимент. – Погоди, а как насчет вчерашнего? Я же видел, как тебя трясло тогда, после работы в лазарете.

– Не, это другое, – Лена слегка улыбнулась. – Просто я кровь не люблю видеть. Ты не понимаешь, Семен. Здесь на самом деле бывает жутко, неприятно, мерзко, но бояться здесь не нужно. Тут нет ничего, что могло бы причинить вред… во всяком случае, телу. Мы ведь в искусственном мире.

 

– Да уж, – хмыкнул я.

– Хотя был случай, – неожиданно призналась девушка.

– Какой?

– Мм… – Лена прикусила нижнюю губу и сцепила пальцы рук. – В самый первый день… Ну, на аэродроме. Когда… самолет в тебя… эм…

– А. – я машинально почесал плечо. Давно исчезнувшая рана напомнила о себе легким зудом. Лена смотрела на меня, и по ее глазам было заметно, что ей неловко из-за ее признания. Я почувствовал теплую волну нежности к ней – она боялась за меня, когда в мое тело попала пуля «мессершмитта» при налете на аэродром. Захотелось сделать что-то приятное в ответ.

– Спасибо.

– За что? – Лена растерянно посмотрела на меня.

– Неважно. Просто спасибо, – я улыбнулся.

– Мм… не за что, – она вернула мне улыбку, смущенную и робкую. Я встал со стула, подошел к ней и взял ее руки в свои. Девушка подняла взгляд, посмотрела мне в глаза, и я заметил как они вдруг сверкнули счастьем. Щеки Лены порозовели.

 

Наверное, это был идеальный момент для поцелуя, но я его благополучно упустил, задав следующий вопрос:

– А ты уже была в этой симуляции?

– Да, была, – глаза Лены несколько притухли, она отвела взгляд. – Это было на Новый Год, тогда загрузили зимний вариант этого же пионерлагеря. Тогда еще на площади стояла наряженная елка вместо этой статуи. Я разве не рассказывала тебе?

– Нет, – я покопался в своей памяти. – Такое я бы точно запомнил.

– Точно? Но я ведь… – Лена осеклась. Я покосился на нее.

– Все в порядке?

– Да. Просто я… Почему-то я думала, что рассказывала тебе. Не обращай внимания. Давай еще поговорим, с тобой приятно общаться!

– Правда? Хм, – я невольно улыбнулся: про себя такое нечасто услышишь. – Даже не знаю… А давай прогуляемся! Может, еще и на танцы сходим. Как смотришь на это?

 

– Ой… лучше не надо, – Лена слегка съежилась. Я слегка приобнял ее за плечи.

– Не умеешь танцевать? Не беда, я тоже не умею! Но мы можем просто посмотреть.

– Я не могу… Там Виола?

– Ну и что? – удивился я.

– Я не хочу, чтобы она меня видела, – Лена чуть вздрогнула и сжалась еще сильнее под моей рукой.

– Но она ведь всего лишь программа! Что с того, если она тебя увидит?

– Она не программа! С чего ты взял?

– Что?

Я отстранился от девушки и посмотрел ей в глаза.

– Но ведь мне с самого начала казалось, что она обычная игровая непись. Разве не так?

– Нет! Ты же видел ее раньше в бункере, когда нас погружали в баки! Ой… Ой!..

Лена замерла, и уставилась на меня, приложив ладони лодочкой к открытому рту.

 

Я нахмурился, пытаясь вспомнить. Вроде не было такого. Или было? Виола, бункер, баки… Депривационные баки, укол в вену, Лена в обтягивающем костюме…

«Сладких снов, пионер. Теперь твоя очередь»…

– Семен, ты в порядке? – спросила Лена дрожащим голосом.

– Я? – до меня издалека донесся мой собственный голос. – Я в полном…

Вдруг меня словно ударило током. Нахлынуло острое ощущение опасности. Ноги стали вялыми как во сне, сердце беспомощно затрепыхалось, словно его кто-то стиснул когтистыми лапами, безжалостно царапая и разрывая его. В ушах гулко застучала кровь. Я судорожно всхлипнул, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха в пылающие легкие, и обеими руками изо всех сил оттолкнул от себя девушку, после чего бросился бежать – куда угодно, только подальше отсюда, прочь от ужаса в моей голове! Но ноги подвели меня, я запнулся одной ногой об другую, и упал вниз лицом, даже не успев подставить руки.

 

* * *

 

Перед глазами вращался небесный купол с множеством рассыпанных по нему звезд. Я лежал на открытом месте, похоже на скамейке возле медпункта. Под головой было что-то мягкое, надо мной нависало лицо Лены. Одной рукой она обнимала меня под мышками, а другой гладила меня по волосам. Снаружи было довольно свежо, но возможно, именно поэтому я почувствовал себя лучше.

– Сёма, как ты? – с тревогой в голосе спросила девушка, глядя на меня.

– Все плывет, – прохрипел я, пытаясь сфокусировать взгляд на ее лице. – Что это было?..

– Семушка, не вставай! – Лена наклонилась и оставила поцелуй у меня на лбу. – У тебя была паническая атака, ты упал и на минуту потерял сознание. Я вытащила тебя на свежий воздух.

– Паническая атака? – тупо спросил я.

– Угу, – девушка закивала, продолжая держать меня. – Я знаю, потому что у моей мамы бывало такое. Сейчас тебе станет легче. Как ты себя чувствуешь?

– Хреново, – я оперся рукой об скамейку, и с трудом поднялся. Мир тут же закружился, и мне чудом удалось не упасть. Этим чудом была Лена, вовремя подставившая плечо.

– Черт. Со мной никогда такого раньше не было.

– Это бывает, – сказала Лена, участливо смотря на меня. – Ты помнишь что-нибудь?

 

Я глубоко вздохнул. К сожалению, я все помнил. И про Виолу, и про бункер… и про то, как меня охватил ужас, и я, не контролируя себя, толкнул Лену.

– Прости, – я нетвердо встал на ногах, и дотронулся до ее руки.

– Ничего, – Лена достала из кармана юбки какой-то пузырек и достав оттуда таблетку, протянула мне.

– Что это? – спросил я.

– Успокоительное, – девушка взяла со скамейки граненый стакан с водой и дала мне. – Сейчас ты расслабишься, и сразу станет лучше.

– Без этого точно не обойтись? – я с сомнением посмотрел на таблетку. – И вообще, тут разве действуют лекарства?

– Действуют. – Лена поднесла пилюлю к моим губам. – Пей.

Ну ладно…

 

Я проглотил таблетку и запил ее. Лена взяла стакан у меня из рук, поставила на скамейку – и прижавшись ко мне, порывисто обняла.

– Ты чего? – опешил я.

– Прости… – девушка уткнулась в меня лицом и всхлипнула. – Я такая дура… Пожалуйста, прости меня, Семен!

– Но за что?

– Неважно… Прости меня, Семушка!

– Ну… Ладно, – я обнял ее. – Я прощаю тебя, Лена.

– Правда? – она подняла мокрое от слез лицо.

– Конечно, – я осторожно коснулся ладонями ее щек. – Я прощаю тебя, за что бы ты ни извинялась.

– Спасибо… – она вновь зарылась лицом мне в рубашку. Я стоял, в полной растерянности обнимая Лену, чувствуя, как сквозь ткань гимнастерки у меня по телу течет что-то мокрое и горячее. Кажется, этот мир окончательно сошел с ума.

 

– Но что это было? – спросил я. – Мы разговаривали. Сначала про лагерь, потом про Виолу. Ты сказала мне, что она живая, хотя я до этого считал ее программой лагеря. А потом меня как шандарахнуло…

– Ты все помнишь, – сказала Лена, все еще обнимая меня и пряча взгляд в моей рубашке.

– Ну да, помню, – я покачал головой. – Проблема в том, что я каким-то образом забыл, как оказался в симуляции. Я помнил только выступление декана… потом как мы куда-то спускались… и все.

– Странно это, – пробормотала девушка. – Почему ты не помнишь?

– Не знаю, – признался я. – Но мне это не нравится.

– Мне тоже, – тихо сказала Лена. – Я боюсь… за тебя.

– Ты же ничего не боишься, м? – я улыбнулся и погладил ее по волосам.

– Это другое, – Лена подняла на меня глаза. – Здесь все ненастоящее. Кроме чувств. Здесь боишься и ненавидишь по-настоящему, не понарошку. И любишь… тоже.

 

С этими словами девушка сжала руки, изо всех сил прижимаясь ко мне. Я взял уголок ее пионерского галстука и аккуратно протер ее глаза и щеки от слез. Потом медленно приблизил свои губы к ее лицу и поцеловал в лоб.

– Я знаю, – прошептал я.

Мир сверкал темнотой ночи и яркостью звезд. С площади из колонок яростно гремел «Prodigy». Мы целовались, освещаемые начавшей убывать луной. Ее поцелуи были солеными от слез, и одновременно сладкими. Постепенно я успокоился… в какой-то мере. Во всяком случае, мне удалось полностью оправиться от последствий панической атаки.

Правда, оставались еще тревожные мысли насчет Виолы, но я их решил убрать подальше. Над этим можно будет поразмыслить потом. Важнее сконцентрироваться на том, что происходит сейчас.

 

Я позволил себе на миг оторваться от этих нежных губ. Лена тяжело дышала, прижимаясь ко мне, густой румянец обволакивал ее лоб и щеки, и сползал по шее до самых ключиц. На лбу у нее выступила испарина.

– Тут так жарко… – прошептала она.

– Погуляем? – предложил я. – Заодно проветришься.

Лена торопливо кивнула несколько раз и взяла меня за руку. Мы пошли вместе по тропинке прочь от медпункта и от остального лагеря. Деревья смыкались над нами, кусты подступали близко-близко к тропинке, и ночные птицы кричали в вышине, и пели в густой траве насекомые. Но Лена совершенно не боялась – как и я. В те минуты, когда мы пробирались сквозь густые заросли или шли по тропинкам в самых глухих уголках лагеря, я готов был свернуть горы, столкнуться с любой опасностью, и не боялся ничего и никого. Поистине, любовь делает с людьми странные вещи – я готов был защитить нас двоих от кого угодно. Впрочем, это ощущение мне очень нравилось, несмотря на его странность и непривычность.

 

Любовь. Вот, значит, на что это похоже…

В какой-то момент, играя в догонялки и бегая друг за дружкой, мы оказались на пристани, оба красные и распаренные. По очереди с помощью друг друга мы умыли лица, свисая с мостков к плескавшейся внизу воде, а потом долго сидели прижавшись, глядя на мерцающее в воде отражение луны. Этот вечер был прекрасным. Вода была прохладной, и мы болтали в ней босыми ногами, взбивая брызги, смутно блестевшие в лунном свете. Все вокруг выглядело таким спокойным, что хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно, и мы могли так же вечно любоваться ей.

Возвращались с пристани мы взявшись за руки. Лицо Лены в сумраке ночи было светлым и словно неземным. Я любовался им, глядя на девушку, и видел ее глаза, обращенные на меня. Она улыбалась мне, и мои губы сами собой отвечали, спеша вернуть полученную улыбку в ответ. За мою жизнь в моей памяти накопилось немало воспоминаний, и я мог уверенно сказать – этот вечер был одним из прекраснейших в моей жизни.

 

На площади все еще играла музыка. Достав из кармана мобильник, я посмотрел время. Уже было за полночь. Крепкие же у меня в группе сокурсники, раз им хватает сил до сих пор веселиться!

– Пошли на танцы? – сказала Лена.

– Давай, – согласился я. – Хотя, стоп. А как же Виола?

– Да плевать на нее. – Лена прижалась ко мне и поцеловала в щеку.

– Да плевать, – улыбнувшись, я обнял девушку и погладил по волосам. – Слушай, если она живая и в Совенке… Для чего она здесь?

– Она… наблюдает. Собирает данные. Следит за порядком. В отличие от всех остальных, кто был тут кроме нас, она единственный живой человек.

– Вот как, значит… Как думаешь, она могла бы вывести нас отсюда? Из симуляции, имею в виду.

– Не знаю… – Лена с сомнением покачала головой. – Может и могла бы. Но она не станет этого делать. Ты ведь не будешь, Семен? Пожалуйста, не ходи к ней!

– Тише, тише, – я поцеловал ее в губы. – Не буду. Во всяком случае, не сейчас.

– И Сёма… Не подавай виду, что знаешь, кто она на самом деле.

– А это почему?

– Потому что я не знаю, как она может отреагировать. Лучше не давать ей повода. У нее в этой симуляции повышенные полномочия, я не знаю что она сделает, если поймет что ты хочешь с ее помощью выбраться отсюда.

– Поэтому ты не хочешь встречаться с ней? – я нежно обхватил лицо Лены руками и посмотрел ей в глаза.

– Да, – девушка чуть заметно улыбнулась. – Но этой ночью с тобой я не боюсь никого.

– Пошли на площадь, – я коснулся губами ее лба.

– Пошли! – Лена приподнялась на цыпочки и чмокнула в щеку.

 

Когда мы вышли на площадь, там играл последний куплет «На сопках Манчжурии». По бетонным плитам, вальсируя, кружили пары. Странно, вроде в памяти плеера не было этой песни, я не любил слушать ни патриотические марши, ни вальсы. Ну да это неважно. Куда любопытнее было происходившее на площади.

Наши девчонки, в связи с нехваткой кавалеров (из парней присутствовали только Сергей, Шурик и Ерохин) взяли в партнеры собравшихся на мероприятие солдат. То, что они не были полноценными живыми персонажами, похоже, их уже не смущало. Впрочем, бравые бойцы Красной Армии не ударили в грязь лицом, и увлеченно танцевали с девушками в пионерской форме. Впрочем, их примеру последовали далеко не все – я заметил среди прочих Славяну и Ивана, державшихся за руки. Русоволосая староста смотрела на своего кавалера и сдержанно улыбалась. Ерохин же по обыкновению лыбился в тридцать два зуба, рассказывая ей какую-то историю. По соседству кружились в вальсе Ульяна и Алиса, которым явно было неплохо и вдвоем.

 

За диджейским пультом стоял только Электроник. Я поискал глазами Шурика, но не нашел. Возможно, он был где-то среди толпы на площади. Вид у Сыроежкина был настолько неприкаянным, что я решил подойти к нему.

– Здаров, – поприветствовал я его. – Что-то ты хмурый какой-то. Случилось что?

– Да ничего. – Электроник отмахнулся. – Просто Шурку пригласили, а меня нет. Стою вот теперь, слежу за треками, бездельем маюсь…

– А-а. А Шурик с кем?

– С Мику, – отрезал Сыроежкин.

– Ясно, – покачал я головой. – Пошел бы лучше тоже кого-то пригласил, что тут следить?

– На всякий случай. Я рандомную выборку загрузил, а выбор тут обширный. Вдруг понадобится что-то быстро переключить. К слову, у тебя хороший музыкальный вкус, Семен!

– Шутишь, что ли? – я подошел к пульту. – Я же всякую хрень кидаю на плеер.

– Ну не знаю, я тут у тебя несколько штук годноты нашел. Уже к себе скачал, если что.

– Ты, надеюсь, левого софта мне на девайс не напустил? – я с подозрением уставился на него.

– Не, все в порядке, я слежу за этим. Да и местный файерволл вряд ли бы его пропустил. Тут, кстати, из-за этого скорость передачи очень низкая, я одну песню целых пять минут качал!

– Ну ладно, – махнул я рукой.

 

Вальс тем временем закончился. Наступила короткая пауза, когда все ждут начала нового трека. еще никто не знает, каким он будет, но в целом выбор можно предсказать с достаточной точностью, зная примерный репертуар диджея или хотя бы просто часто бывая на дискотеке. Но на этот раз рандом подбросил мне большой сюрприз.

Из динамиков понесся низкий тревожный ритм, после которого женский вокал вступил:

 

Ты спеши… Ты спеши ко мне!

Если я вдали, если плохо мне…

Если я в самом страшном сне,

Если тень беды в моем окне…

 

Мураками – «Не спеши». Песня малоизвестной рок-группы на слова советского поэта. Песня со множеством исполнений, которая может звучать и как любовное признание, и как боевой гимн. Нет в ее словах ничего сложного – мольба женщины к ее любимому человеку, разве что музыка слишком тревожная, слишком мрачная, и слова любви не слишком подходят к ней. Люди на площади замирают в нерешительности, не зная как под это танцевать. Кто-то пускается в пляс, но после нескольких па останавливается в смущении.

Сыроежкин тянется к пульту чтобы сменить трек, и я кладу ему руку на плечо.

– Оставь, – я надеюсь, что мой голос звучит как обычно.

Голос певицы нарастал вместе с музыкой. Сложенные в строфы слова перемежаются с переходами, проигрыши синтезатора сменяются гитарными переборами. Эту песню очень любил мой брат. У него в комнате часто можно было услышать эту песню. Почему-то он называл ее патриотической, хотя я не понимал, что в ней особенного. Разве что музыка. Песня эта о любви, но ее ритмы напоминают не о тихих ночах и нежных поцелуях, а о лязге траков и грохоте орудийной пальбы. Я стоял и вслушивался в мелодию, держа в руке тонкую кисть Лены, в то время как мою щеку сводил нервный тик.

 

Не спеши! Не спеши когда
Мы с тобой вдвоем и вдали беда.
Скажут «да» листья и вода,
Звезды и огни, и поезда!
Не спеши, когда глаза в глаза!
Не спеши, когда спешить нельзя!
Не спеши, когда весь мир в тиши,
Не спеши, нет! Не спеши!

 

Я сжал кулак свободной руки, надеясь что на моем лице не отражаются те эмоции, что сейчас бушуют внутри. Песня гремела, вокал певицы проникал глубоко в душу, и та эхом вторила ей. Для меня на время исчез окружающий мир. Я вспоминаю…

 

...Я убежал из дома, чтобы не слышать, как у себя на кровати воет мать. Чтобы не видеть, как молчит отец. В руках у меня плеер – не тот, который у меня есть теперь, а другой. В ушах дешевые наушники. Поет женский вокал, песня та самая, что звучит сейчас. Я иду быстро, не глядя на людей вокруг. Впрочем, никому нет дела до подростка, чьи зубы скрипят от боли в душе, а на щеках быстро сохнут на теплом майском ветру соленые капли.

 

Сегодня погиб мой брат. В канун Дня Победы. Его и еще шестерых бойцов расстреляли из засады какие-то неизвестные. Его товарищи умерли быстро, а он промучился достаточно долго, чтобы быть доставленным в полевой лазарет и там умереть. Еще один российский доброволец, погибший в чужой стране – их даже не считают. Нам же пришло его письмо, отправленное сослуживцем. Он составил его на случай, если его убьют. Что-то о долге, жертвах которые необходимо совершать, о будущем за которое стоит бороться, и прочий бред. Я не стал даже дослушивать – просто взял и ушел. Какой смысл в будущем, если тебя в нем нет? Зачем ты ушел от нас? Зачем?!

 

На улицах полно людей. У многих повязаны георгиевские ленточки. Оранжево-черный символ Русского мира, за который погиб мой брат. Символ освобождения. Символ сепаратизма.

Я стискиваю скулы от тоски. Нелепо. Бессмысленно. Какое мне дело до того, за какую высокую идею погиб мой брат? Его больше нет. И что более важно, его больше никогда не будет! Кому он этим помог? Кого спас? Мою мать, которая его уже не дождется? Отца, который в нем души не чаял? Меня?

Я закрываю глаза…

 

И открываю их.

Трек кончился. Люди на площади молча стояли. Все это время они слушали, и никто не возмутился, не сказал «Эй, что за унылую хрень ты включил, давай что-нибудь повеселее!» Они все продолжали стоять, словно на минуте молчания. И новый трек не спешил начинаться. Молчание затягивалось.

– Хорошая песня… – прошептала Лена, прижимаясь ко мне. – Это одна из моих любимых.

 

Я задрожал. Но не от холода, хотя было свежо.

– Семен? – Лена подняла голову.

– Что-то случилось? – Сыроежкин смотрел на меня и хмурился.

– Нет, ничего, – я обнял Лену и провел рукой по ее волосам. – Все в порядке.

– У тебя лицо такое… – Эл выразительно провел в воздухе пальцем. – С тобой точно все нормально?

– Все, – кивнул я. – Давай лучше новый трек ставь, а то народ затих.

– Оу! И вправду. – Электроник склонился над пультом. – Ага, проигрыватель завис. Интересно, до этого он работал нормально… Прошу прощения, сейчас все будет!

 

Заиграла новая композиция, но мне было уже неважно, под что там танцует народ. Я смотрел на лицо Лены, рассеяно гладя ее щеки пальцами. В моих ушах все еще гремели аккорды предыдущей песни, перемежавшиеся с грохотом снарядом и визгом пуль. События вчерашнего дня – обстрел, бой, крики раненых в лазарете – накладывались на музыку и связанные с ней воспоминания, оставляя на душе странное впечатление, тягостное, и в то же время торжественное. Видимо, девушка читала это в моих глазах, потому что в ее взгляде отразилась тревога. Не говоря ни слова, она потянула меня за руку, направляясь к выходу с площади. Я последовал за ней точно сомнамбула, едва осознавая что делаю – до такой степени меня придавило событиями этого вечера и песней в особенности.

– Семен?

Мы стояли на аллее в тени деревьев, где-то на полпути к домикам. Лена держала мою руку в своих и взволнованно глядела на меня.

– Может, расскажешь мне, что произошло? Там, на площади… Мне показалось, что у тебя сейчас еще один приступ начнется. Это из-за песни?

– Да.

– Сем… ты можешь мне довериться, – девушка шагнула ближе и легко провела рукой у меня по щеке. – Расскажи пожалуйста. Вдруг я могу помочь?

– Я знаю, – мне было тяжело и одновременно неловко. – Я расскажу. Потом. Ладно?

– Ладно. – Лена чмокнула меня в губы. – Если вдруг захочешь выговориться… Я готова. идет?

– идет, – я кивнул.

– Тогда спокойной ночи, – девушка улыбнулась мне, на секунду прижалась щекой к моей груди – и убежала в темноту. Я остался один.

 

Мои руки еще помнили ее тепло. Я взял себя за плечи и помотал головой. В голове творился сумбур, мысли скакали в голове словно выводок зайчат, и далеко не все из них можно было выразить словами. Большая часть их вертелась вокруг Лены, меня, брата – и песни, как объединяющего фактора.

А я бы смог поехать, как он?

Я вздохнул. еще вчера-позавчера мой ответ был бы однозначным. Но теперь уже я не был так уверен. То, что я видел за последние несколько дней, оказало на меня слишком большое влияние, чтобы я остался при своем прежнем мнении.

Впрочем, такое ли чуждое мне это чувство? Ведь в его основе лежит простое желание защитить то, что тебе дорого. Так стоит ли стыдиться его?..

 

Ты спеши, ты спеши ко мне,

Если я вдали, если плохо мне.

Если я в самом страшном сне,

Если тень беды в моем окне…

 

Я шел в одиночестве по аллее, и моя обувь шаркала в ночной тишине по гравию дорожки. Несмотря на то, что всего каких-то три часа назад я спал, мой организм уже неслышно вопил от усталости. Я чувствовал себя физически и морально опустошенным. Пожалуй, стоит лечь отдохнуть, ведь неизвестно, что будет завтра.

Без приключений добравшись до домика, я разделся и лег. Заснуть сразу не получилось – как только я откинулся в кровати, тут же налетели мысли, словно уставшие птицы на одинокое дерево. Нужно было о многом поразмыслить.

И возможно, переосмыслить свое отношение к некоторым вещам.

 

Размышляя над событиями сегодняшнего дня, я мимоходом заметил, что Ерохин в домик так и не явился. Учитывая что он на дискотеке танцевал с тян своей мечты, то намечались весьма любопытные предположения. Впрочем, это его дело. Каждый имеет право на свои личные пять минут счастья. Или даже целых полчаса.

Постепенно размышления стали все более иррациональными, превращаясь в сновидения. Несколько раз я замечал что сплю, и от этого просыпался. Но вскоре я «провалился» слишком глубоко, мысли окончательно потеряли логичность, и незаметно подобравшийся сон взял надо мной верх.

Глава 5 – День Четвертый

 

Ночь прошла незаметно. Видимо, вчера я слишком устал, чтобы видеть сны. Казалось, секунду назад я думал о Лене, представляя себе ее образ, и вот уже наступило новое утро. Промежуток между этими двумя событиями был наполнен ночными тенями и смутными видениями. Наверное, там было еще что-то очень приятное, потому что при пробуждении я осознал, что улыбаюсь. В теле не было ни грамма усталости – напротив, сон дал возможность хорошо отдохнуть и переварить кашу в голове из вчерашних впечатлений, помноженных на переживания. Все они сейчас казались смешными, проблемы – разрешимыми, а жизнь – простой и заманчивой, полной ярких красок. Кажется, мое сознание за ночь вымыло из разума весь негатив, оставив только хорошее.

 

Утренний ветер колыхал занавески разбитого окна. Ерохина в домике не было. Похоже, он так и не пришел. Прилег где-нибудь в лесу на свежей травке со Славей? Хотя, чему тут удивляться – молодые организмы, взаимная приязнь, куча свободного времени… А то что староста и самая красивая девушка потока сблизилась с драчуном и нациком, так это тоже объяснимо: красавиц почему-то привлекают чудовища. В самом примитивном и сексуальном смысле.

Любопытно, а перепих тут бывает с последствиями? По сути, наши тела сейчас лежат в депривационных камерах, а значит, никакие физиологические жидкости не могут передаваться. Так что…

Я представил, как лежу в обнимку с Леной, и мне внезапно стало жарко. Подсознание, прекрати! О чем я вообще думаю?!

 

Спрыгнув с кровати, я прошелся по комнате, с силой размахивая руками и растирая лицо. После сна в глазах был песок. Надо бы умыться. Интересно, как реализуется в виртуалке эффект попадания воды на лицо? Какие-то специальные форсунки в шлеме, наподобие автомобильных стеклоомывателей? Вероятнее всего. Во всяком случае, мне трудно было представить, что еще могло сымитировать контакт с водой настолько достоверно. Причем до такой степени, что если не знать, то отличия не заметишь. Наверное, и напор, и степень разбрызгивания тоже как-то регулируются от сырого тумана и легкого дождика до погружения в воду. Кстати, надо бы проверить, что будет, если поплавать в местной речке. Пляж тут по идее тоже где-то должен быть…

Я вышел из домика и направился к умывальникам. Небо было облачным, но местами сквозь них проглядывало солнце. Возможно, будет дождь. Хотя, мне-то какая разница?..

 

Наспех умывшись и слегка плеснув за воротник ледяной воды, я уже было пошел в сторону пляжа, когда со стороны административного корпуса раздалось бибиканье автомобиля. Кто-то приехал. Заинтересовавшись, я бегом направился к площади.

 

Возле здания на выжженных солнцем плитах стоял военный грузовик, очередная модель военных лет, словно с кадра кинохроники. На дощатый невысокий борт был грубо и явно второпях нанесен красный крест в белом круге. Сейчас из него выгружались солдаты.

– Эй, парень! – один из них заметил меня и призывно замахал рукой. – Подойди-ка на минуту!

Я подошел к машине. Солдат было примерно человек двадцать, большинство не старше меня.

– Слушай, а где здесь лазарет с ранеными? – спросил подозвавший меня солдат. – Мы их заменить приехали.

– Вон там, за деревьями, – я указал на едва виднеющийся за густыми кронами флаг с красным крестом.

– Ага… так, мужики, бегом! Взяли носилки и быстро за мной!

 

Бойцы, над которыми солдат явно был старшим, подобрались, разобрали из кузова носилки и по двое пошли в указанном направлении. Возле машины остались только я и водитель грузовика, сидевший на приступке у кабины. Я его узнал – это был тот самый, что подвозил нас от летного поля.

– С аэродрома? – спросил я. Водитель молча кивнул, смоля самокрутку.

– И как там?

– Не очень, – вздохнул тот. – Фашисты давят.

– Сильно?

– Как сказать… Сегодня и вчера относительно тихо было. А третьего дня так клал, что спасу не было. И из пушек, и из минометов. Деревню с аэродромом аж восемь раз взять пытались, а сколько обстрелов было – и не считали вовсе.

– Потери большие? – спросил я.

«Петрович» угрюмо кивнул и пыхнул самокруткой в зубах.

– Мало что потери, так еще и подкрепления нет. В окружении мы с вами. Пару раз «санитарка» прилетала, забрала раненых и все. Сегодня должна еще раз прилететь, поэтому мы к вам приехали. А у вас что тут?

– Ну… – я замялся. События этих дней не получалось уложить в несколько слов, иначе бы это был долгий рассказ. – Ничего, живем, воюем.

– Добре, хлопцы. – «Петрович» достал из кармана тряпку, протер ею руки и протянул мне черную, с запахом бензина ладонь. – Слышал я мельком, что тут у вас творилось. Все вы молодцы. Жаль только, что наших пацанов столько выбил немец.

 

– Ладно, а дальше что? – спросил я.

– Сейчас ваших раненых заберут, а командир ихний с вами беседу проведет, – водитель грузовика затянулся в последний раз и затушил бычок о каблук ботинка. – Вот он идет. Если что, спрашивай у него.

Я обернулся. К машине шли бойцы с ранеными на носилках. Переднюю пару с лежащим пожилым старшиной возглавлял тот самый солдат, что окликнул меня. Внешне он ничем не выделялся от своих подчиненных – те же обмотки, гимнастерка, пилотка на голове. Только количество треугольников на петлицах да волевое молодое лицо выдавали в нем человека, способного отдавать приказы и следить за их выполнением.

– Заносите в машину. Аккуратнее, не трясите!

Я и водитель молча наблюдали, как раненых укладывают в грузовик. Приехавший с пополнением сержант некоторое время смотрел на то, как его бойцы работают, а затем подошел ко мне.

 

– Кто старший в пионерлагере? – спросил он глядя на меня в упор.

– Ну… медсестра, наверное. Виола, – зачем-то уточнил я.

– Где все остальные? – задал сержант следующий вопрос.

– Не знаю. Спят.

Лицо солдата стало хмурым.

– Понятно. Тогда слушай. Теперь я – комендант пионерлагеря. Сейчас ты обежишь все домики, и скажешь, чтобы все кто тут есть собрались тут. Понятно?

– Понятно, – уныло кивнул я.

– А по форме? – сержант прищурился.

– Так точно, – я вытянулся и «отдал честь».

– К пустой голове руку не прикладывают, – фыркнул солдат. – Свободен.

Я с внутренней досадой осознал, что на голове у меня нет пилотки. Блин. Вот же угораздило нарваться на уставного. Хотя, с другой стороны, если уж я одет в форму, надо бы и вести себя по форме. Черт, надо же было так опозориться!

 

Уходя с площади, я оглянулся. Солдаты выгружали из машины какие-то ящики, видимо с патронами, а их старший протирал ветошью трубу громкоговорителя в руках.

Я свернул на аллею к домикам. И нос к носу столкнулся со Славяной.

– Ох… Доброе утро, Семен! – девушка выглядела цветущей. Румяные щеки, ни следа сна в голубых глазах, упругое налитое тело под зеленой гимнастеркой… Ночной отдых явно пошел ей на пользу.

– Привет. А где Ерохин?

– Не знаю, – удивилась Славя. – А зачем он тебе?

Упс. Неужели я ошибся, и всю ночь она спала одна? Хм…

– Да так, – пожал я плечами. – Славя, можешь наших предупредить, что им нужно собраться на площади?

– Там? – девушка указала на грузовик.

– Угу. Очередная полит-информация, судя по всему.

– Я скажу нашим, – Славя сделала вид что не расслышала сарказма в моем голосе. – А ты сейчас куда, Семен?

– Лене передам, – бросил я через плечо. – Доброго утра, Славя.

 

Естественно, делать этого я не собирался. Организм уже некоторое время подавал позывы отлить и позавтракать, так что я просто отлучился до ближайших густых кустов, а потом отправился в медпункт. Полевая кухня неприкаянно стояла возле крыльца. Ни поваров, ни Виолы Церновны поблизости не было видно. Время завтрака уже миновало, так что еды поблизости тоже не наблюдалось, лишь на столе перед лазаретом одиноко стояла жестяная миска.

Безо всякой надежды я заглянул в котел. На дне что-то плескалось; судя по запаху, пока еще съедобное. Сходив к столу и забрав миску, я прихватил стоявший у котла черпак, и с трудом орудуя им, налил себе полтарелки мутной зеленовато-бурой жижи, отдаленно похожей на гороховый суп. Ладно, выбирать не приходится…

Сев за стол, я начал есть, лениво ковыряясь трофейной ложкой. Суп был невкусным, и несмотря на голод, в горло лез с трудом. С большими усилиями запихнув в себя еду, я со вздохом отставил миску и подпирая рукой голову, задумался.

 

Подкрепление, значит. Смена тем, кого до этого покрошили. Интересно, а зачем вообще удерживать пионерлагерь? Здесь ведь нет никакой ценной инфраструктуры – одни лишь корпуса да спортплощадки. Для чего здесь держать два отделения красноармейцев?

Ладно, рандом с ней, с логикой. Пойду лучше форму в порядок приведу – найду свою пилотку и ремень. Лучше не попадаться местному «коменданту» в таком виде. И надо бы перепрятать подальше от глаз солдатни личное оружие. Надеюсь, мой автомат еще никто не спер? Вообще, я еще тот разгильдяй – бросить ППШ у себя в домике без присмотра!

 

Я встал, и уже было собрался к аллее в сторону домиков, как увидел оттуда выходящую ко мне Лену.

– Привет, Семен, – она не спеша подошла ко мне. – Как спал?

– Отлично, – я взял ее за руки и потянулся к щеке для поцелуя. Она со смехом увернулась от моих губ.

– Еще только утро, а ты уже домогаешься? – она с игривым выражением глаз уставилась на меня.

– Ну… э!.. – от неожиданности и возмущения подобным предположением я впал в ступор. Лена несколько мгновений разглядывала меня, а затем неожиданно обхватила, прижав мои руки к телу – и крепко поцеловала в висок.

Пока я пытался выдавить из себя что-либо внятное, девушка уже отстранилась и шагнула на прежнее место. Оглядев меня, она хихикнула.

– Сёма, а ты очень мил, когда краснеешь!

– …

Наверное мое лицо было очень забавным в тот момент, потому что Лена после нескольких секунд игры в «гляделки» рассмеялась, что было весьма неожиданно для нее.

– Ладно, ладно! – она вновь подошла и обняла меня, так что невольно мои руки легли ей на талию, подставив щеку под мой поцелуй.

– Эм… вау, – я все еще в легком изумлении коснулся губами ее кожи. – Похоже, ты в отличном настроении?

– Именно! – она снова улыбнулась. – А еще сегодня прекрасное утро. Тебе не кажется?

Она без сомнения была права. Это утро было определенно потрясающим! Теперь я понимаю, почему Ерохин был в таком ступоре после того как его чмокнула Славя.

– Да, – я прижался губами к шее, еще крепче обнимая ее. Лена хитро посмотрела на меня, и улыбаясь, закрыла глаза. Время остановилось для меня… но звук громкоговорителя привел нас в чувство.

 

Раздался глухой шум, как будто кто-то откашлялся. Потом с площади донесся голос сержанта, искаженный и усиленный рупором:

– Всем, кто находится в пионерлагере «Совенок»! Говорит представитель Рабоче-крестьянской Красной Армии сержант Усольцев! Просьба всем, кто находится в пионерлагере немедленно собраться на главной площади! Повторяю, всем немедленно собраться на главной площади!

– Пойдем? – спросила Лена.

– Пошли, – я подобрал со стола ложку, и обтерев, сунул в карман. Взявшись за руки, мы не спеша зашагали в сторону источника звука.

На площади уже стояли наши ребята. Я увидел Шурика с Электроником, Мику, Ульяну, Славю, и еще нескольких незнакомых мне людей.

Солдат с рупором в руках подождал еще несколько минут, периодически повторяя сообщение. На площадь вышли Алиса с Женей и Виолой. Постепенно пространство возле санитарного грузовика заполнилось народом, но Ерохина по-прежнему не было видно. Где же он?

 

– Взвод, стройсь! – сержант убрал рупор на капот машины и выступил вперед. – Товарищи пионеры, подойдите сюда!

Красноармейцы выстроились в линию. Наша группа собралась перед ними небольшой перешептывающейся кучкой. Я и Лена встали поближе к сержанту, чтобы ничего не пропустить.

– Товарищи бойцы! – обратился к солдатам сержант. – Противник силами до одного моторизованного полка при поддержке танков блокирует наш отряд в районе деревни Нестерово, расположенного рядом полевого аэродрома, и в слободе с примыкающим к ней пионерлагерем. Наша задача – удерживать этот пункт с целью недопущения обхода позиций нашего полка с фланга, и проследить за эвакуацией гражданского населения.

– Эвакуация? – возмущенно пискнула Ульяна. – Они там прикалываются, что ли?

– Взвод, вольно! – сержант развернулся к нам. – Теперь вы, товарищи пионеры. Мы находимся в окружении, и немцы, как вы наверняка заметили, атакуют наши позиции. Вам здесь оставаться нельзя. Тут слишком опасно.

– Здесь мы в большей безопасности, чем где бы то ни было, – фыркнула сквозь зубы Алиса.

– Я понимаю, что вы недовольны. Но так надо, – вздохнул сержант.

– Один раз нас уже пытались эвакуировать, и что из этого вышло? – воскликнула Ульяна. – Семена вообще чуть не убили!

– Мы не хотим, чтобы нас куда-то увозили как какой-нибудь скот! – выпалила Алиса. Девушка похоже разозлилась не на шутку. – Мы вполне можем постоять за себя! Лучше выдайте нам оружие, чтобы мы могли драться!

– Да! – завопила Ульяна.

Сержант покачал головой.

– Вы сами не знаете, на что подписываетесь. Поверьте, для вас же будет лучше, если вы уедете. Предоставьте сражаться тем, для кого это является прямым долгом.

– А наш долг подчиняться вам, да? – глаза Алисы полыхнули карим в свете рассветного солнца.

– Тебе сколько лет?– сержант упер руки в бока, буравя Алису глазами. Впрочем, ее это ничуть не смутило.

– Я совершеннолетняя, если вы об этом, – девушка поджала губы и выразительно повела плечами, отчего гимнастерка на ее теле натянулась, подчеркивая выпуклости. – И я требую, чтобы нам выдали оружие и позволили воевать!

– Это не мне решать, – вздохнул солдат и оглянулся на бойцов за спиной, бывших свидетелями перепалки.

– Ну пожалуйста! – взмолилась Алиса. – Разве мы многое просим?

– Достаточно много, чтобы потом пожалеть об этом, – сержант потер пальцами лоб. – Ну хорошо. Тем более что нам действительно нужны хорошие бойцы. Вы умеете обращаться с оружием, боец… как вас?

– Меня зовут Алиса!

– Хорошо, Алиса. Мы можем взять всех желающих в свой отряд и выдать вам документы, обмундирование и оружие. Но для этого вам придется отправиться в наш штаб в деревне Нестерово. Лучше будет, если вы поедете не всем скопом, а один-два человека с нашими ранеными. Есть желающие?

 

Над нашим строем взлетел лес рук. Сержант улыбнулся краем губ и пробежался глазами по нашей группе. Его взгляд зацепился за меня.

– Вот ты поедешь.

– Хорошо, – кивнул я.

– Я тоже поеду, – вперед шагнула Лена.

– Ладно, – солдат махнул рукой. – Сейчас сделаем перекличку, возьмете список и немедленно отправитесь.

Я чуть сжал кисть девушки своими пальцами. Мне не очень нравилась предстоящая поездка, но я был рад, что Лена будет со мной рядом. Словно почувствовав мое настроение, она повернула голову ко мне и ободряюще подмигнула. Я едва заметно улыбнулся.

 

Сержант тем временем взял у Виолы лист бумаги, и принялся выкрикивать фамилии. Тот, кого называли, отзывался, и солдат делал пометку в листе.

– Двачевская!

– Ерохин! (отсутствует)

– Ильичева!

– Соколова!

– Сыроежкин!

– Сычев!

– Тимофеев!

– Тихонова!

– Хацунова!

– Ясенева!

Так вскоре отметили всех, кто был на плацу. Сержант отдал мне бумагу с фамилиями.

– Передай это капитану Сапрыкину, он командир батальона аэродромного обеспечения. С недавних пор он заведует нашим снабжением.

– Да, мы уже виделись, – заметил я.

– Вот и славно. Товарищи пионеры, следуйте за мной!

 

Я проводил взглядом уходящих одногруппников. Внезапно среди знакомых лиц мелькнула лысая макушка и ассиметричная физиономия Толика. Загадочный пионер смотрел на меня из толпы, не мигая, а я – на него. По спине у меня пробежали мурашки. Какого черта он на меня пялится?!

Я покосился на Лену, которая тем временем залезала в грузовик. Кажется, она не заметила этого странного мужика. Промелькнуло желание спросить у нее, что она знает о нем, но я решил не смущать ее вопросом. Тем более, что возможно она и не знала о нем ничего конкретного.

– Семен, ты едешь? – девушка села в кузове и оглянулась на меня.

– Да, конечно, – я перелез через борт и сел на дощатый пол рядом со скамейкой, в данной момент занятой раненым солдатом. – Все хорошо?

– Да. Ничего не забыл?

– Вроде нет… – я оглядел себя.

 

И тут меня осенило. Автомат и пилотка! Они остались у меня в домике!

– Блин…

– Что случилось? – спросила Лена.

В короткий миг у меня пронеслась туча мыслей. Бежать за оружием? Но машина вряд ли будет дожидаться меня. Забить и ехать так? Тогда в деревне докопается первый же патруль, тем более что я в военной гимнастерке и без документов. Что же делать?

Пока я думал, машина тронулась и поехала со мной и Леной к выезду из лагеря.

– Все в порядке? – встревоженно переспросила меня девушка.

– Да, все хорошо, – я отвернулся и уставился на удаляющуюся площадь с нависающим над ней Лениным. Проклятье. Надеюсь, все обойдется.

 

Толик все так же стоял и смотрел нам вслед вместе с каменным вождем.

 

* * *

 

Несмотря на то, что по словам сержанта-взводного наш район был в окружении, в это верилось с трудом. До деревни с аэродромом наш ЗиС ехал по грунтовке примерно восемь километров, и за все время поездки мне не удалось услышать ни малейших отзвуков боя. Не было слышно ни глухого уханья артиллерии, ни раскатистого грохота пулеметов, ни рева танковых моторов. Не было слышно даже пения птиц – округа словно вымерла.

 

Уже когда наша машина подъезжала к поселку, за которым начиналось летное поле, я заметил на обочине два угловатых выгоревших силуэта. Деревья над ними были обугленными и лишенными листьев. Когда мы проезжали мимо, я понял, что это были два сгоревших немецких танка, стоявших невдалеке друг от друга. Похоже, они пытались рассечь дорогу и блокировать подъездной путь, но неудачно. Танки стояли с распахнутыми настежь люками, черно-ржавые от копоти и окалины. В траве вокруг них что-то смутно чернело – должно быть, то что осталось от экипажа.

Немного погодя я увидел и то, что так успешно остановило наступавшие танки. На въезде в деревню в придорожных кустах виднелось противотанковое орудие. Возле него на снарядном ящике сидел молодой солдат и грыз яблоко. Двое других стояли поодаль, где среди деревьев виднелась вырытая в земле перекрытая щель. Один солдат поливал на руки другому. Все это было так непохоже на сражающуюся в окружении часть, что я даже удивился – все вокруг было настолько спокойным, что не верилось, что вокруг идут боевые действия.

Если конечно забыть о двух сожженных танках позади.

 

У въезда нас остановили. Как только наш грузовик поравнялся с пушкой, откуда-то перед машиной появился еще один боец с винтовкой, размахивающий руками.

– Стоять! Глуши мотор!

Грузовик замер. Из щели рядом с орудием вышел солдат с автоматом за плечами (судя по петлицам – сержант), и подойдя к машине, постучал в окошко кабины.

– Ваши документы. Кто это у вас в кузове?

– Да из пионерлагеря хлопцы. Раненые они, в медсанбат их везу.

– Все?

– Нет, с ними еще двое пионеров, парень и девушка.

– Пусть покажутся. Эй, вы! А ну слезайте!

Я выпрыгнул из кузова и помог спуститься Лене. Сержант хмуро смотрел на нас.

– Ваши документы, ребята.

– Нет документов, – развел я руками. Взгляд сержанта стал недружелюбным.

– Можешь проезжать, – кивнул он водителю. – Вы идете со мной.

Мы переглянулись.

– Товарищ сержант, нам нужно к капитану Сапрыкину… – начал было я, но солдат меня перебил.

– Вы идете со мной!

 

В животе у меня зашевелились дурные предчувствия. Пока что все шло по самому предсказуемому и неприятному сценарию. Сейчас нас отведут в местную комендатуру, если таковая тут есть, заставят писать объяснительные, а потом вероятно поместят на гаупвахту. Классика жанра…

Я молча стиснул зубы, покоряясь судьбе. Лене, впрочем, удавалось сохранить хорошее настроение, либо она не показывала виду, что ее хоть как-то задевает произошедшая сцена.

Мы подошли к щели. Сержант повелительно взмахнул рукой, предлагая нам войти первыми. Я печально вздохнул, нагнулся, сунулся в проем – и тут же треснулся в темноте макушкой о выступающую балку.

– Ай, черт!

Лена проскользнула вслед за мной, и быстро провела рукой по волосам.

– Больно?

– Не, – я поморщился. – Все нормально.

Потирая затылок, я осмотрелся. Перекрытая щель представляла собой небольшой полевой дом. Вдоль правой стены на толстых чурбанах протянулась длинная и широкая доска, на которой можно было спать. У левой стоял табурет и столик, на котором коптила «катюша» – сплющенная гильза от «сорокапятки» со вставленным в нее фитилем.

 

Сержант тем временем прошел мимо нас к столу, снял со спины оружие и положив его на стол, сел на табурет. Взяв лежавшую на столе тетрадь, он раскрыл ее на чистом листе.

– Ваши имена, фамилии? – спросил он.

– Сычев Семен. – сказал я. – А она Тихонова Лена.

– Год рождения? – сержант записывал наши данные карандашом.

– 2003-й.

– Вы что, из будущего сюда прибыли? – фыркнул сержант. Я невольно поперхнулся.

– Ну, в каком-то смысле… да.

– Понятно,  – последовал невозмутимый ответ. Я невольно прыснул.

– Я сказал что-то смешное, парень? – сержант сощурился.

– Нет, – поспешно возразил я. Портить отношения не хотелось; тем более он был вправе нас посадить под караул «до выяснения». Сержант смерил меня холодным взглядом, затем продолжил допрос.

– С какой целью прибыли в Нестерово?

– Получить красноармейские книжки и оружие для отряда, – казалось, я заразился от солдата лаконичностью выражений.

– Угу. Из тех, кто отказывается эвакуироваться, значит, – взгляд сержанта потух. – Из пионерлагеря?

– Да, – ответила Лена.

– Сколько вас там?

– Вот список, – я достал из кармана уже порядком размягчившуюся от пота бумажку и дал сержанту. Тот ее бегло пробежал взглядом и вновь уставился на нас.

– К кому шли?

– К капитану Сапрыкину. Я ведь сказал уже.

– Я слышал, – хмыкнул солдат и покачал головой. – Вы уверены?

– Уверены, – во мне накапливалось раздражение. Неужели сейчас тоже начнут полоскать мозги на тему чего тут можно, а чего нельзя? Надоело!

 

Сержант тем временем смотрел на нас, не говоря ни слова. Наконец в нем видимо созрело какое-то решение, потому что он поднялся с места и кивнул нам:

– Идите за мной.

Мы вышли за ним из щели на свежий воздух. Я с облегчением вздохнул – из-за горящего бензина запах в землянке был еще тот. Сержант вернул мне список, и подозвал к себе одного из солдат, что перед этим умывались.

– Проводи их на КП. К замкомпотылу. Пусть ребята с ним поговорят.

– Есть! – солдатик козырнул и махнул нам рукой. – Айда за мной!

 

Деревня производила приятное впечатление. Никаких алкашей на завалинках, бродячих коров, собак и прочей живности, куч мусора и навоза на улицах – вполне аккуратный и чистый поселок в сельской местности, окруженный полями. Единственная улица проходила между двумя рядами деревянных домов, упираясь поворотом в двухэтажное здание сельсовета. На улицах никого не было видно – ни военных, ни местных жителей.

– А где им быть, – пожал плечами боец, когда мы спросили его про население. – Почти все ушли на восток. В домах только совсем дряхлые старики остались, кому уходить некуда. Наши рощу возле поселка заняли, там сейчас городок вырыт. Дома занимать смысла нет, только под удар подставляться.

Я мысленно согласился с его доводами. Деревня действительно выглядела очень уязвимой. Пока мы шли по улице, мне удалось насчитать по крайней мере три дома, разбитых и сожженных прямыми попаданиями артиллерии. В одном месте на улице мы наткнулись на обугленный ворох рваного металла, в котором я с огромным трудом опознал армейский «виллис». Битое стекло и металлические ошметки на грунтовой дороге соседствовали с выбитыми снарядами комьями земли. Неприятно пахло горелой резиной.

 

Пройдя по поселковой дороге мимо сельсовета, мы свернули на широкую тропинку, упиравшуюся в тот самый «кротовый городок», куда мы направлялись. Роща со времени моего отсутствия несколько изменилась – стало больше воронок от снарядов и бомб, часть деревьев лишилась листьев и зияла свежими ранами на коре и сбитых осколками ветках.

– Сюда, – сказал наш провожатый, спускаясь в одну из землянок. – Товарищ капитан, разрешите войти!

Сойдя по выкопанной в суглинке лестнице, я и Лена оказались в знакомой уже комнате. Солдат козырнул и вышел, оставив нас одних. Напротив нас за столом сидел офицер и пил чай. Я его сразу узнал.

– Капитан Сапрыкин?

– Да, – офицер отставил подстаканник с чаем и уставился на нас. – С чем пришли?

– Мы из пионерлагеря. – я протянул список капитану. – Хотим вступить в ряды Красной армии.

Офицер взял бумагу, разгладил ее на столе и принялся ее читать. Затем поднял глаза на нас с Леной.

– Почему не эвакуируетесь?

– Не хотим, – сказал я так твердо, как мог.

– Вам известно, что есть приказ – всем, кто не может или не готов носить оружие, немедленно покинуть зону боевых действий?

– Известно.

– И все равно вы хотите остаться?

Я молча кивнул, продолжая смотреть на капитана. Тот разглядывал меня, что-то решая в уме.

 

– Мы могли бы взять одного-двух пионеров, – наконец сказал он в раздумье. – Но целую группу… Наш командир вряд ли согласится на это.

– И все-таки? – я решил нажать. В конце концов, здесь допустимо быть напористым и наглым, кроме того это довольно часто срабатывает. – Товарищ капитан, нашему отряду уже приходилось принимать участие в боевых действиях. Позавчера, к примеру, когда почти всех бойцов присланного взвода убили или ранили, мы сдерживали противника с обеда и до самой темноты, и подбили несколько танков! – я решил немного приукрасить правду: лишним не будет.

– Несколько танков? – прищурился офицер. – А ты не врешь?

– Нет, – я подошел ближе к столу. – Но нам не хватает оружия и организованности.

– Хм. – покачал головой капитан и вздохнул. – Ну хорошо. Я поговорю с подполковником Зубовым, он командует тем, что осталось от нашего полка. И с вашим старшиной тоже. Если он подтвердит то, что ты говоришь, то мы можем вас записать. Сколько вас всего там, в лагере?

– Примерно человек десять. Вот список, тут все указаны.

– Угу. Ладно, насчет них я спрошу. Что же касается вас…

 

Снаружи раздалось раскатистое «Уррр-рррр» авиационного мотора. Капитан замолчал на полуслове, прислушался к звуку и удовлетворенно кивнул.

– Отлично. Он прилетел.

Покосившись на нас, капитан помолчал и закончил фразу:

– …Что же до вас, то мы это сейчас решим. Пойдемте.

 

Он поднялся, и тяжело топая сапогами, пошел к выходу, а мы с Леной вслед за ним. Тут я заметил, что капитан сутулится при ходьбе, и едва заметно, но прихрамывает на правую ногу. Видимо, его не так давно ранили, и последствия ранения еще не удалось до конца вылечить. Либо же ранение было давним, но серьезным.

Выйдя из землянки, мы пошли по натоптанной дорожке между такими же землянками и блиндажами, вырытыми на лесных полянах. Между деревьями на растяжках была раскинута маскировочная сетка, из-за чего повсюду на земле лежала смутная тень, словно от солнца сквозь облака в ясный день. По пути мы столкнулись с процессией солдат и санитаров, которые несли на носилках нескольких раненых. «Из пионерлагеря» – сообразил я, и догнав капитана, сказал:

– Если вы хотите поговорить со старшиной по нашему делу, то он должен быть где-то здесь.

– Я знаю, – ответил офицер. – Но это необязательно. Я верю вам.

– А… Хорошо.

 

Обогнав процессию, мы остановились на краю летного поля. Недалеко от нас стоял По-2, укрытый маскировочной сеткой. Рядом с ним возился какой-то парень в форме. Впереди на поле стоял такой же самолет, но с раскрытой большой кабиной позади места летчика, и с нарисованным красным крестом в круге на фюзеляже.

– Санитарный самолет? – спросил я. Глупый вопрос – и так ясно, что это не штурмовик и не разведчик.

Мне никто не ответил. Из рощи вышли солдаты с носилками и начали грузить раненых внутрь.

– А они туда все поместятся? – с сомнением хмыкнул я.

– Разумеется, – не оборачиваясь ответил капитан Сапрыкин. – Увезут только тяжелых. Самолет кроме летчика может увезти еще четверых. тяжело и тесно, но тут уже нет выбора.

 

Я кивнул, продолжая смотреть. Солдаты с санитарами закончили грузить раненых бойцов, и один из них помахал летчику в кабине. Тот кивнул и отвернулся. Лопасти самолета медленно закрутились, набирая обороты, мотор пару раз чихнув завелся, и биплан, тронувшись с места, начал разворачиваться носом к полю. Нам в лица подул горячий ветер, смешанный с аэродромной пылью и пахнущий маслом, и я прикрыл ладонью глаза.

Самолет совершил небольшой разгон и оторвался от земли, подруливая хвостовым оперением. Знаменитый короткий разгон По-2, способного взлететь хоть с шоссе, хоть с деревенского пастбища. Я взволнованно смотрел вслед ожившей легенде фронтовых времен, о котором издавна собирал материалы, смотрел фильмы, играл на авиасимуляторе, и в кабине которого всегда хотел посидеть в реальной жизни.

– Я не могу принимать решение насчет принятия в наш полк новых людей, – неожиданно сказал вдруг капитан. – Это задача командира полка и его заместителя по работе с кадрами.

 

От услышанного я оторопел. То есть, мы ехали сюда только затем, чтобы передать ничего не значащую бумажку и услышать, что насчет нас «поговорят», при том что результат неизвестен?! Я уже собрался громко возмутиться по образцу «ДваЧе rage mode on», но как оказалось, капитан просто еще не договорил до конца. Мои эмоции в тот момент красноречиво отразились на лице, поэтому офицер улыбнулся, глядя на меня.

– Но если же вы, молодые люди, так хотите помочь – то у меня для вас найдется дело.

– Какое дело? – переспросил я.

Вместо ответа капитан развернулся к стоящему невдалеке самолету и закричал:

– Звягинцев! Ну как там твоя птичка, на ходу?

Парень у самолета в этот момент проделывал какие-то манипуляции с крылом. Медленно выпрямившись, он помахал рукой, показывая чтобы мы подошли ближе. Капитан Сапрыкин направился к самолету, кивком приказывая нам следовать за ним.

 

Когда мы подошли ближе, я заметил что корпус самолета густо покрыт заплатками. Казалось, что биплан состоит из тысяч сшитых вместе кусков и маленьких кусочков – так их было много. Большинство их располагалось на нижних плоскостях крыла и фюзеляже, но по сути на самолете не было ни одного квадратного метра без заштопаной дырки. Часть из них была непокрашена, из-за чего корпус крылатой машины был в белых пятнах.

– Виноват, товарищ капитан, слышу плохо. Близким разрывом долбануло, до сих пор оправиться не могу, – произнес парень, когда мы подошли ближе. Он был в летном шлеме и в повседневной военной форме – на голубых петлицах одиноко краснело по кубарю. Молодое лицо со светлой прядью волос надо лбом было изможденным, под глазами налились синевой мешки. Я бы назвал его своим ровесником, но морщинки на лбу и мрачный взгляд уставших глаз старили его.

– Я говорю, птичка твоя на ходу? – спросил капитан.

– Она может летать, если вы об этом, – равнодушно ответил ему летчик. – Пришлите еще перкали и краски.

– Нету больше. Я тебе и так отдал все что было! – Сапрыкин развел руками. – Где те, что имелись?

– Кончились.

– Что значит «кончились»? У тебя был десятиметровый рулон! Где он?

– Сгорел. Вчера при обстреле снаряд попал по тому месту, где техники все хранили. Бидон с краской весь вытек, и рулон почти весь сгорел. Ремонтировать самолет теперь нечем.

– Понятно… – капитан поскреб в затылке. – А мужики где? Почему один самолет чинишь?

– Техников комиссар забрал. Сказал, людей на передовой не хватает. Я возражал, но он меня не стал слушать.

 

– Вот что, Алексей, – перебил его капитан. – Ты говорил, тебе людей не хватает. Что бортстрелок тебе нужен, взамен твоего, как там…

– Семенова. Его три дня назад убило при обстреле.

– Неважно! Так вот, нашел я тебе людей.

Лицо летчика в первый раз за разговор приобрело осмысленное выражение. Он озадаченно покосился на нас.

– Этих, что ли?

– Вот именно. Принимай пополнение!

– Товарищ капитан, разрешите…

– Нет, не разрешаю. Ты просил людей – ты их получил. Сам сказал, что солдат тебе на помощь не дают, потому что они в штате. А они нет. Так что они теперь в твоем распоряжении. Ну, бывай!

Капитан протянул ладонь летчику которую тот машинально пожал, и ушел прочь. Мы остались с ним одни. Некоторое время я молча глядел на него, а он на нас, переводя взгляд с Лены на меня и обратно.

 

– Эм… – я шагнул вперед и протянул руку. – Меня зовут Семен, а ее Лена. Очень приятно.

Летчик молча пожал ее. Я ждал, что он представится, но вместо этого он сказал:

– Там под крылом, лежат два ведра, ножницы и кусок перкали. В одном ведре клей, в другом лак. Ищете дырки в самолете, отрезаете ножницами кусок по размеру, смазываете с одной стороны клеем, прикладываете к дырке, а с другой стороны мажете лаком. Понятно?

– Нет, – нахмурился я. – А ты что делать будешь?

– А я спать, – невозмутимо ответил летчик. – Растолкаешь меня через час. Сразу после этого сделаем вылет, там и познакомимся.

С этими словами парень в шлеме отошел в тень самолета, положил наземь свой головной убор, и как был – в гимнастерке и сапогах – почти упал на траву, даже не пытаясь найти участок поровнее. Я переглянулся с Леной.

 

– За кого он нас принимает? Эй, летун! – я подошел к нему. – Ты не обнаглел на нас всю работу спихивать? Мы даже не знаем, как твой перкаль клеить! Эй, алло!

Моя рука потянулась было взять летчика за ворот гимнастерки, но замерла на полпути. Дело было в том, что тот уже спал, полураскрыв рот и неловко подложив под щеку испачканные в лаке пальцы. Спал сном смертельно уставшего человека, явно не заботясь о том, что подумают о нем два каких-то залетных пионера, навязанные приказом свыше. Так можно было бы отключиться после тяжелого боевого дня, полного напряжения, угрозы смерти, обстрелов; потом после еще более тяжелой ночи, состоявшей из боевого вылета (или нескольких), страха быть убитым; и наконец – после утра без отдыха, когда нужно готовить к новому вылету свой потрепанный в бою самолет, и некому при этом помочь. Моя рука медленно отдернулась.

– Ладно, черт с ним, – я выпрямился и посмотрел на Лену. – Пусть спит. Пошли, посмотрим что там за ведра.

 

* * *

 

Внизу стремительно мелькали верхушки деревьев. Они были так близко, что казалось, будто самолет касается их колесами своего шасси. Набегающий поток встречного воздуха ерошил мои волосы и бил по лицу, заставляя жмуриться. Я сидел с Леной в задней кабине «кукурузника» позади пилота, чувствуя, как фиолетовые хвостики хлещут по глазам. Над нами было небо в редких хлопьях облаков, а под нами мелькали зеленые леса со светлыми пятнами опушек и прогалин.

Пилот самолета (его звали Алексей) все же рискнул взять нас в пробный вылет. Перед этим нам пришлось выслушать кучу наставлений, данных в духе «не делай то, не делай это». Сводились они в основном к тому, чтобы я не трогал ручку управления и рулевые педали без разрешения, и в полете «не любовался красотами, а следил за небом». В случае атаки я должен был отстреливаться из пулемета и не давать вражескому истребителю зайти на нас с задней полусферы. Пилот же в это время будет крутиться, уворачиваясь от вражеского огня.

 

Полетной задачей была разведка дорог к северу и к юго-востоку от аэродрома. Лететь при этом мы должны были не выше двухсот метров, прикрываясь складками местности. Так меньше опасность быть замеченными с воздуха или попасть под обстрел зенитных орудий с земли. Как сказал летчик, стрельбы из автоматов и винтовок не стоит опасаться. По его словам, когда самолет летит так низко, то он оказывается в поле зрения стрелка лишь на несколько секунд. При виде несущейся совсем близко летающей машины большинство людей в первый момент теряются, а когда по нам наконец догадаются открыть огонь, мы к тому моменту уже будем далеко.

– А зенитки? – спросил я.

– Крупный калибр нам не страшен, разве что случайно попадут. Вот если на пулеметы или не дай бог, на скорострельные пушки нарвемся – тогда все, нам труба. Но для этого еще нужно знать, что мы приближаемся, а для этого они должны нас услышать. Это у них только со звукоулавливающей установкой может получиться.

– А что это за установка? – сказала Лена.

– Прибор такой, для защиты от воздушных налетов. С его помощью «прослушивают» небо, и если он обнаружит шум мотора, то можно по звуку определить тип и расстояние до самолета. Если немцы с помощью этой хреновины слушают воздух, то они заранее поймут, с какой стороны нас следует ждать.

– Получается, они обнаруживают самолет по звуку мотора? – я постучал рукой по корпусу машины. – А если его перевести на малый газ, или вообще заглушить?

– Не поможет! – отозвался Алексей. – Всегда будет слышно либо шум мотора, либо шорох воздуха на плоскостях. Эта гадость такая чуткая, что даже если жук пролетит, то можно будет услышать и его. Но не волнуйтесь, эти установки есть только в районе их летного поля, да в еще паре мест, где расположены их прослушивающие посты. Мы знаем, где они находятся, и достаточно умны, чтобы не соваться туда.

– Ясно.

 

Биплан летел вперед, упруго рассекая воздух. Скорость была невысокой, каких-то 140 километров в час, даже обычный спорткар на шоссе мог обогнать нас. Но из-за малой высоты полета казалось, будто мы мчимся с умопомрачительной быстротой. Я сидел на самом краю жесткого стального сиденья, одной рукой обнимая за плечи Лену, а другой держась за борт. Ветер обдувал мое лицо и звенел тросами крыльев, с неба ярко светило солнце, а сквозь мое тело и корпус самолета проходила дрожь неспешно урчащего двигателя. Мне бы хотелось так лететь вечно.

– Прошли вторую точку маршрута, – обернувшись, произнес Алексей. – Готовы покувыркаться, мальчики и девочки?

– Опять проверяешь? – поморщился я. – Прекрати, мы тебе не малолетки какие-нибудь. Сколько можно уже?

– Расслабься. Я шучу, – пилот ухмыльнулся и подмигнул. – Просто хотелось посмотреть, как вы держитесь на виражах.

 

Я промолчал. После вылета, когда аэродром и поселок скрылись за холмом, Алексей внезапно и без предупреждения заложил крутой поворот, перешедший в полубочку. Меня и девушку спасли только ремни, удержавшие на месте. После этого летчик сделал еще несколько фигур сложного пилотажа, от которых меня едва не стошнило. После минуты тряски и подскакивавшего к горлу желудка пилот выровнял машину, и как ни в чем не бывало поинтересовался, как мы. В ответ мне осталось только скрипеть зубами.

 

– Не обижайся, – сказал летчик, заметив выражение моего лица. – Я хочу знать, можно ли на вас положиться. Если вы оба будете в отключке лежать, пока я буду от пулеметных трасс уворачиваться, от этого только немцу будет хорошо, понимаешь? И лучше будет, если ты уже сейчас поймешь, как с этим справляться.

– Понял, – проворчал я.

– Надеюсь, это не понадобится. Но если нас летучий фриц ловить будет, то в карусели нам крутиться придется по любому. Так что давай, смотри внимательно по сторонам, и говори, если заметишь что-то подозрительное!

– Хорошо!

Самолет качнулся, взмахнув крыльями, и изменил курс. Меня плавно вдавило в борт. Внизу под нами теперь проносилась извилистая грунтовая дорога. Наш биплан мчался вдоль нее, пока летчик пристально разглядывал, что происходило внизу. Я же смотрел на небо, но оно было чистым – ни соринки, ни тучки на нем.

 

От нечего делать я решил поупражняться с пулеметом. Сдвинувшись на самый край сиденья чтобы не задевать сидящую рядом Лену, я взялся за рукоять «дегтярева» и попробовал двигать им, наводя на воображаемую цель. Из-за того что в кабине было тесно, получалось не очень – все-таки место бортстрелка было рассчитано на одного человека.

Я прикусил губу, вспомнив эпизод на аэродроме в самый первый день. В воздухе, даже когда я сжимал в руках оружие, меня не отпускало чувство беззащитности. Ведь по сути, от смерти нас защищает лишь тонкая преграда из фанеры, перкаля и тонкой брони под задницей. А всей нашей огневой мощи – всего то два пулеметика, один в крыле и другой на турели в кабине. Явно недостаточно для боя на равных. Почему мы вообще летаем днем, ведь нас видно как на ладони!

 

– Потому что сведения о передвижениях немцев в этом районе срочно нужны! – ответил Алексей, когда я задал ему вопрос. – По слухам, мы будем прорываться из окружения, то ли сегодня, то ли завтра. Ночью ничего не получится увидеть, поэтому мы летаем на разведку когда светло. По идее, нам стоит делать вылеты только рано утром и перед самым заходом солнца, но на это сейчас просто нет времени.

Я кивнул. Летчик сверился с картой.

– Третья точка маршрута, – он сделал пометку. – План-минимум мы выполнили, так что у нас есть свободное время. Семен, хочешь порулить?

– Что? – я уставился на Алексея, не веря своему счастью.

– Порулить хочешь, спрашиваю? Или страшно?

– Э-э… Конечно хочу!

– То-то. – Алексей поправил зеркало заднего вида перед собой и теперь смотрел через него на меня. – Ну что, готов?

– Готов. – я взялся за штурвал. Он был холодным и шершавым. Под большим пальцем чернела эбонитовая кнопка бомбосбрасывателя, указательный касался железной скобы пулеметного огня. Прикоснувшись к ручке управления, я почувствовал как та слегка дрожит и ходит под рукой.

 

– Не стискивай так, а то отвалится. – из зеркала на меня смотрели смешливые глаза пилота. – Резко от себя штурвал не дави. Бензин из карбюратора отольет, и мотор заглохнуть может. РУД тоже пока не трогай. Я передаю управление.

Напряжение в ручке управления пропало, и я судорожно вздохнул. Самолет, подчиняясь движениям моих рук послушно пошевелил крыльями. Положив ноги на педали, я заставил его покачать хвостом, затем сделал серию плавных виражей из стороны в сторону. С каждым новым маневром первоначальный страх куда-то уходил, а его место занимал все более поднимающийся восторг от управления самолетом.

– Понравилось? – спросил Алексей.

– еще как… – вздохнул я, выровняв биплан. Мне приходилось до этого летать пассажиром, а различных авиасимуляторов, в том числе реалистичных, я с детства затер до дыр великое множество. Однако ничто из этого не доставляло столько удовольствия, как управление вживую настоящим самолетом.

 

– У тебя улыбка до ушей была, – хохотнул летчик. – Как будто ты с любимой девушкой на первом свидании.

Я невольно посмотрел на Лену. В ее глазах бегали смешинки. Не говоря ни слова, она обвила меня рукой, прижавшись крепче, и положила голову на плечо. Я погладил ее и отвернувшись, холодно посмотрел на Алексея.

– Кхм, – тот смутившись, отвел взгляд. – Ладно. Мы проверили дороги на север и на восток от Нестерово. Самолет заправлен «под горловину», поэтому сейчас мы будем с тобой упражняться в пилотировании – время на это у нас есть.

– А это можно?

– Нужно, – без улыбки сказал Алексей. – Ты теперь мой стрелок-штурман, а значит должен уметь вести и посадить самолет в том случае если меня ранят. Да и вообще, это удобно когда есть кому подменить в полете. Давай, учись. Если есть что спросить по делу – спрашивай. Сейчас мы с тобой кратко пройдем программу пилотирования У-2. Сначала азы, потом по верхам: атака, штурмовка, боевые приемы, и прочее. Вы, девушка, тоже слушайте и запоминайте, это вам может пригодиться. Понятно?

– Угу.

– Хорошо. Штурвал пока отпусти. Сначала навигация и управление…

 

Начался мой урок. Я крутил ручку, покорно следуя указаниям инструктора. К счастью, у меня были достаточные навыки пилотирования на авиасиме чтобы быть уверенным в себе, и достаточно благоразумия чтобы не корчить из себя пилота-аса и не творить глупостей. Сначала получалось не всегда и при выполнении команд Алексея случались казусы, но постепенно я освоился с управлением настолько, что у меня стало неплохо выходить. Пусть не на рефлекторном уровне, но все же хорошо. Во многом благодаря тому, что биплан был предельно легок в управлении – настоящая «летающая парта» для пилота-новичка.

Затем пошло более интересное…

– Заходи еще раз на ту отдельно стоящую сосну. – скомандовал пилот. – По моей команде… Внимание… Огонь!

Я нажал пальцем на скобу. Справа отрывисто застучал крыльевой пулемет, плюясь гильзами. Остро запахло сгоревшим порохом.

 

– Тяни вверх!

Я потянул ручку на себя. «По-2» взмыл в небо, промчавшись над сухим деревом, служившим объектом для надругательства. Оглянувшись, я увидел как его кора едва заметно тлеет от попадания пуль.

– Боекомплект курсового пулемета – пятьсот патронов. На каждые четыре пули приходится одна зажигательно-трассирующая. Против бронетехники считай как об стену горох, зато бочки, цистерны с горючим и живую силу косит только так. Против машин немного сложнее, но при старании их сжигать тоже можно.

– Алексей! – я покрутил головой, разминая затекшую шею. – А зачем мне все это, если я все равно не вижу куда стреляю?

– А я это тебе говорю просто чтобы ты знал! – летчик взмахнул рукой. – Главное оружие «ушки» не пулемет, а бомбы и реактивные снаряды! Ночью тебе все равно нельзя будет подолгу крутиться на одном месте чтобы кого-то расстрелять – тебя убить могут даже из автомата. Твоей тактикой должно быть один раз отбомбиться и спрятаться в темноте. А курсовый тебе дан больше для самоуспокоения, ну и чтобы в случае чего ты немца на истребителе не с голым задом встретил.

– Тогда может, с бомбами потренируемся?

– А у нас их все равно нет! Да я и не разрешил бы тебе их так по глупому тратить. Ничего, вот ночью на задание полетим, я тебе покажу, как это делается.

– Так у нас, значит, вылет ночью будет?

– Да! Если ты собирался поспать, то я тебя разочарую: не выйдет! Так что советую, когда сядем и приготовим самолет к новому вылету, ложись спать! Ночью будет работа!

 

– Угу, – я кивнул и покосился на дымящее внизу дерево. – еще заход?

– Нет, хватит. Патроны еще пригодятся, мы ведь еще не дома. Если встретим кого по пути, то придется отбиваться. Сейчас мы повторим еще раз то что ты выучил, и летим дальше, надо проверить дорогу на юго-востоке.

– Хорошо. А от нашей стрельбы тут пожара не будет?

– Да не, вряд ли. Дерево одинокое, стоит отдельно, трава под ним молодая, сочная. Не о том думаешь, Семен.

– Да, – я взялся за штурвал. – Что теперь?

– Давай круг. – Алексей задрав голову посмотрел вверх и по сторонам. Никого не найдя, он зевнул, прикрываясь рукавом гимнастерки. – С самого начала.

 

…Я сидел в кабине, чувствуя, как под мышками и между лопаток стекает пот. Урок пилотирования отнял гораздо больше сил, чем казалось в процессе. Но теперь, будучи усталым, было так приятно просто сидеть и смотреть на небо в завитках облаков, что я совсем не жалел о том что вымотался сидя за штурвалом.

– Что притихли? – летчик поправил зеркало и посмотрел через него на нас. – Устали?

– Немного, – сказал я.

– Ничего, бывает. Мы почти закончили. Надо только пролететь вдоль этой дороги до реки, и можно уже будет возвращаться.

 

От меня не укрылось, с каким сомнением произнес эти слова летчик. Внутри меня смутно зашевелились нехорошие предчувствия. Я решил прояснить тему.

– Что-то не так?

– Да как бы тебе объяснить… – Алексей наморщил лоб и потер его пальцами. – Мы уже сколько летим, и до сих пор никого не встретили. Наши сейчас должны держать оборону на правом берегу Волги в районе Конаково. Тут по прямой от нашего полка примерно двадцать километров, в один переход дойти можно. А мы вот сколько уже летим, и до сих пор не увидели ни одной живой души. Вот и думай теперь – то ли немцы такие дураки, что заслон не выставили, то ли они так хитро спрятали, что мы его найти не можем.

– Мда… – мои предчувствия приняли более осязаемую форму. Я прижал Лену крепче к себе.

– Ничего, – пилот посмотрел на часы. – Скоро должна быть небольшая деревушка, она стоит почти перед самой рекой. Если немцы и задумали где-то нас остановить, так это там. Сейчас мы там недолго покрутимся, а потом вернемся обратно. Возможно, нас там ждет горячий прием, так что будьте готовы.

– Возможно? – фыркнул я. – Это при том, что наша птичка дырявится из всего, что может стрелять?

 

– Возможно, – повторил Алексей. – еще вчера там было тихо. Но осторожность не помешает. Нам до нее осталось пару минут полета, так что соберитесь.

Я закусил губу и повернулся к пулемету. Сбоку на меня смотрели встревоженные глаза Лены. Она прижалась ко мне, не отрывая от меня взгляда, и крепко обхватила руками.

– Все будет хорошо, – тихо сказал я.

Самолет начало слегка потряхивать – ветер у земли усилился. Наш «кукурузник» снизился вплотную к земле, поднимая пыль и почти что царапая колесами землю. Лена вцепилась в меня и задрожала. Успокаивающе гладя ее по голове, я обернулся – позади нас от винта мотора тянулся пыльный след, как от едущей по пескам машины.

Обросшие лесом низкие холмы вдруг расступились. Впереди было широкое поле, за которым виднелись крыши деревенских домов. Деревня была довольно большой, в ее центре возвышался шпиль колокольни. Рядом стояло несколько грузовиков и бронемашин, выкрашенных в мышиный цвет, а возле них, словно муравьи, копошились люди в черной форме.

 

– К бою! – пилот потянул ручку тяги, и мотор грозно заурчал, повысив тон. Самолет с ускорением понесся к поселку, вздымая позади себя клубы дыма. Люди на площади перед церковью забегали, несколько из них поспешили к чему-то большому, спрятанному под чехлом из брезента. Застучали редкие хлопки выстрелов.

– Держись!

Биплан лег на крыло и круто отвернул, летя над главной улицей. Я загнул турельный пулемет стволом вниз, и нажал на спусковой крючок, паля по разбегающимся солдатам. Не уверен, впрочем, что мне удалось хоть в кого-то попасть – скорость была слишком большой. Тем временем Алексей поднял самолет выше в небо и начал облетать поселок по кругу, делая пометки в блокноте и что-то бормоча под нос.

 

– Так… ПТО на окраине… две, нет, три…четыре… В окопах, замаскированы ветками. Три «ганомага»… у церкви. Четыре тягача там же…

– Кого ты считаешь? – спросил я.

– Немца! – был короткий ответ.

Тем временем огонь с земли усилился. С щелчком в крыле самолета появилась маленькая круглая дырка, словно от сигаретного окурка. еще одна, уже в верхней плоскости. Звонко стукнул рикошет от стойки шасси. еще одна пуля пробила обращенную к земле часть корпуса самолета и с лязгом ударила в броню под моим креслом. Я рефлекторно дернулся и поджал ноги.

– Спокойно, молодежь! – засмеялся летчик, движением ручки круто уводя биплан из-под обстрела. – Пуля может попасть только в дурака или в труса!

Я сглотнул и приподнял ладонь, прикрывая ею лицо Лены. Та в ответ с улыбкой посмотрела на меня и взяв пальчиками мою кисть, потянула вниз, открывая себе обзор. Проклятье, да она наслаждалась этим! Наркоманка адреналиновая!

И чтобы усугубить мое впечатление от этого, девушка прижалась губами к моему уху и прошептала:

– Ты трясешься, Семен! – и хихикнула.

В душе я взвыл и прикусил губу, изо всех сил стараясь не дрожать так сильно.

 

– Внимание, крайний заход! – прокричал пилот, разворачивая машину. – Семен, к пулемету! Пали по всем, кто захочет пострелять по нашей «фанере»!

Я сжал рукоять «дегтярева». Внизу мелькали вперемешку крыши домов, верхушки деревьев, подвешенные на столбах скворечники и деревенские заборы. Загнув пулемет книзу, я перехватил его за короткий приклад – смотреть через прицел уже было невозможно, и оставалось только целиться «по струе». Стрельба из редких отдельных выстрелов стала сплошной. Противник наконец опомнился, и выбежав из домов, стрелял теперь по нам из всего наличного оружия.

– Не понял! – вдруг услышал я растерянный возглас Алексея. – Неужели… Твою мать, держитесь!

 

«Что», – хотел переспросить я. Но оглушительный стук зенитной пушки заставил меня вместо этого вжать голову в плечи и съежиться в своей кабине бортстрелка.

Биплан с воющим на максимальных оборотах двигателем рванулся в сторону, резко меняя направление полета. Перегрузка вжала меня в сиденье. Летчик потянул штурвал на себя, круто наклонив самолет к земле, крылья «кукурузника» накренились почти перпендикулярно, и я смог увидеть до того заслоняемую корпусом деревню перед собой – и тех кто по нам стрелял.

 

Площадь перед церковью опустела. Но в тени под кронами деревьев перебегали темные силуэты и сквозь дым мелькали слабые вспышки выстрелов. Пули с тонким свистом проносились над головой и дырявили наш По-2. Их свист заглушало громыхание крупного калибра, установленного на краю площади. Там, на месте закутанной в брезент установки, стояло нечто с тонким длинным стволом и сидящими позади стрелками-наводчиками. Мне с моего места было очень хорошо видно, как этот тонкий ствол следует за нашим самолетом, выплевывая каждые полсекунды стальную смерть. Биплан окутался паутиной трассеров.

– Стреляй, Семен! – словно сквозь вату донесся до меня крик пилота. Я как во сне вытянул руки, загнув тело пулемета чуть ли ни до отказа вниз и вбок, и придерживая ладонью за ручку, нажал на спусковой крючок. «Дегтярев» затрясся, выплевывая тонкую белую линию из дула. Та беспорядочно чертила петли в пыли внизу, словно кто-то невидимый исступлено отплясывал на площади, но без результата – я ни в кого не попал.

 

Один из снарядов зенитки коснулся борта самолета. Биплан потряс удар, словно по нему со всей дури шмякнули огромной кувалдой. На уровне ног потянуло сквозняком. Я заорал, изо всех сил держась за пулемет – мне показалось, что под моими ступнями пустота, куда я могу провалиться. Оружие дернулось, все еще продолжая стрелять (я машинально давил на спуск рукой), очертило дулом полукруг, рассекая воздух белыми трассерами, и наконец замолчало. Кончились патроны.

 

Я осознал, что до сих пор ору, хватаясь за рукоять «дегтяря» как оглашенный – и замолчал, красный от смущения и пережитого страха.

– Улетаем отсюда! – Алексей выровнял самолет, уходя из зоны поражения. – Эй сзади, вы там живы?

– Я в порядке, – отозвалась Лена и повернулась ко мне. – Ты как, Сёма?

– Э-э… Х-хорошо…

– Ну и славно, – пилот сорвал с головы шлем и промокнул им мокрую от пота голову. – Мы выяснили все что нужно. Можно улетать.

– И что же мы выяснили? – фыркнул я. Страх постепенно отпускал, и на смену ему приходила злость.

– В Юрьево стоит батальон фрицев при поддержке артиллерии. В Орешково, вероятно, тоже. Похоже что все поселки на левом берегу заняты фашистами, что логично – мы у них в тылу, и они не хотят допустить нашего прорыва к Волге.

– Угу. – кивнул я, хотя мне эти названия ничего не говорили. – Что будем делать сейчас?

– Нам придется облететь на малой высоте эти деревни. Так мы узнаем, какие силы там сейчас стоят. К счастью, на этом берегу много лесов, пехоте проще будет пробираться по лесной чаще между опорными пунктами. Ну да это уже как наше командование решит. Готовы прошвырнуться?

 

– Готовы, да не на тот свет, – огрызнулся я. – У них тут зенитки понаставлены, из нас решето сделают. Особенно если ты крутиться будешь по пять минут!

– Попридержи язык, или пешком домой пойдешь! – ответил Алексей. – Если нужно для дела – будем крутиться. А ты лучше пока пулемет перезаряди, мне даже отсюда видно, что ты с испугу все патроны расстрелял.

Я сердито засопел и отвернувшись, принялся снимать диск с пулемета. Тот был громоздким, и не хотел слезать со своего крепления. Наконец мне удалось отжать пружину, и сняв пустой магазин, я закрепил на его месте новый. Старый же отправился на освободившееся место в боеукладку.

 

Дальнейший полет мы провели, почти не разговаривая – было не до того. Нам пришлось обследовать с воздуха еще несколько деревень, примыкавших к реке. Везде нас встречали выстрелами. К счастью, по нам били только из легкого стрелкового; ситуация когда мы попали под обстрел скорострельной пушки больше не повторилась. Алексей записывал в свой блокнот разведданные, а мы с Леной по очереди стреляли из пулемета. Девушка, вопреки моим ожиданиям, с оружием обращалась превосходно – и стреляла, и наводила, и перезаряжала она гораздо ловчее чем я, полностью концентрируясь на своей задаче.

А мне не давал покоя сквозняк в ногах из-за огромной дыры в корпусе самолета. От него ноги мерзли до костей, несмотря на лето.

 

– На сегодня все, теперь домой, – объявил летчик, когда мы пролетели через очередной поселок. – Поздравляю, ваш первый разведывательный полет прошел успешно.

– Спасибо… – вяло отозвался я (меня укачало тряской). Лена не ответила, с закрытыми глазами тихонько сопя на моем плече.

Алексей покачал головой, глядя на нас, и повернул штурвал, шепнув под нос что-то вроде «зеленые…». Самолет несильно покачивался на ветру, и успокаивающе порыкивал мотором. Под его рев и шум ветра я начал медленно куда-то проваливаться, поминутно клюя носом. Пригревшаяся у меня под боком Лена явно не собиралась слезать, и поэтому я сидел неподвижно, чтобы не потревожить девушку. Благодаря этому я постепенно тоже задремал.

 

Внезапный толчок привел меня в чувство. Я открыл глаза. Самолет летел, рассекая воздух на минимальной высоте. Алексей обеспокоенно разглядывал что-то впереди и выше – в зеркале были видны его глаза и глубокая морщина на переносице.

– Что случилось? – спросил я.

Летчик молча указал рукой вперед. Я прищурившись от ветра посмотрел в указанную сторону. Над горизонтом выше нас неспешно плыл журавлиный клин.

– Птицы?

– Нет, Семен, не птицы это. Посмотри внимательней.

Я пригляделся к небесному строю. Эти «птицы» не махали крыльями. Более того, у каждой из них выступали под брюхом по две округлых «лапы», словно они были обуты в валенки.

– Немцы?

– Юнкерсы, – ответил Алексей. – Стервятники фашистские.

– Они нас видят? – спросил я.

– Вряд ли. Они выше нас, да и задача у них другая. Будем надеяться, что не заметят.

 

Я потряс Лену за плечо. Та подняла голову и посмотрела на меня заспанно-недоуменным взглядом.

– Что такое?..

В ответ я показал ей пальцем на вражеские самолеты. Лена распахнула зеленые глаза:

– А куда это они?

– Не знаю.

– Они над нашим аэродромом, – сказал летчик. – Возможно, что…

Рядом со строем бомбардировщиков появились белые облачка разрывов. Если присмотреться, то можно было заметить, что с земли к ним тянутся тонкие, как струны, трассы зенитных снарядов. Я затаил дыхание, ожидая что вот-вот один из них задымит, и с ревом понесется к земле, как в военно-патриотических фильмах про Великую Отечественную.

 

Но вместо этого к земле с ревом понеслись все. Они действительно были похожи на стервятников – пикирующие, расставившие в воздухе лапы-шасси с обтекателями, с угловатыми крыльями. От нас до них было наверное километра три, но даже на таком расстоянии было слышно как ревут их сирены в унисон двигателям.

– Аэродром бомбят, – мрачно констатировал летчик.

Мы продолжали молча смотреть. Штурмовики по очереди цепочкой зашли на атаку, сопровождаемые с земли огнем. Впрочем, вспыхивающие рядом с ними яркие шарики шрапнельных разрывов, похоже не слишком волновали их. От первого самолета отделились черные точки бомб, на таком расстоянии казавшиеся не больше песчинки, которые с нарастающей скоростью понеслись к земле.

– Сейчас долбанет, – Алексей сжал зубы. – Сволочи…

– Глядите! – воскликнула Лена, встав с кресла и размахивая рукой. – Они подбили его!

 

Огонь зениток, оказывается, был не таким уж и безвредным. Первый самолет, отбомбившийся по аэродрому, теперь волок за собой черный дымный шлейф, словно смертный саван. Неуверенно рыская на курсе, он все сильнее окутывался дымом и пламенем, и наконец, закрутившись вокруг оси, со всего маху врезался в лес.

– Ура!!! – я вскочил, подняв кверху кулаки.

– Есть! – засмеялся Алексей. – Молодцы зенитчики!

Я взглянул в сторону аэродорома, и ликующий крик застрял у меня в глотке. Над поселком и летным полем расплывались тяжелые клубы дыма. Последний в строю вражеский штурмовик сбросил свой смертоносный груз, отвернул – и в том месте, куда тот попал, вспыхнуло огромное пламя выше домов. Несколько секунд спустя до нас докатилось гулкое рокочущее эхо. В воздух поднялся темно-серый колеблющийся на ветру дымный гриб; еще выше него в небе танцевали обломки, разметанные ненормально мощным взрывом.

 

– Что это за… – я в растерянности ткнул в сторону взрыва пальцем.

– Склад с авиабомбами бахнул, – глухо сказал пилот.

Я медленно опустился на сиденье. Фашистские самолеты снизились и весело тарахтя, принялись полосовать аэродром очередями из пулеметов. С земли по ним хлестали тонкие трассы пуль, но с каждой минутой их становилось все меньше. До нас доносился отдаленный треск выстрелов и хлопки разрывов на земле. Рикошеты трассеров метались в дымном небе над разрушаемым поселком, и от того казалось что над ним идет сверкающий дождь.

– Почему мы не садимся? – спросил я.

– Нельзя, – коротко ответил Алексей. – Сожгут.

– Но там гибнут люди, им нужна помощь!

– На «ушке» против девятки «лапотников»? Не смеши меня. Мы живы только потому, что нас до сих пор не заметили. Немцы слишком заняты аэродромом. Когда они расстреляют боезапас и повернут обратно, вот тогда мы приземлимся, а сейчас нельзя.

– И что нам делать?

– Ждать конца налета.

 

Я замолчал и отвернулся. «Юнкерсы» тем временем дожгли все, до чего смогли дотянуться, и собравшись в строй, потянули прочь от аэродрома. Позади них в небо поднимались несколько больших дымных столбов от пылающих цистерн, и полтора десятка поменьше от горящих домов, грузовиков, взорванных блиндажей и зажженной бомбами рощи. Вслед им одиноко строчил пулемет, который выпустив несколько очередей, замолчал.

– Теперь можно, – летчик переложил штурвал, направив биплан к летному полю.

– А мы сядем? – я подергал свой ремень, проверяя надежно ли тот закреплен.

– Сядем, куда денемся.

Пилот перевел ручку газа на «малый». Самолет с шуршанием начал спускаться на истерзанную бомбами землю. Я нервничал, опасаясь что мы сейчас зацепим колесом воронку и перевернемся, но все обошлось. Коротко прокатившись по выгоревшей траве луга, наш По-2 встал возле самой рощи. Подруливая и газуя двигателем, летчик закатил самолет под прикрытие деревьев.

 

– Готовьте самолет к вылету. – Алексей на руках поднялся и прокатившись о крылу, ловко спрыгнул на землю. – Я к командиру. Перкаль и лак несите с нашей стоянки, если ее еще не разбомбили. Увидимся через полчаса.

 

* * *

 

Самолет приземлился не возле своего обычного места. Летчик спешил спрятать хрупкую машину под деревья, в результате чего до места, где были сложены инструменты и принадлежности было идти метров триста. Тащить все это на новое место не хотелось, поэтому я решил просто перегнать наш «кукурузник» к стоянке, благо теперь я знал, как это делается.

 

– Лен, садись! Прокатимся!

– Ой… – она сложила ладони лодочкой у губ и удивленно смотрела, как я забираюсь в кабину. – Сёма, а так разве можно? Ты уже умеешь им управлять?

– Разберусь, – я подмигнул. – Да мы и не взлетаем же.

Сев в пилотское кресло, я начал изучать управление. Авиакомпас, высотомер, указатель скорости, и самое важное для запуска – тумблеры электропитания и магнето. Вдоль борта у левой руки тянутся трубки бензо– и маслопроводов. Краник на бензопроводе закрыт – чтобы запустить двигатель, нужно будет открыть его. Касаниями тумблеров включаю электросистему, зажигание, отворачиваю кран на бензопроводе и легонько тяну рычаг тяги двигателя. Мотор с чихающим звуком машет пропеллером раз, другой – и заводится. Можно взлетать… или по меньшей мере передвигаться по полю.

 

Оглянувшись, я вижу что Лена улыбается мне и показывает большой палец одобрения. Я возвращаю улыбку – даже такая скромная похвала с ее стороны мне приятна, а еще потому, что только мне известно, насколько сложную операцию я провел. Запускать самолет, даже такой маленький – это далеко не одно и то же, что заводить автомобиль. Если там это решается одним поворотом ключа, то здесь нужно сделать множество малозначительных на первый взгляд действий, причем в нужном порядке. Если напутать или пропустить что-то, то можно налажать – и в определенных случаях очень сильно. Так что я мог гордиться собой.

Ладно, мы запустились. Теперь можно ехать. Я прибавляю тягу и кладу ноги на педали. Если автомобиль управляется в большей степени руками, то здесь, в кабине самолета и на земле, рулить нужно ногами. Биплан не спеша катится по траве, изредка подскакивая на неровностях. Где находится тормоз шасси я не знаю, и поэтому стараюсь действовать осторожно, не разгоняясь слишком сильно.

 

Вот и стоянка. На краю рощи выстроен из досок и мешков с песком капонир для самолета. С трех сторон его окружают деревья, между которыми растянута маскировочная сетка, а сам он обсажен кустами и засыпан землей, так что его трудно заметить с воздуха. Я загоняю самолет в укрытие, следя за тем чтобы не задеть что-нибудь крыльями, и разворачиваю носом к полю. Двигатель заглушен, бензопровод перекрыт, можно начинать ремонт. Вместе с Леной я опускаю маскировочную накидку, закрывающую этот ангар под открытым небом с четвертой стороны, так что теперь нас здесь никто не увидит с неба.

Осмотревшись вокруг, я заметил, что сетка над капониром иссечена осколками и во многих местах выгорела. Дерево, к которому одним концом она была привязана, было полностью лишено листвы и сочилось соком от свежих ран на коре. еще дальше была видна огромная воронка, окруженная горящими деревьями и исходящая дымом. Похоже, это и был тот самый склад с бомбами. Нам повезло, что мы не успели сесть раньше – все вокруг было завалено тлеющими обломками, от которых, попади они на самолет, тот мог бы запросто сгореть.

 

И запах гари. Не знаю чем таким бомбили немцы, но роща была буквально пропитана неприятной вонью – что-то среднее между горящими покрышками и жженой газетой. От нее жутко свербило в носу, так что через несколько минут нахождения в этом амбре я начал чихать и тереть слезящиеся глаза.

Впрочем, отвлекаться не было времени, надо было ремонтировать самолет. Работы было немало – после нашего вылета в плоскостях и корпусе пестрели десятки дырочек, дырок и совсем уж больших дырищ. В фюзеляже ближе к хвосту зияла огромная прореха, через которую можно было свободно пролезть внутрь биплана.

Тут я пожалел, что оставил свой пионерский галстук в пионерлагере. Сейчас он бы отлично помог в качестве носового платка. Чихая и шмыгая носом, я подтащил к По-2 фляги с лаком и клеем, инструменты, обгоревший рулон плотной ткани для заплаток, и мы с Леной принялись за работу.

 

Кропотливое и нудное занятие. Мне вспомнилась одна сцена из виденного когда-то фильма про войну, где вернувшегося после вылета на дырявом самолете летчика техник крыл матом. Теперь я его отлично понимал. Мало кому будет приятно, если его труд кто-нибудь подставит под огонь и изрешетит в дуршлаг. Заклеивать обычные дырки было еще довольно легко, хоть их было и много. Перкаля на заплаты хватало, нужно было только вырезать из него небольшие куски, приклеивать на места пробоин, обработать шкуркой выступающие края для восстановления аэродинамики и замазать лаком. Гораздо хуже было, если пуля разбила элемент несущей конструкции в крыле – тут уже нужно было вытачивать из сухого дерева новый, резать само крыло и менять разбитую планку на целую. Наиболее серьезные повреждения, вроде треснувшего лонжерона я решил не трогать: плотник из меня был дрянной, и вряд ли у меня хватило таланта починить все как надо.

Самым серьезным повреждением была пробоина в борту у хвоста – та самая, от зенитного снаряда. С ней было больше всего возни. Я наверное провел целый час, вытачивая из деревяшек подходящие по размеру стойки взамен тех что были побиты осколками. Потом пришлось мастерить и ставить растяжки в фюзеляже. Потом вырезать из ткани огромную заплату и крепить ее поверх пробоины. Да, Алексей определенно был прав – зенитным пушкам лучше не попадаться в прицел.

 

Наконец биплан был более-менее приведен в порядок. Оставшиеся дырки не составляло большого труда заклеить, и мы с Леной решили отдохнуть. Гарь от пожаров к тому времени ветер развеял, и дышать снова стало хорошо. Жара, правда, никуда не делась, так что гимнастерка по-прежнему была мокрой, не просыхая.

– Семен, я пить хочу, – Лена устало вздохнула и села на песок, обтирая грязные руки о юбку. Я примостился рядом с ней и взял ее руки в свои ладони.

– Я тоже хочу.

– Может, поищем воду?

– Или спросим у кого-нибудь, – задумчиво произнес я. – Думаю, тут должна быть какая-то кухня или что-то подобное.

– Так давай сходим? – спросила девушка.

– Сейчас, – я размял затекшие плечи. – Отдохну только немного.

– Угу… – Лена рукавом промокнула лоб и прижавшись ко мне уткнулась головой в плечо. Я стал гладить ее руки, в уме тем временем прикидывая, чего мне хочется больше – спокойно посидеть на одном месте, мучаясь жаждой, или все же пойти искать у кого-нибудь воды. Делать что-либо было совершенно лень, но так хотелось пить (живот подал напоминающий о себе сигнал)… Да и поесть тоже не помешало бы.

 

Зашуршали чьи-то приближающиеся шаги. Я поднял голову. К нашему капониру шла девушка в юбке и гимнастерке. По рыжим струям волос я мгновенно опознал Алису.

Зачем она пришла из лагеря? Неужели что-то произошло?

– Семен! – позвала Алиса, еще не видя нас. Девушка остановилась, разглядывая наш ангар. – Лена? Скажите что вы тут, иначе я с ума сойду!

– Алиса? – я встал, проглатывая окончание фразы: «Какого черта ты тут делаешь?». Вместе со мной поднялась и Лена.

– Вот вы где. – Алиса уперлась рукой в стену из мешков с песком. Тут я увидел, что она буквально падает с ног от усталости. – У вас вода есть?

– Вода?

– Ну или хоть что-нибудь! Пить хочу, умираю!

– Эм… – я в легкой растерянности посмотрел на стоявшую рядом со мной Лену. – Клей есть. Лак есть. Что будешь?

– Шутник, – печально констатировала Алиса. – Тебе смешно, а я, между прочим, по этой гребаной лесной дороге полтора часа сюда перлась!

– Случилось чего? – я решил перейти к делу.

– Да не, ничего, – рыжеволосая девушка замотала головой. – Ничего страшного, в смысле. Об остальном потом расскажу. А пока давайте хоть что-то попить найдем, иначе я из вас всю кровь высосу, клянусь!

Лена засмеялась.

– Ну пошли, – вздохнул я.

 

«Что-нибудь попить» вскоре нашлось. Проходя мимо одного из солдат, я спросил его о воде. Тот указал на протекавший на краю лагеря маленький родник, который использовался для умывания. Разжившись кое-какой посудой в местной столовой, мы набрали воды во взятый со стоянки пустой бидон из-под клея, который перед этим как следует вымыли и протерли. Умывшись и сполоснув головы в источнике, мы пошли обратно к самолетному укрытию, освежившиеся и с чувством облегчения.

По пути я заметил, что несмотря на разрушения, причиненные бомбежкой, суеты в лагере не было. Все работали деловито и без спешки – в организованном лазарете поили и перевязывали раненых, неподалеку группа солдат прибирала обломки, а напротив восстанавливали маскировочную сеть, пострадавшую при налете. Все это излучало такую уверенность в том, что никакие вражеские самолеты не страшны, что я окончательно успокоился.

 

Мы сели возле капонира на мешках с песком, вытащенных под солнце. Девушки сидели передо мной, уплетая за обе щеки половинки деревенского пирога с мясом, который украли со стола возле кухни, а я приземлился на корточки и хлебал из кружки воду, черпая ее из бидона.

– …Мне тот сержантик и говорит – мол, не в нашей компетенции, и вообще насчет оружия надо с интендантом разговаривать. Тогда пошли все вместе к нему. А он сидит у себя в кладовке, чаи гоняет, важный как принцесса Помпадур. Я выхожу вперед – так и так, нам нужны стволы. Этот… – Алиса обозвала кладовщика смачным словом, – подстаканник отставляет, глазки свои на меня поднял, смотрит, как будто я перед ним майку задрала и голыми буферами трясу. Аж противно стало. И заявляет – не положено.

– Так он и не дал бы, – хмыкнул я. – Мы с Ванькой к нему ходили уже, он нас послал.

– Вот, и нас тоже послал. Сержант этот с нами не пошел, сказал чтобы мы сами договаривались. А эта сволочь начала нам объяснять что положено, что нельзя, что надо к командиру полка идти, и с ним это решать. Мы его и уговаривали, и помочь обещали, а хрен там – нельзя и все! Под конец он мне вообще заявил, типа ты слишком красивая чтобы в окопах гнить. Представляешь?

 

– Да уж. Сочувствую, – сказала Лена.

– Мразь, – сплюнула Алиса и потянулась кружкой к бидону с водой. Налив воды, она залпом выпила ее.

– Так что я и вызвалась идти сюда, – переведя дух сказала девушка. – Ребята там разбираются с тем хозяйством что Семен и Ванька натащили. Ульянку я с ними оставила, а сама ноги в руки и сюда. По пути решила к вам еще зайти. Весь лагерь перерыла, пока мне какой-то летчик не сказал, что вы у него самолет чините. Кстати, вы что, серьезно эту штуку ремонтируете?

– Да, – ответил я. – И даже летали.

От удивления у Алисы округлились глаза.

– Обалдеть. На этом? Вместе летали?

– Вместе, – в голосе Лены неожиданно хрустнул лед.

 

Взгляд Алисы стал пустым. Она отвела его, на миг задержав на мне. В глазах девушки была грусть и какая-то затаенная обида. Из дерзкой на язык задиры и пацанки она сразу превратилась в ребенка, у которого забрали дорогую игрушку. У меня дрогнуло сердце.

– Понятно… – Алиса отвернулась и уставилась в поле. Над нами повисла тишина; все мы знали об ее причинах, так, как если бы сказали о ней вслух.

Я вспомнил, как вечером второго дня после карточной партии шел по лагерю и думал о взаимоотношениях Алисы и Лены, и том, какое место я занимаю в их чувствах. На первый взгляд, все было достаточно прозрачно для понимания – общий интерес, общий предмет соперничества. Причем, если для Алисы это, видимо, был спортивный интерес, позже развившийся в некое чувство привязанности, то для Лены это – скорее любовь с парты, которую она выносила в себе достаточно долго, прежде чем явить ее мне.

 

Алиса, Лена. Первая – пацанка с неуравновешенным характером и взрывным темпераментом, вторая – стеснительная книжная девочка, полная скрытых комплексов. Но так ли это на самом деле? За дни, проведенные с Леной, я уже успел убедиться, что внутренний ее образ, мягко говоря, не соответствует внешнему. Вспомнить хотя бы, с какой настойчивостью она меня «романсила», что уже не было похоже на типичную «няшу-стесняшу». Да и других «неподходящих образу» качеств у нее хватало: вспомнить хотя бы ее тягу к авантюрам. С какой легкостью она решилась на поездку на аэродром, полет – хотя уверен, ей еще никогда не приходилось летать вот так, когда ветер дует в лицо, а под самыми ногами, за тонкой перегородкой лежит бездна.

Я поймал себя на мысли, что буравлю глазами Лену и при этом покачиваю головой в такт мыслям. А она смотрит на меня, покрасневшая то ли от стыда, то ли от…

– Семен, дырку прожжешь.

Слова, сказанные вроде бы и обычным тоном, но в них чувствовался рокот приближающейся бури. Пылающий взгляд изумрудных глаз. Таких глубоких, что можно провалиться в них. Сейчас, от упавшей с челки тени они казались темно-зелеными – точно глубокое море, необузданное в своем гневе, дробящее в ледяные осколки айсберги и крушащее ими скорлупки кораблей, беспомощных перед стихией…

 

 

Лена поджала губы, недовольно глядя на меня. Я же, тем временем утонув в пучине драматизации, выпал из реальности, и очнулся только когда меня слегка треснули по башке.

– Ау! – передо мной помахали ладошкой. – Проснись!

– Что? – я вздрогнул и едва не опрокинулся на спину. Затекшие ноги подвели в самый неподходящий момент. – Ай, блин!

Лена невольно прыснула, глядя как я поднимаюсь с песка и отряхиваю штаны. Вслед за ней засмеялась Алиса. Пытаясь сохранять остатки неприступности, девушка с зелеными глазами еще пыталась дуться, но уже через несколько секунд сдалась.

– Смейтесь-смейтесь, – проворчал я, пытаясь сесть. – Над несчастным, убогим…

– То-то этот убогий на тебя смотрел, будто голодный на пирожок, – насмешливо фыркнула Алиса. – Везет некоторым…

Лена вздохнула.

– Алис, ну не начинай опять этот разговор по новой. Старая тема уже.

– Какой разговор? – не понял я.

– А тебе о нем знать нельзя, – в унисон парировали девчонки.

– Вот так всегда, – я наконец смог устроиться на бидоне с водой. – Воланчик искать или в столовку лазить, это запросто. А как до чего серьезного доходит, так сразу – нельзя. Ну что за ерунда, народ?

– Не переживай. – Лена улыбнулась и коснулась моих пальцев. – Когда-нибудь если хорошо попросишь Алису, она с тобой поделится.

– И не мечтайте, – рыжеволосая задира презрительно фыркнула. – Вот хорошо вам вдвоем, и ладно. А до посторонних со всякой ерундой не лезьте.

– Значит я помогу, – хихикнула Лена.

– Не вздумай! – Алиса сверкнула глазами. – Задушу! И над останками издеваться буду!

– Ну, тогда ладно. Боюсь-боюсь.

– Да ну вас, – Алиса встала со своего места и направилась за капонир. – Прошу прощения, я сейчас приду.

 

Мы остались с Леной наедине. Алиса прошуршала, забираясь в густые кусты позади ангара, и затихла. Решив, что это хороший момент чтобы расспросить Лену, я повернулся к ней.

– Лена… Можно я кое-что спрошу?

Девушка выжидающе посмотрела на меня.

– Что вас вместе связывает? Имею в виду, тебя и Алису? Вообще, ты ее хорошо знаешь?

– Ну… мы подруги. Или около того. Мы знаем друг друга с детства, но у нас мало общих знакомых. Алиса старше на год, и у нас был разный круг общения.

Я продолжал смотреть на нее. Лена вздохнула:

– У Алисы проблемы. Ты может заметил, что она вся такая самостоятельная, вызывающая, резкая… Она всегда такой была. И это не всегда помогает в общении с… ну ты понимаешь.

– Если честно, еще нет. – признался я.

– Как бы это объяснить… В общем, мальчики не любят знакомиться с Алисой. Она из-за этого бесится. Мы даже несколько раз ругались из-за этого. Ей кажется… Ну…

– Будто ты уводишь у нее парней? – весело спросил я. Лена помрачнела.

– Это не смешно, Семен. Представь, что ты знакомишься с девушкой, знакомишь с ней своего друга, и в итоге она уходит к нему. Когда это происходит несколько раз подряд, что бы ты думал?

– Ну, это наверняка неприятно, – я запнулся. – Погоди. К тебе клеились знакомые Алисы?

– Да… – Лена прикусила губу и отвела взгляд. – Один даже поцеловать пытался. Но они потом все равно уходили.

– Прости, – я погладил ее кисть.

– Не за что, Сёма. Алиса этого не заслужила. У нее и так жизнь не слишком веселая. Когда в жизни кроме нескольких друзей больше никого из близких нет, это совсем…

– Эм… Что значит «никого из близких»?

– Она детдомовская, – нехотя ответила Лена. – Только не подавай вид, что знаешь – обидится смертельно.

– Кхм. – я нервно откашлялся. – Спасибо что сказала.

– Только ты не подумай чего… Она хорошая. Ей просто очень не повезло в жизни. Она не беспризорница.

 

– Ясно, – кивнул я. – А что все-таки за разговор у вас был?

– Может, не надо?

– Не бойся, это останется между нами, – успокоил я девушку.

– Я не боюсь, просто… Ты потом станешь относиться ко мне по-другому.

– Все хорошо, Лена, – я обнял ее за плечи и притянул к себе.

Девушка задрожала, прижавшись ко мне всем телом, глубоко вздохнула, и наконец решилась. Глядя на меня снизу вверх, она робко спросила:

– А ты не будешь сердиться?

– Не буду, конечно! Ну что такое было между вами?

– Эх, ладно… Когда Алиса заметила, что я тобой интересуюсь, она подошла ко мне. Стала говорить, что все мальчишки – кобели, что верить им нельзя, что ты тоже уйдешь, как и все другие… Мне кажется, это она хотела себе доказать сильнее, чем мне. А в конце предложила пари.

– Пари?! – тихо спросил я, внутренне закипая.

– Угу. Если ты со мной останешься, то она позволит мне ей в лицо плюнуть. А если ты в нее влюбишься, то наоборот, она мне. При этом, у нее был такой вид, будто она сейчас как бомба взорвется. Доконало ее, что парни на нее внимания не обращают, а ко мне тянутся, вот видимо и захотела себе доказать, что и по-другому может быть.

 

Я изумленно покачал головой, обнимая Лену. Нет, это было похоже на Алису – вспомнить хотя бы наш разговор перед карточной игрой! Но вот чтобы так…

И тут меня осенило. Злость, раздражение, смутное желание романтики, вызов, спор, привязанность, а затем любовь – именно такая цепочка привела Двачевскую к текущему положению вещей. Похоже, этот спор обернулся для нее самой натуральной влюбленностью, с которой Алиса теперь не знает, что делать, и не понимая, как строятся отношения, желает добиться взаимности.

Дура ты, Алиска. Бедная несчастная дурочка. Что же теперь с тобой делать?

– И ты приняла пари? – спросил я.

– Да, – коротко сказала Лена, пряча лицо у меня на груди.

У меня дрогнуло сердце. Неприятная, отвратительная мысль – а что, если для нее это такая же игра, как и для Алисы? Что, если на самом деле она не любит меня, а приняла условия игры только чтобы не злить нервную Двачевскую?

– Лена… – пробормотал я, чувствуя как глаза предательски щиплет. – еще один вопрос… Для тебя это игра? Как для нее?

 

– Нет, – девушка приподняла голову и серьезно посмотрела для меня. – Это не игра, Семен. Я в таких делах никогда не шучу.

Я глубоко вздохнул, и закрыл глаза, продолжая обнимать ее. На душе было облегчение, но все же оставался некий страх, что это все понарошку. Даже несмотря на то, что Лене явно было не наплевать на наши чувства, мне все равно было страшно, что все, что есть между нами, может рассыпаться.

К моему рту прикоснулось что-то теплое и нежное. Я открыл глаза, чувствуя как мои губы горят от поцелуя.

– Ты не сердишься? – Лена смотрела на меня с тревогой в глазах.

– Нет, – прошептал я и наклонился к ней.

Мы сидели, прижимаясь друг другу. В поле пели кузнечики, которых не смогла распугать недавняя бомбардировка. Ветер тихо шевелил траву и играл матерчатыми ленточками на маскировочной сети. Пахло травой, древесным соком, и совсем немного – гарью, напоминая этим о войне.

 

На поле с грохотом вспучился фонтан земли и огня. Земля под нами вздрогнула, и мы с Леной отстранились друг от друга. Из образовавшейся воронки наружу выполз белый дым. Спустя несколько секунд из-за леса примчалось глухое эхо орудийного выстрела.

– Что это?! – Лена была напугана.

– Не знаю! – я встал, держа ее руки, и стал лихорадочно озираться в поисках укрытия.

Второй разрыв ударил под корень стоявшей невдалеке березы. Дерево со стоном ломающегося ствола и сучьев медленно повалилось на землю. Вокруг забарабанили вырванные взрывом комья глины и обрывки корней. В роще раздались встревоженные возгласы.

– Что происходит?! – к нам подбежала растрепанная Алиса.

– Авианалет? – предположила Лена, сжимая мою ладонь.

– Нет, – если бы это была бомбежка с воздуха, сейчас бы все вокруг выло от самолетных сирен и стабилизаторов падающих бомб. В поисках подтверждения своей мысли я взглянул на небо, но оно было чистым.

 

– Это может быть только артобстрел.

В ответ роща громыхнула целой серией разрывов. Позади нас кто-то страшно закричал. Между деревьев с визгом разлетались осколки снарядов, срубая ветки и стегая землю. Один из них срикошетировал от бревенчатой подпорки капонира и упал к моим ногам. Я попробовал его взять, и чертыхнувшись, бросил – тот был горячий как из печки.

– Давайте скорей в укрытие! – Лена потянула меня за руку к темневшим холмикам блиндажей. – Разбираться потом будем! Бежим!

За горизонтом между тем все сильнее разгоралась орудийная пальба. Снаряды продолжали сыпаться на расположение полка, словно начинающийся ливень. Наверное, по нам била как минимум целая батарея, а может и не одна – грохот выстрелов был настолько частым, что казалось, будто вразнобой бьют несколько исполинских барабанов. Мы бежали, окруженные громыхающим, свистящим мимо и проносившимся над головой железом. Пятьдесят метров забега до ближайшего блиндажа показались вечностью.

Забегая последним, я оглянулся. Картина увиденного впечаталась в мою память, как проявленная фотография – огненно-черные фонтаны вздыбившейся земли, мечущиеся и ищущие укрытия среди этого хаоса люди, и вращающаяся в воздухе бензиновая бочка с пляшущими на ее боках маслянисто-рыжими языками пламени.

 

Я успел нырнуть в темное нутро землянки за секунду до того, как она раскрылась от удара об землю огненной розой, расплескивая свое пылающее содержимое далеко вокруг.

 

* * *

 

…Глина. Она была повсюду. Она сыпалась с потолка при каждом близком разрыве, набиваясь в волосы, оседала мелкой серой пылью на вещах и одежде, забивалась в нос, не давая нормально дышать. Избавиться от нее было невозможно – сколько не стряхивай, все равно вслед за очередным разрывом на тебя свалится новая порция этого сыпучего дерьма. Единственным способом спастись от нее было выйти наружу и отряхнуться, но это была верная смерть.

 

– Господи, это когда-нибудь кончится?! – в сердцах воскликнула Двачевская, шмыгая носом. Рыжая забияка сжалась в комок у стены нашего импровизированного укрытия, вздрагивая каждый раз, когда на нее из щелей между бревнами перекрытия сыпалась земля. – Уже третий час бьют без передышки, у них вообще будет перерыв или нет?

Я промолчал, сидя у противоположной стены. Рядом со мной сидела Лена, рассеяно крутя в руках комок глины. Кроме нас в крохотном блиндаже сидело еще человек шесть красноармейцев, на количество которых тот рассчитан не был. В результате мы сидели в жуткой тесноте под непрерывной бомбежкой.

 

– Ты успела поговорить с Сапрыкиным? – спросил я, чтобы хоть как-то отвлечься от рокота снарядов над головой.

– Нет. – Алиса покачала головой. – Я его вообще не видела с того момента как все это началось.

– Плохо.

– Угу… Семен, как думаешь, это только по нам обстрел ведется, или по пионерлагерю тоже?

– Понятия не имею.

– Я должна быть там, – девушка отряхнулась от насыпавшейся на голову глины. – Меня в лагере ждут, я же по делу пришла. А тут такое…

– Ну и куда ты пойдешь сейчас? – скептически поинтересовался я. – Снаружи погода нелетная.

– Ну когда-то же они должны прекратить эту чертову долбежку! Снаряды у них может кончатся, или еще что… Вот сейчас тише станет, и пойду!

– Сиди уж! – прикрикнул я. – Пойдешь ты… Осколком тебя достанет в голову, и что тогда делать будешь? Наверняка у них снарядов под завязку, так что отдыхай, успеешь еще.

– Меня просто раздражает сидеть вот так без дела, – обиженно возразила Алиса, пересыпая в горсти песок.

– Всех раздражает. Я тоже не хочу тут в духоте маяться. Но сижу же!

 

– Да ты!..

Алиса хотела в ответ сказать что-то резкое, но осеклась и задрала голову к потолку. Все, кто был в блиндаже, насторожились, напряженно прислушиваясь. Сквозь глухие раскатистые удары артиллерии я буквально кожей почувствовал отдаленное вибрирующее жужжание на басах, и затем глухое «Уррр-ррррр», стремительно срывающееся в пронзительный вой. По спине поползли мурашки, плечи сами приподнялись, подпирая голову.

– Воздух! – воскликнул кто-то из красноармейцев.

– Очередной налет, – проговорил я. – Держитесь, тряханет сейчас!

Вой настиг своей наивысшей точки, после чего земля заходила ходуном от сыплющихся на нее бомб. С потолка между щелей наката обвалилась земля, наполняя воздух пылью; большой ком попал в стоявшую в углу на выступе гильзу-«катюшу» и потушил ее. В блиндаже стало темно.

– Черт! – ахнула Алиса.

– Спокойно, без паники! – крикнул я. – Сейчас…

Что должно быть «сейчас», я договорить так и не успел. Снаружи штурмовик с ревом сделал заход и сбросил бомбу. На какие-то секунды наше укрытие заполнил тонкий визг, от которого заложило уши. Потом в крышу землянки пришелся удар, от которого на нас посыпался целый поток – от разрыва внутри обвалилось несколько досок перекрытия, и в образовавшуюся дыру хлынула земля, хороня нас в нашем укрытии как в общей могиле.

 

Грохот, тяжесть, духота. Меня обжало со всех сторон, и что-то тяжелое навалилось сверху. Грудь словно перехватило тугим поясом, мешая дышать. В момент удара я прижался к стене, закрывая руками голову. Завалило меня, впрочем, не сильно, так что я начал остервенело отталкиваться локтями и всем телом, выдергивая себя из-под насыпавшейся земли. Через минуту мне удалось вырваться на свободу.

Блиндаж, видимо, получил непрямое попадание крупнокалиберного артиллерийского снаряда – более точный удар оставил бы от нас мокрое место. Деревянное перекрытие обвалилось внутрь и засыпало наше укрытие почти полностью. В потолке была дыра, сквозь которую падал тусклый свет. Обстрел все еще продолжался, и от грохота разрывов земля с шуршанием падала, затекая пыльными ручейками внутрь. Я чихнул.

Рядом со мной сидела Лена, сидела Алиса. Где же они? Неужели их завалило сильнее, и они не могут выбраться? Они же могут задохнуться, надо скорее помочь им!

 

Мне стало жутко. Я торопливо начал копать голыми руками, разрывая землю. Следовало спешить – человек не сможет долго пробыть погребенным заживо, без воздуха!

Из-под земли донесся слабый звук. Я замер и прислушался. Звук повторился – это был словно сдавленный крик и плач. Но важнее всего, он звучал прямо под моими руками!

– Лена! – закричал я, и заработал с удвоенными усилиями. – Я здесь! Я сейчас!

Смахнув очередной слой земли, я наткнулся на человеческую руку. Та тут же судорожно вцепилась в меня, а рядом с ней показались пальцы другой. Разметав несколькими яростными движениями осыпь и расширив дыру, я изо всех сил потянул за эти руки, и вытащил из земли девушку, словно морковь из грядки. Это была Лена – грязная с ног до головы. Я прижал ее к себе, и как есть – с перемазанными щеками, с глиной в волосах – крепко поцеловал.

Она закашлялась, и заколотила по моим плечам кулачками. Затем отстранилась от меня.

– Ты чего? – удивился я.

– Хе-кхе! – Лена согнулась, судорожно кашляя и указала рукой в сторону противоположной стены: – Кхек… Алиса!..

 

Я бросился в ту сторону, обозвав себя болваном. Спас одну девчонку, а о другой и не подумал. Какой же я кретин!

Земля в одном месте шевелилась. Поспешно разрыв тот бугорок, я обнажил руку, которая билась, размахивая в стороны. Откапывая человека, который был внизу, я прикоснулся к этой руке, положил ее себе на плечо, чтобы успокоить Алису (тонкая женская кисть могла принадлежать только ей одной). Лена опустилась рядом, помогая мне.

Из груды земли вдруг вылетела вторая рука и вслепую ударила меня в лицо. Я с матюгом отшатнулся.

Обе руки замахали в воздухе. Из-под земли донесся душераздирающий крик:

– Помомффф-те! Земля… пмрффф …в рот! А-а-а!!

– Сейчас! – Лена нагнулась, разгребая глину. – Успокойся, мы тебя вытащим!

Я взял обломок доски и принялся орудовать им как лопатой. Вскоре я докопался до лица лежавшей под слоем земли Алисы, ее плеч и придавившей ее в районе талии балки. Девушка смотрела на нас и плакала – по измазанному глиной лицу текли грязные дорожки слез.

Наконец я отбросил балку в сторону. Алиса, цепляясь за наши руки с трудом выбралась из ниши где ее завалило, и уткнувшись мне в рубаху лицом, разрыдалась.

 

– Тише, тише. Все позади, – я взял ее за плечи и принялся укачивать как ребенка. – Все хорошо. Мы вытащили тебя.

– Семе-он… – всхлипывая, шептала Алиса.

Позади нее Лена дипломатично отвернулась и с хмурым видом изучала стенку. Я, заметив это, слегка отстранился и несильно похлопал девушку по щеке, чтобы привести в чувство.

– Ты как? Нигде не болит?

– Д-да… – зареванные глаза Алисы приняли более осмысленное выражение. – Я в порядке… кажется.

Сзади нас началась возня – несколько солдат, которые сидели с нам в блиндаже, наконец выбрались из-под завала и теперь помогали своим товарищам, подручными средствами выкапывая их из-под земли. Я отпустил Алису и стал следить за их действиями. Снаружи все так же грохотала артиллерийская канонада. От близких разрывов земля содрогалась, и падала сквозь щели. Над головами подрагивали ослабшие от удара доски перекрытия.

– Эта землянка того и гляди развалится, – произнес один из красноармейцев. – Надо выходить наружу.

– Выходить? – изумился я. – Там же снаружи такой звиздец творится! Как туда выходить можно?

– Здесь нас завалит, – сказал другой солдат. – еще один снаряд и все, землянка больше не выдержит. Даже если рядом, все равно каюк.

– А наверху разве не каюк?

Солдат переглянулся с другими, и беспомощно развел руками.

– Мы никуда не пойдем, – решительно возразил я, так и не дождавшись ответа на свой вопрос. – Да и вам бы…

«Бумм!» – невдалеке грянул взрыв. Доски наката угрожающе заскрипели, подаваясь под тяжестью земляного покрытия.

– …не советовал, – машинально договорил я, нервно глядя на потолок.

Солдат покачал головой, но ничего не сказал.

 

Наше убежище было засыпано землей почти доверху. Мы полулежали, зарывшись в сыпучий суглинок, слушая доносящиеся снаружи звуки обстрела. Девушки в тесноте и для ободрения держались ближе ко мне. Алиса боялась – это чувствовалось по тому, каким частым было ее дыхание, и по дрожащей руке, которой она то и дело касалась меня в поисках поддержки. Лежавшая с другой стороны Лена была гораздо спокойней. Сам я не переживал так, как Двачевская, но все же мне было крайне не по себе в полуразрушенном блиндаже, который того и гляди грозил рухнуть.

Звуки ревущих авиамоторов и треск пулеметов стих – вражеские штурмовики закончили свой налет и отправились  на свой аэродром. Уже третий раз за эти два с лишним часа. Очевидно, их летное поле располагалось где-то очень близко, что они имели возможность в короткие сроки слетать к нам, вернуться, перезарядиться и заправиться, после чего снова отбомбиться по нашей позиции. В сочетании с артиллерийским огнем это имело исключительно мощный эффект – я был уверен, что наверху не может быть ничего живого. Наверняка много людей погибло за эти бесконечно долгие два часа.

 

В какой-то момент канонада начала слабеть. Обстрел продолжался, но разрывы снарядов становились все более и более редкими. В это время в дверь нашей землянки кто-то застучал. Мы его не сразу услышали – от продолжавшегося все это время грохота я чуть не оглох.

– Эй! Есть тут кто живой?

Снятая с какого-то сарая дощатая дверь приоткрылась. Внутрь заглянула вихрастая голова в пилотке:

– Ого! Ну нихрена вас тут засыпало… Тут есть некий Семен?

– Ну есть, а что? – отозвался я.

– Вылезай. Тебя командир требует.

– Зачем?

– Откуда я знаю? Мне сказали тебя найти.

– Понятно. – проворчал я. – Тогда вот обстрел закончится, и пойду.

– Он уже закончился. Сейчас иди.

– серьезно? – возмутился я и прислушался. Но наверху наступила тишина, подтверждавшая слова посланника. – Ладно, а куда идти?

– На КП. Я тебя провожу.

– Я с тобой, – тихо сказала Лена.

– И я! – немедленно откликнулась Алиса.

– Комполка ничего не говорил о вас, – нахмурился солдат с вихрами.

Я вздохнул и потер лоб. Либо идти с ними обеими – либо одному. В одиночку тащиться к неведомому начальству не хотелось.

– Они со мной. Мы идем вместе.

Солдат неодобрительно хмыкнул, но затем махнул рукой.

– Тогда поторопитесь. Командир сказал, что это срочно.

– Как будто в армии иначе не бывает, – я подполз к двери и стал вышатывать ее – деревянную панель перекосило и она заклинила в проеме.

 

Выбираясь наружу, я гадал зачем вдруг понадобился командиру местного подразделения. Но эта мысль покинула мою голову, когда наконец мне удалось пролезть сквозь щель наружу, и осмотреться.

Рощу было не узнать. Десятки и сотни снарядов, обрушившихся на наши позиции, перевернули все вверх дном. Деревья, до того закрывавшие землю от солнца, были расколоты и истерзаны взрывами; их листва лежала на вздыбленной земле. Окружающему пейзажу больше всего подходило определение «лунный». Все вокруг было взорвано, иссечено осколками, обожжено огнем. Над землей тянулись клубы дыма и стоял неприятный запах сгоревшей взрывчатки. Я оглянулся на наш блиндаж – тот был окружен большими и малыми воронками от снарядов и бомб. Одна из них была в крыше, и на дне ее было отверстие, которое очевидно было подземельем, где мы прятались.

 

С тревогой я посмотрел в сторону капонира, где стоял самолет – не разбомбили ли его? Но тот стоял, как ни в чем не бывало, поблескивая крыльями в свете заходящего солнца.

– Мама моя… – Алиса смотрела на окружающее круглыми глазами. – Какой кошмар.

– Что стоим? Идемте! – наш провожатый сердито покосился на нас. Пожав плечами, я двинулся за ним.

Путь до командирской землянки был коротким. Сам же блиндаж ничем не отличался от таких же по соседству, разве что был больше. Возле входа дымилась свежая воронка, судя по размерам, от авиабомбы. Солдат, сопровождавший нас, остановился.

– Здесь. Заходите.

Я коротко кивнул, и вместе с девушками спустился по земляной лестнице к двери.

– Семен, как думаешь, с ним можно будет поговорить насчет того чтобы нам наконец выдали оружие? – тихонько шепнула Алиса.

– Надеюсь, да.

Перед тем, как войти, я постучал в дверь. Внутри было трое человек – один за крохотным столом в накинутом на плечи кителе, и другой в белом халате, обрабатывавший рану лежавшему на топчане у стены раненому. В нем я с удивлением узнал Алексея.

 

– Разрешите? – я шагнул в комнату. Сидевший за столом офицер внимательно посмотрел на меня.

– Семен Сычев? – спросил он.

– Так точно, – я опустил руки по швам и подтянулся. – Ваш, эм… мне сказали что вы звали меня.

– Да, – он кивнул, не отрывая от меня взгляда. – Вызывал.

Я промолчал, ожидая продолжения. Молчали и вошедшие вслед за мной Лена с Алисой. Только рыжая незаметно толкнула меня локтем: мол что стоишь, давай, спроси по нашему делу! Но я решил выждать.

– Я действительно вызывал вас, – произнес командир, все так же задумчиво разглядывая меня, и заставляя неуютно ежиться под этим взглядом. – Вот что, Семен… Насколько хорошо вы освоили пилотирование У-2?

 

Неожиданный вопрос. Против воли мой взгляд уперся в летчика, над которым колдовал фельдшер. К чему меня спрашивают, хорошо ли я летаю на «ушке»?

Так или иначе, лучше будет честно ответить – к чему клонится этот диалог, пока еще неясно.

– Я могу на нем взлетать и садиться. Выполнять несложные приемы и фигуры пилотажа…

– Как у вас с ориентированием на местности? – перебил меня офицер.

– Ну… с картой – могу.

– А ночью?

– Ночью… – я смущенно закусил губу. – Мне никогда еще не приходилось летать ночью.

– Понятно… – взгляд военного помрачнел. Он уставился в стол, сцепив пальцы

 рук и что-то напряженно обдумывая.

– Что с раной? – вдруг спросил он фельдшера.

– Что мог, сделал, – ответил тот. – Летать ему нельзя. Не может ни сидеть, ни стоять.

– Черт побери, – командир слегка стукнул кулаком по столешнице. – В самый неподходящий момент!

– Виноват, товарищ подполковник! – сдавленным голосом отозвался летчик. – Неловко получилось.

– Ладно, ладно, не винись! – сидевший за столом офицер вновь посмотрел на меня. – Младший лейтенант Звягинцев сказал мне, что преподал вам азы воздушного боя и штурмовки вражеских позиций. Это так?

– Так, – ответил я, недоумевая все больше.

 

Военный встал со своего места и стал мерять шагами пол, поглядывая то на нас, то на Алексея. Наконец приняв, какое-то решение, он тряхнул седеющей головой, подошел ближе и произнес:

– Ну что сказать…Хотел бы я, чтобы обошлось без этого, но похоже у нас нет выбора. Мне нужна твоя помощь, Семен, и у меня есть для тебя задание.

Сказать, что я удивился – не сказать ничего. Я, наверное, уставился на подполковника как на неведомую зверушку, настолько тот меня огорошил своим спичем.

– Какое задание?

– Так вышло, что у нас ранен единственный летчик, – движением подбородка командир указал в сторону Алексея на топчане. – Некому лететь на ночном бомбардировщике. И вот именно сейчас нам, кровь из носу, необходимо нанести удар сегодня ночью.

– Какой удар?

– Бомбовый. По фашистскому аэродрому. – подполковник впечатал кулак правой в левую ладонь. – Ты видел бомбежку, которая была сегодня?

Я молча кивнул. Такое сложно забыть.

 

– Артиллерия – это ничего, – командир снова принялся шагать взад и вперед по тесной комнатушке блиндажа. – От артиллерии можно спрятаться в лесах. Можно спрятаться от корректировщиков и наблюдателей. Но от авиации не спрячешься. Когда мы будем прорываться на восток, они будут искать нас, а когда найдут – над лесными дорогами, в полях, при переходе Волги – они будут расстреливать нас с воздуха и сыпать бомбы нам на головы. Их надо остановить. Вам ясно?

– Виноват, товарищ подполковник. – я решил обратиться по званию. – Но я не сертифицированный пилот. Я даже в ваш штат не вписан.

– Документы выправить – это несложно. Что касается твоих навыков, то вот он, – командир кивнул на Алексея, – хорошо отзывался о них. Так что дело лишь в твоем желании. Итак, – он уперся руками в стол, глядя на меня в упор. – Ты поможешь нам?

 

И в его голосе было столько силы и надежды, что я не посмел отказать.

– Есть, товарищ подполковник. Только…

– Самолет заправят и подготовят к вылету, – перебил меня офицер. – Я уже распорядился. Что у вас, девушки?

Двачевская, которая все это время стояла, изнывая от нетерпения, получила наконец возможность поговорить с руководством. Пока она объясняла суть проблемы, я отступил назад, встав рядом с Леной. В глазах девушки, обращенных ко мне, читалась странная смесь чувств: какая-то непонятная мне тревога и в то же время радость. Ее кисть коснулась моих пальцев, и я нежно пожал ее.

– Мы разберемся с вашим вопросом, – заявил подполковник, принимая из рук ДваЧе список с фамилиями пионеров. – Хотя мне это не очень нравится, но мы выправим вам всем красноармейские книжки и поставим на довольствие. Я отдам соответствующий приказ интенданту. А вы, Семен, подойдите сюда. Нужно уточнить подробности вашего полетного задания.

Мы проговорили еще полчаса, уточняя различные детали и советуясь с лежащим тут же рядом Алексеем. Наконец командир полка выпрямился, и хлопнул ладонью по лежащей на столе карте:

– На этом все. Вы решили, кто полетит с вами?

– Эмм… – я растерялся, так как не задумывался над этим.

– Вам нужен будет штурман-стрелок. – сказал подполковник. – Кого вы выберете?

 

– Возьми меня с собой! – Лена дотронулась до моего плеча. – Я помогу тебе.

– Подруга, ты уверена? – язвительно осведомилась Алиса.

Лена не ответила, лишь стрельнув глазами в ответ. На ее скулах заиграли желваки.

– Семен, я в тире девяносто восемь из ста выбивала на состязании, – произнесла Двачевская. – В темноте мне не нужен фонарь, я хорошо вижу ночью. Возьми к себе стрелком, я тебе пригожусь!

– Я тоже умею стрелять, – ледяным тоном произнесла Лена.

– И сносить все ногами впотьмах, натыкаясь на всякое барахло ты тоже умеешь, – едко улыбнулась Алиса.

Лена моргнула, и сжав кулачки качнулась, словно собираясь ударить рыжую насмешницу. Та, заметив это, перестала улыбаться. Воздух ощутимо наэлектризовался, предзнаменуя надвигающуюся грозу. Впрочем, Лена, совладав со вспышкой гнева, осталась стоять на месте, лишь сделав глубокий вдох-выдох.

Развернувшись ко мне, она произнесла обычным холодно-бесстрастным голосом, означавшим у нее раздражение:

– Выбирай, Семен. Кого ты возьмешь в ночной вылет?

 

Честно говоря, я не знал, что сказать. Мне не хотелось брать никого. Дело выглядело слишком опасным, чтобы впутывать в него еще и девчат. Особенно тех, которые были мне хоть немного симпатичны. Правда, если их обеих оставить тут, некому будет прикрыть мне спину в полете, а если взять кого-то одну, другая безмерно обидится.

Сделать выбор все же было необходимо. Сначала я хотел взять Алису – чтобы не подставлять Лену под пули и всевозможные неприятности. Но потом я представил, что потом будет между нами и с нашими отношениями, и передумал. Лучше уж нам обоим гробануться, чем если потом она будет меня тихо ненавидеть за то, что я улетел с ее соперницей.

Вот только Алису жалко…

Стараясь не смотреть в сторону рыжеволосой девушки, я сказал:

– Лена, ты летишь со мной.

 

* * *

 

…Ночь. Тускло работает лампочка на приборной панели, подсвечивая циферблаты. Под ногами дрожат педали рулевого управления. Самолет покачивается в воздухе, словно на морских волнах, и меня в такт качкам мягко вдавливает в сиденье. Вокруг меня – ночь, высоко в небе в разрывах облаков виднеется прохудившийся с одного боку диск луны. Внизу, под крыльями, проплывает земля в виде пятен и смазанных линий. Довольно светло, но из-за лампочки кажется будто за пределами кабины непроглядная тьма. Ветер забирается под летную тужурку, и мне холодно, как бы я в нее ни кутался. На бортовых часах время – три часа. Мрак…

Наша цель, фашистский аэродром, находился в тридцати километрах к северо-западу. По словам Алексея, это было оставленное нашими войсками летное поле с грунтовым покрытием. Сейчас же там базировалась немецкая эскадрилья штурмовиков, утюжившая нас с перерывами до самой темноты. Это был хорошо укрепленный объект, который стал бы крепким орешком и для нескольких ночных бомбардировщиков, не то что для одинокого «кукурузника». Я стараюсь не думать о том, что мы летим, по сути, на самоубийственное задание, но мысль о том, что скоро придется рисковать жизнью, все настойчивей скребется в черепушке. Биплан небронирован, если не считать железной плиты под сиденьем летчика и штурмана-бортстрелка. Парашютов, естественно, нет.

 

«Будь внимателен», – вспомнились слова летчика, еще во время обсуждения в командирской землянке. – «Там полно зенитной артиллерии всех калибров, стоят прожектора и звуковые локаторы. Вместо бомб тебе повесят кассеты с ампулами КС, тебе не нужно будет держать режим над аэродромом и производить бомбовые вычисления. Но вместо этого тебе придется бомбить с предельно малой высоты. Что это значит, объяснять думаю не нужно – ты сам все сегодня видел. Лучше всего заходить со стороны противника – они так могут решить что ты свой, и не открыть огонь сразу. В полете держись реки, так ты не заблудишься в темноте. Удачи, Семен».

 

Да, вместо стандартной бомбовой нагрузки к нашему По-2 прицепили два решетчатых контейнера с круглыми шарами, наполненными горючим составом. Наличие почти двухсот литров зажигательной огнесмеси не добавляло спокойствия. Я уже успел оценить слабую защиту планера, и представить что будет, если кассета с зарядами взорвется на крыле, было совсем несложно. А такое могло произойти от единственного осколка или пули. Сами же кассеты, к тому же, оказались довольно тяжелы. С ними биплан разгонялся хуже, маневрировал тяжелее, и теперь напоминал уже не просто «небесного тихохода», а скорее беременную жабу – это ясно чувствовалось в управлении самолетом.

Вообще, этот вылет был во всех отношениях труднее дневного. Мне теперь нужно было самому определять курс; держать высоту, скорость и направление; следить за окружающей обстановкой, насколько это было возможно в темноте, и не сбиться с пути – и все это ночью, при плохой видимости. Луна, наш союзник и враг, помогала тут слабо, света от нее кот наплакал – но зато от нее плоскости крыльев серебрились приманивающим блеском, напоминавшим мне рыболовную блесну. Такое сверкание опытный истребитель ни с чем не спутает.

 

…Точно так же серебрилась река внизу – мой главный ориентир. Без него я бы наверняка заблудился и завернул куда-нибудь не туда. Тем не менее, карта лежала наготове у меня на коленях. Волга имела в этом месте кучу всевозможных притоков, затонов, стариц; и пропустить в темноте нужный поворот очень не хотелось – вся моя ориентировка полетела бы к черту.

До цели осталось километров десять. Наш самолет вылетел каких-то полчаса назад, но время в напряженном полете пролетало незаметно. Я покачиваю пальцами штурвал и изредка рулю ногами, ощущая в животе сосущую пустоту. На нервной почве у меня разыгрался голод, который не смог заглушить ни плотный ужин, ни половина полетной пайки шоколада. Вторая половина была у Лены, но клянчить у нее я стеснялся.

 

Моя спутница молчала, сидя в штурманской кабине за пулеметом. Перед полетом девушка вовсю травила забавные истории и смеялась, видимо пытаясь таким незамысловатым образом отогнать страх. Но как только «ушка» оторвалась от земли, Лена замолчала, и за весь полет не проронила ни слова, как бы я не пытался ее разговорить. Последнюю попытку я сделал, когда мы пролетали над нашим пионерлагерем. Привлекая внимание девушки, я что-то сказал, обернулся – и увидел в слабом лунном свете бледное лицо с застывшим взглядом и дрожащие на рукояти «дегтярева» пальцы. Больше я ни о чем спрашивать ее не решился.

Она тоже боялась. По-своему.

 

Пейзаж вокруг изменился. Вдоль берегов протянулись небольшие деревушки. Сквозь плотно закрытые ставни изредка тускло светили огоньки. Их становилось все больше, а дома стояли все плотнее – самолет приближался к большому городу. Я знал его название, мне сообщил его командир полка: Калинин.

Пора было поворачивать. Я максимально прижался к земле и отключил подсветку, чтобы та не мешала смотреть в темноту. Следя чтобы ни во что не врезаться, я повел самолет по выделявшейся светлой лентой на темной земле трассе, летя над ней по намеченному курсу.

– Мы подлетаем? – спросила меня Лена, перекрикивая шум мотора.

– Да!

Мои пальцы крепче сжали штурвал, предательски подрагивая. Мотор зло урчал, толкая крылатую машину вперед. У земли ветер усилился – болтанка стала такой, что самолет приходилось с большим трудом удерживать на курсе. Я смотрел вперед, держа штурвал обеими руками, и чувствуя как несмотря на холод, по спине стекает ледяная струйка пота.

Перед глазами вдруг промелькнули лица командира полка и летчика там, в блиндаже, перед нашим прощанием. Перед тем, как отпустить меня, они на миг встретились глазами.

«Мальчишка. Неопытный еще», – сказал взгляд одного.

«Не справится. Погибнет», – так же молчаливо ответствовал другой.

Нет уж, к черту! Я заскрежетал зубами и крепче стиснул ручку управления, чувствуя поднимающийся в душе кураж и гнев. Я справлюсь! Я докажу вам, и скажу лично, что вы были неправы насчет меня! У нас с Леной получится!

 

Один заход. Это все, что мне нужно, и все, что у нас есть. Глупо полагать, что фашисты в ужасе разбегутся, когда я вылью дождь из ампул им на головы. Если я промедлю, на самолет обрушится огненный шквал из десятков стволов малокалиберной зенитной артиллерии, которому не смог бы противостоять и «бетонный» Ил-2. Про «русс фанер» и говорить нечего – один залп, и мы останемся догорать на этом лугу.

Пока самолет преодолевал последние километры, я судорожно вспоминал аэрофотоснимки и составленную по ним схему аэродрома. Моя главная задача – сжечь бомбардировщики. Если останется время, я должен подорвать хранилища топлива – большие цистерны в окопах на краю поля, рядом с полевыми ангарами. Их много, целых три. В один заход все не сжечь, на каждую понадобится порядка полминуты, и это в лучшем случае. А время на удар жестко ограничено. Вот бы еще эрэсов хотя бы пару штук…

Ладно. «Используй то, что под рукой, и не ищи себе другое». Первым делом, все же самолеты. Ха, это меня от нервов так на цитаты пробивает, или я уже заговариваться начал?

 

Плавное движение руки – и биплан задрал нос вверх, набирая высоту перед решающим рывком. еще движение ручкой тяги, и мотор из глухого урчания перешел на протяжный вой. Вроде бы легкие и почти незаметные манипуляции, но проделывая их я взмок, словно разгружал грузовик на солнцепеке.

– Лена, готова?! – заглушая шум двигателя, кричу я. Адреналин уже кипит в жилах и захлестывает горло, отчего мой голос хрипит.

За спиной у меня ничего не слышно. Я привстаю, чувствуя как натягиваются привязные ремни, и оборачиваюсь. Одновременно на краю поля впереди загорается прожектор. Его луч описывает кривую дугу, нащупывая нас. На миг в его отсвете становится видно лицо Лены, сжатые в узкую линию губы, и горящие холодным огнем зеленые глаза под сдвинутыми узкими стрелками бровей.

– Я готова.

– Тогда… – по телу проходит озноб и судорога, словно пропустили электрический ток. – Тогда поехали.

 

Самолет повисает в верхней точке дуги, перед тем как нырнуть вниз. Передо мной в тусклом свете луны становится виден весь аэродром. Я сверил по памяти то, что вижу сейчас и ту схему летного поля, что показали мне на брифинге. Полевые ангары, обтянутые маскировочной сетью, приземистые здания пакгаузов, цистерны… и капониры со стоящими самолетами. Но почему они стоят так открыто, даже без сеток? Словно нарочно поставлены, чтобы бомбардировщикам было проще ударить по ним… Это действительно самолеты?

А что это вон там, в тени под деревьями, укрытое срубленными ветками? Тень, раскинувшая угловатые крылья. И не одна, а пять… десять… нет, еще больше, трудно сосчитать. Елки, да ведь вся роща возле аэродрома битком набита замаскированными самолетами! А в капонирах на открытом месте – муляжи, мишени!

 

Все это пронеслось у меня в голове за какие-то секунды. Решение возникает мгновенно. Я плавно дал ручку от себя и положил палец на кнопку бомбосбрасывателя. Биплан накренился, и с ревом устремился вниз.

Впереди прожектор взмахнул лучом, словно клинком, пытаясь поразить самолет. Рядом с ним суматошно загрохотал пулемет. Струя трассеров вспарывает темноту – стрелок бьет вслепую, ориентируясь на звук. Ни одна пуля не задела нас, и я ухмыльнулся, нацелив нос «кукурузника» на рощу. Самолет снижается, набирая скорость, и расстояние до цели стремительно сокращается. Двести метров… сто пятьдесят… сто…

Короткое нажатие кнопки сброса, отцепляющей защелки на кассетах. Ампулы с жестяным грохотом выпадают из своего ложа и летят к земле как горох. Несколько мгновений, и внизу просыпается огонь. Я не слышу звука, с которым ампулы раскалываются, изливая свое содержимое, но результат освещает поле мечущимися желто-зелеными сполохами. Впрочем, у меня нет времени любоваться им – у меня есть следующая цель.

 

В сетку пулеметного прицела попадает прожектор и стоящая рядом пулеметная установка. Я ловлю их в перекрестие и жму на спуск.

– Ррррррых-х!

Ярко-зеленая линия трассеров перечеркивает прожектор и гасит его. Мне представляется хруст, с которым разлетелось стекло этой «грозы ночных бомбардировщиков». Пулемет врага все еще продолжает стрельбу, и я добавляю ему, после чего тот наконец затыкается.

И аэродром проснулся. Вверх взлетает гроздь ракет, зажигающих яркие огни над летным полем. Вместо уничтоженного мной прожектора в небо упираются полтора десятка ярких столбов света. Вразноголосье заревели сирены. Началась стрельба – пока суматошная и неприцельная, но это только вопрос времени. Скоро они проснутся окончательно.

 

Но я не думаю об этом.

За спиной у меня стучит «дегтярь» – степенно и неторопливо, если сравнивать с бешеной скорострельностью курсового пулемета. Моя подруга тоже не теряет времени зря. На миг я позволяю себе порадоваться за нее, и снова фокусируюсь на своей цели. Крен, ручку на себя, доворот – и в прицеле уже лежит круглое черное тело цистерны с горючим. Нажатие на спусковую скобу, сливающийся в единый рев грохот ШКАСа, рикошетирующие от железных боков яркие пули, и…

В глаза ударяет ослепительная вспышка. Темнота и ночь над аэродромом улетают куда-то в космос, прогоняемые огненно-рыжим шаром пламени. Я не успеваю отвернуть, и самолет пронзает его насквозь. Меня овевает нестерпимо-горячий воздух, нос ощущает смрад бензиновой гари. Но, кажется, биплан не пострадал, и это удивительно. Не теряя времени, я делаю петлю побольше, чтобы было время увернуться, и делаю заход на вторую бочку, затем – на третью. И ныряю в спасительную темноту за пределами огненного круга.

И только теперь рискую оглянуться.

 

Вслед нам бьют десятки трассирующих очередей. В нашу сторону, но не в нас. Прожекторные установки беспомощно шарят по небу, пытаясь настичь того, кто уже натворил дел и исчез. На месте аэродрома растекается огненное море – все три стоянки самолетов коптят, протянув к небу масляные столбы дыма. Особенно не повезло стоянке в роще возле летного поля – там бушует желто-зеленый огонь, и то и дело что-то взрывается, разбрасывая яркие желтые и красные искры.

Дело сделано. Можно лететь домой.

На секунду появляется искушение вернуться и добавить жару. Но подключившийся инстинкт самосохранения советует включить голову и не лезть на рожон. Теперь меня уже ждут, и хотят отомстить дерзкой «фанере», за какие-то секунды разнесшей все летное поле. Ну его. И так неплохо получилось…

– Семен! – Лена вдруг перебивает поток мыслей в моей голове. – Смотри! Там взлетают!

 

Какого…

Я впиваюсь взглядом в аэродром. По взлетной полосе тянется длинная полоса пыли, подсвеченная пожаром. Проследив за ней, мои глаза замечают исчезающий в темноте силуэт небольшого самолета с убирающимися внутрь корпуса шасси.

Это истребитель. Мессершмитт. Черт. Как мы его проморгали, пока он был на рулежной дорожке?!

– Уходим! – я переложил штурвал, уводя самолет прочь. – Нам нельзя встречаться с истребителями. Лена, смотри внимательно, он нас сейчас ловить будет!

– Хорошо!

В это время большая туча, закрывавшая луну, снова открыла ее. Окрестности залило серебристым светом – неярким, но вполне достаточным, чтобы обнаружить нас.

– Твою мать, – я с ненавистью уставился на лунный диск.

 

Рев сирен стихал, по мере того как По-2 удалялся от аэродрома. Мотор успокаивающе тарахтел на средних оборотах, но нам было не до спокойствия. Я обшаривал взглядом небо, в любой момент ожидая атаки. Самолет летел, прижимаясь к земле и двигаясь по складкам местности – так были больше шансы убраться отсюда незамеченными. Но поможет ли это?

Зловещий рокот над головой, и пронзившие воздух перед носом биплана пушечные трассы подсказали, что я ошибался.

«Мессер» с воем пронесся над самолетом и свечой взвился в небеса. На секунду в свете луны мелькнули белые кресты на черных крыльях, и отличительные отметки на хвосте. По спине прошел холодок – я узнал его: это был тот самый истребитель, что ранил меня в первый день.

– Лена! – мой голос предательски сорвался, «пустив петуха». – Почему ты не предупредила меня?!

– Я его не заметила! Прости! – прокричала девушка позади.

– В следующий раз у тебя не будет времени извиниться! Даже ахнуть не успеешь! Смотри за небом, ты здесь для этого!

Подчиняясь движениям штурвала, самолет изменил курс. Я все еще надеялся оторваться от противника и скрыться в темноте. Но проклятая луна заливала своим светом равнину, словно театральные софиты сцену в особо драматический момент. Обычно в спектакле на этом месте следует любовная сцена, признание, или на худой конец нечто умиротворяющее. Но у нас тут вместо этого идет смертельная битва на заведомо неравных условиях.

– Черт, ну где же вы? – прошептал я, имея в виду облака на небе. – Когда вас не надо, вы есть, а именно в этот момент, когда вы так нужны – вас всех куда-то нахрен сдуло!

 

«Урр-ррррр!» – зловеще зарокотал мотор приближающегося истребителя где-то позади. Я закрутил головой, высматривая невидимого врага, но тот словно провалился.

– Лена, где он? Ты его видишь?

– Нет!

Рокот становился все громче, и вдруг к нему присоединился грохот пушек. Вокруг нашего самолета заструились трассы пуль, пронизывавших плоскости и отрывавших куски обшивки. В громе ударов потонул крик Лены и стук ее пулемета. Я потянул штурвал на себя, выводя биплан из-под огня, и в этот момент в меня попали. В спину обрушился сильный и болезненный удар, от которого я улетел носом в приборную панель.

Грудь сдавило обручем, так что стало тяжело дышать. Звуки окружения стали глухими и искаженными. Я судорожно вцепился в штурвал, чувствуя, как немеют пальцы. По телу, быстро распространяясь, стремительно потек холод, от которого оно стало вялым и непослушным.

«Такого не должно быть при ранении! Что происходит?!»

С огромным усилием оттолкнувшись от приборной доски, я откинулся на спинку сиденья, тяжело дыша. Самолет полого пикировал вниз. Перед носом планера вырастали деревья, быстро приближаясь ко мне.

 

«Семен!!!» – моих ушей коснулся далекий голос Лены. Кажется, она вытянулась, пытаясь взглянуть мне в лицо, и трясла меня за плечи, но я этого уже не чувствовал. Голову заволакивал приятный туман, суливший что-то о сне, об отдыхе. Лишь смутное ощущение чего-то незавершенного мешало мне впасть в беспамятство.

– Лена… – простонал я. – Сядь… Бери…

«Сёма! Семушка, проснись! Что с тобой?!»

Моя рука сжалась, сделав вялую попытку подняться. Я вижу приближающиеся деревья, и понимаю, что самолет сейчас разобьется. Нужно потянуть ручку на себя, но совершенно нет сил. Запасной штурвал есть у Лены, но она сейчас занята совершенно бессмысленными попытками привести меня в чувство.

 

Сядь в кресло, дура! Потяни штурвал на себя, не дай самолету врезаться в землю!

Тяни штурвал на себя! На себя!!!

– На… себя… – прохрипел я. – Штурвал… на себя!..

Лицо Лены, маячащее на фоне неба, исчезает. Перегрузка вдавливает меня в кресло. Деревья перед носом биплана исчезают.

«Умница, Лена. Прости за то, что о тебе подумал. Ты не дура, ты очень умная. Ты справишься…»

Моя голова уткнулась в кромку борта. Под моей щекой что-то холодное… или мне это только кажется? Может, мое подсознание выдумывает цвет, запахи, ощущения, вкусы? Может все вокруг – ненастоящее, и я живу во сне?

Но тогда это чертовски настоящий сон…

 

Снова грохочут пушки. Им в ответ огрызается пулемет «кукурузника» – я чувствую вибрацию, проходящую через корпус самолета. Перед глазами, словно сквозь дымку вращается небо в звездах, через секунду земля, крылья самолета, и нечто огромное, сверкающее вспышками, пролетающее рядом в каких-то метрах. Мозгу все труднее анализировать то, что видят глаза – мне как будто ввели сильнодействующее снотворное. Только тупая ноющая боль под лопаткой и тугой, словно резиновый обруч, сдавливающий грудную клетку, напоминают мне что это последствия ранения. Меня поминутно швыряет из стороны в сторону и вдавливает в кресло, но мне уже почти все равно. Меня только волнует, как там Лена.

 

Медленно, с трудом развернув тело так, чтобы видеть, что происходит позади меня, я поворачиваюсь назад. За плексигласовым козырьком я вижу злые, прищуренные глаза и сжатые губы. Она смотрит на меня, затем протягивает мне руку. С трудом выпростав из кабины онемевшую конечность, я крепко жму ее кисть бесчувственными пальцами. Девушка коротко кивает, и убирает ее обратно, обеими руками держась за штурвал. Самолет делает резкий вираж, я валюсь обратно в кресло – и вижу нашего противника.

Он разворачивается, как и мы. Мы сближаемся на сходящихся курсах. Он выше нас, его подсвечивает луна. Лене приходится задрать нос самолета и карабкаться изо всех лошадиных сил мотора. Сейчас мы полетим друг другу в лоб, и тот, кто первый выцелит чужой самолет, получит преимущество, а возможно, и победу.

 

Мы успеваем первыми.

Зеленая строчка трассирующих пуль устремляется к истребителю и искрит на его металлических боках, кромсая и решетя фюзеляж. Но нужно чудо, чтобы сбить этого крылатого хищника в лоб. Повсюду – на коробке двигателя, вокруг кабины пилота, даже на лобовом стекле – у него броня. Ее толщина слишком велика, чтобы наверняка поразить важные узлы самолета. Курсовый пулемет По-2 для этого слишком слаб.

«Мессер» открывает огонь – мимо. Струя пуль и снарядов приближается, словно луч прожектора – вражеский пилот наводит прицел на нас. Еще секунда, и этот шквал ударит в биплан, разрушая плоскости, ломая деревянные лонжероны, превращая самолет в обломки, а нас – в обезображенные трупы.

Но почему-то «мессер» не выдерживает, и ныряет под нас, подставляя под пули незащищенную с крыши стеклянную капсулу кабины. И улетает вниз, кувыркаясь и размахивая крыльями как подстреленная птица – в лес.

 

На земле распускается пылающий оранжевым и алым цветок. Его отблески играют на лице моей девушки, сверкая золотом на стекающих по щекам слезах. Лицо Лены понемногу расплывается, медленно превращаясь в светлое пятно и уходя из фокуса. Вместе с ним растворяется и окружающий мир. Я пытаюсь сказать что-то ободряющее, но вместо этого с коротким вздохом обвисаю на своих ремнях, чувствуя как по спине стекает что-то мокрое и горячее. Последней из этого мира исчезает потухшая стеклянная лампочка, смутно блестящая в темноте.

Глава 6 – День Пятый

 

Сознание возвращалось медленно и болезненно. Ощущения были странными. Тело было словно изрублено на кусочки мясницким топором и пропитано концентрированной болью, будто соусом для маринада. Одновременно оно было словно чужим, принадлежащим кому-то другому, кого ты хорошо знаешь, но не им не являешься. тяжесть, зажатая в тиски невидимыми путами – и отдельно плавающий в переливающейся всеми цветами радуги мгле мозг, в окружении теней, отзвуков и расплывающихся образов. Это было похоже на пробуждение из глубины кошмара, который ты смутно осознаешь, но не имеешь достаточно сил ни на то чтобы вырваться, ни даже на то чтобы по-настоящему испугаться. На то, чтобы пошевелиться, сил тем более не было – к тому же было ощущение, что едва вернется чувствительность, вернется и боль.

 

«Кажется, он просыпается».

В окружающем меня клубящемся мареве что-то изменилось. Нет, перед глазами все так же танцевала разноцветная хмарь, сквозь которую ничего не было видно. Просто я вдруг почувствовал, что мое тело изменило свое положение. Видимо, до этого я лежал; теперь меня усадили, придерживая в вертикальном положении.

«Осторожней! Ваня, держи его крепче, он все еще без сознания».

«Да успокойся, держу я его!»

«Надо дать ему попить. Медсестра сказала, что его надо постоянно поить водой».

«А он не захлебнется в таком состоянии?»

«Давай это лучше у него спроси, когда он будет в состоянии ответить. И вообще, пора бы ему уже проснуться – двенадцать часов лежит!»

«Иван!» – говорившая была явно раздражена. – «Вообще-то его ранили сегодня ночью!»

«Расслабься, ничего с твоим парнем не случится».

«Семен! Сёма! Просыпайся!» – девичий голос совсем рядом прикоснулся к моим ушам, лаская их.

 

Такой знакомый голос…

 

Я попытался открыть глаза. Веки были такими тяжелыми, будто к ним было привязано по кирпичу, но со второй или третьей попытки мне это удалось. Сначала перед взором замаячила желтая пелена с яркой звездой в самом центре. Потом четкость зрения улучшилась, и желтое пятно превратилось в потемневший от времени потолок с расползающимися по нему подтеками воды и трещинами на штукатурке, а яркая звезда – в лампу с поржавевшим плафоном. Похоже, меня принесли в бомбоубежище под административным корпусом пионерлагеря. В серьезной же я был отключке, раз не помню как сюда попал после того злосчастного полета.

Сразу заныла лопатка, в которую попала пуля. Черт, а что же было потом? Лена довела самолет до аэродрома впотьмах, без карты, и сама посадила самолет? Если так, она молодец…

 

Перед глазами появилось светлое пятно с обрамляющим его фиолетовым ореолом. Нечто теплое коснулось моих губ, и я, догадавшись что это, потянулся в ответ. Горячие руки схватили меня, и девичья голова зарылась между моей головой и плечом, рассыпав волосы по груди.

– Ого, очнулся наконец! – с другой стороны в поле зрения вплыла ухмыляющаяся физиономия Ерохина. Было немного непривычно видеть на этом некрасивом лице смесь облегчения и искренней радости.

Обнимая прильнувшую ко мне Лену, я обвел глазами комнату. Кроме нас с Леной тут был еще Ванька-Смерть и Славя. Больше никого. Я лежал на старой пружинной кровати. Моя грудь была туго замотана в какую-то повязку. Под лопаткой была ноющая боль, голова кружилась, и мне было очень нехорошо.

 

– Здорово, братан! – Ерохин по своей привычке слегка ткнул кулаком в плечо в знак приветствия. – Ну и заставил же ты нас поволноваться! Честно сказать, я тебя в таком хреновом виде никогда еще не видел.

– Постеснялся бы, Ваня. Здесь девушки есть, – раздалась негромкая реплика Слави.

– А чего такого? Я же не… – Ерохин осекся. – Понял, не дурак. Молчу.

– Кххх… Какого… – мой язык отказывался повиноваться, и произнести сколько-нибудь длинную фразу было проблемой. Поэтому мой вопрос: «Какого черта я делаю в пионерлагере в бункере?» пропал втуне.

Но, как ни странно, Лена поняла, о чем я спрашиваю.

– Ты долго был без сознания. – сказала она, гладя меня по голове. – Когда мы… когда я привезла тебя, на аэродроме сказали, что не смогут тебе помочь. Их командир выделил машину, чтобы отвезти тебя сюда. Я помогла тебя погрузить, и сидела с тобой, потом мальчики перенесли тебя сюда, и я ждала, пока ты не очнешься. Тебя осмотрела медсестра, и сказала, что тебе ничего не грозит, и посоветовала поить почаще.

– Ага… А как ты тогда… самолет…

– Я разбила его при посадке. – Лена потупилась. – Прости.

Молча протянув руку, я погладил девушку по щеке. Она подняла на меня взгляд посветлевших глаз и увидела, как я улыбаюсь ей.

 

– Славя, передай мне стакан с той тумбочки, – сказал Иван. – Ага, спасибо. Пей, Семен.

В мое горло полилась свежая холодная вода, от которой сводило зубы – должно быть вода из петлянки. Сделав несколько глотков, я закрыл рот, и стакан тотчас убрали.

– Спасибо, – я с радостью отметил, что говорить стало легче. – А почему в бомбоубежище?

– Теперь наш лазарет находится здесь. Виолетта Церновна распорядилась, чтобы его сюда перенесли. Так что мы вчера полдня перетаскивали вниз все эти коробки и упаковки с лекарствами.

– Понятно, – я помолчал, собираясь с мыслями. Голова была все еще словно закутанной в вату. Было тяжело сосредоточиться на какой-то одной мысли, и я боялся снова заснуть, упустив что-то важное.

 

– Как тут вообще дела?

– Нормально, – Ерохин пожал плечами. – Нам всем наконец выдали красноармейские книжки, подкинули оружия. Только теперь от казармы не продохнуть. Сержант этот, с пополнением прибывший, достал уже: туда нельзя, это нельзя, это не по уставу, то не положено… Задрал уже, козел. Мы у него насилу допросились, чтобы тебя проведать, как ты тут после ранения оклемываешься.

– Спасибо, – я вздохнул и выпрямившись на своей койке, протянул Ивану руку. – Действительно спасибо. Вы классные друзья.

– Не за что, – хмыкнул Ванька, пожимая мне руку. – Но за тобой косяк, Семен.

– В смысле?

– В том, что книжки, стволы, паек и прочее – это благодаря Алиске. Она молодец, обо всем договорилась. В отличие от тебя. Тебя ведь за этим посылали, разве нет?

– Не понял, – я исподлобья уставился на Ивана. – Хочешь сказать, мы с Леной там дурью маялись, а не делом занимались? Так, что ли?

 

– Со слов Алисы: пока она не пришла и не поговорила, ничего не сделали. Так она сказала. – Ерохин пожал плечами. – Такие вот выводы.

– Она так сказала? – я резко дернул рукой и скривился от боли. – Мы вообще-то подходили с этим к их интенданту! Так что мы вместе договаривались, а не она одна сама по себе! Кстати, где она? Я ее тут не вижу.

– Без понятия.

– К слову, где ты был утром? – я решил прояснить сразу все интересующие меня вопросы. Ерохин же только загадочно ухмыльнулся.

– Потом расскажу. А пока давай, отдыхай. Нас отпустили только на полчаса. Тебе Лена книжек из библиотеки принесла и твой плеер. Шурик его передал. Жратва на тумбочке лежит, там яблоки и прочая хрень. А еще мы твои документы, форму и автомат притащили. Цени, друган!

 

– Благодарю, – устало откликнулся я. – Спасибо, друг.

– Ладно, поправляйся. Пока!

 

Иван стукнул кулаком в подставленную пятерню и пошел к двери. Следом к выходу направилась и Славя. Лена осталась сидеть рядом с моей кроватью, прикасаясь ко мне руками.

– Лена, пойдем! – позвал Ерохин.

– Я с ним остаюсь, – сказала Лена, не шелохнувшись.

– Ты чего, Лен? – стоя у выхода Иван развернулся к нам. – Серж нас с дерьмом сожрет, если мы не все придем. Помнишь?

– Мне все равно, – девушка поджала губы. – Я остаюсь с Семеном, можешь так и передать.

– У нас у всех проблемы начнутся, ты понимаешь? – Ерохин повысил голос.

– Тише, Вань. – Славя коснулась его плеча, и подошла к нам. – Лена, не бойся. С Семеном все будет в порядке. Нам ведь сказала это медсестра!

– Я знаю, – голос Лены дрогнул, но она, сглотнув, вернула себе обычный тон. – Но я не хочу его оставлять.

– Сейчас придет Мику, она присмотрит за ним. Не волнуйся.

– Мне это все равно не нравится, – рука, сжимавшая мое предплечье, предательски задрожала.

 

– Лена, – тихо проговорил я, чувствуя что девушку надо срочно успокоить. – Со мной все будет хорошо. Не переживай так.

Она вздохнула и с силой стиснула меня руками, изо всех сил прижавшись ко мне. И отпустила.

– Пока… – прошептала девушка.

Я молча взял ее руку и поднял в воздух оттопыренный мизинец. Полузабытый жест из далекого детства, когда дети в песочнице заключают пари.

«Держись! Все будет хорошо! Ты веришь мне?»

Лена несколько секунд смотрела на меня, затем на ее губах мелькнула улыбка, а глаза сверкнули радостью. Она зацепилась своим мизинцем за мой и крепко пожала его.

– Бывай, Семен! Поправляйся скорее! – донесся из коридора возглас Ерохина. – Лена, ты с нами?

– Сейчас она идет, – вместо Лены отозвалась Славя, ставшая невольной свидетельницей нашего прощания. Обернувшись ко мне, она помахала рукой. – Пока, Семен.

Лена чмокнула меня в щеку и вместе со старостой вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

 

Стало очень тихо. Я лежал и смотрел в потолок, слыша как звенят лампы освещения. В комнате пахло сыростью. Через некоторое время до меня стали доноситься звуки на грани слышимости: «кап-кап-кап» – в туалете в конце коридора из незакрытого крана подтекала вода.

Неожиданно стало очень тоскливо. Я почувствовал себя больным, до которого никому нет дела – настолько мне стало одиноко. Странное дело. До этой минуты то время, когда я мог побыть один, никогда не тяготило меня. Даже во время какой-нибудь особо зловредной болезни вроде острого гриппа и мне приходилось лежать в постели, это не было так тяжело – всегда находилось дело, которым можно было отвлечься. Можно было почитать интересную книжку, порисовать, послушать музыку с плеера. Может, потому что за окном пели птицы, ездили машины, и не было такой угнетающей тишины?

 

Одиночество и безделье становились невыносимыми. Решив хоть чем-нибудь занять себя, я вялым движением отбросил одеяло. Кожу начало покалывать ледяными иглами – на мне ничего не было кроме нижнего белья, а в комнате было довольно прохладно. На груди белела марлевая повязка, обматывавшая тело, тугая и шершавая на ощупь.

С большим трудом я согнулся и сел на кровати. Мои движения были медлительными и неточными. Руки и ноги, казалось, были из бесчувственного свинца. И еще очень сильно хотелось спать. Картинка перед глазами кружилась, то становясь размытой, то снова обретая четкость. Было сложно сфокусироваться на каком-то одном предмете.

Я подпер себя руками и уставился на стоящую в ногах кровати тумбочку. О чем вообще думали, когда ее туда ставили? Чтобы до нее добраться, нужно будет перевернуться, доползти до конца кровати, нагнуться и тогда только можно будет дотянуться рукой. Или встать с кровати и дойти своим ходом. В моем нынешнем состоянии я не был уверен, что смогу сделать подобный подвиг.

 

Тем не менее, я сполз с кровати и, придерживаясь за нее рукой, сделал первый шаг. В босые ступни впился шероховатый бетонный пол. Голова тотчас закружилась, и чтобы не упасть, я вцепился обеими руками в кровать. В каждой ноге как будто было по двадцать килограмм, и двигались они как чугунные тумбы. Однако делать нечего – надо закончить то что начал.

В несколько приемов добравшись до тумбочки, я уперся ладонями в шершавую деревянную поверхность. Ерохин не соврал – сверху лежала моя аккуратно свернутая форма, а на ней пакет с едой. Рядом стоял стакан и бутылка с водой, к которой я тотчас присосался. Утолив жажду, я продолжил осмотр.

Мое оружие стояло прислоненным к тумбочке, и я обрадовался, что оно никуда не пропало за время моего отсутствия. С книгами же все было интересней. Открывая тумбочку, я ожидал увидеть там кучу пыльных томов, однако вместо них на полке лежал букридер, поблескивавший серебристыми боками.

 

Спасибо тебе, Леночка.

Взяв планшет, я было собрался лечь обратно в кровать, но ударивший в голову дурман закружил меня и едва не опрокинул на пол. В себя я пришел с хрипом хватая ртом воздух, стоя на коленях возле тумбочки и уткнувшись лицом в матрас. В теле была чудовищная слабость, и я понял, что обратно на кровать сам залезть не смогу. Черт возьми. Как же меня развезло-то, блин…

В коридоре раздался стук каблучков, и скрипнула открывающаяся дверь. В следующий миг раздался растерянный девичий голос:

– Ой! Семен, что ты делаешь! Тебе еще нельзя вставать!

– Я уже понял…

– Сейчас, погоди секундочку! Я тебе помогу! – цокот каблучков приблизился ко мне, рядом с шуршанием на пол опустился пакет, а меня под мышки подхватили тонкие, но удивительно сильные руки. Затем я плавно перенесся по воздуху и упал на скрипнувший под моим весом матрас.

Уф. Но это лучше чем валяться без чувств на холодном каменном полу.

 

– Мику, ты? – спросил я.

– Ага. Ложись поудобней. Да, вот так! Хорошо. О чем ты думал, когда поднимался, ведь тебе это еще пока вредно! Разве Лена и остальные не говорили тебе? Ты ведь еще такой слабый!

– Я не слабый! – попытался возмутиться я, пока меня укладывали спиной на кровать и укрывали одеялом. – Я, эм… просто чего-то раскис.

– Раскис, раскис, – охотно согласилась девушка с бирюзовыми косами. Удобно лежать? Дать воды? Тут тебе девочки должны были принести бутылку!

– Спасибо, не надо. Я уже…

– А, тебя уже напоили? Это очень хорошо! Я и Лена разговаривали с доктором, и она сказала, что тебя надо поить обычной водой – понемногу, но часто! Это вроде бы для того чтобы вывести все вредные вещества из организма, которые заставляют так плохо себя чувствовать. Правда я не понимаю, зачем это, ведь тебя ранили в спину, а не отравили. Но ведь доктору виднее, не так ли? Если хочешь, я могу заварить для тебя чай, здесь где-то лежали пакетики, а на кухне есть чайник и плита. Ты полежи пока, я сейчас все принесу.

 

Мику сорвалась с места и упорхнула за дверь. Я облегченно вздохнул и откинулся на подушке. С непривычки было трудно снова привыкнуть к потоку красноречия одногруппницы. Хотя, как ни удивительно, это теперь не вызывало такого резкого отторжения, как если бы я слушал ее трескотню в перемену между парами. Может, потому что слушать говор Мику было приятнее, чем эту глухую ватную тишину подземного бункера?

Наверное. Я не знаю.

Вскоре девушка вернулась с чайником в одной руке и коробкой в другой. Разложив это на тумбочке, Мику взяла мой стакан, кинула в него заварной пакетик чая, и залила до половины кипятком. Все это она сопровождала комментариями в своем обычном стиле: «Говори обо всем, что взбредет в голову».

– Сахар положить?

– М? Ах, да, конечно!

– Ага, сейчас. Там на кухне была сахарница, и в ней валялся рафинад. И кто додумался его туда класть, ведь все знают, что сахарница для сахарного песка! Одну минутку.

 

Надо ли говорить, что Мику обернулась туда и обратно быстрее минуты?

– Приятного чаепития! – с улыбкой она протянула мне разбавленный чай.

– Спасибо, – я осторожно пригубил. Впрочем, мои опасения были напрасны – советский чай из бомбоубежища оказался не так уж и плох. Мику примостилась рядом на стуле, дуя на дымящуюся кружку в руках.

– Как себя чувствуешь? – спросила она.

– Нормально. Только голова кружится. И в сон тянет.

– Ничего, бывает и хуже, – улыбнулась девушка. – Ты поправишься, Семен.

Я молча кивнул и приложился к кружке. Где-то с минуту мы молчали, думая о своем.

 

– А как вообще это было? – спросила вдруг Мику.

– О чем ты?

– Ну, я про то что было ночью. Как это случилось? Я спрашивала Лену, но она не хотела объяснять. Расскажешь?

Я начал рассказ, не вдаваясь впрочем в подробности. Мику ахала, прикладывая ладони к щекам и поминутно перебивая меня вопросами. Незаметно для себя я увлекся и рассказал всю историю наших с Леной похождений за вчерашний день. Впечатления еще не выветрились из памяти, и были еще столь яркими, что стоило чуть напрячься – и в уме всплывали грохот артиллерийского огня, навалившаяся земля, вспыхивающие перед глазами масляные языки пламени и сверкающие вспышки пулеметов. Поначалу я пытался сдерживаться, но ближе к концу из меня лилось как из неисправного крана – я вывалил на Мику свои переживания и чувства в тот момент, пытаясь выговориться.

– Да… – протянула синеволосая девушка, когда наконец я замолчал и присосался к стакану с чаем. – Теперь я понимаю, почему Лене не хотелось говорить на эту тему.

– Угум. – я проглотил чай. – Извини, что все это тебе рассказываю.

– Ничего. Тебе ведь нужно было с кем-то поговорить на эту тему. А я всегда готова оказать психологическую помощь! – Мику засмеялась и подмигнула.

– Это разве смешно?

– Нет. Но если все время хмуриться и быть букой, то в конце концов можно разучиться радоваться жизни! Ведь что случилось? Ты и Лена живы, вернулись почти целыми, и ты скоро поправишься! Эта странная доктор, Виола, сказала что уже к концу дня ты будешь полностью здоров.

– Правда? – удивился я.

– Ну, если доктора говорят, что пациент жив и идет на поправку, то надо им верить, не так ли? Если конечно это хорошие доктора. – Мику кокетливо хихикнула, прикрывая рот ладошкой.

 

С ней легко было шутить. И смеяться. И разговаривать ни о чем. Через час, находясь в ее обществе, я уже забыл о своем предубеждении против нее. Мику Хацунова, «бака-бака», как ее за глаза называли недоброжелатели, оказалась вполне приятной и общительной девушкой, с которой не в напряг было говорить о самых неожиданных вещах. А еще она была очень умной и при этом не подавляла своим интеллектом, умея поддержать разговор на любую тему. За то время, пока она сидела со мной, мы успели обсудить мои увлечения видеоиграми, наших общих знакомых, и чем Zoom 505 лучше других процессоров для начинающих музыкантов. При этом Мику с таким юмором и знанием дела описывала предмет обсуждения, что я невольно ухахатывался.

«Ей бы в психологи пойти. Или в педагоги. Пожалуй, из всей нашей группы только у нее есть реальный талант к преподаванию. Не то, что у нас».

 

– А ты всегда такая веселая? – после очередной шутки от Мику мне вдруг стало интересно, как она сохраняет свою жизнерадостность. – Ну, в смысле… Я никогда не видел, чтобы ты грустила.

– Нет, конечно, – удивилась девушка. – Всему есть свое время. И чтобы повеселиться, и чтобы погрустить – на все есть свой час. Мне это чуть проще, чем другим.

– Почему?

– Не знаю. – Мику пожала плечиками. – Само получается. За плохой погодой следует хорошая, а после бури всегда восходит солнце. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее только на грусть и переживания. Ведь в ней хватает и других вещей, которым стоит радоваться! Тебе так не кажется, Семен?

– Может быть. Но у меня так не получается. А если, допустим, что-то совсем плохое, или что-то еще? Горе?

– Ну… – чело Мику омрачилось. – Горе есть горе. Тут уже ничего не поделаешь. Помню, в шестнадцатом году у меня умерла бабушка. От рака. Я раньше жила у нее в Киото. Это уже потом меня в Россию забрали родители. Я тогда несколько дней проплакала, никого не могла видеть. Ничего не замечала.

– Извини, – я прикусил губу. – Я тоже терял близких.

– Ничего, – Мику пропустила между пальцев прядь бирюзовых волос и улыбнулась. – Это было давно. Но она была хорошей. И когда я вспоминаю о ней, то тоже только хорошее. В такие минуты мне кажется, что она до сих пор со мной.

 

Помолчали. Я пил свой чай. Потом Мику отставила пустую кружку.

– Еще что-нибудь хочешь спросить, Семен?

– Ну… – я поскреб затылок, собираясь с решимостью. – Если позволишь.

– Что-нибудь неприличное? – хихикнула девушка.

– Да не… скорее бестактное.

– Дай угадаю! Это про мою болтовню?

– А… – только и сказал я. Дело в том, что мой вопрос был как раз об этом.

– Неужели угадала? – Мику прыснула в кулачок. – Если честно, я уже давно его жду. Ты гораздо тактичнее других парней. Меня об этом постоянно спрашивают: «Ты затыкаешься когда-нибудь?» «Почему ты столько болтаешь?» «Тебе не надоедает трепаться о всякой чепухе?» И прочее в подобном роде.

Я промолчал, сгорая от стыда.

– Что ж, отвечу. Никогда! – и Мику расхохоталась в голос.

– На самом деле, не всегда, – отсмеявшись, договорила девушка. – Но в таком случае, должно произойти нечто ужасное – или конец света, или у меня отрежут язык.

– Действительно ужасно, – с глубокомысленным видом заметил я. – А потом из-за туч выглянет солнце?

– Да!!! – теперь мы рассмеялись оба.

 

Мику взглянула на часики, что были у нее на левой руке.

– Ой. Уже четыре часа дня. А меня отпустили из части только до четырех, – она виновато посмотрела на меня. – Прости меня, Семен, но мне нужно бежать, иначе сделают выговор.

– Да никаких проблем, беги, – я улыбнулся. – Мне нетрудно и одному полежать.

– Только не сочти, что я тебя бросаю. – Мику погрозила пальчиком. – Как только освобожусь, я прибегу. Или попрошу, чтобы к тебе отправили Лену.

– Хорошо. Спасибо.

– Пока, Семен! – Мику встала со стула, и подскочив, чмокнула в щеку. – Пойду донимать всякими глупостями Шурика. Он, поди, тоже обо мне соскучился! До встречи!

Дверь захлопнулась за девушкой. Я некоторое время слушал цокот каблучков, пока тот не стих.

Было странно и одновременно неловко ощущать заботу со стороны Мику. При том, что девушка это делала совершенно бескорыстно, не рассчитывая ни на какой-то профит, ни желая привлечь внимание. Было очевидно, что она просто не может не делиться теплотой внутри себя с окружающими.

Почти идеальная ламповая тян…

 

Я зарылся глубже в одеяло и закрыл глаза. Читать не хотелось, делать что-либо еще – тоже. Пожалуй, лучшим занятием на ближайшие часы будет сон. Надо дать телу и психике отдохнуть, уж очень много всего навалилось за вчерашний день. Надо быть в форме. Надо…

Мозг не успел додумать мысль, отключившись как выдернутый из сети комп.

 

* * *

 

– Так что все-таки с вами случилось? – спросил Ерохин сразу же, как только они втроем вышли из подвала.

– О чем ты? – быстро взглянула на него Лена.

– Ну, я слышал от Алисы, что ты с Семеном ночью куда-то летала, вы что-то бомбили и Семена ранило. А еще, будто вы кого-то там сбили.

– Может, потом?

– В смысле потом? Я хочу подробностей! А то походу как обычно пропустил все интересное. Эх, надо было мне в деревню с Семеном ехать, мы бы там всю фашню на ножи подняли!

– Это было не так весело, как ты себе представляешь.

– Ну и что? – ухмыльнулся Иван и почесал щеку. – Война – это мое. И все-таки, как все прошло?

– Давай лучше в другой раз. Я не могу сейчас говорить об этом. Прости.

– Ну, вот опять, – Ерохин зевнул и скривил унылую мину. – Ты из этого делаешь такую трагедию, как будто вас там убить могли.

Лена ничего не ответила, лишь метнув из-под челки неприязненный взгляд.

– Ваня, тебе лучше оставить Лену в покое, – неожиданно резким голосом сказала Славяна.

– Славь, ты чего? – удивился Ерохин. – Я просто интересуюсь. В этом есть какая-то проблема?

– Иван. Пожалуйста.

Ерохин покосился на шагавшую рядом с ним девушку с пшеничными косами, пожал плечами и отвернулся, любуясь деревьями.

 

Славя посмотрела на Лену и кивнула. Девушка благодарно прикрыла глаза в ответ. Она была рада, что Славя оборвала неприятный разговор.

Начиная с того момента как стало ясно, что жизни Семена ничто не угрожает, Лену не отпускала злость. Когда во время вылета в ночь Семен ахнул и завалился лицом вниз, фонтанируя кровью из пробитой пулей спины, ей стало очень страшно. Не за себя – о себе Лена в тот момент не думала. Но тому, кого она любила, было больно, и все вокруг заставляло его поверить в то, что он умирает от потери крови.

И он действительно мог умереть.

 

«Система еще не отработана, Света. Откат к базовым настройкам вызовет сброс  калибровки всего отрегулированного комплекса устройств обратной связи. Амплитуда воздействий на тело и сознание пользователя будут превышать предельно допустимые, в результате этого могут последовать нервный шок, различные шизофренические расстройства и даже гибель мозга».

«Вас поняла, Анатолий Игнатьевич».

Краем уха слушая болтовню однокурсников, Лена до боли сжимала кулаки, чувствуя как далеко-далеко, в секретном бункере сквозь резинополимер виртуального костюма ее ногти впиваются в кожу ладоней, и изо всех сил пыталась не заплакать от бессильной ярости. Ей симулятор виртуальной реальности был знаком очень хорошо. Наверное, ей приходилось одновременно и легче, и тяжелее всех в этом лагере, расположенном на серверах лаборатории. Легче, потому что она знала, что здесь реальны только человеческие чувства и переживания. тяжелее – потому что, как она знала, из этого мира, когда все станет очень плохо, некуда будет бежать.

Мирка, к созданию которого руку приложил ее отец.

 

Лена глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Но у нее не получалось. Она была зла на весь мир. На себя, на придурка Ерохина, на Славю (которая этого никак не заслуживала), на болтунью-Алису, на Семена, который так глупо подставился под виртуальную пулю и теперь лежал внизу, накаченный снотворным по самые ноздри. Но больше всего на Анатолия Игнатьевича Тихонова, кандидата педагогических наук, совмещавшего должность в спецслужбах и деятельность под грифом «секретно» с работой в университете, и в самую последнюю очередь – бывшего ее папой. В последнюю, потому что работа на благо страны для него была важнее воспитания дочери.

 

Когда Лена узнала, что она попадет в виртуальную реальность на целую неделю вместе с Семеном, она очень обрадовалась. Немного странноватый, в целом симпатичный и чем-то напоминавший ее саму парень ей очень нравился. Много раз она хотела предложить ему погулять вместе, или сходить в кафе после пар, но никак не могла набраться решимости, а сам он ее словно не замечал. Погружение в симуляцию казалось Лене последней надеждой расшевелить его, найти с ним общий язык, и возможно, если получится…

И вот теперь, когда Семен наконец начал отвечать ей взаимностью, ночное происшествие словно ударило под дых, мешая дышать полной грудью и нормально мыслить.

 

– …А где Ольга Дмитриевна? – донесся до нее обрывок реплики Ерохина.

– Вместе со всеми, на поле. Ей ведь швы уже сняли. Теперь она обычными делами занимается.

– В смысле, в деканат докладные отправляет и прочей фигней? – хохотнул Ерохин.

– Иван. – с укоризной посмотрела на него Славя. – В какой деканат она может докладные писать, его тут нет! Она всякие интересные вещи рассказывает. Ты помнишь, что она историк по образованию?

– Нет, – короткое молчание. – Не знал. И что такого она рассказывает?

– Ну, к примеру, утром она рассказывала про начало Великой Отечественной Войны. Про то, как Сталину приходили сигналы о том, что война вот-вот начнется, а он на них не реагировал.

– Я бы на его месте тоже засомневался, – фыркнул Ванька-Смерть.

– Почему?

– Лезть на СССР в тот момент, это был жутко идиотский поступок. У Гитлера даже армия была не готова для долгой войны. Она планировалась на 44-46 год, и не с Советским Союзом, а с Англией.

– Но Гитлер все-таки полез, – Славя пожала плечиком и отвернулась от Ерохина.

– Его заставили, – возразил Иван. – Те же Англия с Америкой, на чьи деньги он флот и армию после Первой Мировой восстанавливал. Если бы он не согласился, его бы убили, а на его место посадили другого фюрера.

 

Девушка неопределенно покивала, впрочем, не проронив ни слова.

– Глупо это все вышло, – вздохнул Ванька-Смерть и поскреб бритый затылок. – Гитлеру со Сталиным надо было мир заключить, чтобы весь остальной мир к ногтю прижать, всех этих заокеанских буржуа-капиталистов. У них ведь уже договор был, только его похерили.

– Вань, у меня вообще-то прадед воевал, – отозвалась Славя.

– У меня тоже, и что? – не понял Ерохин.

Девушка, ничего не ответив, аккуратно выдернула пальцы из ручищи Ивана и пошла вперед.

– Славя, ты чего? Я не хотел тебя обидеть! Подожди! – тот бросился за Славей, догнал ее и принялся что-то с жаром говорить. Лена намеренно отстала, чтобы не мешать им.

 

Какой же все-таки Ерохин бывает кретин. У Лены возникло желание устроить ему урок налаживания отношений со Славяной. Объяснить так, чтобы тот проникся и поклялся что больше никогда и ни за что. А для пущей доходчивости невзначай поигрывать ножом для резки картона. Потому что если тот еще раз ляпнет про Гитлера со Сталиным, то его девушка скорее всего не будет говорить укоризненные слова или со слезами ругать. Она его просто оставит и навсегда уйдет. Ну хоть бы он сам подумал, почитал мемуары участников войны или хотя бы посмотрел по сторонам, на то что происходило с ними за последнюю неделю. Разве мог быть в истории мир советского государства с фашистами? Временный союз, возможно перемирие, но мир – никогда!

Впрочем, кажется, до Ивана уже дошло. Когда она догнала их, Ерохин осторожно держался обеими руками за тонкую кисть Слави и робко смотрел на нее. Девушка же недовольно косилась, однако руку не убирала.

 

Мысли Лены вновь обратились к лежащему в бомбоубежище Семену. Если Мику не появится, то она еще раз попросит разрешения у нового сержанта и отпросится у него до конца дня, чтобы быть с Семеном вместе. Оставлять его наедине с Мику Лена не боялась – она просто не хотела, чтобы тот лежал один.

Они с Хацуновой дружили давно. Некоторых удивляло, что тараторящая без умолку «девочка-вокалоид» общается с самой тихой девушкой группы, но Лена знала, что за личиной вечно позитивной и энергичной Мику скрывается одинокая, и оттого очень похожая на нее саму девушка. Болтливость Мику была лишь следствием ее желания контактировать с окружающими и делиться позитивом, которая наоборот отпугивала всех вокруг. Из-за этого у девушки-японки почти не было друзей, кроме Лены.

Лена не беспокоилась за Семена и Мику еще по одной причине, которую звали Шурик. Хацуновой очень нравился высокий блондин в очках. Настолько, что позавчера она даже пригласила его на медленный танец – к крайнему огорчению Сыроежкина, который втайне любил Мику. Когда она вызвалась быть сиделкой у Семена, Лена была уверена, что она искренне переживает за него как товарищ, и при этом оказывает услугу ей, как подруге. Мику присутствовала при том разговоре с сержантом, когда тот отказал Лене сидеть с ним.

Лена доверяла Мику. И могла доверить ей Семена.

 

– Ну вот, мы пришли, – Ерохин с сарказмом выбросил вперед правую руку и провозгласил, указывая вперед: – Добро пожаловать снова!

Тропинка заканчивалась у границы пионерлагеря. Дальше был небольшой пояс деревьев и густых кустов, среди которых утопал ветхий от старости двухэтажный деревянный дом. Похоже, это был старый жилой корпус – на огороженном забором пространстве стояли качели и ржавая детская карусель. Именно тут теперь квартировали защитники пионерлагеря. Дальше за перелеском было поле с паутиной окопов, отстроенных заново блиндажей и десятком сгоревших в предыдущих атаках немецких танков.

– Нашли же место, где жить, – с досадой сказал Иван. – Эту халупу продувает насквозь. И за каким чертом нужно было уходить из тех домиков?

Никто ему не ответил.

– Ладно, пошли, – так и не дождавшись реакции на свой риторический вопрос продолжил Ерохин. – Чую, опять сейчас копать заставят…

 

Они подошли к крыльцу и поднялись по ступенькам. В дверях Иван повернулся к девушкам.

– Я пойду, посмотрю что там парни на поле делают, – он посмотрел на Славю. – А ты куда сейчас?

– Ольга Дмитриевна просила ей помочь с уборкой. – ответила Славя.

– А я пойду и узнаю, где Мику, – сказала Лена.

– Хорошо, – кивнул Ерохин. – Тогда до скорой встречи.

– Пока, Вань. Смотри, не пропадай больше, как вчера утром!

Славя со смешком прикоснулась губами к щеке Ивана и ушла. Ванька-смерть посмотрел, как она идет, легко касаясь ногами поскрипывающих досок, и с облегчением вздохнул.

– Мда… Пока, Лена.

– Пока, – она помахала рукой. Ерохин направился через двор к кустам, за которыми было поле. Лена смотрела ему вслед.

 

– Иван!

Тот обернулся.

– А где ты был вчера, когда мы с Семеном вместе уезжали?

Ерохин хитро улыбнулся и шагнул ближе.

– О, совсем забыл рассказать. Передай Семену, ему наверняка будет интересно. Вчера утром я пытался открыть ту запертую дверь в бомбоубежище. Помнишь?

– Да.

– Так вот – она была открыта. А знаешь, что было там внутри?

– Что?

 

* * *

 

Я отложил планшет и лег, закинув руки за голову. Мику давно ушла, и с тех пор никто не заходил. Сколько времени прошло, мне было неизвестно, наверное пара часов. Набор занятий был невелик – я спал урывками, а в перерывах читал и ел. На что-то большее моих все еще закутанных дурманом мозгов пока не хватало. Тело по-прежнему отказывалось повиноваться в полной мере, и один раз я из-за этого облился горячим чаем. Было не столько больно, сколько обидно. Но все это было пустяками по сравнению с попыткой сходить в туалет. Сама попытка не запомнилась (кажется, мне стало дурно в процессе), но ее последствия были налицо. Пришлось потратить почти час, чтобы на ватных ногах доковылять до кладовой, взять там тряпку и оттереть все, что осталось после меня.

Отмывшись, я продолжил есть и читать книги. В букридере оказалась обширная подборка различной беллетристики, как отечественной, так и зарубежной. Все же, хорошая у них в лагере библиотека. Хотя, возможно, это просто те книги, что читает Лена. Ради интереса я зашел в «Избранное», нашел там «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл, и не читая вышел: не мое.

 

Особенно интересным был раздел с современной отечественной фантастикой. Но после десятка прочитанных по диагонали томов надоел и он. Многие книги я читал раньше, особенно из раздела про всевозможные «войны будущего». Большинство из них так или иначе повторялись в идеях, штампах, особенностях сюжета. Если отвлечься от частного и взглянуть на картину в общем, то вид был не из лучших – авторы были откровенно скучны, а творчество их заурядно. Хуже того, все они в той или иной степени поднимали тему «Русских людей обижают», в особых случаях «Медведь снова зол». Или даже – «Как нам обустроить Россию».

 

Русская фантастика деградировала.

А ведь когда-то я любил читать такие книги. Хотелось верить, что мы по-прежнему впереди планеты всей и можем от души вломить кому угодно. И не хотелось выходить из этого уютного мира, где мы всех побеждаем, выходить в реальный – с обвалившимся рублем, экономической блокадой и новостями про локальные конфликты на границах. Впрочем, и эту фантастику уже тогда было не сравнить с произведениями Стругацких, Ефремова, Булычева, Толстого. Ощущение чего-то светлого, бесконечно далекой мечты, в которую верили советские писатели, было не сравнить с угрюмым посылом: «Вот убьем всех ворогов, и вот тогда-то заживем» нынешнего поколения фантастов.

 

Наверное, все дело в желании реванша. Фантастика всегда отображала проблемы реального мира, если и не в основной идее, то в декорациях. За последние два десятилетия нам успели нанести ряд чувствительных поражений. Сейчас очень многие желали возрождения Могучей (с большой буквы) и Независимой России, а не плетущейся в хвосте мировой политики державы. Варианты этого возрождения описывались самые разные, начиная от «инопланетяне все сделают за нас», и до «всех в труху, а сами из пепла». Желание вполне естественное, и в чем-то даже логичное, но занятие в очередной раз читать про возрождающих Империю монархистов или про стирание Вашингтона мегатоннами уже набило оскомину. Случаев, когда патриотические идеи подавались не в таком открыто-истеричном виде, а в прикладном, не вызывающем отторжения, были единицы. К сожалению.

И этих книг не было на букридере. Поглощать и далее ударные дозы футуристического ура-патриотизма я уже не мог. Это занятие навевало слишком грустные мысли.

 

От одной я никак не мог избавиться.

Реваншизм.

«Германия никогда не примирится с унижением».

Цитата из «Гиперболоида инженера Гарина» заставила меня еще больше приуныть. Высказанный за каких-то пятнадцать лет до начала Второй Мировой войны, этот лозунг с незначительными поправками вполне подходил и к нынешней России. К чему он мог привести в моей стране, где озлобленное население много раз убедилось в продажности элиты, в лживости политиков, где уже вовсю гремели призывы свергнуть правительство и установить подлинно «народную» власть, после чего начать войну? История уже показывала много раз, что может из этого выйти.

 

Слабый шум в коридоре отвлек меня от размышлений. Дверь была открыта, и в тишине явственно слышались тихие шаги. Кто-то шел, негромко постукивая ботинками по бетонному полу – такой характерный звук ни с чем не спутаешь.

Заинтересовавшись, я повернул голову к двери. Кто бы это мог быть? Судя по ритму шагов, шел мужчина. Но что бы ему здесь делать? Кто-то из однокурсников пришел меня навестить? Да не, вряд ли. Ерохин (да и остальные) не стал бы приходить повторно, тем более по словам Ваньки, у них там режим и все такое. Не отпустили бы, даже к больному другу. Тогда кто же это?

Шаги приближались. У меня промелькнула мысль, что визитер мог явиться и с недружелюбными намерениями. Что ж, раз так…

Мои кулаки сжались под одеялом. Я закрыл глаза, и сделал вид что сплю. Даже стал посапывать носом для пущего впечатления. Но за дверным проемом сквозь ресницы все же наблюдал. Кто бы ни прошел в коридоре, я его увижу.

 

В темном прямоугольнике промелькнул силуэт. К моему удивлению, это был Толик. Уродливый «пионер» остановился возле двери и посмотрел в мою сторону. Возможно, это была лишь игра светотени, но сейчас его лицо выглядело особенно отталкивающим. Толик стоял у входа словно бы в нерешительности, буравя меня своими черными бельмами глаз.

Я старался не подавать виду, что вижу его. Иди мимо, мерзкая морда, я сплю. Занимайся своими делами… если конечно они не связаны со мной.

Толик, словно подслушав мои мысли, тихо отступил в коридор и продолжил идти, гораздо тише, чем перед этим. Вряд ли это было только затем, чтобы не потревожить мой сон. Вернее будет предположить, что он что-то задумал.

 

Я настороженно слушал шорох удаляющихся шагов. Толик прошел по коридору дальше, но за моей комнатой была только уборная. Коридор оканчивался тупиком, в котором была закрытая гермодверь. Никто из нас не мог ее открыть и посмотреть что за ней, несмотря на все попытки. Вряд ли это получится у Толика.

Или же… До меня донесся скрежет и лязг открывающейся железной створки. Напрашивавшийся факт меня поразил. У Толика получилось ее открыть – но каким же образом?!

Вслед за скрежетом несмазанных петель раздался легкий топот обутых ног. Потом все стихло.

 

Взволнованный, я приподнялся на кровати. Что бы ни делал Толик, это связано с запертой дверью и тем, что расположено за ней. Здесь была какая-то тайна, и было бы глупо не попытаться разгадать ее, когда представилась такая возможность.

Стараясь не шуметь, я сполз с койки. Матрас предательски поскрипывал подо мной, и прошла не одна минута, прежде чем я смог подняться. Но наконец мои ноги твердо встали на кафель пола. Я сделал шаг к двери…

…И судорожно ухватился за холодную раму кровати, тяжело дыша и покрывшись испариной от навалившегося головокружения. Ноги тряслись, подгибаясь под моим весом – словно я стоял не на ногах, а на войлочных тюфяках.

Уф. Спокойно, без паники. Это всего лишь прогулка длиной в сорок-пятьдесят шагов, не больше. Я могу это сделать. Просто мне нужно прийти в себя.

 

Медленно, ощупывая босыми ступнями пол, я шагнул вперед, придерживаясь за кровать. Ноги с трудом повиновались мне, вялые и обессиленные. Однако я мог стоять. Осторожно перебирая ногами, я прошел в проходе между койками, добрался до двери, и остановился возле нее, вцепившись в косяк. На лбу выступил пот.

Так, теперь надо выйти в коридор. Можно идти, держась за стенку – это поможет мне не грохнуться. Надо следить за своим состоянием. Голова поминутно кружится, грозя отправить мне в обморок и на пол бомбоубежища. Будет забавно, если Толик вернется и застанет меня в таком состоянии.

Переходя через дверной проем, я зацепился ногой за порог и чуть не полетел носом вниз. Перед взором все завертелось, и только вовремя подставленная нога удержала меня от падения. Переведя дух, я оперся на стену и огляделся. Гермодверь в конце коридора была приоткрыта, из-за нее мерцал слабый свет. Лампы под потолком слабо звенели; за этим исключением, в коридоре больше не было никаких звуков, кроме моего дыхания.

 

Скользя рукой по известке, я сделал шаг. И еще один. И еще. Тело протестовало, напоминая о своем неудовлетворительном состоянии и намекая, что лучше бы мне вернуться в такую уютную кровать и досыпать остаток дня. Но разыгравшееся любопытство и жажда действия толкали меня вперед на поиски приключений. Наверное, однажды причиной моей смерти будет то, что я суну свой нос не туда куда нужно.

Вот наконец и дверь. Подойдя к ней, я приложил ухо и прислушался. Мне показалось, что я слышу два голоса – мужской и женский. Первый, несомненно, принадлежал Толику, но кто его собеседник? Сгорая от любопытства, я медленно, без скрипа приоткрыл створку гермодвери так, чтобы можно было просунуть голову, и заглянул внутрь.

 

Помещение за дверью было полутемным. Единственным источником света была голограмма, висевшая в воздухе в центре комнаты. Перед ней на расстоянии пары шагов маячила фигура Толика, сидевшая за компьютером. Но честно говоря, я не обратил на него почти никакого внимания – его целиком захватила невысокая девушка в обтягивающем комбинезоне, с кошачьими ушками и хвостом, неподвижно парившая над полом. Сквозь нее были видны стены, увитые проводами и другие технические причиндалы, которых мне пока не удалось рассмотреть.

– …Проверь с тридцать первой по сорок первую позицию.

– Сделано, Анатолий Игнатьевич. Вывожу отчет на экран.

 

Мне пришло в голову, что на фоне света в коридоре моя голова выделяется слишком ярко. Я потянул створку еще на себя, молясь в душе чтобы та не заскрипела. Медленно отворив ее на приемлемую ширину, я скользнул внутрь.

Толик же продолжал сидеть за компьютером, сложив руки на подбородке и что-то бормоча себе под нос. Я притаился, стоя у стены за каким-то набитым аппаратурой стеллажом, дожидаясь когда у меня адаптируется зрение. Голограмма все так же висела над проектором (круглым светящимся диском), изредка совершая движения. Они были столь естественны и плавны, что мне вскоре начало казаться что я смотрю на изображение абонента, передаваемое с живого человека.

– Юля, дай мне сводку текущих событий, – сказал Толик.

– Готово, – фигурка неко шевельнула рукой, и экран перед «пионером» моргнул открывающимся окном.

«Юля, значит…»

 

– Контрольную сумму, пожалуйста.

– Передано.

Толик принялся читать открывшиеся данные. Я же тем временем рассматривал Юлю. Цветопередача в голограмме была хорошей, и мне были видны в подробностях детали ее облегающего комбинезона, который чем-то напоминал костюм виртуальной реальности. еще у нее были длинные каштановые волосы до пояса, из которых на голове выглядывали аккуратные кошачьи ушки. Длинный шерстистый хвост расслаблено извивался, скользя по блестящему латексу.

 

– Хреново справляетесь, «пионеры», – вдруг донеслось до меня. Я повернул голову. Толик сидел, глядя на экран, и нервно крутил в руке ручку. Его и без того несимпатичное лицо стало совсем мрачным – он был похож на школьного тренера по футболу, чьи спортсмены сливают городской чемпионат.

– Хреново справляетесь! – еще раз повторив это, он резко выпрямился и встал.

– Ребята неплохо справляются, в сравнении со своими сверстниками на аналогичных сценариях, – подала голос Юля.

– На этой войне не будет никаких «в сравнении»! – зло прорычал Толик. – Будет лишь один критерий – либо ты, либо тебя! Сколько очков им осталось до потери инициативы?

– Сто тридцать два.

– Вот о чем и речь. – Толик вышел из-за стола. Я замер, боясь шевельнуться за своим стеллажом и надеясь что меня не заметят. – Сто тридцать два! А будь это по-настоящему? Их бы размазали уже во второй день, без вариантов.

– Не исключено, что они прошли бы этот этап даже при базовых установках, – возразила парящая в воздухе голограмма. – Пользователи Ерохин Иван и Сычев Семен показывают хорошие индексы приспособляемости и сопротивления.

– Этого все равно недостаточно, – уродливый «пионер» стукнул кулаком по столу. – На этой войне мы пока еще проигрываем своему противнику. И до победы еще очень далеко…

 

Он взял со стола стакан с водой и сделал глоток, пытаясь успокоиться. А я наблюдал и пытался понять, что же именно в нем мне так знакомо. Голос? Нет, определенно. Нечто другое, возможно, порядок построения слов, или характерные движения при ходьбе. Может, интонация…

«Анатолий Игнатьевич…» Анатолий Игнатьевич Тихонов.

Я изумленно вытаращил глаза. И медленно сполз на пол.

Разгадка была очевидна, и лежала перед глазами.

 

В это время наш декан (а это мог быть только он) сел обратно за стол и повернулся к девушке-кошке.

– Ладно, хватит о лагере и наших проблемах, – он зевнул. – Юля, выдай, пожалуйста, подборку мировых новостей за вчера и сегодня. Текстом, только заголовки, рубрика – наука. Ключевые фразы – Россия, США, виртуальная реальность.

– Вас поняла, Анатолий Игнатьевич.

Перед «Толиком» раскрылось очередное окно, которое он принялся скроллить, щелкая мышкой. Я пока думал, что же мне делать. То, чему мне удалось стать свидетелем, было интересным и наводило на определенные выводы, вот только что теперь с этим нужно было делать? И нужно ли было вообще?

Пожалуй, самым благоразумным было бы обсудить ситуацию с Ерохиным. Он парень свой, не выдаст. А Лене ни слова – неизвестно еще, как она себя поведет, когда узнает что за всеми нами с первых дней следил ее папаша.

 

– Стоп, – сказал Тихонов. – Прочитай новость под заголовком: «В Штатах создано устройство для переноса реальности в компьютер».

– Да, Анатолий Игнатьевич. «Sony представила свое новое устройство виртуальной реальности. Оно представляет собой шар-додекаэдр, в котором размещены двенадцать оптических блоков, способных вести запись в высоком разрешении. Высокоадаптивный эмулятор и программа создания виртуальной 3D-среды позволяет воссоздавать на основе снимков виртуальный мир, в мельчайших деталях повторяющий реальный…»

– Достаточно.

Юля замолчала. «Толик» сцепил пальцы и уставился на экран с мрачным видом.

– Я нашла в сети и проанализировала их наработки, – вдруг заявила неко-девушка. – Согласно моим прогнозам, они достигнут уровня «Проект «Слепок» через шесть лет. Также мои выкладки показывают высокую вероятность использования устройства Sony в военных целях.

Декан хрустнул пальцами, но не сказал ни слова. Он снова встал, прошелся по комнате, и остановился перед Юлей.

– То есть уже через шесть лет американцы смогут тренировать в симуляциях своих солдат?

– Да.

 

Тихонов угрюмо кивнул и снова зашагал по комнате.

– Это очень плохо, – наконец пробормотал он. – Юля, ты помнишь, для чего был создан Проект «Совенок»?

– Да, Анатолий Игнатьевич.

– Дело ведь даже не в патриотическом воспитании, – медленно, словно рассуждая вслух, произнес Тихонов. – Нам нужны те, кто хочет и может сражаться. Кто не нагадит штаны, едва увидит в прицеле вражеский танк или морду чужого солдата. Можно призвать парня в военкомат, обучить, дать винтовку и послать в окоп, но нельзя заставить его перестать бояться смерти. Он этому научиться должен сам – а это недели, если не месяцы боев, в которых ему еще надо выжить, не струсить и не побежать. Совенок решит эту проблему. Если его внедрить по всей стране – у нас на выходе будут сотни тысяч таких людей. Не маньяков, не безумных психопатов и фанатиков, как у исламских террористов, нет. Здоровых юношей и девушек, которые любят свою Родину и умеют контролировать свой страх. Тех, кто сражался и умирал в виртуальном симуляторе, кого настоящая смерть и боль уже не будут ввергать в панику. Американцы это тоже понимают.

 

– И они тоже готовятся, – негромко проронила девушка-кошка.

– Да. Проект «Слепок» был настоящей находкой. Идея того ученого, выкупленная нами и доведенная до ума, сберегла годы разработки и миллиарды рублей. Ненужно стало тратиться на рисовку уровней, на работу дизайнеров, с нуля придумывать текстуры разных типов поверхностей – теперь можно было это снять с натуры, а потом обработать в 3D-редакторе и совместить с заранее просчитанной физической моделью. Это было долго, но быстрее, чем делать с нуля, а главное – достовернее.

– Теперь у них есть технология, которая для них все еще сырая. И мы по-прежнему впереди.

– Впереди. Пока. Но у нас есть всего лишь несколько лет для того чтобы подготовиться. Впрочем, это неважно. Продолжай мониторить сценарий, Юля. Я пойду посплю. И закрой за мной дверь на замок.

– Да, Анатолий Игнатьевич.

 

Увлекшись подслушиванием разговора, я встрепенулся. Декан подошел к своему рабочему месту и, на мое счастье, принялся собирать какие-то бумаги, спиной повернувшись к выходу. У меня было несколько секунд на то, чтобы незамеченным проскользнуть к двери, протиснуться и бегом вернуться в свою койку. Шуметь при этом было нельзя – от декана до меня было буквально четыре метра. Будь я в обуви, меня бы наверняка уже застукали, а так еще был шанс тихо смыться. Им надо было воспользоваться.

Ну, или сидеть в своем укрытии, пока я не останусь взаперти наедине с этой… этим… гм… существом. Но в мои планы это не входило. Я набрался решительности, и на цыпочках пошел к выходу.

 

Просочиться через щель, против ожидания, не составило труда – наверное, потому, что я был без одежды. Изнутри не донеслось предупреждающих окриков. Оглянувшись на гермодверь, я тихим сапом направился в комнату, откуда пришел. Что оказалось особенно приятным – мое недомогание почти прошло. Голова не кружилась, и ноги вели себя как ноги, а не как мешки с песком. Обрадованный этим, я добрался до своей комнаты и заполз в постель. Прикинуться спящим в таком взбудораженном состоянии мне вряд ли бы удалось, так что я взял букридер и сделал вид, будто читаю.

 

Подошедший вскоре из своего тайного убежища «Толик» заглянул в комнату, но не увидел ничего подозрительного. Только меня.

– Проснулся? – спросил он своим хриплым голосом много курящего человека. – Как себя чувствуешь, пионер?

Его тембр голоса был совершенно непохож на таковой у декана. Скорее всего, какая-то голосовая шкурка. Хотя, это вполне объяснимо, почему он скрывает свой голос – его дочь с нами в этом же лагере.

– Нормально, – хмыкнул я. – Привет.

– Привет, – он взмахнул своей толстой ручищей, внимательно прошелся взглядом по комнате, и, не найдя чего искал, пожал плечами и ушел. Я слушал его шаги, пока их не заглушил визг входной гермодвери, затем сорвался с места и побежал к створке, за которой была потайная комната. Было, естественно, закрыто.

 

Я оперся руками на запертую дверь и задумался.

Услышанное вернуло меня к разговору с Ольгой Дмитриевной. Я был пока все еще слишком взбудоражен, чтобы анализировать услышанное, но и то, что было, присоединилось к складывающейся мозаике. А сказанные куратором несколько фраз дополнили картину и определили место для новых кусочков паззла.

Проект, направленный на подавление чувства страха смерти.

Военно-патриотическая игра в условиях, максимально приближенных к боевым.

Вот только все стало слишком круто, чтобы и дальше относиться к этому как к игре. В мозгу засела фраза декана насчет смерти в виртуальной реальности. А что, если это произойдет по-настоящему?

Ну его нафиг, такие игры. Вчерашнего треша мне с Леной хватило по горло. Рука машинально потрогала повязку и потянулась за спину, где до сих пор ныло под лопаткой. Вообще, от такой раны я еще долго должен был валяться в постели, но и того, что я почувствовал, нельзя было назвать приятными переживаниями. А уж если бы пострадал не я, а Лена…

 

Мои руки сжались в кулаки. Если бы пострадал не я, а Лена, декан бы пережил несколько очень неприятных для него минут. И плевать, что он играючи скрутил Ваньку – если бы этот урод причинил боль моей девушке во время своего безумного эксперимента, я бы порвал его голыми руками.

…Слишком много «бы». Глупо тешить свою фантазию. Надо искать выход отсюда. И бежать, взяв с собой Лену, и по возможности – всех остальных сокурсников. Для этого надо серьезно поговорить с Иваном, Леной, и втроем вытрясти из «Толика» информацию.

 

Лязг открывающейся гермодвери и тяжелый топот обутых ног заставили меня резко обернуться. Нет, сегодня мне положительно везет. В коридор вбежал тот человек, которого я сейчас хотел видеть.

– Семен!

Я выпрямился и пошел к нему, шлепая босыми ступнями.

– Иван! Слушай…

Начав фразу, я посмотрел на Ерохина внимательно и осекся. Лицо моего приятеля было черным от гари, одежда была перепачкана окопной глиной. В одной руке Иван держал автомат, другую нервно то сжимая в кулак, то разжимая. Глаза на грязном лице дико сверкали; в следующий миг они впились в меня.

 

– Ты че голый ходишь! – проорал Ванька-Смерть мне в лицо. – Одевайся!!!

– Тихо, не ори! – я отшатнулся, закрыв уши: акустика в коридоре была просто невероятной. – Что случилось?

– А?! – переспросил меня Ерохин, в очередной раз будя гулкое эхо.

– Что случилось, говорю?! – закричал я.

– Одевайся давай! И ствол возьми! Да поживее, блин!

Иван попытался схватить меня за плечо, но я отбил его руку и отшагнул назад.

– Стой, братан! Успокойся! Спокойно, и по порядку, что там у вас? Почему ты такой всклокоченный?

– Утюжат нас! – задыхаясь, выкрикнул Иван. – Бой уже час идет! Ты что тут, не слышишь что ли нихрена?

– Не-а. – я растерянно покачал головой.

– Меня близким разрывом оглушило, я херово слышу с тех пор. Это, короче, нам все, кто может держать оружие нужны! Нас и артиллерией, и танками давят, мы уже две атаки отразили. Там творится полный пиздец! Так что давай одевайся, бери автомат, и скорей за мной, а то боюсь мы там хер удержимся! Пошли!

 

Подгоняемый чуть ли не силой, я зашел в комнату и стал торопливо напяливать на себя форму. Ерохин стоял рядом, нетерпеливо притопывая ногой. Взгляд моего друга блуждал по комнате, не в силах задержаться на чем-то одном, а сам он периодически покачивался то в одну, то в другую сторону как пьяный. Увидев это, я понял, что дела действительно идут плохо. Мой грубый и циничный приятель-скинхед был напуган «до усрачки». Было глупо сейчас о чем-то с ним серьезно говорить.

– Иван, – все же спросил я. – Ты помнишь ту запертую гермодверь в конце коридора?

– Чего? – тот уставился на меня.

Я коротко рассказал ему, что было со мной внизу. Постепенно взгляд Ерохина приобрел осмысленное выражение.

– А я там тоже был, кстати, – заявил он, выслушав мой рассказ. – Значит, Толик – декан наш? Вот сука, падла вонючая! Завел нас сюда как лохов, и наблюдает, значит? Тварь!

– Угу. Что делать с ним будем?

– Возьмем его за яйца и узнаем, как свалить отсюда нахер! Наверняка есть способ, надо только его узнать!

– А с Виолой как быть?

– С кем? – не понял Иван.

– Ну, с медсестрой этой. Они ведь вместе в одной команде. Она нас еще через сканер медицинский прогнала, перед тем как мы тут оказались, помнишь?

 

– Стой. – Ерохин медленно опустился на табурет, не сводя с меня глаз. – Она живой человек?! Я думал, она игровой персонаж, кукла говорящая!

– Ну да.

– Твою мать. – Ерохина передернуло, – Слушай, так это… Я оказывается не помню, как тут оказался. У меня эта, как ее… амнезия! Я реально не помню ни эту Виолу, ни как я оказался в виртуалке! Твою мать!

– Эй, эй, спокойно! – я выронил из рук ботинок и схватил Ерохина за ворот, вспомнив как в свое время отреагировал на эту информацию. Но Иван не торопился корчиться в приступе – только смотрел на меня, повторяя в ступоре: «Твою мать».

Неожиданно его лицо сделалось жестким.

– Вот, значит, как они с нами, – не спеша, почти безмятежно проговорил он. – Значит, мы с них спросим за это. Ты готов?

– Э… – я в растерянности выпустил его воротник. От вида спокойного Ерохина мне почему-то сделалось жутко – как возле спокойно лежащей бомбы с тикающим механизмом.

Иван пристально поглядел на меня и встал с табурета, перехватив автомат.

 

– У тебя внизу тут действительно ни хера не слышно, – хмыкнул он, поглядев на потолок. – Давай, обувайся быстрее и пошли. Надо кое-кого убить.

 

* * *

 

Небо над полем было пасмурным, сплошь затянутым густыми облаками. От земли к нему тянулись клубы дыма, затягивая его колеблющейся иссиня-черной хмарью. Из-за этого, казалось, мир потерял свои краски, поблек, как будто картина, нарисованная талантливым художником-пейзажистом, от долгого лежания в чулане покрывшаяся пылью и паутиной. Каждую секунду с этого замыленного и обесцвеченного неба на такую же землю падали мины. Они издавали в полете тоскливый свист, словно предвещая чью-то гибель, а при ударе раскрывались цветком пламени и дыма, разбрасывая вокруг железные семена смерти.

 

Лена лежала, скорчившись на дне окопа, уткнувшись носом в левую руку, а правой закрывая макушку. Визг летящих мин отдавался в ней мерзкой дрожью, которую никак не удавалось сдержать. Ей еще никогда не приходилось попадать в такую переделку, и Лена, со всеми своими знаниями и памятью о том, что все это лишь очень реалистичная игра, оказалась не готова к происходящему. Из покрасневших глаз сами по себе лились слезы, предплечье покрылось отметинами от зубов, которыми девушка впивалась в руку, когда очередная мина разрывалась о землю где-то рядом.

 

Очередная атака закончилась несколько минут назад. Или часов – Лена не знала, сколько она уже лежит под открытым небом в этой грязной стрелковой ячейке. Уцелевшие группы немцев отступили, огрызаясь очередями автоматов, и ушли в поле, в заросшие бурьяном балки. Но бой еще не закончился. Просто пока в дело вступили минометы, в то время как пехота отсиживалась в окопах под обстрелом. Невдалеке стрекотали два пулемета, изредка прерываемые характерным хаканьем танковой пушки – задержавшийся гость на этом поле, немецкий танк с перебитой гусеницей стоял, своим огнем прижимая к земле красноармейцев. Изредка ему отвечал расчет ПТР, перемещавшийся с места на место, чтобы не попасть под залп орудия подбитой машины. Все это Лена слышала, вжимаясь в холодную землю.

 

Рядом послышался топот. Кто-то пробежал мимо, даже не заметив лежащую девушку. Лена почувствовала себя никому не нужной, никчемной. Если она погибнет здесь, вряд ли хоть кому-то будет до этого дело. Правда, был один человек, которому не все равно, но девушка до сих пор сомневалась, была ли его привязанность искренней, или же это было для него мимолетное увлечение, интрижка с партнером по учебе.

Раздался хруст глины под ногами. Несколько человек шли и разговаривали. Вскоре Лена различила голоса Шурика и Мику.

– Этот чертов танк мне уже всю кровь выпил. Из ПТР его не достать. Слишком толстая броня, – говорил Шурик, шумно дыша между фразами. – Надо его гранатами или бутылками подорвать.

– Ты что, Саш! – горячо возразила ему Мику. – У него же два пулемета! И он своей башней постоянно крутит, разве можно к нему незаметно подобраться? Ты же сам видел, те люди, то есть солдаты, к нему трижды пытались подползти, и все погибли!

– Ну а что еще делать? – раздался странный звук, как кто-то плюнул сквозь зубы. – Пушки у нас нет. Дымовых гранат тоже. Если ничего не делать, то следующая атака будет в направлении него, и под его прикрытием немцы легко доберутся до линии окопов. Там же всего сто метров по прямой! Хорошо еще, что ты его так классно остановила выстрелом в гусеницу. Иначе он бы дополз и начал нас утюжить.

– Спасибо, Саша! Но мне просто повезло, только и всего.

– Такое везение было очень кстати, – засмеялся Шурик. – Пойдем.

– Стой. Там кто-то лежит. Подожди, Саш, это же Лена!

 

Глухо бухнул опустившийся на дно окопа ящик. Ноги в ботинках легко простучали по земле и Мику упала на колени возле девушки.

– Лена! – воскликнула она. – Лена, что с тобой? Ты ранена? Тебя контузило? Сейчас, родная, я помогу тебе!

– Нет… – девушка вяло взмахнула рукой. – Я…

Очередная мина врезалась в землю и разорвалась рядом с окопом. Все резко присели. Шурик негромко ругнулся, весь обсыпанный землей.

– Я в порядке, – докончила фразу Лена. – Мне просто страшно.

– А! – Мику облегченно улыбнулась и коротко чмокнула Лену в лоб. – Это нормально. Нам с Сашей тоже страшно, но мы сражаемся, потому что так надо. Не бойся, эти мины почти не попадают в окоп, так что здесь мы в безопасности.

– Да… – Лена прижала к груди кулаки, пытаясь собраться с духом. – Только этот свист…

 

Мику покивала, и, подав руку, помогла Лене встать. Теперь девушка смогла увидеть их обоих. На плече Хацуновой была сумка, из которой высовывали носы длинные остромордые патроны. Рядом стоял Шурик с карабином за плечами, держа в руках еще одну огромную винтовку с длинным и толстым стволом. Лена вспомнила, как Семен назвал ее «противотанковое ружье».

– Что вы делаете?

– Пытаемся уничтожить тот танк. – Шурик качнул головой в ту сторону, где тарахтели пулеметы. – Мы с Мику по нему лупили, наверное, минут пять, и все, что получилось – это его остановить. Теперь эта хреновина долбит по окопам. Если увидит кого на открытом месте, то сразу стреляет туда из пушки. Так что не высовывайся, Ленка, это верная смерть.

– Я поняла, – кивнула Лена, чувствуя, что когда подруга рядом, ужас перед падающими и визжащими снарядами внутри нее слабеет.

 

Шурик забрался в оставленную Леной стрелковую ячейку, и пригибаясь, установил ружье на бруствер окопа.

– Жаль Ванька ушел, – пробормотал он, оглядев обстановку из новой позиции. – Кто-то должен забросать этого монстра гранатами. Отсюда ползти лучше всего.

– Ты не пойдешь! – Мику ухватила парня за рукав гимнастерки.

– Если Ерохин или Семен сейчас не явятся, то придется мне. – Шурик сверкнул очками и освободил руку. – Дай-ка мне все гранаты.

– Не дам! Не пущу! – японка впилась в Шурика злыми глазами, уперев руки в бока. – Тебя убьют! Куда ты лезешь, зачем? Надо подождать, рано или поздно его кто-нибудь подобьет и без тебя! Зачем тебе геройствовать, ну зачем?!

Шурик закусил губу и попытался обнять Мику. Та не далась, помотав головой и отступив на шаг назад. Вздохнув, Шурик снял очки.

– Не хорони меня заранее, – он посмотрел в поле. – Все будет хорошо, поверь.

Мику вдруг бросилась вперед и порывисто обхватила его руками, шмыгая носом.

– Не уходи… – пробормотала она.

Шурик ничего не ответил. Гладя девушку по волосам, он хмуро смотрел в небо.

– Черт, – сказал он и мягко отстранился от Мику.

– Что?

– Обстрел кончается.

 

Лена стиснула зубы и закрыла глаза. Вслед за обстрелом начиналась атака. Так было всегда. Наверняка будет и на этот раз. Сначала немцы штурмовали позиции одни, без поддержки, потом появился этот застрявший перед окопами танк. Сколько еще их будет, два, три? Что вообще будет дальше?..

– Надо спешить, – наконец принял решение Шурик. – Будьте здесь и прикройте огнем. Лена, помоги Мику с перезарядкой!

– Саша! – закричала Мику.

– Нет. – Шурик твердо посмотрел на нее, и протянул руки. – Дай гранаты.

Девушка не глядя на парня достала из-за пояса тяжелую связку и протянула ему, после чего села на землю, закрыв лицо руками. Шурик надел очки и постоял минуту, глядя на нее. Потом молча повернулся и перелез через окоп, держа в одной руке гранаты, а другой волоча за собой винтовку.

 

– Мику, вставай. Пожалуйста. – Лена присела перед подругой, и взяла ее руки, отняв их от лица девушки. – Ему надо помочь.

– Сейчас, Лена, – японка рукавом вытерла слезы и встала. Подойдя к ПТР, она сняла сумку с патронами, кинув ее на бруствер. Лена встала справа, рядом с ней.

– Что мне делать?

– Бери из той сумки патрон и вставляй в это отверстие. Носиком вниз, аккуратно, береги пальцы. Зарядила, задвинула затвор от себя слева направо и вниз до упора, и зажимай уши.

– Хорошо.

Лена взяла остроносый стержень патрона и принялась его вставлять в патронник. Тем временем Шурик быстро полз, сжимая в руке связку гранат.

– Быстрее, Лена! – поторопила Мику.

– Сейчас, – девушка с усилием дослала затвором патрон. – Готово!

Японка закусила губу, наводя ПТР. Помедлив, она нажала на спуск.

 

Винтовка рявкнула, с силой толкнувшись назад. На броне немецкой машины зажегся сноп искр от рикошета.

– Заряжай! – Мику продолжала целиться. – Лена, заряжай!

Еще один выстрел. И снова без видимых результатов. Попадания были, но либо броня была слишком толстой, либо пробития были не в критические узлы. Между тем, их с Мику стрельба не осталась незамеченной – башня танка зашевелилась, разворачивая пушку в их направлении.

– Прячемся! – девушка-вокалоид схватила тяжелый ствол винтовки, и, с натугой ухнув, взвалила на плечи. – Лена, возьми сумку с патронами! Уходим отсюда! Пригнись! Скорее, ложись на пол!

Танк наставил свою пушку как указательный палец, целясь в окоп. Еще секунда – и из отверстий дульного тормоза орудия выплеснулось пламя. Снаряд с уханьем разметал бруствер окопа в том месте, где только что были две подруги.

 

Лена приподнялась на локтях, чувствуя в ухе противный звон. Первым, что она увидела сквозь дым и пыль, было взволнованное лицо Мику.

– Ты как, в порядке? Сможешь ползти?

– Смогу… – девушка попыталась подняться, но Мику торопливо усадила ее обратно.

– Не поднимайся! Они смотрят за нами, и обязательно заметят, если ты встанешь! Нам придется проползти какое-то время. Делай как я!

Японка опустилась на колени и поползла, волоча за собой ПТР. Лена направилась вслед за ней, ощущая кашу в голове. Перемешавшиеся картины боя, стрельба, грохот, визг мин и выматывающая душу трескотня пулеметов вызывали у нее опустошение, отравляя желание о чем-то думать и принимать решения. Осталось лишь одно желание, чтобы все это прекратилось как можно скорее.

 

Проползя метров двадцать, Мику выпустила из руки ствол винтовки и привалилась к доскам окопа спиной, тяжело дыша.

– Не могу… Устала…

– Давай я помогу. – Лена взяла у нее ПТР и с трудом потащила по дну траншеи. Через пару минут она уже пожалела, что сделала это. Оружие было невероятно тяжелым, а тащить его по земле, где оно цеплялось за все прикладом, при этом пригибаясь и двигаясь гусиным шагом было очень трудно. Казалось, траншея уже никогда не кончится, но вскоре сзади раздался голос Мику:

– Стой, Лена. Достаточно. Помоги мне его поднять!

Вдвоем девушки подняли винтовку на бруствер. Мику улыбнулась:

– Спасибо! – и прильнула к оружию. Тут же ее улыбка пропала.

– Где Саша?

Лена взглянула на поле. Шурика не было. Луг был перепахан продолжительным артобстрелом и на нем было много воронок. Возможно, он укрылся в одной из них?

 

Танк все стоял на поле. Угрожающе ворочая пушкой, он поливал окопами огнем курсового и спаренного пулеметов. Позиции же советских солдат словно вымерли, но Лена видела, как то тут, то там мелькают каски и силуэты пригибающихся бойцов, ручейками стекавшихся к подбитой боевой машине. Красноармейцы готовились к решающему броску, дожидаясь, когда у фашистов раскалятся стволы и кончатся патроны, и тогда разом выдвинуться и забросать танк гранатами.

Но где же Шурик?

И вдруг Лена увидела мелькнувшую белобрысую башку и сверкающие стекла очков. Шурик притаился всего в полусотне метров от вражеского танка, укрываясь в воронке от мины. Немецкие танкисты его не видели, увлеченно «гоняя призраков» в русских траншеях. Но чтобы успешно подорвать боевую машину, Шурику нужно было выбраться из воронки, подобраться по открытому месту еще ближе, и, встав, бросить тяжелую связку в танк.

Смертельно опасная затея.

– Лена, дай патрон! – сказала Мику. Кивнув ей, Лена раскрыла патронную сумку, засунула туда руку, нащупывая холодные латунные цилиндры – и похолодела. Осталось всего два.

– Что такое? – воскликнула девушка-вокалоид, увидев изменившееся лицо подруги. В ответ Лена показала ей стиснутые в кулаке оставшиеся два патрона:

– Это последние, Мику… Больше нет.

Впервые японка не нашлась, что сказать. Взяв из руки Лены один, она загнала его в патронник и приложилась к винтовке, целясь в танк.

 

– Почему ты не стреляешь? – спросила Лена.

Не отвечая, Мику выставила раскрытую ладонь: не мешай! Глядя сквозь прицел сощуренными глазами на вращающуюся башню, она словно ожидала чего-то. В то же самое время танк, словно почувствовав угрозу, наводил пушку на новую цель – окоп, где засели две подруги.

– Он выстрелит! – Лена против воли съежилась, глядя как длинный ствол орудия тянется в их сторону. – Мику, чего ты ждешь?!

Девушка-вокалоид прищурилась и нажала на спуск. Ахнув, громадная винтовка оттолкнула ее худенькое тело. Одновременно на смотровой щели командирской башенки танка на миг сверкнула искра, от которой в разные стороны полетели сверкающие обломки металла.

– Еще патрон! Скорей! – японка выдернула из рук Лены блестящий цилиндр, и, загнав его в ствол, снова прицелилась. На этот раз пауза между лязгом затвора и выстрелом была минимальной, каких-то пара секунд. Лена ожидала, что пуля вновь со звоном высечет сноп искр, но вместо этого из командирской башенки с каким-то мокрым хлюпаньем выплеснулось что-то жидкое и черно-багровое. По матово-серой броне растеклись кровавые потеки.

 

Танк так и не выстрелил. Замолчал даже пулеметчик. В поле настала тишина – только тихо шелестела трава, да свистело дуновение ветра над равниной. Рядом послышался шорох глины и следом булькающие и хрипящие звуки. Оглянувшись, Лена увидела Мику, стоявшую на коленях. Ее тошнило, и сквозь всхлипывания она пыталась что-то сказать, содрогаясь всем телом.

Лена склонилась над подругой, и прикоснулась к ней. Мику дрожала крупной дрожью, совсем как сама Лена несколько минут назад.

– Тише, родная, – Лена обняла ее. – Спокойней, спокойней, все хорошо!

Мику замотала головой, вырываясь из рук. Лена сорвала с шеи галстук и принялась вытирать ее грязное лицо. Японка в ответ невнятно мычала и отчаянно дергалась.

 

– Что у вас тут происходит? Где Шурик с Сыроежкиным? – раздался голос над головой.

Лена подняла глаза и увидела Ерохина. Здоровенный детина стоял, держа автомат, и глядел на них сверху вниз немигающим взглядом. Позади него, привалившись к стенке траншеи, стоял Семен. Лицо у него было осунувшимся, а под неровно застегнутой гимнастеркой белела повязка.

«Где же вы были?» – мелькнула у Лены злая, горькая, и пожалуй, в чем-то несправедливая мысль. – «Где ты был?» – ее глаза уперлись в Ерохина, этого здоровенного бугая, который пока они, семеро девчат с двумя ботаниками, околачивался где-то в тылу, а теперь приволок с собой Семена, наверняка страдающего от последствий ран.

– Где ты был?! – прошипела Лена, темнея лицом.

Ерохин ничего не ответил. Только продолжал нависать над Леной как башня, смотря вниз то на Лену, то на Мику, которую била истерика. Семен стоял поодаль, опираясь на свой автомат и запрокинув голову с закрытыми глазами.

 

Ветер тоскливо посвистывал над полем, гоняя пыль и сухие травинки.

– Противно… – прошептала Мику. – Мерзко…

Лена гладила ее голову, молча соглашаясь с ней. Мерзко было лежать в грязной траншее. Мерзко было дрожать, в ожидании снаряда который тебя убьет. Но хуже, противней и мерзостней всего было убивать самой; нажимать на спусковой крючок и видеть как люди падают под твоими пулями, или еще хуже – в рукопашной сзади, с размаху деревянным прикладом по голове, как по сочному спелому арбузу.

Нахлынувшие воспоминания прошлых часов боя заполнили сознание, и Лену едва саму не вывернуло от отвращения. Сглотнув противный ком слюны, она прижалась к подруге.

– Так где Шурик? – спросил еще раз Ерохин?

– Там… – Лена вяло махнула рукой в сторону поля.

– Где? – Иван нахмурился и посмотрел в указанную сторону.

Затарахтел пулемет, выбивая фонтанчики земли из бруствера. Ерохин, чертыхнувшись, пригнулся.

– Он на поле, что ли? – сказал он, протирая глаза. – Какого хера он туда поперся?

– Танк взрывать.

– Он упоролся, что ли? – Иван еще раз осторожно выглянул наружу. – Черт! Эти мохнарылые снова едут! К бою!

Все бросились к брустверу, рассредоточиваясь по траншее. Лена осталась с Мику, держа ее голову на коленях. Ерохин был прав – до ушей девушки дошел негромкий лязг и позвякивание траков, перебиваемый ревом двигателя. Или двигателей – звук был множественным.

 

Иван взял ПТР и отвел затвор.

– Лена! Эй, Лена, дай патрон!

– Нет патронов.

– А-а, черт возьми! – в сердцах выругался Ерохин, отбросив бесполезное ружье. – Гранат тоже нет? Твою ж мать. А этот, – его рука махнула в сторону воронки где прятался Шурик, – Он еще свою гранату не кидал?

– Нет.

– Так а хули он ждет? Если эти гаврики сейчас еще ближе подъедут, то его прижмут огнем, и он уже не сможет уйти оттуда!

Лена отпустила Мику и поднялась во весь рост, глядя в поле. Оттуда со стороны позиций немцев на линию траншей двигались две боевые машины – танк и тягач-эвакуатор. Позади них, укрываясь за бронированными корпусами, двигались двумя колоннами вражеские солдаты. Намерения их были очевидны: вытащить подбитую машину, после чего развить успех.

 

Шурика надо было срочно спасать.

– Иван! – крикнул Семен, целясь в немцев из своего автомата. – Чего делать-то будем?

– Не знаю! – Ерохин снова выругался.

– Его надо вытаскивать оттуда! – Семен не отрываясь смотрел в поле. – Надо чтобы кто-то один его оттуда увел, а остальные прижали огнем фрицев!

– Кто пойдет?

У Лены екнуло сердце. Неужели Семен вздумал рисковать жизнью, чтобы геройствовать? Он же еще болен, ему нельзя! И вообще, вокруг и без того хватает людей! Нет, пусть кто угодно вытаскивает Шурика из беды, но только не Семен!

– Я пойду, – вдруг кто-то тихо сказал за ее спиной.

«Мику?!»

– Ты? – удивленно сказал Ерохин, глядя на японку.

Вместо ответа она подтянулась на бруствере, вылезая из окопа. Иван едва успел схватить ее за руку.

– Куда, стой! Под пулю хочешь?!

– Но там же Шурик! – взвизгнула Мику, вырываясь из ручищи Ерохина.

– Стой, говорю! Блин, где Сыроежкин? Где все остальные, черт бы их разорвал?!

 

– Тут! – раздалось из-за спины Ивана. Невдалеке у поворота траншеи стоял Сергей, потный и запыхавшийся. Из-за его тощей фигуры выглядывало еще полдюжины бледных девичьих лиц.

– Я всех собрал, – задыхаясь, проговорил Сыроежкин. – Мы прикроем.

– Гранаты есть?

– Есть!

– Дай сюда! – Ерохин требовательно протянул руку. Ему протянули несколько связок; перебрав несколько, он выбрал одну, самую большую и тяжелую.

– Дерьмо, – Иван сложил автомат в траншейную нишу и поднялся из окопа. Выбравшись, он быстро пополз в направлении подбитого танка и воронки с Шуриком. Лена подобрала его оружие и поспешила к Семену.

– Ты как?

– Нормально.

Семен смотрел на нее своим обычным грустно-задумчивым взглядом. Оглядев его, Лена заметила, что он был заметно бледнее, чем всегда, и стоял, тяжело опираясь всем телом на дощатую стенку траншеи.

– У тебя усталый вид, – Семен протянул руку и провел ею по волосам девушки. Лена закрыла глаза, чувствуя, как его пальцы скользят по голове, приглаживая взлохматившиеся пряди. – Было совсем туго?

– Да. – Лена вымученно улыбнулась и прижалась к нему. – Но я в порядке.

Семен склонился и поцеловал ее в лоб. Девушка вздохнула и слегка потерлась лицом о рукав его гимнастерки, после чего отстранилась.

«Потом, Семочка. Когда все это закончится, мы будем вместе».

 

Приближающийся танк ахнул издалека из своей пушки. Снаряд промелькнул над головами и разорвался где-то в тылу. Куда-то в том же направлении просвистела выпущенная вслед ему пулеметная очередь. Танкисты не имели целью кого-то убить, стреляя с ходу – им нужно было подавить огонь, прижать к земле, не давать высунуть головы, чтобы под прикрытием их огня и брони пехота добралась до того рубежа, откуда одним рывком можно было ворваться в чужие траншеи. Так обе их боевые задачи были бы выполнены.

Нужно было остановить их, и не дать подойти на эту дистанцию. А для этого надо было помочь Ивану и Шурику сделать свое дело, прикрывая их из всего, что могло стрелять.

– Народ, внимание! – Семен поднял руку с автоматом, привлекая внимание остальных.

– По пехоте за танками, пли!

Траншея загрохотала, плюясь огнем в наступающих немцев. Лена тоже стала стрелять из автомата Ерохина. Оружие было неудобным, и при стрельбе вырывалось из рук, так что девушка больше внимания уделяла тому, чтобы удержать палец на спусковом крючке. Опомнилась она тогда, когда в диске кончились патроны.

– Лена!

Она обернулась, убирая волосы с лица. Семен протягивал ей запасной диск.

– Не стреляй длинными очередями – задирает, – он подмигнул и улыбнулся. – Короткими бей.

Лена улыбнулась в ответ и стала перезаряжать оружие. Глянув мельком в поле, она заметила спины ползущих Ивана и Шурика. Парни двигались в направлении подбитого танка, прячась в невысокой траве.

 

А второй танк был все ближе. Пули все чаще хлестали по брустверу, осыпая парней и девушек комьями глины и заставляя пригибать голову. Еще немного, и прикрывающий огонь из траншеи задавят пулеметами. Тогда Ерохин с Тимофеевым не смогут вернуться.

«Да что же они тянут?!» – раздраженно подумала Лена, укладывая автомат на земляной упор и продолжая вести огонь.

Вдруг впереди мелькнули две фигуры в пилотках и гимнастерках с гранатами в руках. Иван с Шуриком поднялись в рост, замахиваясь для броска, разом вскинули руки и упали как подкошенные.

«Ранены?» – мелькнуло в голове у Лены.

Сдвоенный взрыв стал ответом на ее мысли. Густое облако дыма заволокло подбитый танк. Когда оно рассеялось, стал виден корпус с покосившейся башней, и выгнувшиеся в разные стороны венчиком железные плиты. Удачно брошенная кем-то из парней связка гранат попала на погон танка, разворотив его и окончательно приведя бронированного монстра в негодность.

 

Кто-то в окопах слабо крикнул «ура». Остальные ограничились усталыми улыбками и вскинутыми вверх кулаками в знак одобрения – все слишком устали, чтобы бурно высказывать поддержку.

Кроме того, еще ничего не закончилось.

– Назад давай! – донесся с поля крик Ерохина. – Быстрее! Не вставай, ползком давай!

Стрельба усилилась. Немцы, разъяренные тем, что практически на их глазах убили их же товарищей, открыли шквальный огонь. К сплошному рокоту пулеметов присоединились частый стук автоматов и отрывистые хлопки винтовок. Решили не дать этим двоим добраться до своих окопов живыми.

– Отсекайте пехоту от Ивана с Сашкой! – закричал Семен, перезаряжая свой ППШ.

Ерохин и Шурик почти доползли до траншеи. Тем временем второй вражеский танк обошел поврежденный, и остановился, прикрывая его и подъехавший тягач своим корпусом. Вражеские пехотинцы рассредоточились по воронкам и за кустами, ведя беспорядочную стрельбу. По ним из окопов отвечали красноармейцы и пионеры, не давая тем вести прицельный огонь.

 

Шурику оставалось пара десятков метров до безопасного места. Он поднялся в рост и побежал, собираясь преодолеть их одним рывком.

– Ложись! Не вставай, ложись!

Ерохин, в это время переползавший от одного укрытия к другому, крикнул ему вслед. И эхом к его словам грянул выстрел танковой пушки. Окоп перед Шуриком разлетелся в огне, земляной пыли и разбрасываемых досок. Взрывная волна подхватила Шурика и швырнула оземь, словно соломенное чучело.

– Саша!!!

Косматое пыльное облако клубилось на месте попадания. Ерохин, первым добравшись до Шурика, не глядя ухватил его за руки и поволок за собой в окоп. Лена смотрела, как фигура Шурика безвольно волочится за ним, чертя пятками борозду.

Мику рванулась вперед, оттолкнув девушку, и поспешила помочь Ивану занести раненого в окоп. Глаза Шурика были закрыты, голова безвольно свешивалась. Его очки где-то потерялись и наверняка лежали разбитыми.

 

– Фух. – Иван перевел дух и повернулся к Шурику. – Братан, ну ты и… Что?!

Услышав возглас Ерохина, Семен обернулся, глядя на происходящее за спиной и замер. Лена не видела того, на что он смотрел, но его лицо сказало ей все. Оно было похоже на белую застывшую маску с широко раскрытыми глазами.

Мику стояла, прислонившись спиной к стенке окопа и дрожала, держа руки перед собой. Ее кисти и рукава гимнастерки были густо перемазаны кровью.

Лене совершенно не хотелось видеть то, что случилось с Шуриком. Но она все же пошла. По спине забегали мурашки от предчувствия того, что она сейчас увидит.

Обойдя Ивана, девушка посмотрела вниз.

 

Увиденное больше всего было похоже на произведение художника-авангардиста. Черно-красные мазки на пыльной земле. Мокрая насквозь, изорванная гимнастерка, темно-вишневое на оливковом. Все оттенки алого, оранжевого и желтого, с торчащими белоснежными обломками костей. И в самом центре – клубок серого и сизого, узловатый, растянувший петли и кольца, с примесями буро-коричневого. Словно художник не имел представления о человеческой анатомии, либо напротив – знал ее слишком хорошо.

 

У Лены закружилась голова. Она попятилась, в то время как остальные в ступоре глядели на то, что стало с Шуриком. Каблук ботинка споткнулся о доску, и девушка чуть не упала, не в силах оторвать взгляд от страшного зрелища.

«Этого не может быть. Боже. Так не бывает. Так не может быть!»

Чувствуя, что ее сейчас стошнит, Лена напрягла волю и отвернулась. Уставившись в небо, она изо всех сил пожелала оказаться вне виртуальной реальности. Все неправда, это все понарошку, она лежит в омнио-капсуле, а перед глазами у нее экран с картинами симуляции. Все это ненастоящее! Она не хочет, чтобы это все было настоящим!

 

Не получилось. Она все еще лежала на дне окопа, глядя в пасмурное небо. В вышине проносились облака, смешиваясь с поднимающимся дымом. На щеку упала первая капля начинающегося дождя. Вдалеке стучал пулемет. Она по-прежнему была в этом страшном мире. И Шурик был мертв.

 

* * *

 

Атаки продолжались до самого вечера, несмотря на дождь и приближающуюся темноту. Только когда солнце окончательно закатилось за горизонт и на землю упали вечерние зори, немцы наконец прекратили перепахивать наши позиции из минометов и штурмовать танками. За этот день нас так и не смогли выбить из окопов.  Наверное, это было хорошо. Сержант даже выдал какую-то вдохновляющую речь, но его никто не стал слушать.

 

Все были подавлены. Хуже всего пришлось Мику. С того времени, как Шурика притащили с выпущенными кишками, она не промолвила и слова. Лена и другие девушки пытались ее всячески разговорить, но тщетно. Всегда разговорчивая и общительная Мику ушла в себя и все делала в каком-то молчаливом ступоре – молча стреляла из противотанкового ружья; молча ела баланду, которую нам прислали на ужин; а в минуты затишья молча таращилась в небо, закинув руки за голову. И это было непривычно и страшно.

 

Впрочем, это творилось не только с Мику. В казарме воцарилось угрюмое молчание. Каждый думал о своем, занимаясь своими делами. Представить, что творится в голове у остальных, было совсем несложно – ведь и я сам тоже думал об этом. От этой мысли было не избавиться.

«Меня могут убить».

Да, мы привыкли воспринимать этот мир уже не как увлекательную игру, а как нечто большее. Но никто не задумывался о том, что может умереть здесь. Девушки гадали, что могло случиться с Шуриком в реальном мире. Может он сейчас сидит один и ждет, пока мы не вернемся? Или может, он лежит в депривационной камере, под действием снотворных препаратов? О самом худшем варианте не хотелось думать, но мои мысли возвращались к нему снова и снова. В конце концов, чего стоит спецслужбам скрыть гибель одного студента из провинции? Или даже полтора десятка? Да раз плюнуть. Если у них все так серьезно поставлено…

 

Тело Шурика оставили лежать в траншее, укрыв лицо и страшную рану на животе каким-то тряпьем. Никто не решился похоронить его. Возможно, это было неправильно, оставлять его вот так, но мы все еще воспринимали его живым. Закапывать в землю того, кто еще совсем недавно разговаривал, шутил, разбирал снаряжение… нет, это было выше моих сил. И чьих-либо еще.

 

После дневного боя все вернулись в казарму и разбрелись по своим углам. Никто не хотел больше обсуждать события этого дня, да и разговаривать вообще. И это было самое худшее. Похоже, наше боевое братство переживало свое настоящее испытание на прочность. Лена тоже стала нервной и раздражительной – когда я попытался поговорить с ней, она отвечала односложно, явно желая, чтобы ее оставили в покое. Немного погодя я услышал, как она в туалетной комнате ругается с Алисой. Позже, когда я спросил ее об этом, она зло выпалила, что я лезу не в свое дело.

А потом к моей койке подошел Ерохин.

– Семен, – сказал он. – Есть разговор.

Я выжидающе посмотрел на него. Он кивнул в сторону туалета, где у солдат была курилка (забыл сказать, мы обжились в одной общей комнате с красноармейцами). Кивнув, я поднялся с кровати, и прихватив с собой автомат и пилотку, пошел за Иваном.

Зайдя и убедившись, что никого нет, он повернулся ко мне.

 

– Пора валить, – сразу в карьер начал Ерохин. – Я думал, как это можно сделать. Надо зайти еще раз в ту комнату под бомбоубежищем, и посмотреть что там более внимательно.

– Тише! – я приложил палец к губам. – Думаешь, там есть что-то, что поможет нам выбраться?

– Должен быть какой-нибудь терминал, как делают в виртуальных игрушках. Ты сам говорил, что видел, как наш заведующий использовал компьютер. Надо покопаться в нем!

– А если там пароль?

– Взломаем.

– Ты уверен? А что, если там будет этот… ну, наш декан?

– Да я его тогда покрошу к херам! – прошипел Иван, выразительно хрустнув кулаками. – Это уже не игра! Человек погиб, наш друг между прочим!

– Ладно, я понял, – я поднял руки в знак согласия. – А как отсюда выберемся?

– Через окно. Прямо сейчас. Тут створка открывается, я смотрел. Спустимся, и пойдем к административке.

– А сержант не хватится?

– Да похер на него. Есть проблема поважнее. – Ерохин испытующе посмотрел на меня. – Ты идешь?

Я пожал плечами.

– Иду, конечно.

– А нас возьмете? – донеслось от дверей.

Мы оглянулись. В проеме стояли девушки. Лена и Славя.

 

– Вы слышали? – спросил я.

– Угу. – Лена поджала губы. – Вы так громко шептались, что было слышно за стеной.

– Мгм… – я покусал губу. – И что?

– Ничего. Но я иду с тобой, Семен.

– Ты знаешь, куда мы идем? – спросил Иван.

– Догадываюсь, – она опустила взгляд.

– И что ты можешь сказать об этом? – взгляд Ерохина стал жестким.

– Не уверена, что у нас выйдет, ребята, – она подняла голову. Я невольно отметил, что она произнесла «нас», а не «вас». – Но попробовать можно.

– Тогда идем вчетвером, – констатировал Ерохин. – Славя, ты взяла оружие?

Светловолосая девушка ничего не ответила. Лишь сунула руку за спину и показала оттуда рукоять «токарева». Показала – и снова спрятала.

– А ты? – спросил я Лену.

– Ну… – она замялась. – У меня есть твой трофей, что ты мне дал. Такие автоматы как у вас с Ваней мне тяжелы.

Точно. Глядя на протянувшийся через девичью грудь тонкий ремень кобуры , я вспомнил, как она садила в «молоко» из ППШ Ерохина, и с трудом подавил улыбку. Как раз после того я ей и дал подобранный у мертвого немецкого офицера пистолет. За сегодняшний день мы все здорово обросли оружием – только радости это не добавляло.

Ерохин подошел к окну и стал открывать его, отдирая от рам зимнюю обклейку. Я тем временем думал о том, говорить ли Лене, что мы можем встретить там, куда идем ее отца. Мне было ничего не известно об их взаимоотношениях, и как она себя поведет при встрече с ним, я не знал.

Останется ли она на нашей стороне? Можно ли на нее рассчитывать, когда она узнает правду?

 

– Вперед! – Ерохин распахнул окно. Сквозняк принес снаружи запах сырости. По очереди спустившись вниз, мы пошли цепочкой по узкой тропинке. Дождь превратил землю в вязкую мокрую кашу, по которой было нелегко идти, да еще и в темноте. Свет был только у Ерохина, шедшего впереди – он освещал тропку своим наручным смартфоном, показывая нам путь.

Я не знал, почему согласился идти. По сути, наш поход был лишен смысла. Дверь в бункере должна была в любом случае быть заперта, а если нет – то мы бы наткнулись на «Толика». Но в тот момент я не задумывался о таких вещах. Мной двигала злость на случившееся днем, на то что Мику страдает из-за потери Шурика, на то что мы все находимся здесь и не можем выбраться. И страх – за себя, за моих товарищей, за мою девушку, которая шла передо мной. Я хотел положить этому конец.

 

Вот и административное здание с бомбарем. Спустившись по лестнице, мы вошли в бункер. И первое что бросилось мне в глаза – распахнутая настежь гермодверь в конце коридора.

Я переглянулся с Ерохиным. У Ваньки-Смерти возбужденно горели глаза. Не говоря ни слова, он снял с плеча автомат и знаком показав не шуметь, на цыпочках пошел к двери. Я пошел следом, перед тем повернувшись к девчонкам и приложив палец к губам.

За дверью были слышны голоса. Там явно кто-то был. На минуту я задумался, что уж слишком все сошлось – и дверь распахнута будто бы нарочно. Неужели нас ждут?

 

– …Итак, значит, Шурика можно считать выбывшим.

– Да, – ответил женский голос. Первый я узнал сразу: это был «Толик». Второй – нет. На голос Юли он был не похож. Наш декан с кем-то разговаривал, но кто был его собеседник? Стараясь не шуметь, мы встали у стен и принялись затаив дыхание слушать разговор.

– Ну что ж. – продолжил «Толик» после непродолжительного молчания. – Это печально, но не критично. Александр не имел значимых социальных показателей, его выбытие не повлияет на активность группы. Скорее наоборот, потеря заставит их собраться и приведет в чувство. А то уж слишком они размякли.

– Но, Анатолий Игнатьевич, у нас есть проблемы, – возразила ему собеседница. – После выбытия Тимофеева боевой дух группы резко упал. Замеры показывают высокий уровень стресса у всех участников эксперимента! Он достаточно важная личность для их группы, и был их другом. Та девочка из Японии, с которой он был в отношениях… мне пришлось перезагрузить ее систему обратной связи и вручную активировать ввод антидепрессантов чтобы не вызвать срабатывание выхода из программы!

– Они были вместе, что ли? – хмыкнул «Толик». – Я имею в виду, близость…

Небольшая пауза. Видимо, бестактный вопрос поставил собеседницу в тупик.

– Нет.

– Ну и хорошо. Это же не навсегда. В таком случае, продолжаем эксперимент.

– Анатолий Игнатьевич, есть еще кое-что, о чем вам следует знать, – обладатель голоса кашлянул, прочищая горло. – У троих участниц эксперимента ЭЭГ уже некоторое время фиксирует ритмы, характерные для крайнего психофизического напряжения. Я бы рекомендовала для них выход в рекреационную зону симуляции, иначе может произойти нервный срыв. В их числе ваша дочь.

– Лена? – искренне удивился «Толик». – А с ней-то что не так?

 

Я заметил, как Лена при упоминании своего имени вздрогнула, словно через ее тело пропустили электрический ток. Блин, ее же никто не предупредил, что мы встретим ее папу! Какой же я идиот…

Ерохин слегка пихнул меня локтем. «Врываемся?» – словно говорил его взгляд. Я покачал головой.

«Рано».

– …Нет, снижать сложность симуляции мы тоже не будем, – сказал Тихонов. – Эксперимент не должен быть нарушен.

– Но… – голос запнулся. – Она ведь ваша дочь! Вы считаете уместным?..

– Да, – голос декана стал глухим. Из любопытства я заглянул в комнату и увидел, как он стоит перед голопроектором, над которым висит изображение зеленоволосой девушки в белом халате. Дыхание невольно пресеклось – это же была та самая девушка, так впечатлившая меня в бункере ученых!

– Да, – еще раз повторил Тихонов и тяжело вздохнул. – Она моя дочь, но она не хуже и не лучше других. Я не буду делать для нее исключений.

– Вас поняла, Анатолий Игнатьевич, – голос девушки-ученого выражал грусть.

– Ну вот и хорошо. Пока, Света. Следующий отчет завтра вечером.

– До свидания, Анатолий Игнатьевич.

 

Голопроектор отключился. Тихонов постоял еще немного, опираясь руками на стол, потом тяжело повернулся и сделал шаг к двери. И остановился, глядя на нас.

Я вышел на середину коридора, держа руку на прикладе автомата. Справа от меня встал Ерохин, который сразу недвусмысленно взял «Толика» на мушку. По левую руку от меня замерла Славяна в свободной позе, опустив руки по швам – в отличие от нас, она не прикоснулась к своему оружию. Лена осталась стоять у стены, и не присоединилась к нашей троице, но в тот момент я не обратил на это особенного внимания.

«Толик» несколько мгновений разглядывал нас своими черными глазами. Затем пожал плечами и спросил:

– Чем обязан?

В тишине бомбоубежища щелчок предохранителя на автомате Ерохина прозвучал почти оглушительно. Я шагнул вперед.

– Игры кончились. Мы больше не будем участвовать в вашем эксперименте!

 

С потолка сорвалась капля и звонко ударила о кафель пола. Оглушительно стучало сердце в груди. Но страха не было – было лишь волнение и ощущение важности момента.

Мы больше не были марионетками. Мы имеем право выбирать. И никто, даже скрывавшийся до поры бессердечный демиург этого места не заставит нас изменить его.

Глава 7 – День Шестой

 

– Даже так? – сказал «Толик». В его голосе не было ни любопытства, ни страха, какой можно было бы испытывать, находясь перед тремя вооруженными и недружелюбно настроенными людьми. Словно он давно ожидал этой встречи. У меня мерзко заныло под ложечкой – дурное предчувствие стало буквально осязаемым.

– Вы слышали разговор, – между тем констатировал наш декан. – Вам говорили когда-нибудь, что подслушивать нехорошо?

– Не заговаривай нам зубы, – голосом Ерохина можно было катать железо.

– И не собирался, – Тихонов встал, заложив руки за спину, и с иронией посмотрел на нас. – Вы не будете дальше участвовать в эксперименте. Что дальше?

– Как это «что дальше»?! Отправьте нас домой! Выпустите из этого долбаного симулятора!

– Это невозможно.

– А если подумать? – я поднял автомат, направив его в грудь Тихонову. На него это не произвело никакого впечатления. По крайней мере, внешне он оставался таким же спокойным.

– Отключить кого-либо от симуляции можно только снаружи. Находясь в ней, выбраться самому из нее невозможно. Даже мне. А я, как видите, – декан развел руками, – здесь, с вами. Так что опустите ваше оружие, оно вам не поможет.

 

– Врешь, – процедил Ванька-Смерть, не отводя глаз от прицела. – Ты перед этим с кем-то говорил. С кем-то, кто был вне симуляции! Ты сейчас прикажешь ей выпустить нас, и мы все уйдем отсюда.

– И не подумаю, – невозмутимо ответил Тихонов. – Нравится вам или нет, но вы останетесь здесь на весь период прохождения практики. Сегодня заканчивается ваш пятый день. Осталось еще два. Так что, дети мои, вы их пройдете, а после уйдете отсюда с чистой совестью.

– Мы тебе не дети! – рявкнул Ерохин. – А это уже не игра! Погиб наш друг! Ты ни черта не сказал нам, что это будет за практика, и теперь еще предлагаешь остаться в этом аду еще на пару дней?! Да если бы мы знали, мы бы в жизни на это не подписались!

– Сбавьте тон, молодой человек, – от голоса декана повеяло холодом. – Да, вас запустили в виртуальную реальность, заранее не объяснив с чем вы здесь столкнетесь. Но это был единственный способ получить вас – таких изнеженных, самодовольных, эгоистичных, чтобы здесь, в «Совенке», вы показали свой истинный потенциал. Вас намеренно поставили в такие условия, чтобы вам пришлось здесь выживать, каждый день встречаясь со смертью и напрягать свои извилины, мускулы и чувство долга, если таковое в вас вообще имеется, чтобы добраться до финала. И у вас есть выбор – либо драться и победить всем вместе, либо сдохнуть поодиночке. Кстати, о вашем друге – он жив, здоров, и в полной безопасности. Когда вы закончите практику, вы снова с ним встретитесь.

 

– Но нахера все это?! – закричал Иван. – Почему вы нам ничего не сказали?!

– Потому что вы бы не согласились. Государство даровало вам право выбора, где получить образование; цивилизация сделала вас теми, кто вы есть, а демократия дала вам немыслимую раньше свободу. Если бы вам предложили ползать в грязи под пулями, терять товарищей, убивать или быть убитым – уверен, большинство из вас бы отказалось. Вы слишком привыкли сидеть в инстаграмме, плюсовать посты в русконтакте или тусить по клубам. Никто из вас несколько дней назад даже не представлял, что это значит – сражаться ради собственной страны.

– А зачем нашей стране делать из нас убийц? – спросил я.

– Затем, что скоро предстоят очень тяжелые времена. Будет война, и Родине понадобятся сотни тысяч солдат. Если вы следите за новостями в мире, то вы должны понимать, о чем речь. Вы, вернее те «вы», какими были несколько дней назад – сколько из вас бы сбежало за границу или вглубь страны, едва запахнет жареным?

– Вы хотите сказать, что здесь мы все станем солдатами всего за неделю? – с сомнением в голосе спросила Славя.

– Нет, девочка, – декан покачал лысой головой. – Ты путаешь курс патриотического воспитания с курсом молодого бойца. Из вас здесь не собираются делать супербойцов. Это будет иметь смысл, только если вы сами сделаете шаг к этому, осознанно, без промытых мозгов. Но все же предпосылки к нему закладываются здесь.

 

– Без промытых мозгов, говорите? – зло сощурился Ерохин. – А как тогда назвать то, что с нами было за эту неделю? Обязательно надо было сажать нас в секретную лабораторию и накачивать химией, стирать память?

– Наши тесты показали, что наибольшую эффективность программа имеет, когда ее пользователи не помнят, как здесь оказались. – «Толик» пожал плечами. – Это было достаточно аккуратное воздействие. Препарат не имеет известных побочных эффектов, не влияет на психику. Это как если бы вы о чем-то глубоко задумались и пропустили что-то важное, не более того.

– «Задумались»? «Пропустили»?! – ствол в руках Ивана задрожал. – Да меня чуть приступ не хватил, когда мне Семен рассказал про амнезию! И вы это называете аккуратным воздействием? До этого я считал что вы с Виолой оба куклы неживые, а когда узнал то чуть в обморок не свалился! Это тоже один из побочных эффектов?

– Это… довольно бесчеловечно. – пробормотала Славя.

 

– Ладно, – я шагнул вперед. – Это была очень занимательная беседа. А теперь сделайте то, о чем мы вас просим. Выводите нас отсюда!

– Наверное, вы невнимательно слушали, – декан покачал головой. – Вы не сможете выйти из симуляции, пока не сработает таймер, либо пока вы все не умрете. Но в этом случае прохождение начнется заново.

– …Что?! – хором воскликнули мы.

– Прохождение начнется заново, – твердо повторил Тихонов. – Вы опять начнете с самого первого дня. Так что мой вам совет: соберитесь. Вас осталось десять человек. Вам нужно продержаться еще два дня. После этого сработает таймер программы и вы вернетесь в реальный мир. И помните – это командная игра. Зачет будет коллективным. Если вы каждый будете сам за себя, или подведете своих товарищей, то завтра-послезавтра вас всех перебьют. Вам не будут ставить оценок, насколько хорошо вы играли. Будет лишь один критерий – сумели вы выполнить боевую задачу и выжить при этом. Или не сумели.

 

– Вы не объяснили, зачем нам это. Мы студенты педвуза, а не военного училища. Наша профессия учить других людей, а не простреливать им головы!

– Именно. И поэтому ваша задача неизмеримо сложнее. Как думаете, – декан выразительно посмотрел на нас, – просто ли научить ребенка любить свою Родину?

– С таким подходом как у вас, этому не обучишь. – я с отвращением сплюнул на пол. – И вы решили, что симуляция поможет этому?

– И между прочим, не без основания. – Тихонов подмигнул. – Но важнее всего то, что этому научитесь вы. Те, кто будет учить других детей. А уже насколько у вас получится передать это чувство, зависит от вас самих.

Я покачал головой. В слова декана было тяжело поверить. В них не хотелось верить. С детства у меня было отвращение ко всей этой пропаганде, в том числе патриотической. И тем не менее, разум вынужден был признать что в кое-чем Анатолий Игнатьевич был все же прав. Идея была благой. Разве что ее исполнение подкачало.

А вот сердце было несогласно. В душе ощущалось некое противоречие между идеей и методами ее проведения. Почему патриотизм надо воспитывать вот так? Почему для этого надо загонять в бункер, подключать к виртуальной реальности, учить убивать? Почему надо прививать любовь к родной стране насильно?

Много вопросов, на которые не нужен ответ. Точнее, нужен, но не такой. Так было неправильно. Даже из самых благих побуждений. И допустимо может быть лишь тогда, когда уже или так, или конец. Что же это, мы уже подошли к самой крайней черте?

Я посмотрел в черные глаза стоящему передо мной страшилищу с лысой головой и ассиметричным лицом. И неожиданно прочел в них понимание.

 

– Простите меня, – сказал Тихонов. – Это не самый лучший метод. Но это лучшее, что у нас есть. И мы стараемся изо всех сил. Это не идеальный вариант, но так надо. А придумывать и реализовывать что-то более мягкое уже нет времени. По нашим прогнозам, война начнется уже в ближайшее десятилетие. Я люблю вас, и не хочу, чтобы вы все погибли на ней. Вам может показаться, что мы жестоки с вами, безжалостны, и запихнули вас сюда чтобы мучить, но пожалуйста, ребята, поверьте мне – это делается ради вас. Лучше мы не будем вас жалеть сейчас, чем если вы все погибнете из-за того что мы были слишком мягкосердечны. Прошу вас, скажите – вы верите мне?

Я поверил. И опустил оружие.

– Да.

Ерохин растерянно посмотрел на меня. На задумчивую и оттого молчаливую Славю. И убрал автомат за спину.

Декан глубоко вздохнул.

– Спасибо, – сказал он глуховатым голосом.

 

– Нет. – раздалось за моей спиной.

Лена протиснулась между мной и Славей, слегка отстранив ее. Лицо у моей девушки было абсолютно спокойным, разве что чуть бледнее, чем обычно. В остальном она ничуть не изменилась – глядя на нее сложно было сказать, будто она напугана, или в состоянии аффекта.

– Ты можешь заговорить им зубы, рассказывая о долге и цели, – сказала Лена. – Что тебе жаль, что у тебя не было выхода, что такова твоя работа. Но я слышала это слишком долго. Ты говорил это моей маме так часто, что я привыкла. Прости, но со мной это не сработает.

– Лена. Девочка моя. – Тихонов вздохнул. – Давай мы обсудим это позже.

В ответ Лена лишь качнула головой.

– Ты лжешь. Тебя не волнует, сколько таких, как мы сейчас страдает в симуляциях. Тебе наплевать, если Мику думает, что никогда больше не увидит своего Сашу. Тебе все равно, сколько студентов сорвет себе нервы. Тебе важен лишь результат. Насколько будет эффективным твой проект, который ты готовил все эти годы. Только это для тебя имеет значение.

– Доча… – произнес декан, но Лена перебила его, повысив голос:

– Твоя работа! Она была для тебя важнее меня, мамы, друзей, всего остального! А если кто-то в результате сорвется, сойдет с ума, то это неважно. Главное, это сколько в результате твоего проекта страна получит молодых патриотов. И даже если я, или Семен, или кто-нибудь еще пострадает, то это всего лишь издержки, незначительная потеря. Ты говоришь, что делаешь это ради нас, что любишь всех нас, но такая любовь, она хуже ненависти! Как ты можешь быть таким бессердечным, пап?!

 

Декан стоял и молча смотрел на свою дочь.

– Ты не веришь мне, – мрачно констатировал он.

Лена стояла перед ним, сложив руки на груди, и глядела исподлобья. Неожиданно, глядя на ее лицо, я заметил, что ее веки мелко дрожат, словно их сводит тик. Неужели она сейчас заплачет?

Я протянул руку, чтобы положить ее на плечо девушки и успокоить, но Лена шагнула вперед, увернувшись от моих объятий.

– Верю, – сказала она. – Я верю, что то, что ты делаешь, необходимо и важно.

Тихонов непонимающе нахмурился.

– Тогда к чему сейчас ты все это наговорила?

Вдруг девушка открыто и искренне рассмеялась. У меня по спине побежали мурашки. Декан тоже не ожидал этого – выражение спокойствия испарилось с его лица, и в глазах на миг промелькнула тревога. Он посмотрел в нашу сторону, словно надеясь что мы ему объясним эту непонятную веселость. Но мы молчали.

Лена закончила смеяться, и сделала еще один шаг, одновременно вытаскивая что-то из-под мышки. В вытянутой руке тускло блеснул вороненый металл.

– Да. Я верю, – готов был поклясться, что Лена улыбается, говоря это. – Но я тебя не прощу.

Лицо Тихонова вытянулось. Он протянул руки к ней.

– Доча… – начал он, но Лена качнула головой, встряхнув фиолетовыми хвостиками:

– Нет.

 

Выстрел в закрытом помещении был оглушительным. Я невольно зажмурился, закрывая руками уши от грохота. Когда я открыл глаза, «Толик» лежал на полу с неаккуратной дыркой в переносице. Лена стояла над ним, держа в трясущейся руке «парабеллум». Гильза с металлическим позвякиванием укатилась к стене и стукнувшись о плинтус, замерла. Против воли мой взгляд зацепился за нее, словно ничего важнее не было на целом свете.

Преодолев ступор, я бросился вперед и выбил пистолет у Лены. Она не сопротивлялась. Даже когда я схватил ее за плечи, ожидая что она будет вырываться, девушка лишь с легким вздохом осела на пол, едва не ударившись лицом. Она была без сознания.

– Зови Виолу! – закричал я, обращаясь к Славяне. – Лена в обмороке!

Славя кивнула и со всех ног помчалась наверх. Ерохин зачем-то подобрал гильзу, повертел ее в пальцах и засунул ее в карман.

– Звиздец. Семен, как с ним быть? – он указал на Анатолия Игнатьевича.

Я посмотрел в ту сторону. Декан лежал, таращась черными глазами в потолок. Под лысой головой расплывалась темная лужа. Пулевое отверстие в переносице было как третий глаз. Я поморщился и отвернулся.

– Думаю, помощь ему не требуется.

 

* * *

 

Виола пришла минут через десять. Славя нашла ее в медпункте и рассказала о случившемся, после чего та почти бегом направилась в наш бункер. Что она делала в своем домике, а не у нас, внизу, мне было непонятно. Ведь, если рассуждать здраво, она должна была находиться там, куда перенесли лазарет, то есть в бомбоубежище. Хотя, возможно, эта странность объяснялась тем, что она как-то связывается оттуда с лабораторией ученых в реальном мире.

Кстати, надо будет взять на заметку – стоит порыться у нее в домике и все проверить. Как будет время.

 

Пока медсестра шла, мы с Ерохиным перенесли Лену на ту же кровать где до этого лежал я сам. Труп в коридоре завернули в тряпье и перетащили в кладовую, после чего Иван ушел в потайную комнату, а я – в лазарет, ждать Виолу и готовиться к объяснениям.

 

Лена лежала, до груди накрытая одеялом. Медсестра, осмотрев ее, заявила что здоровью девушки ничто не угрожает, посоветовав ее ближайшее время не беспокоить. По правде, решиться пропустить Виолу к Лене стоило… определенных усилий – я помнил, что она на стороне если не плохих, то по меньшей мере недружелюбных.

И не только я.

Когда медсестра взяла свой саквояж с медициной и пошла к выходу из комнаты, в дверях стоял Ерохин с ППШ в руках.

– Вы никуда не уйдете, пока не поможете нам.

Виола вздохнула:

– Убери оружие, пионер.

– И не подумаю! – Иван зло ощерился, что, как он думал, должно было добавить его лицу свирепости. По правде, у него неплохо получилось.

Вот только это не оказало на медсестру никакого эффекта.

– Перед тем как вы вышибли Анатолию мозги, он вам сказал, что отсюда нельзя выбраться самостоятельно? – она закатила глаза. – Не показывай себя тупее, чем ты уже есть. Дай мне пройти.

 

– Вань, это действительно глупо, – сказала Славя, сидя на табурете рядом со мной. Мы были возле кровати, на которой, укрытая одеялом, лежала Лена.

– Нам нужен совет, что делать дальше, – мой голос как-то бледно прозвучал на фоне остальных. Впрочем, медсестра все же расслышала.

– Анатолий Игнатьевич наверняка дал вам их немало. Вы же в ответ пустили ему пулю в голову. Не вижу смысла о чем-то еще с вами говорить.

– Мы заставим тебя! – рявкнул Ерохин, выходя из себя.

– Да неужели? – Виола сощурила разноцветные глаза. – Если ты собрался меня пытать, то я тебя разочарую. Мой виртуальный костюм запрограммирован на то, чтобы не передавать мне какой-либо ущерб. Так что можешь стараться хоть до посинения, я ничего не почувствую. Если ты меня застрелишь, то я всего лишь очнусь в лаборатории, а вы останетесь здесь сами по себе, безо всякой поддержки. Напоминаю, что вы уже убили одного из двух людей, кто мог вам помочь. Так что разумнее для тебя будет засунуть свои угрозы себе в задницу… пионер.

Ерохин зло засопел, нервно постукивая пальцами по цевью своего оружия. Даже со своего места мне было видно, как сильно ему хочется нажать на спуск. Но в конце концов доводы разума достучались до него. Иван медленно опустил автомат и отступил в сторону.

– Благодарю, – ровно произнесла Виола.

Она прошла в проем и обернулась.

– Несмотря на случившееся, я дам вам еще один совет. Пройдите симуляцию. И когда это произойдет, вы будете свободны. Если что-то понадобится, я у себя в медпункте. До встречи.

 

Медсестра ушла, цокая каблуками по полу. Ерохин проводил ее хмурым взглядом, все еще сжимая в руках оружие. Мы со Славей слушали, как звук ее шагов удаляется от нас по коридору. Затем грохнула задвижка гермодвери – и снова стало тихо.

– Надо было ее все-таки допросить, – проворчал Иван.

– Едва ли бы это хоть что-то дало. – отозвалась Славя. – Если Виола говорила нам правду…

– Да, я слышал уже! – Ерохин чуть повысил тон. – Только не говори мне что сама веришь в эту чушь. Она сказала так для того, чтобы мы решили, что выхода и вправду нет!

– Тише. – Славя указала глазами на лежащую в постели Лену. Иван покосился на нее, вздохнул и махнул нам рукой, выходя в коридор. Мы, стараясь не шуметь, последовали за ним.

– Пока вы сидели тут, я искал то что могло бы нам помочь, – заявил Ерохин, когда я прикрыл дверь в лазарет. – Пока не знаю, важно это или нет, но в той комнате есть кое-что интересное.

– Не тяни, – сказал я. – Что именно ты нашел?

– Ну, я уже говорил тебе, что там есть компьютер. Как я и думал, он запаролен, просто так в него не залезть. Но в том же столе я нашел кучу всяких исписанных бумажек. Уверен, если их внимательно прочитать, то можно будет найти нужную комбинацию.

– Ну а если пароля там нет?

– Значит, будем пробовать по-другому. Подключу Электроника, будем хакать комп вручную. Это наш ключ чтобы сбежать отсюда, неужели вы не понимаете?

 

Я вздохнул. В идее Ерохина было слишком много уязвимых мест. Не факт, что удастся взломать терминал Тихонова. И даже если удастся, вряд ли там будет что-то, что поможет нам выбраться из симуляции. Я был уверен что в том, что касается выхода из этого места декан не солгал. Так что, скорее всего нам придется играть в эту игру до конца.

Разумеется, все эти мысли я высказывать не стал. Но Иван все понял по моему лицу.

– Да ну вас к черту, – он забросил ППШ за плечо и пошел к выходу. – Не хотите – как хотите. Оставайтесь… – и Ерохин нецензурно выругался вполголоса.

Я смотрел на неестественно прямую спину уходящего приятеля, чувствуя в голове нарастающую боль. Пожалуй, слишком много всего было за этот день. Мозг устал, и уже не мог обрабатывать новую информацию. Больше всего мне хотелось лечь на что-нибудь мягкое и ровное, и спать, спать, спать…

– Я тоже пойду. – Славя потерла кистью глаза и поморщилась. – Ты как, Семен?

– Хреново, – честно ответил я. – Наверное, останусь здесь и присмотрю за Леной.

– Хорошо. – девушка пожала плечами. – Если будут спрашивать, я скажу где тебя искать.

– Ладно.

 

Дверь в лазарет скрипнула и мы обернулись. На пороге стояла Лена.

– Не надо оставаться. Я с тобой пойду.

– Эм… – от неожиданности мне стало немного не по себе. – Как ты себя чувствуешь?

– Ничего. Только устала.

Я помедлил, глядя на Лену. Девушка выглядела грустной и утомленной. Однако при всем этом она была поразительно спокойной – ни слез, ни истерики. Словно полчаса назад ничего и не случилось. Либо она скрыла свои переживания глубоко внутри себя… либо ей действительно было все равно.

– Ну… тогда пошли. – я не знал что еще сказать, и пожав плечами, протянул ей руку. Лена удивленно посмотрела мне в глаза, на мою кисть, и поколебавшись, взяла ее. Вместе мы пошли из бункера наверх, на свежий воздух.

Краем глаза я уловил тревожный взгляд Славяны. Она поминутно косилась на меня с беспокойством в глазах. Перехватив мой взгляд, девушка беззвучно шевельнула губами.

«Что?» – едва не спросил я, но вовремя осекся. Если Славя не хочет говорить вслух при Лене, то не стоит это немедленно афишировать.

«Лена!» – проартикулировала Славя. – «Береги ее!»

Я молча кивнул. Славя успокоено вздохнула, и продолжила идти, как если этого немого разговора не было.

 

Снаружи было темно и тихо. Сверчки, до этого разрывавшие тишину своим пиликаньем, теперь молчали, словно перед грозой. Мы молча шли по аллее, а затем по узкой дорожке. Рядом с нами больше не было Ерохина, освещавшего нам путь, и в темноте я несколько раз спотыкался на узкой тропинке по дороге к старому корпусу. Славя ушла вперед, то ли за счет более острого зрения, то ли в силу природной способности ориентироваться в этих раскисших от дождя буераках, и мы с Леной остались наедине. Я пробирался впереди, машинально перебирая ногами и слыша как позади меня идет моя девушка. Автомат стучал по спине, ноги хлестала мокрая трава, а за поясом натирал живот отобранный у Лены «люгер».

 

В моей голове непрерывно прокручивалась сцена гибели Тихонова. Вот Лена обвиняет своего отца. Затем она смеется и достает из кобуры на портупее угловатый пистолет, сразу же наводя его на декана. Тот вытягивает руки, почти сразу же получает пулю в лоб и заваливается на спину. Я касаюсь Лены, и она тоже падает ко мне на руки.

«Нет» – сказанное голосом холоднее льда и острее чем лезвие бритвы. Лена, как ты дошла до такого?

Немногое, сказанное во время их «семейной» беседы позволило понять, в каких отношениях Лена была со своим папой. Но все равно… Для меня это было чем-то немыслимым. Даже моего «батю», каким бы сварливым ворчуном, пьяницей и дураком он не был, я никогда не ненавидел настолько чтобы хотеть его убить.

 

Позади меня раздался вскрик и всплеск воды. Я резко обернулся и увидел Лену, с трудом поднимающуюся из лужи. Подав ей руку, я помог ей встать. Девушка кивнула и собралась идти дальше.

– Погоди-ка. Ты вся грязная. Дай вытру.

– Да ничего, в корпусе обсохну. – Лена с досадой смотрела на испачканные руки и колени.

Я снял с головы пилотку и начал оттирать мокрую жижу. Лена терпеливо стояла, дожидаясь конца процедуры. Наконец я закончил чистить руки, и прошелся по ногам, стирая остатки грязи.

– Вот так, – я отряхнул и выжал мокрую пилотку, после чего убрал ее в карман.

– Спасибо, – бесцветно произнесла Лена.

Я посмотрел ей в глаза. Несколько мгновений она смотрела на меня, а потом смущенно отвела взгляд.

– Спасибо… что заботишься, – на ее губах появилась слабая улыбка.

– Раз мы пара, то должны заботиться друг о друге, – мне хотелось сказать это легко, но невольно в мой голос вкралась грусть. Мы стояли под слабым моросящим дождем – парень и девушка в грязной гимнастерке. Лена обхватила мою ладонь пальцами и держала прижимая к груди.

– Пойдем? – наконец тихо сказала она.

– Угу.

 

Мы медленно двинулись по тропинке, держась за руки. Идти было нелегко, потому что дорожка была узкой. Я постоянно шел то по траве, то по каким-то корягам, но зато это было лучше, чем идти одному.

Но вместе с тем сцена убийства не выходила у меня из головы. Или не убийства… черт. Двойственность произошедшего выворачивала мозг наизнанку. Разумеется, Лена не убила отца по-настоящему, он сейчас находится в реальном мире… И в то же время я собственными глазами видел как от ее выстрела из затылка Тихонова выплеснулся кровавый клубок мозгов. Забыть это было нельзя, и уверен, Лена это помнила так же хорошо, как и я.

– Ты хочешь что-то сказать, – произнесла Лена.

Я закусил губу, подбирая слова. Начинать этот разговор не хотелось, но раз она настаивает…

– Зачем ты это сделала?

 

Девушка ответила не сразу. На секунду мне захотелось сказать чтобы она забыла об этом вопросе… Но рано или поздно этот разговор все равно бы случился. Лучше уж сейчас, наедине, чем потом, когда вокруг будут толпиться пионеры, а у Лены не будет ни одного защитника. Если у нее будет веский довод, возможно я сумею ее оправдать перед одногруппниками. В том, что скоро все это узнают и будет разбирательство, я не сомневался – Славя и Ванька-Смерть расскажут что случилось в бункере.

– Потому что это было… целесообразно, – наконец ответила Лена.

Мой мозг попросился в декрет. Что? Почему? Какая, к дьяволу, целесообразность в этом?!

 

Я непонимающе помотал головой:

– Объясни.

– Мой папа сказал правду. Отсюда выбраться самим нельзя. Я это знаю. Звонить наружу и просить нас выпустить он тоже не станет – это сорвет его эксперимент, и повлияет на его авторитет среди ученых. Как он сможет руководить, если не доведет дело до конца? Но находясь снаружи и не получая полной информации о ходе эксперимента, он… может занервничать. Это может повлиять на его решение.

– Занервничать? – мой голос был полон скептицизма.

– Да. Занервничать. Он все же любит меня. После этого он обязательно задумается о случившемся и решит меня вытащить отсюда. Но ему не дадут сделать исключение для меня, и тогда он выведет из симуляции всех.

– Тебя не накажут? Все же это как-то…

– Нет, конечно. Я же дочь ведущего ученого. Папа тоже ничего мне не сделает.

Я задумался. Доводы были хорошими. Но Леночка, хладнокровно рассуждавшая о возможных плюсах от убийства своего отца выглядела очень неприятно. Если она все это задумала и распланировала заранее, то…

И вдруг до меня дошло, что пыталась мне сказать Славя. «Берегись ее!»

– Лен, – я сглотнул. – Еще скажи, только честно. Ты это все придумала до того как выстрелила, или уже после?

 

Она закрыла глаза и стиснула зубы так, что на щеках резко обозначились скулы. Мы остановились на тропинке. На этот раз пауза была гораздо дольше.

– Нет… – прошептала девушка, когда молчание стало мучительным. – Тогда я ни о чем таком не думала. Только о том, чтобы убить его… за все это… за Мику, за Шурика… За тебя!..

Лена заплакала, и шагнув вперед, уткнулась в мою рубашку. У меня же в этот миг скатился с души огромный камень. Я обнял ее и крепко прижал к себе.

– Я плохая… – Лена всхлипывала, и слова вместе с воздухом рывками выходили из ее рта. – За что ты меня полюбил?.. Я плохая!.. Я убийца!..

– Нет, ты не плохая, – мой шепот коснулся ее ушка.

 

Ты сделала больно тому, кто делал больно всем нам. Даже если это был твой отец, он все равно заслужил это. А еще ты это сделала по воле эмоций, а не холодно обдумав последствия, и значит, ты не потеряна. Пусть это было глупо и жестоко, но это не было злом – хотя и выглядело таким со стороны.

Девушка все еще плакала, но все тише и тише, постепенно успокаиваясь. Моя гимнастерка стала мокрой от дождя и ее слез. Но мне было на это плевать – главным для меня была Лена.

 

– Нас, наверное, потеряли, – сказала она, шмыгая носом.

– Пойдем, пока не начали искать, – кивнул я. – Готовься. Сейчас наверняка будут вопросы, и возможно, упреки.

– Ты поможешь? – Лена посмотрела на меня с надеждой.

– Конечно. Помнишь наш первый день?

– Э… не совсем. А что там было?

– Когда мы ехали в машине. И тебя стали спрашивать, что ты знаешь об этом месте. Была ли уже здесь, знаешь ли как сбежать отсюда.

– А… Да. Вспомнила. – Лена нахмурилась. – И ты…

– И я не стал тебя выдавать. Хотя перед погружением ты сказала, что уже была в симуляции. Помнишь?

Вместо ответа Лена обхватила меня руками и стиснула так, что у меня на миг перехватило дыхание. На рубашку опять упало несколько теплых капель.

– Почему ты не выдал меня? – прошептала она.

Я улыбнулся.

– Потому что ты мне тогда уже нравилась. И я был уверен, что у тебя есть серьезный повод не говорить правду. Так что я с тобой. Что бы ни случилось.

– Спасибо…

Мы постояли еще немного, обнимаясь под дождем. А потом пошли по дорожке в старый корпус.

 

* * *

 

– Почему вы покинули расположение взвода?

Распекая меня, сержант не кричал. Он лишь чуть-чуть повышал голос, продолжая спокойно выговаривать слова. Но и этого было вполне достаточно, чтобы дать понять – я влип.

– Товарищ сержант, я же говорю вам – мы вчетвером ходили в административный корпус.

– Я это уже слышал. Я не услышал другое – почему вы самовольно ушли. Я давал вам разрешение на это?

– Нет.

– Верно. А дал бы? Как считаете, рядовой Сычев?

– Нет, не дали бы.

– Именно. Мы в окружении. А значит, на вражеской территории. В таких условиях ни я, ни командир полка, ни командующий армией не имеют права дать вам увольнительную! Вы понимаете, рядовой?

– Да.

– Очевидно, нет. Если бы вы ушли за границу лагеря, вы стали бы дезертирами и подлежали расстрелу. Вы этого тоже не понимаете?

Я промолчал.

– Так зачем вы все-таки уходили, да еще и вчетвером? – прищурился сержант.

На миг появилось искушение послать его подальше и посмотреть что будет. Но я задавил в душе этот порыв. Было бы глупо вляпаться еще больше из-за своего несдержанного языка. Вообще, этот разбор полетов выглядел все более неуместным, и выяснять отношения с комвзвода после тяжелого вечера не хотелось. Жаль, что до него самого это не доходило, а правду я сказать не мог. Врать тоже не хотелось – неизвестно, что сказали до этого остальные ребята, Ерохин, Славя и Лена (меня допрашивали последним), и меня могли поймать на вранье. Поэтому я ответил так честно, как мог:

– Я не могу сказать.

 

Сержант несколько мгновений пожирал меня взглядом. Затем поднялся со своего стула, на котором сидел все это время, и подошел ко мне.

– При других обстоятельствах для вас бы это плохо закончилось. Но не сегодня. Однако в другой раз пощады не ждите. Два наряда вне очереди!

– Гм… спасибо.

– Отставить, – взводный поморщился. – Как отвечаешь, боец? Говори правильно!

– Э-э… виноват. Есть два наряда вне очереди!

– Свободны.

Я с облегчением выдохнул и пошел к выходу из небольшой комнаты на втором этаже, в которой поселился сержант. Но тот окликнул меня в спину:

– Скажи, чтобы все собрались внизу. Будет объявление.

– Хорошо.

 

Я вышел. Снаружи меня ждали Ерохин со Славяной, и Лена.

– Ну, как? – шепотом спросил Иван. Я пожал плечами:

– Влепил наряд, угрожал расстрелом. Но вроде обошлось.

– Аналогично. – Ванька-Смерть состроил понимающую физиономию. – Что еще сказал?

– Сказал, что будет какое-то объявление. Наверное, говорить что-то будет.

– Не сказал, о чем именно? – присоединилась к разговору Славя.

– Нет.

– Ну ладно. Все равно сейчас узнаем, – равнодушно хмыкнул Иван. – Пошли.

Лена молча взяла меня за руку. Я легонько прижал ее кисть пальцами. Она подмигнула и незаметно для других улыбнулась. Значит все хорошо.

Когда мы спустились вниз, большинство ребят уже спали. Неудивительно, ведь этот день уже давно успел закончиться. Да что говорить – от усталости и стресса у меня самого подгибались ноги. Но раз сержант сказал собраться – значит, будет что-то еще.

 

По идее, сейчас у меня должно было возникнуть некое дурное предчувствие, но сил бояться у меня уже не было. Я просто упал на ближайшую свободную койку. Мир немедленно закружился, медленно тускнея и теряя резкость, невнятные обрывки мыслей заполнили сознание, заволакивая его и увлекая все дальше отсюда…

– Взвод, подъем! Становись!

Твою же мать.

Едва соображая, я встал и прошел на заплетающихся ногах среди толпы таких же несчастных, едва не врезавшись по пути в Женю. Избежав столкновения с очкастой, я встал в неровную линию солдат и уставился на сержанта перед нами. Тот какое-то время наблюдал за тем как мы строимся, и дождавшись конца, рявкнул:

– Равняйсь!.. Отставить. Равняйсь! Смирно! Вольно.

 

Строй (если таковым можно было назвать частокол построившихся не по росту сонных людей) замер. Десяток солдат в дальнем конце шеренги выглядел посвежее, но тоже неважно. Впрочем, в тот момент моя голова была занята тем, как не дать упасть телу.

– Взвод, слушай боевой приказ, – буднично начал сержант. – Сегодня ночью наш полк прорывается из окружения. Нашему подразделению дано важное поручение – остаться на занимаемых позициях и приковать к себе внимание вражеских мобильных частей на время, достаточное для успешного отступления полка. После этого мы покинем лагерь и отойдем в леса, после чего будем прорываться к своим пешим ходом. Вопросы имеются?

Строй молчал около минуты. Потом кто-то (Алиса или Женя) произнес вслух:

– Так нас что, бросают здесь умирать?

– Нет. – сразу же возразил взводный, ждавший подобного вопроса, – Мы остаемся здесь, чтобы наши товарищи выжили. Если потребуется, ценой наших жизней. Но я надеюсь, до этого не дойдет.

Мой мозг совершил кульбит и закатился под дальний шкафчик. Я оглянулся на своих соседей – те слушали это с одинаковым выражением непонимания и растерянности в глазах. До многих еще не доходило, что все это было сказано всерьез.

 

«Вы серьезно?» – хотел возмутиться я. – «Вы действительно хотите чтобы мы все здесь полегли, и всерьез ожидаете что мы и слова поперек не скажем? Да какого…»

Я уже было набрал воздуха чтобы высказать все это… и осекся. Да, от нас ждут именно этого. Мы могли возмущаться сколько угодно до того как не имели над собой командира и занимались «партизанщиной», но теперь, являясь частью военной системы, мы были обязаны по условиям игры подчиниться приказу, как и в реальной жизни. Вне зависимости от того, насколько тот был глуп и грозил оборвать наши жизни в ближайшее время. Можно играть с формулировками, трактуя и выполняя его разными путями, но когда он настолько категоричен…

 

– Да вы рехнулись! – громко заявила Ульяна.

«У кого-то проблемы с оценкой ситуации».

– Рядовая Ильичева, выйти из строя. – процедил сержант.

– Зачем? – с вызовом спросила девушка.

– Выйти из строя!

Ульяна вздрогнула от резкого окрика. Повернув голову, я заметил как она кусает губы. У стоявшей рядом с ней Алисы руки сжались в кулаки. Сержант это заметил.

– Рядовая Двачевская, встать смирно.

У Алисы сверкнули глаза. Она шевельнула губами, то ли готовясь сказать что-то едкое, то ли плюнуть в лицо взводному. Стоявшая справа от нее в строю Лена, увидев это, предупреждающе наступила ей на ногу. Двачевская вздрогнула, оглянулась на Лену, и сжав зубы, встала по стойке. Сержант молча кивнул, сказал: «Вольно», и повернулся к ее соседке.

– Ильичева, выйти из строя. Выполняй приказ!

Ярко-рыжая прядь волос заслоняла от меня лицо Ульяны в тот момент. Но то, как она шагнула вперед, я видел хорошо. Рыжеволосая девочка остановилась перед сержантом, опустив глаза вниз.

– Понимаю, что вы расстроены, – жестко отчеканил взводный. – Но теперь от наших действий зависит, сможет ли наш полк оторваться и сохранить себя как боевую единицу. Нам приказали прикрыть отступление наших товарищей, и мы это сделаем. Сделаем, и не умрем, вам ясно? Если кто-то думает, то нас тут бросили умирать ни за что, это не так! Мы здесь не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы выжить и сделать свою работу. Поняли? Родина не требует, чтобы вы за нее все погибли. Нет, она требует, чтобы вы жили! Жили и выполнили свой долг! Поэтому приказываю – все панические настроения прекратить! Рядовая Ильичева, встать в строй!

– Есть, – тихо сказала Ульяна и шагнула назад.

 

Сержант оглядел шеренгу. Его взгляд задержался на нас.

– Товарищи пионеры, останьтесь. Остальной взвод, разойтись.

Солдаты в дальнем конце строя медленно вышли из шеренги. Мы остались стоять, ожидая продолжения.

– Я не стал бы вам это говорить, будь вы обычными бойцами. – произнес командир, морщась как от зубной боли. – Но поскольку вы пионеры и поступили к нам из детского пионерлагеря, я должен вам сказать это. В завтрашнем бою погибнут многие. Вы можете остаться с нами и помочь нам держать оборону, либо…

– Либо? – переспросил я.

– Либо вы отступите вместе с полком. Как мне сообщили, операция по прорыву из окружения начнется ровно в три часа ночи. Если вы выступите прямо сейчас, то можете успеть дойти до наших частей до ее начала. Потом вы будете прорываться с боем к Волге до переправы – это сорок километров на восток.

– А зачем нам делать это? – спросила Женя.

Взгляд взводного стал мрачным.

– Как я уже сказал, в завтрашнем бою погибнут многие. Другой вариант, он тоже не из простых. Но у вас есть шанс выжить. А здесь еще неизвестно, останется ли хоть кто-то в живых.

– Почему вы это нам предлагаете? – сказала Славя.

– Потому что вы еще дети, – ответил ей сержант. – Может быть, мы сможем выстоять и без вашей помощи… Может быть. В общем, я хочу чтобы вы все вместе подумали над этим пять минут и сказали мне что решите. Разойтись!

 

Сержант развернулся и ушел по лестнице наверх. Мы сбились в кучку и принялись вполголоса бурно обсуждать его слова. Немного нервировало то что солдаты, при которых тот нам все это высказал были в этой же комнате, но по видимому, их нисколько не волновало то, что возможно завтра они умрут, а кто-то избегнет этой участи.

Обсуждение было коротким и эмоциональным. Больше всех вариант с уходом поддерживали Женя и Алиса с Ульяной. Остальные же, в их числе Славя, Мику и Сыроежкин были за то, чтобы остаться. Я и Лена не ввязывались в спор. Но точку в нем поставил Ерохин:

 

– Здесь в лагере находится терминал, с помощью которого мы смогли бы самостоятельно вырваться в реальный мир. Уходить нам отсюда нельзя. А если вы нас тут кинете и уйдете, то вас порешат по дороге, а нас в лагере, и все мы опять в этой ж… останемся!

На этом дискурсия увяла – только Сыроежкин еще спросил о терминале. Иван обещал ему показать его и попросил помочь со взломом. Какое-то время мы еще поговорили, после чего Ерохин пошел наверх, объявлять наше решение. А мы разбрелись спать.

К счастью, никто не стал спрашивать, что случилось с нами в бункере и зачем мы туда ходили. Парабеллум Лены я зашвырнул в тумбочку у кровати и заклинил гвоздем петлю дверцы, чтобы она не смогла ее открыть. Положив там же рядом автомат и раздевшись, я лег в кровать и закрыл глаза.

 

* * *

 

Всю ночь мне снились кошмары.

Вообще-то, обычно я не запоминаю свои сны и сплю очень крепко. Максимум, что вспоминается наутро – это смутные образы и обрывки сюжета. Но на этот раз все было до ужаса реалистичным. Весь сон так или иначе был связан с этим дурацким пионерлагерем, только мое подсознание, и без того запуганное событиями предыдущего дня, решило его таким образом сублимировать. На выходе получилось что-то невообразимое.

 

Сначала мне снилась Лена. Мы познакомились в лагере, словно видели друг друга впервые. У нас была любовь, и она даже переросла в нечто большее (подсознание, прекрати! Хотя не скрою, это было очень приятно). А потом мы почему-то поругались. И Лена вскрыла себе вены. После чего взяла тесак и гонялась с ним за мной по каким-то катакомбам.

А еще мы с Шуриком и Сыроежкиным там снимали фильм. И в нем была Мику. Правда, их всех звали иначе. И Ульяна в образе зомби. И… да еще много кто там был. Одной фразой мой сон можно было описать как «эротико-психоделический триллер». Уверен, если бы какой-нибудь сценарист положил бы мой сон в сценарий игры, его бы все назвали чокнутым. Или сумасшедшим гением. Или, может быть, алкоголиком, не знаю. Да и какая разница?

Тем более что я бы и не вспомнил этот сон. Запомнить его мне помогло только одно обстоятельство. Грубое пробуждение.

Меня растолкали, стащив одеяло и тряся за плечи. Поначалу я отбрыкивался как мог, но потом понял, что все серьезно. Случились две неприятные вещи.

Во-первых, утреннее построение. В шесть утра.

А во-вторых, пропала Ульяна. И все ее вещи. Осталась лишь записка.

 

– «…Так будет лучше. Оставаться здесь не могу, простите. Ульяна». – я еще раз перечитал листок бумаги, вырванный из какой-то тетради, и покосился на шагавшую рядом Алису. – Это она после вчерашнего так психанула?

– Наверное, – Двачевская шла, поджав губы в мрачной гримасе.

– Она не говорила с тобой, перед тем как уйти? Вы подруги, как-никак.

– Нет.

– Честно?

– Нет, говорю! – огрызнулась Алиса. – Можешь не верить, но я стала бы отговаривать ее от такой дурости. Идти одной, когда вокруг враги – это глупо даже по моим меркам!

– Ты ведь тоже хотела уйти, помнишь?

– Хотела. Но не одна, а со всеми! Уходить можно только группой, потому что так проще прорываться, это даже я понимаю. А Ульяна не понимает, вот она и ушла одна!

– Согласен, – я пожал плечами и поправил висевший на груди ППШ. – Странно только что она не продумала последствия такого решения.

– Мне кажется, она вообще не думала, – рыжеволосая девушка покачала головой. – Вспомни, ей всего девятнадцать. Обиделась на всех, решила уйти. А что потом будет, еще не решила.

 

– Между прочим, ее могут расстрелять. И нас тоже.

– За то, что мы ушли?

– За то, что мы по сути дезертировали.

Алиса на мгновение обернулась за плечо и посмотрела назад, куда тянулась дорога к воротам пионерлагеря. Фыркнула:

– Если мы вернем Ульянку, то не расстреляют.

– С чего ты вдруг так решила? – поинтересовался я.

– Да так… И мы вроде как в игре, нет? Главных персонажей не убивают просто так.

– На случай, если ты вдруг не заметила! – медленно и зло сказал я, закипая внутри. – Уже минимум со вчерашнего дня все идет по-взрослому. А кое-кто, вроде Шурика, уже не сможет загрузить сохранение и начать играть дальше. И тебе стоило бы это учесть перед тем, как утром отзывать меня в сторону и требовать помочь, шантажируя историей с Леной! Поняла?!

 

Алиса резко изменилась в лице и отшагнула от меня, невольно схватившись за ремень висевшего за плечами немецкого автомата. Я пристально смотрел на нее. Наконец Двачевская вздохнула и, опустив руки, подошла ближе.

– Прости, – сказала она, не глядя в глаза. – Я виновата.

– Ну-ну, – я закатил глаза. – Как узнала про эту историю, кстати?

– Догадалась по лицу Слави, что у вас там в бункере что-то случилось. Пристала с вопросами. Наша отличница мялась пять минут, но затем раскололась, попросив только никому не рассказывать. Вот так, Семен.

– И когда только успела… – я недовольно покосился. – Ладно, неважно.

– Угу. И Семен… не надо про Шурика. Я еще после вчерашнего не совсем отошла. Не напоминай… пожалуйста.

– А тебе не стоит никому заикаться про Ленин вчерашний бзик, – я вздохнул. – Ладно. Не буду напоминать.

– Спасибо.

 

Мы шли по проселку уже почти час. Алиса с хмурым видом смотрела на дорогу и кусты у обочины, а я любовался окрестностями. Вернее пытался. Сонливость и раздражение от сегодняшнего внезапного похода не способствовали хорошему настроению, которое не могло поднять даже солнечное утро.

Между тем солнце поднималось все выше. Остатки завтрака в виде холодного компота и ржаного бутерброда с сыром давно переварились, и поэтому жутко хотелось есть и пить. Фляга на поясе завлекающе плескала, но открывать ее я не спешил – неизвестно еще, когда нам встретится родник.

 

Интересно, а сколько еще нам так предстоит идти? Как далеко успела убежать Ульяна? Если мы ее так и не найдем, что будем делать дальше? Как будем оправдываться по возвращении?

Мелькнула мысль обсудить это. Но вместо этого я сказал:

– Стой, Алис. Отдохнуть надо.

Двачевская, к тому моменту сама еле передвигавшая ногами, с готовностью кивнула. Мы встали под тень огромного тополя. Я снял с шеи ремень ППШ и от души потянулся, распрямляя уставшую спину. Алиса же, сняв оружие, села и прислонилась к дереву спиной. Было крайне заманчиво последовать ее примеру, но увы, рассиживаться было некогда – нам еще идти искать Ульяну. В своем нынешнем состоянии я боялся задремать едва сев на землю, и потому остался стоять, опираясь рукой о дерево.

 

– Как думаешь, сколько нам еще придется ее искать?

– Не знаю. – Алиса недоумевающе посмотрела на меня. – А что?

– Понимаешь… – осторожно начал я. – Тут огромные расстояния. Мы не знаем, как далеко успела уйти Ульяна, и где она теперь. Возможно, она шла всю ночь, и теперь мы ее не догоним.

– И поэтому ты предлагаешь бросить ее? – у Алисы нехорошо блеснули глаза.

– Я предлагаю поразмыслить логически. – как ни в чем не бывало продолжил я, игнорируя ее грозный взгляд. – Представь себя на месте Ульяны. Ты идешь, злая, растерянная, обиженная на весь мир, в темноте. Идешь час, другой. Без света тебе идти тяжело, ты устаешь, задумываешься, правильно ли было уходить, винтовка шею натирает… Кстати, не помнишь, что у нее было из вещей?

 

Алиса закусила губу, раздумывая.

– Свой сотовый, автомат такой же как у меня, рюкзак со шмотьем разным… Взяла она много. Считаешь, что она решит вернуться обратно?

– Именно! – я обрадовался тому, что Алиса понимает ход моей мысли. – Кроме того, подумай, возможно она свернула с дороги и сейчас где-то спит. Она сейчас может быть где угодно. Вряд ли мы ее встретим, даже если будем прочесывать со всеми вместе, на это слишком мало шансов. Разумнее будет вернуться и ждать ее в лагере. Рано или поздно она вернется.

– А если не вернется? – Алиса рывком поднялась на ноги и подобрала свое оружие. – Нет, Семен, я ее тут не оставлю.

– Да я и сам не хочу. Просто идем мы днем, по открытому месту, и сами не знаем куда. И что в поселке будет, тоже неизвестно. А вдруг там уже немцы? Глупо лезть на рожон, Алис.

– Может и глупо. Но я обязана ее найти и вернуть, понимаешь? По любому!

– Ну ладно, ладно. Понял, – я сонно зевнул. – А что ты сделаешь, когда найдешь Ульяну?

 

– Уши надеру. – Алиса ухмыльнулась. – Или, по крайней мере, популярно объясню что не стоило этого делать, не обсудив со мной. А потом… возможны варианты.

– Какие? – я снова зевнул и отлепился от дерева. Мир тотчас качнулся, заставив меня вздрогнуть и часто-часто заморгать, стараясь сохранить равновесие. Блин, надо наверное было выпить чашку кофе или чего-нибудь еще крепче на завтрак, прежде чем тащиться искать Ульяну. В таком состоянии боец из меня никудышный.

– Хмм… – Двачевская приложила палец ко рту, пристально глядя на меня. – Смотри, когда мы найдем Ульянку, нас уже будет трое. У нас есть оружие, мы знаем куда идти, и нас уже набирается группа. Вполне достаточно условий для прорыва, как считаешь?

– Алис, меня подняли спозаранку и я сплю на ходу, – я с огромным трудом удержался от очередного зевка. – Лучше скажи прямо, что ты предлагаешь.

– Как что? Рвать отсюда когти! – девушка подошла ближе и встала передо мной. – Если это и есть возможность вырваться из виртуалки, то для этого сейчас самый подходящий момент!

 

Стоп, что?

 

– Не понял. – я ошалело уставился на Алису. – Ты предлагаешь сбежать?

– Да, именно это и предлагаю, Семен! Я сердилась на Ульяну из-за того что она сбежала одна, но если мы убежим втроем, у нас будет больше шансов на то что все получится!

– А как же остальные?

– Что остальные? – на лице Двачевской промелькнуло раздражение.

– Ты предлагаешь их здесь всех бросить? – сон уходил, прогоняемый всплеском адреналина. Голова наконец-то прочистилась, и я теперь мог мыслить ясно. Затея Алисы мне определенно не нравилась.

– Да какой там бросить! – воскликнула между тем Алиса. – Мы же вернемся за ними и вытащим из виртуалки, когда будем вне ее. Не тупи, Семен!

– А если у нас не получится? Вдруг эта «возможность уйти» всего лишь липа? С чего ты вообще взяла, что это приведет к выходу из симуляции?!

– Но сержант же сказал…

– Сержант мог сказать все что угодно! И он ничего не говорил про выход. Ты обманываешь сама себя!

– Семен, это ты так действительно думаешь, или лишь придумал отговорку, чтобы не уходить из лагеря? – рыжая девушка сощурилась.

– Что? – я запнулся – Что за глупости, Алиса!

– Да брось. – Двачевская ухмыльнулась. – Ты не хочешь уходить из-за Лены.

– …

– Видишь? – Алиса хихикнула. – Я угадала.

– Допустим, – мне показалось, или мой голос стал низким и глухим? – Но я не хочу уходить не только из-за Лены. Я не брошу здесь никого, и тебе не позволю.

– Да неужели? – спросила Алиса с сарказмом.

– Мы находим Ульяну и возвращаемся в лагерь к остальным. Конец истории.

– Тебе-то какое дело до остальных? – Двачевская повысила голос. – Ты до сих пор не обращал ни на кого внимания! Неделю назад тебе вообще было на всех наплевать! Что изменилось с тех пор, что ты теперь сделался их общим защитником?

– А тебе, значит, плевать на всех?

– Да! Мне есть дело только до Ульяны, остальные мне до… – Алиса демонстративно сложила кукиш и повертела им перед моим носом. – …одного места! Мне в этом безумном лагере дорога только Ульяна, я даже сюда поехала ради нее, чтобы она не была тут одной. А на остальных мне плевать! Особенно на твою…

 

Алиса осеклась, закусив палец. А у меня по жилам прокатился огонь. Я понял, о ком говорит Алиса.

– Ты о Лене?

Девушка вздрогнула, словно произнесенное мной имя ударило ее как кнутом. Что лишь подтверждало мою догадку.

– Ты ревнуешь, – мои губы раздвинулись в улыбке. Наверное, такой же острой и жесткой, как и мои слова. Голову давило изнутри и жгло – то ли от пекущего голову солнца, то ли от злости.

Алиса покраснела и с жаром выпалила:

– Чушь!!!

– Не ври, – хладнокровно посоветовал я.

– Я не… – Двачевская сжала губы и прервалась на секунду, придумывая контрприем. – Ты… ты кретин полный, вот ты кто!

– Ага. – кивнул я. – Может расскажешь, что за уговор у вас был с Леной? Ну, на тему того, кто кому должен в лицо плюнуть?

 

Разительная перемена – только что Алиса была красной как рак. От моих слов она стала смертельно бледной и отшагнула назад.

– Ты… – прошептала она. – Откуда ты…

– Откуда знаю? Напряги голову и догадайся сама. Впрочем, раз я уже в курсе, то это уже неважно.

На Алису было жалко смотреть. Глаза ее были полны готовых брызнуть по щекам слез, губы дрожали, цвет лица из просто бледного стал каким-то нездорово-зеленоватым. Мне на секунду стало ее жаль. По сути, она ведь была неплохой девчонкой, вот только для выражения своей любви выбрала совсем неверный путь. И очень сильно выбесила меня своей идеей всех бросить.

 

– Понимаешь, Алиса, – помедлив, сказал я, – Привязанность и симпатия, они ведь не так работают. Ты хоть раз бы попросила проводить тебя после пар. Сходить в кафе, на крышу универа, поучаствовать в твоих проказах. Хоть что-то, чтобы обратить на себя внимание, показать себя, «вот она я»! Может, у нас бы и получилось что-нибудь, а может, и нет. Но то, как ты решила это проделать, вышло очень некрасиво.

– Заткнись… – прошептали ее губы.

– И про Лену тебе тоже не стоило говорить, – заметил я. – Хотя, с какого-то момента ваше соперничество стало очевидным. Мне следовало догадаться раньше, но увы, порой я жутко туплю в таких вещах. Так что, Алиса…

– Заткнись! – закричала Алиса, сверкая заплаканными глазами. – Я ее ненавижу! Я тебя ненавижу! Я… Я… Я убью ее!

Очень хотелось дать ей пощечину. Возможно, это стало бы лучшим выходом. Но вместо этого я схватил ее за галстук, развернул и толкнул к дереву, прижав к нему спиной. Алиса ойкнула и ошарашено уставилась на меня с открытым ртом – она явно не ожидала от меня такой прыти.

 

– Теперь слушай сюда! – я держал ее за плечи, не давая пошевелиться. – Лена мне как-то говорила, что ты была ее подругой. Честно, после твоих слов о ней верится с трудом. Но даже если это так, я хочу тебя предупредить. Если ты сделаешь что-нибудь, что ей не понравится, обещаю, что ты об этом пожалеешь. Я не собираюсь лезть в ваши склоки, но если ты попытаешься сделать ей больно… Ты поняла?

Алиса сглотнула и медленно кивнула несколько раз. Ее щеки наливались румянцем. А я внезапно обратил внимание на то, что мы стоим уж как-то очень близко, и что держу я Алису не так уж жестко как следует в такой ситуации, а девушка упирается своим вторым размером прямо мне в грудь.

…Блин.

 

Я разжал руки и отошел. Алиса осталась стоять у дерева, не сводя с меня глаз. Румянец сполз с щек на шею и даже частично на ключицы, уходя под гимнастерку. Все-таки правду говорят про рыжих, что те мгновенно краснеют.

– Пошли? – деловито спросил я, пытаясь сгладить неловкость. Хотя, куда уже больше…

– Подожди, – с хрипотцой пробормотала Алиса. – Отдышусь…

Прошло несколько минут, прежде чем мы смогли двинуться дальше. Алиса молчала, однако за следующие полчаса я пару раз ловил на себе ее взгляд. Девушка смотрела на меня со смесью грусти и какого-то странного восхищения, что было для меня непонятным – ведь вроде как я только что разрушил все ее надежды на отношения. Но как только я замечал это, она отводила глаза в сторону.

 

Еще через час мы дошли до въезда в поселок. На обочине грунтовки все так же чернели подбитые танки. Из людей никого не было. За упирающимися в небо тополями поднимались клубы черного дыма – что-то горело. Красноармейский пост на окраине отсутствовал.

Я и Алиса не сговариваясь сошли с дороги и пошли к поселку в обход, через поле. Рыхлая и сырая от дождя земля липла к обуви, ноги увязали в пашне, и идти было тяжело. Однако входить в деревню со стороны проселка было рискованно – противник вполне мог установить там пост, если деревня уже была занята.

Или все-таки не занята? Я внимательно прислушивался, но пока не мог услышать ничего подозрительного, что однозначно указывало бы на врага – ни рокота моторов, ни гулкого шага солдатских сапог, ни чужой речи.

Тем временем мы подошли к крайним домам. Я до сих пор ничего не заметил, и это меня тревожило – неизвестность была гораздо хуже, чем знание. Непонятно было чего ожидать: то ли в поселке никого нет и прятаться не от кого, или мы рискуем нарваться где-нибудь в упор на одинокого фашиста или на целую группу. Если начнется перестрелка, поселок быстро превратится в ловушку.

 

– Что будем делать? – тихонько спросила Алиса. Девушка вроде бы отошла после недавней сцены на дороге, но ее надменный тон пропал. Во всяком случае, она спокойно приняла мое руководство.

– Не будем спешить, – так же тихо ответил я. – Пройдемся по поселку, убедимся что в нем нет немцев, обыщем дома один за другим, и так же уйдем. И никакой стрельбы, а то окружат и сцапают. Выйдет как в одном фильме про войну.

– Это в каком же? – полюбопытствовала девушка.

– Да так… Там один мальчик-партизан пошел в деревню без оружия, а там немцы. Те с ним бесплатную фотосессию устроили с пистолетом у виска, и чуть не убили. А деревню сожгли.

– Не смотрела… – лицо Алисы приняло озадаченное выражение. – Ужасное кино, наверное.

– Да… Ладно, к делу. Начнем с этой избушки, потом дальше по улице к центру поселка. Иди тихо и смотри по сторонам и в окна. По очереди прикрываем друг друга. Вперед!

 

По правде, ни на что особо я не надеялся. Слишком мало шансов было на то, что мы встретим Ульяну в поселке. По правде, я с Алисой пошел только затем, чтобы она не привела в исполнение свою угрозу – а в том, что в случае моего отказа она бы это сделала, не было никаких сомнений. Поэтому с самого начала мне казалось, что мы убьем полдня только затем чтобы безуспешно поискать непутевую подружку Дваче, а потом вернемся в лагерь. Угрозы сержанта расстрелом мне утром казались не столь существенными, но сейчас я все чаще думал об этом. Конечно, может они и останутся угрозами, но разбирательство в том случае, если заметят наше исчезновение, будет жестким…

Нервировала и тишина. Я напряженно вспоминал военно-приключенческую литературу, которой успел прочитать немало за свою жизнь, и пытался определить признаки, которые могли бы прояснить обстановку. Но как назло, никаких доказательств присутствия фашистов определить не мог. Машины не шумят, не слышно грубоватых слов немецкой речи. Часовых не видно, да и вообще кого-либо. И тишина…

 

Проверили один дом. Второй, третий, четвертый. Везде тлен, беспорядок, и ни души. Алиса приободрилась – похоже она решила что нам здесь некого опасаться. Да и мне как-то чуть-чуть полегчало. Постоянно быть на взводе было слишком тяжело. С другой стороны, моя уверенность что Ульяну мы здесь не найдем, становилась только крепче.

И представьте мое удивление, когда мы зашли за угол очередного дома и увидели…

… Нет, не Ульяну. Немецкого солдата. Менее чем в пяти шагах.

Белобрысый парень с винтовкой за плечами курил, стоя к нам спиной. Я вышел первым и мгновенно замер в потрясении. Алиса, шагавшая следом за мной, тюкнулась мне в спину стволом автомата. Я проглотил смачное ругательство, в то время как мой мозг с безумной скоростью анализировал ситуацию.

 

Он один, спиной ко мне, оружие за плечами. Я могу его легко убить, достаточно лишь приподнять ППШ и нажать на спуск. Но этот одинокий с виду солдат вряд ли тут один – где-то рядом должны быть его товарищи. Если начнется бой, нам вдвоем его вряд ли удастся выиграть. Стрелять нельзя!

А если его попытаться тихо вырубить, то у меня это едва ли получится. Все же никто меня не учил рукопашному бою, да и трава кругом – бесшумно не напасть. Если я на него наброшусь, то он услышит шорох, обернется, и начнет драку, в которой я вряд ли его одолею. К тому же он может позвать на помощь – а как далеко находятся его дружки, неизвестно.

Лучше отойти.

Все это я успел продумать за те секунды, пока Алиса обходила меня, желая понять чего я встал на месте. Увидев немца, она широко раскрыла рот, собираясь ахнуть от испуга. Увидев это, я почувствовал, как у меня по коже промчалось стадо мурашек – и заткнул ей рот ладонью. Алиса выпучила глаза, дико глядя на меня. Вместе мы сделали шаг назад за угол дома, и развернувшись, тихо побежали прочь.

 

Обежав избу, мы перескочили через забор и оказались в следующем дворе. Убедившись что за нами никто не бежит, я выглянул на главную улицу, и заметил то, чего не мог увидеть раньше – возле здания сельсовета, полускрытый густой кроной яблони, стоит приземистый «ганомаг» с торчащим над смотровыми щелями пулеметным стволом. Подальше за домом стоял военный грузовик. Над крыльцом развевалось красно-черно-белое знамя с крестом. Было ясно, что у деревни сменились хозяева.

 

– Нам пора валить отсюда! – заявил я, вернувшись. – Немцы в поселке!

Алиса грустно посмотрела на меня и закусила губу. Конечно, после того как мы чуть не нарвались на немца ей тоже хотелось быть подальше отсюда. Но и уйти без подруги она не могла. Даже если бы сам я ушел, она бы все равно осталась здесь и продолжила ее искать. Все это я прочел на ее лице так же ясно, как если бы она сказала это вслух. Вдобавок к этому Алиса крепче сжала руки на своем автомате и отрицательно помотала головой. Я, не удержавшись, выматерился.

– Ну пошли, – отдышавшись, я перехватил ППШ. – Будем искать дальше. После этого сразу возвращаемся в лагерь. Если что-то пойдет не так, то действуем по плану «Б».

– Какой еще план «Б»? – нахмурилась Двачевская. Я невольно усмехнулся:

– План «Б» – это как правило «больно», Алиса…

 

– А я вхожу в ваш план? – вдруг раздалось откуда-то сверху.

Кажется, мы вздрогнули одновременно. И развернулись в сторону небольшого слухового окна в одноэтажном доме. Оттуда торчало окруженное ярко-рыжими волосами юное веснушчатое лицо и хитро улыбалось нам.

– Ульяна. – я закусил вместе с губой рвущееся наружу нецензурное продолжение фразы. – Что ты тут делаешь?

– За фашистами шпионю! – жизнерадостно заявила об этом рыжеволосая девушка.

– Ты еще громче крикни, а то фашисты не в курсе. И слазь давай.

– Да без проблем! – ухмыльнулась Ульяна и выбралась из окна, вытащив следом рюкзак и свое оружие – МР-40. Свесив ноги с края крыши, она пару секунд примеривалась, а затем ловко спрыгнула сверху в траву.

– Привет Уля. – негромко сказала Двачевская.

– Алиска! – воскликнула рыжеволосая непоседа. Подбежав к Алисе, она чмокнула ее в щеку. – Привет! А что вы тут делаете?

– Тебя ищем.

– Сами? Или послал кто?

– Сами, – вмешался я в беседу. – И кстати говоря, здорово рискуем. Какого черта ты вообще сбежала? Героиней себя почувствовала?

– Захотела и сбежала! – Ульяна задрала нос. – И вас просила сделать так же, но никто из вас меня не поддержал! Все послушались этого тупого альфача Ерохина!

– Молодец, – сухо произнес я, не разжимая зубов. – А теперь возвращаемся в лагерь.

Ульяна посмотрела на свою подругу в поисках поддержки. Но Алиса с хмурым видом изучала облака на небе. Помогать ей убеждать меня она не собиралась.

Но рыжую проказницу сломить было не так просто.

– А ты уверен, что нам стоит возвращаться?

– Уверен. Ты хочешь топать пешком сорок километров, с этим грузом на плечах, прячась от немецких патрулей?

– А ты хочешь прийти в лагерь, чтобы тебя наказали? – парировала Ульяна.

– Не спорь со мной, пошли! – я добавил металла в голос.

– Иди сам, если хочешь. А мы с Алисой будем прорываться!

– Никто никуда прорываться не будет. Мы идем в лагерь. Все вместе.

Ульяна возмущенно посмотрела на меня. И в этот момент Алиса тихо сказала:

 

– Уля, Семен прав. Мы должны вернуться.

У девушки на лице промелькнула смесь гнева и растерянности. Она уставилась на Алису.

– Почему?! Алис… ты же вчера была за то чтобы уйти!

– Потому что если мы не вернемся втроем, Семена могут расстрелять за то, что дал нам сбежать. А с нами он не пойдет. Верно? – она неожиданно впилась в меня злым и горьким взглядом.

– Верно, – согласился я. – Не пойду.

– Семен! – Ульяна сердито топнула ногой. – Почему ты все усложняешь?

– Потому что у меня есть на это причины.

Как бы в подкрепление моих слов с юга и с запада донесся отдаленный орудийный гул. Он был очень тихим, почти на грани слышимости, но все же был отчетливо различим. Этот звук мне был очень хорошо знаком. Как и Алисе.

Мы переглянулись и вместе посмотрели на Ульяну. Той уже стало ясно, что ее план побега не сработает, но ничего сделать с этим она уже не могла.

 

– Хорошо, – наконец сказала Ульяна. – Я пойду с вами в лагерь.

Я облегченно вздохнул. Зря – потому что рыжая бестия не закончила свою мысль.

– Но мы сейчас сделаем кое-что перед уходом! Пока вас не было, я пыталась подслушать разговоры главного среди фашистов. И нашла место, где нас никто не увидит, а мы будем слышать все. Разговоров было очень много, но мне сложно их понять, ведь все говорят на немецком! А вы мне поможете разобрать, о чем речь!

– Ты дура, что ли? – едко спросил я. – Подкрадываться к штабу немцев только чтобы подслушивать, это еще глупее чем идти одной на восток!

– Сам дурак! Да еще и трус!

Я сердито засопел. Ульянка заухмылялась, видя что слова достигли цели.

– На себя посмотри. Ведешь себя как малолетка. Тебе ствол даже по возрасту не положен!

– Трус-трус-трус! – пропела Ульяна.

– Тише оба! – шикнула на нас Алиса. – Пошли, посмотрим что ты там такое нашла.

– …!!!

– Вот так бы сразу! – улыбнулась Ульяна. Я в ответ не смог сказать ничего – на язык при виде столь явной глупости лезла одна матерщина. Алиса впрочем заметила выражение моего лица и приблизившись, тихонько шепнула:

– Прости. Иначе она не отвяжется. Иногда она действительно дура.

 

…Ульяна нашла укромное местечко, спрятанное в густых кустах ежевики у задней стены сельсовета. Здесь не было окон, так что мы смогли подобраться вплотную незамеченными. Надо признать, девчонка была разведчиком что надо – даже с мешком и автоматом от нее было меньше шума, чем от нас двоих. Пока мы шуршали травой и путались в колючих зарослях, она скользила словно бестелесный дух.

Правда, ее затея все равно мне не нравилась.

Мы притаились за задней стеной, замерев и стараясь даже дышать через раз. Как сообщила Ульяна, стенка была очень тонкой, и сквозь нее все было слышно. Поэтому мы сквозь кусты пробирались, наверное, минут десять, поминутно замирая от каждого шороха. Свой вещмешок Ульяна кинула в неприметную яму, сказав что заберет на обратном пути. Никто вслух возражать не стал – правда, про себя я подумал что в случае чрезвычайных обстоятельств за мешком мы можем и не вернуться. Ну да ладно, пусть об этом голова болит у Ульяны, вряд ли она умрет от утери смены нижнего белья.

 

Между тем, слышно было действительно очень хорошо. На первом этаже кто-то ходил. Потом был слышен скрип стула, и снова шаги. В дом никто не заходил.

А стоять было тяжело. Страшно было даже почесаться. Из-за этого тело вскоре стало зудеть сначала в одном месте, потом в другом, а минут через десять – уже в дюжине мест. Ныли ноги, руки, шея, и вскоре я уже проклинал тот момент, когда согласился на эту авантюру.

А в дом по-прежнему никто не заходил. Кто бы ни был внутри, выбалтывать секреты он не собирался.

– И долго нам тут торчать? – очень тихо осведомился я.

– Пока не услышим что-нибудь! – так же тихо шепнула Ульяна, не меняя позы. Она стояла, распластавшись по стене и приложив ухо, чтобы лучше слышать происходящее внутри.

Прошло пять минут. Или около того – для меня секунды тянулись часами. В затекших ногах бегали полчища мурашек, как будто я стоял в муравейнике.

– По-моему мы тут зря тратим время! – прошептал я когда стоять стало невмоготу.

– Замолчи! – сердито шикнула Ульяна, и вдруг обратилась в слух: – Слышите? Кто-то едет.

 

На улице и впрямь было слышно негромкое порыкивание мотоцикла. Оно приблизилось к дому, стихло, и вскоре хлопнула входная дверь.

– Sieg Heil, Herr Hauptmann! – за стеной воскликнули молодым голосом.

– Heil, Stabsfeldwebel! Wo ist Leutnant Finke? – вошедший, судя по голосу, был намного старше и курил – его голос был низким и слегка дребезжал.

– Leutnant Finke starb den Heldentod im Angriff an diesem Morgen! Ich vertritt ihm zeitweilig, Herr Hauptmann.

Небольшая пауза. Скрипнул стул.

– Sag mir. Wie kam es dazu? Warum muss ich mich über das jetzt?

– Entschuldigen Sie, Herr Hauptmann. An diesem Morgen unser Zug beendet Schwung des Dorfes. Der Leutnant und seine Männer zogen in ein Haus und kam da draußen lauert im Keller auf dem russischen. Sie beging Selbstmord, aber einer der Banditen gelungen, eine Granate zu werfen. Lieutenant Finke und Schütze Kurtz und Laube haben dort starb.

– Scheiße! – что-то звякнуло, как при ударе кулаком об стол со стаканами. – Melden Sie den Verlust, Karl.

– Zwölf Soldaten, Herr Hauptmann! Die Russen kämpften verzweifelt.

– Finke tut mir leid. Aber wir müssen weiterkämpfen. Sie sollen an seiner Stelle ernnant, bis die Regimentsstab ein Ersatz nicht gesendet werden.

– Zu Befehl, Herr Hauptmann!

– Stabsfeldwebel, jetzt die Gefechtsbefehl hören.

В комнате за спиной послышался сдвоенный звук, словно кто-то стукнул каблуками.

– Deinen Zug muß aus Nesterovo bewegen und die Straße zum ehemaligen Pionerlager blockieren. Sie verteidigt eine kleine Gruppe von russischen Soldaten, von ihren Einheiten getrennt.

– Entschuldigen Sie, Herr Hauptmann, aber wie ist das möglich? – в голове говорившего проскользнуло удивление.

– Sie haben vielleicht das Signal nicht empfangen. Vielleicht haben sie dort gelassen wurden, also konnten sie unsere Aufmerksamkeit ablenken. Sowieso, wir werden sie zerstören.  Es gibt höchstens zwei Kompanien. Sie versprechen, einem Panzerzug in der Nacht senden, um unser Bataillon zu unterstützen. Bevor am Abend haben wir sie zu blockieren, um bei Tagesanbruch anzugreifen. Bis dahin, Karl, bereits ihre Menschen heben und schließen Sie die Straße, wenn sie plötzlich beschlossen, ihn zu durchbrechen.

– Jawohl, Herr Hauptmann!

 

По дощатому полу простучали ноги в сапогах, затем хлопнула дверь и раздался звук заводимого мотоцикла. Я отнял ухо от стены.

– Ну и что дальше? – шепотом спросила Алиса.

– Думаю, мы тут уже ничего не услышим, – сказал я. – Пора уходить.

Школьный курс немецкого я практически не помнил. Моим пределом изъяснений на нем была фраза «Ich bin Semyon, und das ist mein Lieblingsthread im Krautchan», но я сильно сомневался что это мне поможет. Почти все, о чем говорили немцы в доме, для меня звучало как тарабарщина. По лицу Алисы тоже было заметно что она ничего не поняла. Обидно, что нельзя включить интернет-переводчик и узнать, о чем шла речь…

 

Впрочем, кое-что я все же понимал. Отдельные слова, названия, заимствованные слова. Кто-то из фашистов упомянул пионерлагерь, это было четко слышно. А немного погодя раздалось слово «уничтожить».

…Может все же стоило уговорить всех бежать из лагеря?

Мы выбрались из кустарника. Ульяна набросила себе на спину рюкзак, и мы тихо ушли в заросли кустарника на окраине поселка. За этими зарослями лежало широкое пространство, отделявшее нас от леса, где нам уже были бы не страшны немцы.

 

Посмотрев на поле впереди, я покосился на девушек, и подавая пример, лег на землю. Троих идущих в униформе могли легко заметить из деревни, поэтому нужно было ползти. Очень далеко и долго…

Ульянка, конечно, заартачилась. Земля была мокрой и грязной. Но после того как я объяснил что будет если мы вернемся в поселок и попытаемся пробираться по нему снова, она все же подчинилась, нехорошо кося на меня своими голубыми глазами.

Ползли мы около часа. Слушая позади тихую ругань Алисы и злое сопение ее рыжей подруги, я воображал, какой казни они меня подвергнут, когда это поле закончится. Это мотивировало меня усерднее работать локтями и коленями, потому что другие стимулы уже не действовали. Руки и ноги жутко ломило, а голова раскалывалась от усталости и недосыпа. К тому моменту, когда мы доползли до черты за которой начинались деревья, я был грязный до самых глаз, мокрый, замерзший, и едва мог оторвать себя от земли. Мои спутницы чувствовали себя не лучше. После того как Алиса и Ульяна с моей помощью встали, их сил не хватало даже на то чтобы обматерить меня.

 

– Молодцы девчонки, – я заставил себя выдавить слабую улыбку. – А теперь мы пойдем в лагерь. Отсюда нам до него идти пять километров, так что отдохнем, и…

Алиса с Ульяной хором выдали стон изнеможения.

 

* * *

 

После обеда погода начала портиться. Откуда-то наползли серые тучи, затянувшие все небо. Когда мы уже подходили к пионерлагерю, пошел слабый дождик, прибивший пыль на дороге. Дышать стало легче.

У ворот нас остановил патруль красноармейцев. Ульяну и Алису разоружили, не обращая внимания на их протесты. Я тоже отдал свой автомат, и нас повели под конвоем через весь лагерь к старому корпусу. Поначалу девчонки громко пререкались со старшим конвоя, но потом затихли, виновато посматривая на меня. Мне же кто тому времени было все равно – из-за раздиравшей голову мигрени я был уже не в состоянии о чем-то думать.

Сержанта в корпусе не оказалось, как и всего личного состава. Пока мы ждали внизу разводящего, мне хотелось заглянуть в свою тумбочку и забрать оттуда пистолет Лены. Но с солдатами которые караулили каждое наше движение этого сделать было невозможно. Поэтому я просто стоял, прислонившись к стенке и мучаясь головной болью.

 

Потом мы пошли на позиции в поле.

Все были там. И сержант, устроивший разнос в том числе. Его я не запомнил в деталях. Кажется, сержант был очень раздражен и распекал нас усерднее обычного. Прозвучало уже приевшееся напоминание о дезертирстве и наказании за него. Но услышав рассказ о наших похождениях в деревне, он несколько смягчился.

 

В конце концов нас отпустили и вернули нам оружие. Сержант даже объявил мне лично «благодарность за возвращение «пропавшего» бойца» и снял с меня наряд, разрешив отдохнуть. Девчонок же он отправил копать траншеи возле ворот в пионерлагерь. Выглядело это крайне несправедливо, ведь мы шли вдвоем с Алисой, и ее тоже следовало отпустить. Но мне уже было настолько плохо, что я не мог думать ни о чем другом кроме сна. Поэтому я просто кивнул, сказал слова благодарности и ушел, оставив Алису и Ульяну спорить с сержантом.

 

С утра все наши ребята были рассредоточены на поле и ждали атаку фашистов, но ее до сих пор все не было и не было. Периодически территорию лагеря обстреливала артиллерия немцев. Перекинувшись парой слов с Ерохиным, я узнал что авиация противника за весь день так и не появлялась, и мысленно поздравил себя за то что так хорошо «вычистил» аэродром позапрошлой ночью. Никаких происшествий со времени нашего с Алисой отсутствия не случилось. Немцы атаковать по-прежнему не спешили, поэтому я решил заняться собой. Во взводе не было принадлежностей для стирки, но зато в столовой пионерлагеря были кастрюли, вода и мыло. Недолго думая я тихо сбежал с позиций в лагерь, пробрался в столовую, набрал воды и положил в нее с мылом мою грязную гимнастерку, пилотку и штаны с носками. Стирать все это пришлось довольно долго, и еще дольше – полоскать и отжимать руками от воды. Еще сырую униформу я одел на себя досушиваться – смены все равно не было, после чего слил воду и поплелся назад к полю, уже буквально падая от усталости. Добравшись до траншей никем не замеченный, я забрался в первую же попавшуюся стрелковую ячейку, развалился на ящике с гранатами и моментально отрубился.

 

 

…Было холодно и темно. Ветер освежал лицо, но телу почему-то наоборот было тепло, словно я лежал под одеялом. Головная боль прошла. В небе над головой не было видно звезд, и только в одном месте небосвода сквозь тучи пробивался тусклый серебристый свет – то была Луна. Под ветром тихо шуршала трава. Издалека до меня доносилось эхо разговоров – источник звука был на большом расстоянии, и поэтому нельзя было разобрать даже отдельных слов.

Я некоторое время лежал, смотря на ночное небо. Потом пошевелил рукой и почувствовал что на мне что-то лежит. Мои пальцы коснулись шероховатой поверхности сукна. Кто-то укрыл меня шинелью во время сна, чтобы я не замерз на холоде. Кто это мог быть?

– Лена?.. – позвал я хриплым со сна голосом. Никто не отозвался.

Откинув воротник импровизированного одеяла, я осмотрелся. Моя форма высохла. Мой ППШ все так же стоял у изголовья. Ветерок донес запахи дыма и готовящейся еды – где-то неподалеку был костер. Не спеша поднявшись с ящиков, я одел шинель (она оказалась впору), перекинул через плечо ремень автомата и пошел на запах и голоса.

 

Путь оказался довольно длинным. Передвигаясь в темноте я постоянно спотыкался о невидимые преграды, вроде выступавших досок, внезапных изгибов траншеи и выступов. Пару раз ход сообщения разветвлялся, и мне приходилось гадать, каким образом мне все же добраться до цели. На второй раз, когда я уже дважды прошел оба пути и думал, что окончательно заблудился, на минуту выскользнувшая из-за облака Луна осветила третий ход. Он был прикрыт загородкой и вел в сторону густо заросшего кустами участка позиций. Неудивительно, что я его пропустил в темноте.

На листве кустарника мелькали слабые отсветы пламени. Вкусно запахло едой. Похоже, цель была уже близко.

 

Открыв «калитку», я подошел по траншее ближе и прислушался. Несколько голосов спорили между собой. Среди прочих отчетливо выделялся низкий голос Ваньки-Смерти, что-то ожесточенно пояснявшего. Ему в ответ наперебой откликались два голоса – один визгливый девчачий, и другой немного ломкий мужской, который мог принадлежать только Сыроежкину.

 

– Да тебе просто голову промыли! – заявил голос Ерохина. – Тебе и всем остальным. Ты ведь даже не можешь внятно пояснить, почему ты не согласен, ты только повторяешь штампы!

– Почему это штампы? – возмутился Сергей. – Или тебе существующих примеров недостаточно?

– Ну, хотя бы насчет того, что национализм это всегда плохо. Ты же не знаешь что это такое!  Ну-ка, приведи мне общее определение того что есть национализм, а что – фашизм! Давай!

– Э-э…

– Вот тебе и «э-э». Народ, вопрос ко всем кто в теме – объясните, что такое национализм, и чем он отличается от фашизма!

– Ну… фашизм это когда одна нация считает что она вроде как лучше всех остальных… и на этой почве воспринимает другие народы как неполноценные?..

– «Национализм это идеология, политика, а также психологический подход к национальному вопросу, противоположный так называемому интернационализму», – холодным тоном произнес голос Лены, словно зачитывая справку из энциклопедии. – «Основа национализма, это идея национального превосходства и национальной исключительности, а также трактовка нации как высшей формы общности». Я нигде не ошиблась, Иван?

– Так считает большинство, которому привили идею: «национализм это фашизм». Но в основе национализма лежит идея защиты интересов своей нации, проявления к ней любви и уважения. Никто надеюсь не будет спорить, что чувствовать духовную близость с людьми своей нации нормально?

 

– Но разве возвеличивать одну свою только нацию не означает автоматически принижать все остальные? – спросил кто-то.

– Представь себе, нет! Это можно описать так: я люблю своего брата больше чем его невесту, а ее саму больше чем ее мать, но это не значит что я ее ненавижу. Так и здесь.

– По-моему, как-то притянуто за уши. – хмыкнул Сыроежкин. – Во все времена обострение национализма вело к конфликту, неважно с какой стороны оно было. Мне кажется, это не может быть позитивным чувством, как его не оправдывай.

– Это потому, что по сути существует два вида национализма. Первый, так называемый белый, он формируется как сознательное действие, к которому приходят народы в ответ на внешнюю агрессию. Другой, «черный», проявляется бессознательно, на интуитивном уровне. То есть первый осознан, и может поддаваться контролю, а второй бессознателен, и у него нет никаких моральных ограничителей. Черным он назван как раз потому что встречается как правило у малых народностей, лишь недавно вышедшими из родо-племенного строя – типа чеченцев, дагов, турков, арабов, негров.

– Значит, «белый» национализм – только у истинно «арийских» народов? – с иронией произнес голос Сыроежкина.

– Не всегда. Но да, как правило, только у белой расы. И если он, когда речь идет о защите своей земли, своего народа, позитивно влияет на народ, то именно «черный» национализм почти всегда скатывается в геноцид, беспредел и этнические чистки. Как в Чечне и Таджикистане в девяностых.

– А откуда ты все это знаешь? – спросил голос Жени.

– Меня специально учили разбираться в таких вещах. – помолчав, сказал Ерохин.

– А Украина в десятых годах? К какому типу национализма можно отнести это? – после короткой паузы тот же голос продолжил: – Я один вижу тут противоречие? Как это соотносится с твоей теорией про «плохой» и «хороший» национализм?

– Я не называл их «плохим» и «хорошим» национализмом, не передергивай! – рявкнул Иван. – Он просто есть! И это вынужденная мера, чтобы наш народ, русских, не сожрали те кто хочет его уничтожить с самого начала возникновения – американцы и чуркобесы, которых СССР выпестовал себе на голову! Ссора русских с украинцами, это как раз следствие этого!

 

Обсуждение на время затихло. Решив воспользоваться этой паузой чтобы присоединиться к обсуждению, я полез через кустарник. Вышло немного шумно, так что когда у меня получилось выбраться на открытое место, мне в лицо смотрело шесть стволов.

– Семен! – чертыхнулся Ерохин, опуская ППШ. – Твою за ногу, я тебя чуть не пристрелил! Не мог предупредить что идешь? Мы все-таки на войне!

– Извини, не подумал, – я примиряюще поднял руки и посмотрел вокруг.

 

Здесь были почти все мои одногруппники. Сыроежкин, Женя, Славя, Мику… Перехватив мой взгляд, со своего места улыбнулась Лена. Я улыбнулся и подмигнул в ответ. Поодаль с дымящейся кружкой на коленях сидела Ольга Дмитриевна. Не хватало только Алисы и Ульяны – наверное, взводный за очередной поступок поставил их в наряд. И не хватало Шурика…

Пройдя вперед, я сел на свободное место рядом с Леной. Посередине небольшой заглубленной площадки, обложенной бревнами и мешками с землей, горел костер с кипящим над ним котелком. Наверное, тут устроили позицию минометной батареи – у стенки окопа стояли разобранная станина и опорная плита, а рядом штабель ящиков-укладок, завернутых в брезент.

 

– Так о чем у вас тут разговор? – я посмотрел на Ерохина. Тот как раз наклонился чтобы помешать длинной ложкой кашу в котелке.

– Что? – обернулся он.

– Я говорю, о чем вы тут спорите?

– Он пытается нас убедить что национализм это правильно, – усмехнулся Электроник.

– На самом деле, – сердито фыркнул Иван, – разговор начался с того, готова ли наша страна к войне. И мы пришли к выводу, что нынешний строй для ведения полноценной борьбы не подходит.

– И ты начал нас агитировать за создание национал-социалистического государства по типу Третьего Рейха, – с сарказмом бросил Сергей.

– Ты заткнешься когда-нибудь? – Ерохин уронил ложку обратно в котел и выпрямился во весь рост.

– Эй-эй, тихо! – я поднялся с места и положил руку ему на плечо, удивляясь собственной смелости. – Успокойся. А чем тебе нынешний строй не угодил?

– Да всем, – процедил Иван, движением плеча стряхнув мою руку. Пройдя к лежавшему на земле гладкому бревну, он опустился на него и принялся рассеянно вертеть в руках гильзу от патрона. Я тоже сел.

 

– Нынешний строй недееспособен. – уже более спокойно сказал Ерохин. – Фактически, страной правит олигархат, интересы которого вообще не стыкуются с народом. Политики насквозь коррумпированы, а в творческой и интеллектуальной элите сидят предатели, которые ненавидят русских как нацию. Большой войны со всем миром может и не быть, потому что наше государство боится защищать наши интересы! Если так будет идти и дальше, война даже не понадобится. Россию просто задушат, а мы будем мыть полы и рубить уголь для новых хозяев, если выживем к тому времени.

 

– И что же ты предлагаешь? – я с интересом посмотрел на Ивана.

– Только государство, заботящееся о стержневой нации может позаботиться о своем выживании. Идеологией страны должен стать светский национализм, не ущемляющий прав других народностей, но и не позволяющий им вмешиваться в культуру, политику, унижать и ослаблять русский народ. Само собой, все крупные производящие и энергетические предприятия должны быть национализированы, а коррупция упразднена. Главной целью этого государства должна быть последовательная защита интересов русских как в стране, так и за ее пределами. Геноцид русских в национальных государствах бывшего СНГ не должен повториться. Как и катастрофа на Донбассе в десятых!

 

– Идеология национализма никогда не даст построить то государство что ты описал, – возразил Сыроежкин. – Рано или поздно градус напряжения будет возрастать, как и агрессия. От национализма до национал-шовинизма всего лишь шаг, как бы ты его не называл, черным или белым, потому что деления на самом деле нет. Не бывает черного и белого национализма, он всегда один и тот же! А когда потом государство с такой идеологией становится нацистским, оно рано или поздно разрушится, потому что национализм по своей природе деструктивен, в его основе лежит не любовь к своему этносу, а презрение либо зависть к другим народам!

– Зато коммунизм у тебя белый и пушистый. Особенно если не думать об истреблении сначала патриотов России, потом всех тех, кто хоть что-то имел, введении номенклатуры и тотальной слежки, а позже постоянной грызне за пост генсека, начиная со Сталина и заканчивая Брежневым. – Ерохин осклабился, но в глазах у него горели злые огоньки.

 

– Между прочим, путь к коммунизму был не так плох как ты считаешь, – насупился Сыроежкин. – И в отличие от национализма, коммунизм давал малым народам право на самоопределение. Для него нет деления на такие условности как народ или этнос – есть угнетатели, и угнетенные. И коммунизм был как раз за угнетенных, чтобы люди во всем мире по настоящему стали свободны – от расовых и религиозных предрассудков, от жажды наживы, культурной ограниченности! Это был уникальнейший эксперимент, которого еще не было за всю историю! Да, он не удался, но лишь потому что его загубили извне, и вина за это лежит на тех кто сознательно привел Советский Союз к перестройке!

 

– Парни, остыньте, – я поднял руку. Сейчас эти двое могут запросто подраться, а этого мне вовсе не хотелось, они все же приходились мне друзьями. – Сейчас не время для споров о преимуществах того или иного строя. Суть в том, что нынешний вас обоих не устраивает, так?

Нужно было найти для Ваньки с Элом такую точку, где бы они согласились друг с другом.

– Угу, – буркнул Ерохин. Сыроежкин же просто молча кивнул.

– Мне тоже этот вариант не кажется подходящим, – пока я проговаривал слова, мой взгляд шарил по сторонам в поисках аргумента, который мог бы погасить начинавшийся конфликт. Неожиданно он остановился на нашей кураторше, которая невозмутимо сидела в сторонке и дула на свой чай в кружке.

«Вообще-то это ей нужно заниматься такими вещами. Почему она не вмешалась сразу?»

 

– Но сначала я хочу спросить кого-нибудь постарше. Ольга Дмитриевна, как вы думаете, сможет ли нынешнее правительство вытащить нашу страну, если начнется война?

Кураторшу мой вопрос врасплох не застал. Она оставила в сторону кружку, взглянула на нас и бесстрастно заметила:

– Вообще-то такие вещи не стоит обсуждать там, где наши разговоры могут записываться.

У меня в желудке упал камень. А ведь и верно – я совершенно не подумал о том, что наш милейший диспут о политике может потом всплыть в органах, а по его итогам нас могут прикрыть как «неблагонадежных». Почему мне не пришло в голову сразу остановить этот спор?

Наверное, все эти мысли были не только у меня, потому что Электроник посмотрел на меня внезапно округлившимися глазами. Видя наше замешательство, Ольга Дмитриевна улыбнулась:

 

– Не волнуйтесь, пока мы тут сидим, вы не успели наговорить ничего, за что вас могли бы наказать. Но впредь будьте осторожны. Что же до вопроса Семена… то здесь сложно сделать однозначный вывод. Многие действия нашего правительства сложно оценить сейчас, как и их последствия. Только со временем, как история показывает, можно понять, было то или иное решение верным или нет.

– Ольга Дмитриевна, я знаю софистику, – осторожно произнес Сыроежкин. – Мне неудобно говорить это… но вы еще не ответили на вопрос Семена. Смогла бы наша страна победить в серьезной войне, случись она?

Наш куратор вздохнула и провела рукой по голове, машинальным жестом поправляя волосы:

– Ребята, я бы очень хотела верить в это. Вы умные парни и девчата, и надеюсь поймете что я имею в виду. Я не хочу чтобы мы с кем-то воевали, чтобы гибли люди, но если по-другому уже нельзя… я бы очень хотела сказать «да». – Ольга сильно выделила слово «хотела», и замолчала, выразительно глядя на нас.

 

Я понял намек. Она тоже считает, что нашу страну надо менять. Но если она это скажет открыто, то может пострадать. Нам за наши разговоры официально ничего не грозит, но ей это может стоить потери работы. Поэтому лучше не раскрывать эту тему – тем более и так все понятно.

– Но я хочу сказать вам, – Ольга Дмитриевна просяще посмотрела на нас. – Неважно, какой будет строй, демократия или диктатура, неважно кто будет при власти – вы должны быть патриотами своей страны. Никто от вас не требует любить наше правительство, да вы и не обязаны, пока не принесли ему присягу. Но страну мы должны любить, потому что какая бы она не была, плохая или хорошая… она это все что у нас есть. И еще кое-что хочу вам сказать. Родина, ребята, это не наше правительство, не наш президент, и даже не место где мы родились. Родина – это мы с вами. И когда вам придется воевать, вы будете сражаться не за президента, который очень далеко, и не за свой родной город – вы будете воевать за себя, за своих товарищей по оружию, за ваших родителей, за тех кого вы любите и не хотите терять. Родина – это мы, и мы должны суметь защитить ее от захватчиков, когда придет время. Я хочу, чтобы вы это хорошо запомнили, ребята…

 

Никто не ответил ей. Но хотя речь Ольги была немного сумбурной и штампованной, в ней была некоторая «искра», вызвавшая отклик где-то внутри меня. Несмотря на свою наивность, все же ее речь была правильной…

 

Костер догорал. Ерохин подозвал Сыроежкина, и они вдвоем занялись организацией ужина, снимая котелок с огня и разливая суп по мискам. Остальные молча сидели и смотрели на угасающее пламя. Почти никто не разговаривал, многие откровенно клевали носом. Лена обхватила мою руку и положила голову на плечо, закрыв глаза. Я же благодаря дневному сну чувствовал себя сносно.

Однако мне сильно не нравилась темнота за пределами освещенного круга. Аккуратно, чтобы не побеспокоить спящую девушку на моем плече, я дотянулся до плеча Ерохина:

 

– Иван!

– Чего? – с набитым ртом отозвался мой приятель. У него на коленях примостилась миска с похлебкой, а в руке была зажата ложка.

– Кто-нибудь стоит на посту? Я имею в виду, нас тут не застукают пока мы тут жрем?

– Конечно стоят, – хмыкнул Иван. – Алиса с Ульяной. Сержант их определил на караул до трех ночи, потом их я с Серегой сменю.

– А… хорошо.

– Ты бы тоже поел, кстати. – Ерохин указал на котел, где еще оставалось немного жижи. – Завтра еще неизвестно, удастся ли. Возможно, даже времени не будет.

– Спасибо за совет. Слушай, можешь подать посудину? А то… – я покосился на прижавшуюся ко мне Лену.

– На, держи. – Иван поднял котелок и поставил мне под ноги. – Только извини, мисок больше нет.

– Да не проблема.

 

Суп оказался неожиданно вкусным. Впрочем, это возможно был от того, что последний раз ел я только утром. Тем не менее, еда мне понравилась – приятная, пахнущая дымом и в меру жирная. На дне оставалось еще где-то на одну-две порции, когда меня вдруг осенило:

 

– Иван, а ведь девчонки наши на посту, они ведь ничего не ели. Как думаешь, может отнести им?

– Да ладно, захотят есть так сами придут. – Ерохин равнодушно пожал плечами.

– Не, все равно непорядок. Да и как они придут, если им с поста уходить нельзя?

– Хм… – Ерохин задумался.

– Давай отнесем? – предложил я.

– Не… что-то лень. Давай потом, когда я уже на пост пойду с Элом, тогда и отнесу.

– Остынет уже все нахрен, невкусно будет. Представь, если бы ты там сидел на посту голодный. Они наши товарищи или нет?

– Если бы да кабы… Ты-то что так о них беспокоишься? – Ерохин сонно зевнул. – Тебе легко говорить, весь день спал, а мы баррикады в пионерлагере строили, ноги уже отваливаются. Тебе надо, ты и неси!

 

Я махнул рукой. У Ерохина сейчас понимания было не добиться. Хотя и правда, чего мне так переживать, да еще из-за тех, кто и так устроил мне днем столько хлопот? Это было настолько не похоже на прежнего меня, что я невольно изумился.

Это точно мое собственное желание, а не навязанное извне? Может какой-то хитрый препарат в крови искусственно вызывает эмпатию и желание помогать всем вокруг?

Да не, чушь какая. Просто мне действительно неприятно, что Алиса с Ульяной сидят на посту голодные. И от этого чувства пятая точка зудела, требуя встать с пригретого места и сделать хоть что-нибудь.

 

Тяжело вздохнув, я бережно уложил задремавшую Лену на самодельную скамью где мы сидели, и подумав, укрыл ее сверху шинелью. Девушка пошевелилась, и открыв глаза, недоумевающе посмотрела на меня.

– Куда ты? – сонно спросила она.

– Сейчас вернусь, – улыбнулся я и поцеловал в щеку. Лена нежно посмотрела на меня, улыбнулась в ответ и закрыла глаза. Я взял котелок с остатками супа и пошел к ходу сообщения. Подул холодный ветер, и кожа под гимнастеркой покрылась мурашками.

«Черт, а куда идти-то?»

– Иван, а где пост находится?

– Да в ту сторону, – Ерохин неопределенно махнул рукой в направлении передовой. – Как выйдешь, топай прямо вдоль траншеи, и не сворачивай никуда. Не пропустишь!

«Ну окей… Надеюсь я не заплутаю по вине этого сусанина»

 

Запоздало я пожалел, что не взял шинель. Но делать было нечего, не забирать же ее у Лены. Лучше побыстрее отнести еду, выслушать «спасибо» и пойти ночевать в домик. В кармане форменных брюк до сих пор лежал невостребованный со вчерашнего дня плеер. Хотелось лечь, заткнуть уши, отгородиться от остального мира музыкой и на время забыть события этой недели.

 

Или хотя бы только что имевший место быть идеологический спор. Хотя порой бывало забавно зайти на политические ветки имиджборды и наблюдать как активисты разных течений перекидываются дерьмом, но постоянно видеть это в телевизоре и в интернете было противно. Тем более в реальной жизни. Сколько раз я сам был свидетелем тому как из-за политики ссорятся вроде бы нормальные люди. А о ненормальных и говорить нечего, достаточно послушать моего батю после второго стакана. Или вспомнить как Электроника с Ванькой чуть разнимать не пришлось. Никогда не любил фанатично верящих во что-то людей, будь то политика или религия.

 

Пока у меня в голове крутились эти мысли, навстречу мне по ходу сообщения двигался смутно различимый в лунном свете силуэт. Я, поглощенный раздумьями, не заметил его, равно как и он меня. Мы шли навстречу друг другу, в темноте по извилистой траншее… неудивительно что наша встреча стала полной неожиданностью для нас обоих.

 

Бум!

– Ай! – силуэт отпрянул, взвизгнул голосом Алисы, и оттолкнул меня обеими руками, чуть не выбив из рук чертов котелок. – Семен, ты?

Я потер ноющее после удара плечо.

– Ну да, я.

– Ты меня напугал! – девушка несколько раз шумно вздохнула, переводя дух. – Смотри куда прешь, Семен!

– Извини. – хмуро отозвался я.

– Ладно, – Двачевская оглядела меня. – Далеко идешь?

– Ну… вообще-то к вам.

– Зачем?

– Кгм. Ну… вообще-то… – я вдруг смутился. – У меня тут для вас еда. Для тебя и Ульянки.

– М-м! Спасибо! – в темноте не было видно улыбку, но зато она чувствовалась в голосе. – А я как раз шла за этим. Думала, про нас уже забыли.

– Забудешь про вас, – я хмыкнул. – Держи, тут суп.

– Ага. – Алиса взяла котелок. Я про себя облегченно вздохнул и собрался идти обратно.

 

– М… Семен?

Нерешительность в голосе Двачевской заставила меня остановиться. Я обернулся.

– Что, Алис?

– Может, к нам пойдешь? Там просто скучно так…

– Вообще-то я собирался делами заняться, – почему-то я смутился еще больше.

– Да куда они денутся! Пойдем!

Я подумал. А что изменится, если я задержусь на несколько минут? Ничего страшного не случится, если вернусь к костру чуть позже.

– Ладно. Но учти, я не собираюсь сидеть у вас там всю ночь.

– И не надейся. Поболтаем за жизнь и можешь валить куда хочешь, – немного нервно произнесла Алиса, и махнула рукой, предлагая следовать за ней. Я, покачав головой, пошел следом.

Мы шли довольно долго. Наконец, когда по моим расчетам мы должны были дойти до переднего края, девушка свернула к небольшой перекрытой щели и вошла внутрь. Внутри было пусто, и наружу вели три выхода, один из которых шел к стрелковой ячейке. Там, закутавшись в шинель, спала Ульяна.

 

– Устала, – прошептала Алиса, указав на нее. – Набегалась за ночь и за день. Решила ее не будить. Пусть отдыхает.

– Зря, – так же шепотом отозвался я. – А если бы сейчас на нас напали? Ее бы в первую очередь убили! Нужно было ее разбудить перед уходом, Алиса.

– Да я всего на пару минут отлучилась. Ничего же не случилось.

– Все равно зря. Случиться может все что угодно, думай в следующий раз.

– Хорошо, Семен, я поняла уже. Хватит нотации читать.

– Ладно, – я махнул рукой. – Так о чем ты поговорить хотела?

– Сейчас, – Алиса положила котелок с едой на скамью и поманила пальцем. – Давай пройдемся. Не здесь.

Мы вышли наружу. Небо все так же было затянуто тучами. Было так тихо, что наши шаги, казалось, слышно за километр. Даже слабый ветерок, который был до этого, куда-то пропал. Алиса отошла вдоль окопа подальше от землянки с Ульяной, дождалась пока я подойду и заговорила немного напряженным голосом:

 

– Семен, я хочу извиниться. За всю эту ситуацию. Мне очень неловко что ты это узнал… и еще больше из-за того что я начала все это.

– Гм. – я закусил губу. – Ты про ситуацию между тобой, мной и Леной?

– Да. – Алиса опустила голову, не желая смотреть мне в глаза. – Она ведь тебе уже все рассказала обо мне, да?

– Не совсем, – я решил ограничиться пока только темой самого конфликта, избегая личного. – Я знаю только то, что между вами был спор, и ты заключила с ней пари. Кстати, это так?

Вовсе необязательно показывать Двачевской, что я знаю о ее детдомовском прошлом.

– Так. – тихо, но твердо сказала Алиса.

– Зачем? – спросил я.

 

Ответ мне был уже известен, но если она действительно хочет объясниться, то пусть скажет. Иначе это будет гнить, отравляя ее душу изнутри.

– Я устала, – после долгой паузы пробормотала девушка. – Устала от того, что всем наплевать, какая я. Что никому не интересна как личность, что отпугиваю всех. Что те парни которых я встречала, видят во мне только хулиганку… или тупо хотят переспать со мной. Я так больше не могу, Семен…

Алиса шмыгнула носом и шумно выдохнула. Я терпеливо ждал, не нарушая тишину. Переведя дух, девушка продолжила говорить, поминутно сглатывая набегающие слезы:

– Когда я тебя увидела… ты мне понравился. Не сразу, но понравился. Несколько раз я с тобой разговаривала… ты тогда еще жутко тупил и меня это раздражало… но в тебе что-то было… то, чего не было в других парнях, и это привлекало меня. Но у нас не получилось подружиться, ты тогда был тормозом, а я из-за этого злилась и срывалась на тебе… помнишь?

Я кивнул. Это было правдой.

– А потом… я заметила что Лена краснеет каждый раз когда ты к ней обращаешься… и что она смотрит на тебя, когда ты этого не замечаешь. Она влюбилась в тебя с самого начала… а я знала, что просто так она тебя не отпустит… так уже было несколько раз… и еще она красивая… скромная и умная, мальчишки это любят… так уже было несколько раз, когда мне кто-то нравился, а вместо меня выбирали Лену… я… не могла…

 

Алиса обхватила себя руками и затряслась, с трудом сдерживаясь чтобы не разрыдаться. Я шагнул к ней и осторожно взял за плечи.

– Эй, эй. Тише, успокойся. – мне пришлось сказать это как можно ласковей. – Я понял. А как давно ты знаешь Лену?

– С детства, – всхлипнула Алиса. – Мы выросли в одном районе, учились в одной школе… Даже в вуз пошли вместе, были лучшими подружками… А сейчас я ненавижу ее… и она меня наверное тоже.

Девушка замолчала, по-прежнему дрожа у меня в руках и шмыгая носом. Я не знал, что делать дальше. Ничего утешительного на ум не приходило, говорить «не переживай, найдется твой единственный» было глупо, а «все будет хорошо» было чересчур оптимистично. Да и говорить все это, когда сам тоже являешься причиной этих слез… Словом, от всего этого я уже не знал куда деться и как закончить этот разговор.

 

– А почему у тебя не получается знакомиться с парнями? – спросил я, только чтобы не молчать.

– Не знаю! – всхлипнула Алиса. – Мне все говорят, что я слишком резкая, постоянно иду на конфликт, что я не умею нормально общаться… Лена, та вообще однажды сказала что у меня повышенные требования к окружающим! Разве это так? Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое те, кто мне противен! На каждого нормального парня приходится десяток озабоченных имбецилов! Вот только нормальным наплевать на меня!!

– Алиса, послушай. У тебя на самом деле масса достоинств, просто ты не умеешь ими распорядиться. Ну, к примеру…

– Кому нужны мои достоинства, когда рядом есть Лена? – воскликнула Двачевская, и отшагнула от меня. – Ты сам с самого начала был с ней, а на меня и смотреть не хотел!

– Неправда, – я посмотрел ей в глаза. – Ты тоже была мне симпатична. И будь ты чуть менее резкой, неизвестно что было потом. Почему бы тебе не попробовать быть мягче с людьми?

– Тебе легко говорить. – Алиса отвернулась. – У тебя уже есть Лена. Как бы я не изощрялась, ты же ее не бросишь ради меня, верно?

– Верно, – согласился я. – Не брошу.

– Ну и все тогда! Зачем тогда вообще говорить об этом? – она взмахнула рукой. – Прости, что вообще затеяла этот разговор. Пойду уже.

 

– Стой! Алиса, подожди, – я встал перед собравшейся сбежать Двачевской. – Ты права, я не оставлю Лену только чтобы быть с тобой. Но мне не все равно, что будет с тобой потом. И я хочу тебе помочь. Да и ты сама не стала бы уважать человека, который меняет подруг как перчатки, разве нет?

Девушка замялась, глядя на меня. Руками она теребила галстук, повязанный на рукав поверх гимнастерки. Видно, мои слова все же задели какие-то струны внутри нее.

– Тебе не все равно? – задумчиво произнесла она. – Хочешь сказать… я тебе небезразлична?

– Я бы хотел быть твоим другом, Алиса. – твердо сказал я. – Только не подкалывай на тему «дружбы с противоположным полом»… я хочу помочь, правда. И если я хочу быть твоим другом, то да, это значит что ты мне небезразлична.

– Думаешь, мы сможем дружить? После всего что было? – в голосе Алисы сквозила горечь.

– Не знаю, – признался я. – Но после всего что было, мы точно не сможем делать вид будто ничего не случилось. Тут уже либо становиться врагами, либо друзьями… а врагом для тебя я быть не хочу.

 

Алиса всхлипнула и подняв голову, посмотрела на меня. В слабом свете луны стали видны ее щеки с блестящими мокрыми дорожками. В светло-карих глазах была боль, и в то же время благодарность:

– Спасибо… Семен. Ты хороший… – она вздохнула и убрала челку с лица. – Я бы хотела… быть твоей девушкой. Прости, что я была такой дурой…

– Не за что, Алис, – я устало потер лоб. – Ты тоже прости.

– Семен… – Алиса вдруг нерешительно шагнула ближе и оказалась совсем рядом, кусая губы. – Можно… я тебя поцелую?

– Гм! – потратив некоторое усилие чтобы преодолеть ступор, я уставился на Двачевскую. – Ты уверена?

У Алисы задрожали губы – это было заметно даже в полумраке. Она торопливо отвернулась, скрыв лицо в тени.

– Ладно. Забудь, – ее голос стал глухим.

 

«Хотя какой вред может быть от одного поцелуя? Она же не после полбутылки водки ко мне трахаться лезет, в конце концов. Возможно, это будет последним ее хорошим воспоминанием за долгое время, к чему ее лишать этого?»

– В смысле… Если ты обещаешь что не будешь давить на меня и напоминать об этом позже… то можно.

– Правда?

Я молча кивнул.

Алиса судорожно сглотнула, медленно положила руки мне на плечи и прижалась своими губами к моим. Я не стал обнимать ее и шевелиться, лишь позволил себе ответить на ее движение губами. Алиса слегка царапнула ногтем мне по шее, опалила щеку горячим дыханием – и наконец оторвалась от меня.

– Спасибо… – прошептала она.

Ветерок пронесся над полем, заставив нас обоих поежиться. Где-то позади нас с шорохом осыпалась земля, очевидно сдутая ветром. Алиса подняла руки и утерла слезы с лица.

– Спасибо, Семен. – повторила она. – Я, пожалуй, вернусь к Ульяне. Спасибо еще раз, что ты…

 

Алиса вдруг прервалась на полуслове. Ее глаза расширились, и она застыла на месте, с ужасом смотря куда-то мне за спину.

– Алиса?

Она ничего не ответила, с отвисшей челюстью уставившись на нечто позади меня. На душе заскребли кошки сильнейшего дурного предчувствия, и я стал медленно разворачиваться, заранее испугавшись того что я увижу и готовясь к самому худшему.

Но как выяснилось, к самому худшему нельзя быть готовым.

В проходе позади меня стояла Лена. С пистолетом в вытянутой руке.

 

Она ведь только что спала на скамейке возле костра!

Как она сумела подобраться так тихо, что мы ничего не услышали?

Откуда, черт возьми, у нее взялся пистолет? Я ведь забрал ее «парабеллум» и закрыл в тумбочке!

Что она будет делать? Выстрелит в Алису? Или в нас обоих?

И что делать мне?

Все эти вопросы пронеслись в голове, пока я в ступоре смотрел на Лену. Сколько это заняло времени, сказать было сложно. Но к тому, что произошло дальше, я не был готов, и не успел ничего сделать.

 

Лена рванулась вперед, в один прыжок преодолев разделявшее нас расстояние. Меня очень ловко ткнули под колени, в результате чего я растянулся на дне окопа. Лена перескочила через меня, что-то прошипела (я не успел увидеть этот момент, поскольку лежал носом вниз), а затем до меня донесся удаляющийся топот двух пар ног – вторая шаркала и ступала не в лад. Моя подруга уволокла за руку ошеломленную Двачевскую, и обе девушки скрылись в темноте прежде чем я успел опомниться.

 

«Вот это поворот!» – выдал мой мозг в режиме робоцыпа, после чего перестал откликаться на все попытки его завести. Я тупо сидел на земле и смотрел в одну точку. В голове было то отвратительное чувство, когда находишься в жутко неприятной ситуации, и нужно что-то делать чтобы она не стала еще хуже, но что именно делать – ты не знаешь.

Как это выглядело со стороны Лены? Семен уходит к Алисе отнести еду, пропадает, а через некоторое время уже целуется с ней?

Содержимое желудка подкатило к горлу. Ясное дело, я не был влюблен в Двачевскую и даже не хотел ее. Но как это объяснить любимой, особенно если все это произошло на ее глазах?

 

Ладно. Попытаться стоит в любом случае. Желательно до того как Лена сделает что-нибудь с Алисой в припадке ревности. А для этого их обеих нужно найти. Вот только где они? Вокруг темнота, а я пытался собрать мысли в кучу слишком долго…

Я встал, приложил руки ко рту и громко закричал:

– Лена! Алиса! Где вы?!

Тишина была мне ответом – хотя наверняка меня было слышно очень хорошо. Почему-то мысленно представилась картина, как Лена прижимает ствол к шее Алисы и шепотом говорит, что застрелит ее едва та попробует пикнуть.

Я набрал воздуха побольше и закричал изо всех сил:

– Лена!!! Ответь!!!

И снова мне никто не ответил. Похоже, мне придется искать самому. И лучше бы мне поспешить.

 

Я побежал по траншее. Вокруг не было ни души, хотя по идее вокруг должны были стоять посты красноармейцев. Проклятье, где они все, когда так нужны? Мне нужно найти Лену с Алисой! Они не могли далеко убежать, они точно не могли, ведь Алиса уже должна была опомниться и начать сопротивляться. Лене придется остановиться и найти более укромное место чтобы выяснить отношения с ДваЧе. И вот это место я не должен пропустить.

…Но я пробежал наверное уже метров пятьсот, и все еще не мог их найти. Гимнастерка на спине намокла, дыхание сбилось. Мне пришлось замедлить свой бег, а потом и вовсе пойти медленным шагом. Я уже начал отчаиваться, когда услышал впереди слабый шум. Он исходил от небольшого блиндажа, которым, как мне помнилось, заканчивался левый фланг нашей позиции.

 

Внутри были слышны женские голоса. Я с колотящимся сердцем подошел ближе, стараясь не шуметь, и прислушался.

– …маешь, я тебе поверю? – холодно произнес голос Лены.

– Я правду говорю! – донесся голос Алисы. – Я всего лишь хотела извиниться перед ним! Лен, прошу тебя, верь мне, я больше не собираюсь лезть к нему, клянусь! Эти игры кончились!

– Игры действительно кончились, – оборвала ее Лена.

Разговор на время прервался. Но воздух, казалось, трещал от напряжения. Я шагнул ближе, следя за тем чтобы не нашуметь. Внутри было слышно частое дыхание обеих девушек. Наконец Алиса напряженно спросила:

– Что ты будешь делать?

Раздался щелчок – как будто из оружия вынули и вставили обратно магазин. Лена ничего не ответила.

– Скажи хоть что-нибудь! – воскликнула Двачевская. – Если хочешь, плюнь мне в рожу, как мы договаривались. Я ведь проиграла!

– Плюну, – голос Лены стал низким, и в нем появились угрожающие нотки. – Пулей. Только вот еще не определилась, в какую часть тела.

– Подожди, ты что, серьезно? – Алиса же наоборот испугалась.

– Нет, я шучу. – с сарказмом произнесла Лена.

 

Воспользовавшись тем, что девушки пока были заняты разговором, я смог приблизиться вплотную к блиндажу. Он представлял собой обычную щель в земле, только углубленную и расширенную – там внутри было места максимум для трех человек. Никаких дверей не было. Если я ворвусь внутрь, скорее всего Лена не успеет среагировать… если не услышит топот ног. Тогда шансы нарваться на случайную пулю многократно возрастают. Может, ну его тогда? Зачем отыгрывать Рэмбо, когда можно просто поговорить, не будет же она в конце концов удерживать Алису как заложницу?

 

Тем временем разговор внутри продолжался.

– Так что ты задумала? – сказала Алиса. – Хочешь мстить? Но ведь мы сейчас в компьютерной программе, как ты это собираешься проделать?

– Хо-хо, – насмешливо протянула Лена. – Это как раз было бы мне на руку. Представь – не останется следов, синяков, порезов, подбитых глаз. И в то же время я могу тебя так отделать, что ты это надолго запомнишь.

– А ты уверена, что получится? – на миг в голосе Алисы проснулась прежняя уверенность. – Я ведь тоже ходила на бокс. Еще вопрос, кто кому врезать сможет.

– Не забывай, дура – у меня пистолет.

– То есть… ты просто застрелишь меня? Но…

– Нет. Не надейся так просто отделаться. Если я тебя застрелю, ты проснешься. А если я тебя только раню – допустим в ногу… или обе… Боль, она ведь в голове. Как думаешь, насколько сильно тебе может сделать больно симуляция если я прострелю тебе коленные чашечки? Давай-ка проверим!

 

– Стой!.. – закричала Алиса. – Пожалуйста, не надо!

– Почему не надо? Сначала ты отшивала его, потом увидела что он мне понравился и заключила это идиотское пари! – голос Лены становился все выше. – Потом ты сама начала увиваться за ним, но у тебя не получилось, и ты стала говорить мне, что у нас с ним ничего не получится, что ему все равно! А теперь, когда ты уже поняла, что тебе он не достанется, ты решила напоследок засосаться с ним? Может еще и сиськи свои хотела ему показать?

– Т-ты с ума сошла! Лена, я никогда бы…

– Заткнись.

Раздался резкий звук – как будто кому-то дали пощечину. Алиса вскрикнула и замолчала.

– Заткнись, – тяжело дыша прорычала Лена. – Просто молчи. Вообще ни слова, а не то я сорвусь и застрелю тебя.

Алиса вновь заплакала. Я вновь медленно двинулся вперед, подбираясь к входу. Под ногой с легким хрустом рассыпался ком земли, и во мне все застыло.

 

– Сёма, можешь не прятаться. Я знаю, что ты здесь, – после длительной паузы устало произнес голос Лены. – Тебя было слышно, как только ты пришел.

– Кгм… Ну ладно. – я откашлялся. – Ты не могла бы отпустить Алису?

– Зачем? – помедлив, спросила Лена.

– Ну… – я замялся. – Потому что это не совсем правильно: простреливать колени за такое.

К слову, можно мне войти?

Лена не ответила. Я стиснул зубы и медленно вошел в проем входа, держа руки на виду. Внутри было темно – единственным источником света было узкое окошко-амбразура. Впотьмах я столкнулся с Двачевской. Девушка стояла на коленях, скорчившись у стены.

– Вот так достаточно. Стой.

Лена стояла у окна, держась в тени. Выражения ее лица я не видел. Слабый лунный свет падал в отверстие амбразуры, и в его сиянии кисть со сжатым в ней пистолетом казалась белой. Я остановился.

 

– Лена… зачем тебе все это?

– Ты не знаешь ее. – девушка в тени покачала головой, все так же целясь в сторону Алисы. – А я знаю. Она будет пытаться получить свое любыми методами. Разве ты сам не понял этого сегодня днем?

– О чем ты? – я недоумевающе покосился на Алису.

– Разве она не сказала тебе, зачем взяла с собой? Я догадалась с самого начала, что это попытка перетянуть тебя к себе. Но ты был уже далеко… А потом ты вернулся таким измученным, что я решила отложить разговор об этом. Вот и отложила, – со стороны Лены послышался грустный смешок. – Но думаю ты уже кое-что узнал о ней, иначе она бы не стала извиняться. Верно, Алиса?

Двачевская ничего не ответила, продолжая шмыгать носом в моих ногах.

– Да, она пыталась убедить меня сбежать с ней и Ульяной. – сказал я. – Естественно, я отказался.

– А сейчас ты решил ее пожалеть. – пальцы на рукояти «парабеллума» с хрустом сжались. – Ты добрый, Сёма… но она заслужила другое.

– Что же? Пулю в голову? – я шагнул вперед. – Вы были подругами!

– Стой!

 

Пистолет дернулся, нацелившись мне в грудь. Я замер.

– Дай мне договорить. – прежним холодным тоном продолжила Лена. – Даже если она сказала что хочет извиниться, я не верю ей. Слышишь, ты! – вдруг закричала она, обращаясь к Алисе: – Я не верю тебе! Ты снова попытаешься отнять его у меня! Ты завидуешь мне, хотя я до сих пор старалась относиться к тебе хорошо! Ты мне больше не подруга, ты просто… – и девушка прошипела смачное ругательство.

– Лена. – я поднял руки ладонями вверх. – Пожалуйста, успокойся. Мы все втроем знаем, что Алиса поступила дурно. Но… разве ты сама не чувствуешь что это безумие?

Она ничего не ответила. Пистолет все еще был направлен на меня. Лица Лены я до сих пор не мог разглядеть, и это не прибавляло мне оптимизма. Тем не менее, мне ничего не оставалось кроме как продолжать говорить, надеясь что у ней в голове еще осталось хоть немного благоразумия:

 

– Тебе не обязательно делать то, что ты делаешь. Попробуй представить, как это выглядит со стороны! Это ничем не лучше того что делала Алиса! У тебя есть причины злиться на нее, как и у меня, но это не значит, что ты должна в ответ ее мучить!

Пистолет в вытянутой руке задрожал.

– Почему?

«В смысле почему? Я ведь только что тебе сказал!»

– Потому что… – я задумался, подбирая аргумент. – Потому что это не идет тебе.

– Нет… Почему ты защищаешь ее, Семен?

«А… понятно».

– Потому что я люблю тебя. И знаю что ты любишь меня. И не хочу, чтобы ты ради этой любви делала больно другим.

 

Лена шумно вздохнула и шагнула вперед. Наконец я смог увидеть ее лицо – она плакала. Пистолет качнулся, опускаясь в сторону все так же сидевшей на полу Алисы позади меня.

– Отойди, Семен… – прошептала Лена.

– Нет.

– Отойди в сторону, я должна сделать это…

– Я не дам тебе. – грудь сковал неприятный холодок. Я медленно шагнул вперед, загораживая собой Двачевскую.

Лена задрожала, тяжело дыша. «Парабеллум» плясал в руке, выписывая стволом восьмерки. Если я сейчас схлопочу пулю в грудь, это будет достойное завершение сегодняшнего идиотского дня.

Секунда. Другая. Третья.

Выстрела все еще не было.

Позади меня зашевелилась Двачевская. Лена посмотрела в ту сторону, закрыла глаза… и опустила пистолет.

– Ладно…

 

Я шагнул еще ближе и коснулся ее плеча. И тут словно прорвало плотину – Лена буквально упала мне в объятья, повиснув на плечах, и разрыдалась. Я прижался лицом к ее мокрой щеке, гладя спину и шепча успокоительные слова.

«Что ж, хорошо что обошлось».

– Скажи ей… пусть уходит… – шептала Лена в промежутках между всхлипами. – Пока я… не передумала…

Все еще обнимая девушку, я обернулся. Алиса стояла у стенки, со странным выражением облегчения и печали на лице глядя на нас.

– Ты слышала? Уходи! – сказал я.

Алиса медленно повернулась и пошла к выходу. Перед тем как уйти, она бросила на меня взгляд. В ее глазах была грусть.

 

– Пойдем и мы, – сказал я, когда шаги Двачевской стихли в ночи. – Ты как, в порядке?

– Не знаю… наверное, – пробормотала Лена. Непонимающе взглянув на пистолет, который до сих пор был в ее руке, она спрятала его в кобуру под мышкой. Я взял ее за кисть и мы медленным шагом вышли из блиндажа и направились по траншее обратно к костру. Проходя мимо поста, мы услышали встревоженный голос Ульяны, и тихий плач. Лена покосилась на меня. Я не стал останавливаться, под руку с девушкой пройдя мимо.

 

Костер едва тлел. Возле него, укрытая шинелью, дремала Мику, баюкая в руках тяжелый ствол противотанкового ружья. Больше никого рядом не было. При нашем приближении она открыла глаза.

– С возвращением. – произнесла она. – Лена, все хорошо?

– Да, – вяло отозвалась моя подруга.

– А где все? – спросил я.

– Спать ушли. Пришел сержант и сказал, чтобы все шли ночевать в землянку. Я там не стала оставаться – темно и тесно, совсем места нет. Лучше на свежем воздухе где-нибудь полежу и посмотрю на звезды. Они здесь такие яркие… И воздух приятный, а в землянке землей и сыростью пахнет. А вы где будете спать?

– Не решили еще, – я покачал головой.

– Ложитесь здесь! – предложила Мику. – Я там на ящиках постелила, места как раз на двоих хватит. Вам ведь можно, да? – и она улыбнулась, впервые с момента гибели Шурика.

 

– А ты? – удивился я.

– А я себе еще одно место присмотрела. – хихикнула японка и встала, держа свою огромную пушку. – Лена, Семен, спокойной ночи!

– Спокойной… – растерянно пробормотал я. – Спасибо, Мику.

– Не за что! – Мику на ходу чмокнула Лену в щеку. – Пока!

Когда кусты с шуршанием скрыли девушку от нас, Лена взяла меня за руки и потянувшись на носочках, поцеловала в губы.

– Ты хороший, Сёма! – произнесла она. – Пойдем спать?

– Давай! – улыбнулся я.

Она лукаво подмигнула и отпустив меня пошла к тому месту, где на досках был раскатан валик простенького матраса и лежала скатка вместо подушки. Я проводил взглядом ее изящную спину в гимнастерке, и на минуту задумался над тем, как быстро она отошла от стресса. Или ее тараканы сейчас отпустили разум, уйдя на время глубже в подсознание? Неважно. Главное что я знал – сейчас Лена снова является собой и может контролировать себя.

 

В тот раз я наверное впервые по серьезному задумался, какой может стать жизнь с девушкой которая имеет не до конца устойчивую психику. Наверняка многие мои сверстники, те же самые аноны с борд начали бы шутить про характер яндере-тян, считать что я связался с поехавшей, и всячески насмехаться над фактом этого.

Хорошо, когда твоя девушка эмоционально стабильна и готова помочь, как Славяна. Или всегда общительна и жизнерадостна, как Мику. Или на худой конец просто не закомплексована, как Ульяна. Гораздо сложней, когда твой любимый человек имеет тучу скрытых уязвимых мест, и ему больше не на кого положиться, кроме как на тебя.

 

Разве можно отступить, сдаться, бросить, когда это означает страдания и возможно смерть того, кто тебе доверился?

Я сделал свой выбор. И не стану его менять.

Тем временем Лена откинула шинели, служившие на этой постели одеялами, и принялась снимать с плеч лямки кобуры. Глядя на нее, я вдруг вспомнил традицию, принятую в вооруженных силах Израиля, когда каждый солдат никогда не должен расставаться с личным оружием даже в увольнительной. С учетом того что служат все, даже девушки, зрелище молодой пары, прогуливающейся по бульвару с винтовками за плечами в тех краях – обыденная реальность. Мимоходом я пожалел что наши законы этого не допускают. Лена в гимнастерке с обтягивающими ремнями портупеи выглядела очень волнующе, почти эротично.

 

Закончив с оружием, Лена обернулась ко мне. В красном отсвете костра я увидел ее улыбку, и как блестят ее глаза. Она поманила меня рукой.

– Иди ко мне, Семен.

Я подошел, чувствуя как внутри все дрожит от предчувствия чего-то важного. Лена сняла с меня ремень автомата, и уложила его на крышку ящика рядом.

– А мы тут не замерзнем? – мне пришлось откашляться, чтобы произнести это внезапно пересохшим ртом.

– Не замерзнем. – Лена поцеловала меня в щеку. – Ложись.

Скинув с ног ботинки, я забрался на постель. Лена разулась и поднялась надо мной. Взяв шинель, она накинула ее себе на плечи.

– Закрой глаза… я хочу сделать тебе сюрприз.

– Хороший?

– Очень! – девушка жарко сверкнула глазами, отчего у меня сердце забилось быстрей.

 

Закрыв глаза, я слышал шорох ткани, как Лена щелкает пуговицами гимнастерки, а потом наклоняется ко мне и расстегивает ворот. Мои руки потянулись вверх, и гимнастерка с шелестом сорвалась с меня, снятая сильными пальцами. Грудь овеял холодный ночной воздух, и по коже забегали мурашки.

Потом ко мне прижалось горячее девичье тело, а к губам приникли настойчивые и жаждущие поцелуев губы. Тонкие женские пальцы торопливо, даже резко рванули пряжку ремня. Моя рука скользнула по теплому и гладкому боку, прикоснулась к груди, ощущая ее нежность и упругость. Девушка в моих объятьях ахнула и еще теснее прижалась ко мне, тяжело дыша и ритмично выгибаясь в такт ласкам. Окружающая действительность растворилась в огне страсти и наслаждения, сузившись до крохотного мира, полного счастья и радости единения. Мира, где были только я и любимая.

 

Лена оказалась права. Нам было тепло и уютно под шинелями в эту безумную ночь. И когда мы, уставшие и опустошенные наконец заснули, я почувствовал как падают последние барьеры, отделявшие нас друг от друга. Неважно, что случится потом – этой ночи у нас уже никто и никогда не сможет отнять.

 

Впереди был последний день практики.

 

 

 

 

[Дозорный]

Глава 8 – День Седьмой

 

На этот раз мне приснилась гроза. Жуткая, с громом, молниями от земли до небес и льющимся сверху шуршащим потоком дождя. И бесконечное поле вокруг, с клубящимися над ним в черно-сером водовороте тучами.

Человек во сне никогда не задается вопросами о том, как он сюда попал, и почему вокруг него все выглядит именно так, а не иначе. Во всяком случае, если только это не осознанное сновидение. Если бы я мыслил адекватно, наверное сразу бы заподозрил неладное – почему именно поле? Почему вокруг нет домов? Как я сюда попал, и куда делся лагерь? Ну и самый главный вопрос: по какой причине мне снится именно гроза? И что происходит в реальном… ну ладно, «почти» реальном мире, раз мне по ушам бьет гром?

Естественно, ничего из этого в голову мне не пришло.

 

– Семен! – окликнули меня.

Рядом со мной была Лена. Или не Лена… нет, она не могла быть моей девушкой. Незнакомка обладала голосом Лены, но при этом была совершенно не похожа на нее. Больше всего она выглядела как та голограмма котодевочки из подземного бункера. Только теперь на ней вместо футуристичного обтягивающего костюма была форма солдата советской армии времен войны – гимнастерка, юбочка, берет, сапожки на ногах.

 

Она шагнула вперед и посмотрела на меня. У нее были яркие желтые глаза, словно у кошки. Кто-нибудь другой мог бы выспренно сказать, что у нее был «горящий хищный взгляд, пылавший словно костер в ночи», но к счастью мое подсознание не опускалось до такого словоблудия. Просто красивые желтые глаза.

– Они идут, – произнесла девушка. – Ты видишь их?

– Кого?

– Обернись.

Я обернулся, хотя это и было плохой приметой. За спиной уже не было пустого бескрайнего поля – теперь там вдалеке двигалось войско. С такого расстояния не было видно, кто там идет. Были видны лишь общие очертания чужого строя, колебавшиеся над ним острия пик, развевающиеся на ветру флаги, и невесть что забывшие в этом средневековье вполне современные танки.

 

– Кто они? – спросил я.

– Они хотят забрать то, что принадлежит тебе.

– Что принадлежит мне?

Девушка ничего не ответила. Небо прорезала ветвистая молния, вслед за ней грянул гром.

– Почему они хотят забрать то, что принадлежит мне?

– Потому что они считают, что у тебя нет прав на это.

– Что это значит?

Незнакомка взмахнула рукой, словно отдергивая занавеску. Внезапно я на миг оказался в другом месте – там было темно, была ночь, и был я с Леной в этой ночи. Это был наш вечер на пристани.

– Они убьют тебя и заберут все, что тебе дорого.

– И… – рот был сухим, и мне пришлось сглотнуть несколько раз. – Я могу сбежать от них?

– Нет. Раньше мог. Теперь не сможешь.

– Почему не смогу?

– Потому что не захочешь.

 

Странный ответ заставил меня удивиться даже во сне.

Девушка сделала несколько шагов вперед в направлении темнеющего вдалеке строя и сняла с головы берет, расплескав по плечам темные волосы. Обернувшись через плечо, она посмотрела на меня.

– Один – меньше двух. Но два – меньше трех. И помни, ненависть не решит никаких проблем.

– Что…

Ряд ярких вспышек осветил вражеский строй вдалеке. Выстрелы чужих орудий заволокли горизонт дымом, и яркие черточки трассирующих снарядов понеслись в нашу сторону. Девушка бросилась ко мне.

– Неважно, разберешься потом. А сейчас проснись! Скорее! Просыпайся, Семен!

 

– …Просыпайся, Семен!

Ударами грома отозвались разрывы снарядов. И одновременно с этим что-то чувствительно хлестнуло меня по щеке. Меня кто-то ожесточенно тормошил и тряс за плечи.

– Поднимайся! Скорей! Да проснись же! – кричал голос Лены.

Спросонья мой мозг соображал туго, и я сначала подумал что сон продолжается. Ну а что, все логично – там стреляли, тут стреляют…

Под колено подвернулся скрученный валик шинели, я потерял равновесие и размахивая руками куда-то провалился. В спину больно впилась твердая земля. Перед глазами оказалось тусклое предрассветное небо с редкими барашками облаков. Потом его заслонила собой фигура Лены.

– Ты не ушибся? Сёма! – девушка обхватила меня руками и потянула наверх, помогая подняться. Не без труда я встал, часто моргая сухими со сна глазами. «Надо бы умыться…»

 

Гром разрывов второго залпа привел меня в чувство. Мысли об умывании как-то сразу отошли на второй план.

– Что происходит?!

– Нас обстреливают! – Лена торопливо застегивала гимнастерку на груди. Мой взгляд невольно отвлекся на ее голые ноги. Потом до меня дошло, что я стою, мягко говоря, в костюме Адама. Смутившись, я прикрылся руками и зашарил взглядом по постели.

Во время вчерашней бурной ночи одежда была раскидана как попало, и даже частично оказалась на земле. Но, по крайней мере, оружие и обувь были на месте. Штаны и нижнее белье обнаружились в щели между ящиками и досками окопа. Я вытянул их оттуда и стал поспешно натягивать их на себя, тихо матерясь под нос.

 

В землю неподалеку ударил еще один тяжелый снаряд. В воздухе над головой засвистели осколки, прошивая кусты и со стуком ударяясь о землю. Наконец закончив с одеванием, я натянул на голову пилотку и схватил автомат. Лена к тому времени тоже оделась, и натягивала на себя ремни портупеи.

– Который час вообще? – спросил я, перекрикивая грохот пальбы. – И где все? Давно стрелять начали?

– Не знаю! – крикнула девушка. – Но началось только что, я потому и проснулась!

Достав из кармана сотовый, я провел пальцем по экрану и посмотрел время. Час был ранним. Солнце еще даже не успело выйти из-за горизонта.

– Рано же они начали, – пробормотал я. – Скоро полезут, наверное.

– Угу…

Лена закончила с кобурой и посмотрела на меня. В ее глазах я прочел тоску.

– Ничего, – я подошел к ней и обхватил ее пальцы ладонями. – Подождем здесь, когда обстрел не закончится. Все будет нормально, Лен.

– Надеюсь…

 

Обстрел набрал максимальную интенсивность. Вокруг то и дело взрывались все новые и новые снаряды, нередко падая целыми сериями разрывов. Больше всего их падало позади нас на территории пионерлагеря – оттуда поднималось несколько густых столбов дыма, сливавшихся в единую темно-бурую пелену. Земля под нами тряслась. Мы лежали рядом на расстеленных шинелях, закрывая руками затылок. Я пытался считать разрывы, но вскоре сбился со счета: те следовали слишком часто, сливаясь в один дробный гул. Молотили нас долго и от души – мне казалось, прошел целый час, прежде чем артобстрел наконец закончился. Но на самом деле как выяснилось, лежали мы всего минут двадцать.

 

Наступившая вслед за этим тишина была жуткой. Почему-то она пугала еще больше, чем когда вокруг все гремело и содрогалось. Невольно втягивая голову в плечи, я поднялся. Небо надо мной постепенно заволакивало дымом от пожара.

Невдалеке раздался топот сапог и вслед за этим зашелестели кусты. На площадку вышел сержант.

– Сычев! Тихонова! Вот вы где. Почему не вместе с остальными?

– Виноват, – я загнал нервозность поглубже и вытянулся. Сержант лишь махнул рукой.

– Вольно. Вы оба, помогите мне. Надо достать минометы и подготовить огневую позицию. Шевелитесь, сейчас немцы полезут!

 

Взводный отдернул брезент в углу площадки. Под ним лежали две короткие трубы, закрепленные на небольших лопатообразных плитах. Оружие было непохожим на привычный по фильмам образ миномета на треноге. Не верилось, что из этой крохотульки можно реально кого-то убить.

– Чего уставился? – сержант заметил мою растерянность. – Бери в руки, выноси на середину, разверни стволом на запад и отгоризонтируй. Знаешь как?

– Э-э… нет.

– Всему вас учить… Короче, вытаскивай в центр и ставь как я сказал: на запад. Плиту углуби в грунт, чтобы она зарылась в него выступами снизу. Потом притащи пару укладок с минами. Дальше объясню что делать. Бегом!

Я поднял миномет – тот оказался совсем легким, весил кило десять, не больше – и установил посередине нашего окопа, развернув стволом в нужную сторону. Притащил поближе к миномету два ящика. Рядом со мной орудовал сержант, устанавливая такой же миномет. Закончив с этим делом, он жестом указал Лене на ящики с минами, после чего подошел ко мне.

 

– Хорошо. В общем, краткий курс знакомства. Это, – сержант хлопнул рукой по опорной плите, – миномет Шамарина, или ротный миномет сорок первого года. Калибр пятьдесят миллиметров. Вот здесь, у основания, есть рукоятка, в ней пузырьковые уровни. Крути ее, чтобы пузырьки в этих двух ампулах встали ровно, сначала рычаг, а потом эту ручку на рукояти. Давай!

Я сделал что от меня требовалось. Сержант кивнул.

– Хорошо. Это называется горизонтовать миномет, чтобы правильно навести его для стрельбы.

– А как стрелять из этого? – спросила Лена за моим плечом.

– Сейчас объясню. – сержант встал. – Ты принесла мины?

– Да.

– Открой ящики. Сычев, займись этим тоже. Потом ждите меня, я сейчас приду.

 

Взводный направился к ходу сообщения в кустах. Но неожиданно оттуда с треском вылетел Ерохин, едва не сбив того с ног.

– Товарищ сержант! – Иван запыхался, видимо он бежал. – Мы, это…

– Почему не на своем месте, рядовой? – нахмурился взводный. – Я же вам сказал, оставаться на позиции и ждать моего возвращения!

Кусты вновь захрустели. Из хода сообщения по очереди вынырнули Славя, Алиса и Ульяна. Вслед за ними выбежали  Электроник и Женя с Мику. На позиции минометов собралась почти вся наша группа.

– Товарищ сержант, мы вас искали! – сказала Алиса.

– Меня не нужно было искать! – взводный строго посмотрел на нас. – Двачевская, Ильичева, Ясенева, Ерохин! На позицию возле главных ворот в лагерь, бегом марш!

– А тут мы разве не нужны? – удивился Иван.

– Тут мы без вас справимся. А тыл у нас прикрыт слабо. Выполнять!

– Есть. – мой приятель перехватил свой ППШ поудобнее и ломанулся сквозь кусты. Вслед за ним побежали девочки.

 

– Хацунова, Тихонова. – сержант повернулся к Лене с Мику. – На наблюдательный пункт, вправо по ходу сообщения, первый блиндаж. Ты займешь позицию рядом с НП, – его палец уперся в японку. – Для твоего ПТРД там есть ящик с патронами, пополнишь боезапас. Не подпускай танки близко к наблюдательному пункту; если наблюдателей убьют, сядете за телефон и передавайте координаты сюда, на батарею. Тихонова, поможешь ей. И возьми что-нибудь посерьезнее своего пистолетика!

– Есть! – четко ответила Мику. Вслед за ней, помедлив, отозвалась Лена. Девушки повернулись и ушли. Взводный посмотрел им вслед, затем его взгляд вернулся к нам.

– Теперь вы. У меня позавчера в бою ранило обоих минометчиков. Их я отправил в тыл, пока тот еще существовал, но на смену никого не прислали, стрелять из минометов некому. Мои стрелки нужны на передовой, зато вы можете помочь мне здесь. Сычев, Соколова, Сыроежкин, вы будете наводить и заряжать минометы. Вопросы?

 

– Мы же не умеем! – воскликнула Женя.

– Научитесь! – отрезал сержант. – Открыть лотки, к стрельбе приготовиться!

Я откинул защелку на своем ящике с минами. Внутри, как и ожидалось, были уложены каплеобразные корпуса мин с оперением на хвостовиках. Сержант тем временем отошел к стоящему в нише окопа полевому телефону и принялся вызывать по нему наблюдательный пункт. На некоторое время мы оказались предоставлены сами себе.

– Семен, ты умеешь стрелять из этой штуки? – тихо поинтересовался Сыроежкин.

– Неа. – я помотал головой. – То есть, в смысле… Ну, кинуть мину в ствол несложно, а вот попасть вряд ли смогу.

– Вот и я не умею. Тут ведь даже прицела нет. Только круглая хреновина какая-то. – Сергей потрогал пальцем угломер. – И врага не видно из этих кустов. Как стрелять?

– Наверное для этого и нужен наблюдатель. – я пожал плечами.

 

– Расчет, внимание! – скомандовал сержант. – Наблюдатели пока не видят наступления немцев. У нас есть немного времени, чтобы научиться стрелять из этого оружия. Сычев, встань за правый миномет, Сыроежкин, ты за левый! Соколова, будешь подносить боеприпасы.

– А чего я подносить? Я пострелять хочу! – обиделась Женя.

– Когда их убьют, тогда сможешь пострелять, – невозмутимо ответил взводный. – А пока все смотрите сюда.

Меня передернуло от реплики сержанта. Стало как-то не по себе. Наверное, именно сейчас до меня дошло, что сейчас начнется бой, в котором нам придется победить, или умереть. Закусив губу, я изо всех сил попытался прогнать страх и сосредоточиться.

 

– Прибор слева от ствола называется угломер. С его помощью миномет наводят для стрельбы прямой наводкой и с закрытой позиции. На диске угломера есть деления и цифры, с их помощью прицел миномета наводят по азимуту от ориентира. Все знают, что такое азимут?

– Это… угол? – неуверенно предположил Сергей.

– Да. Это угол относительно направления на ориентир и направления на какой-либо предмет. Сейчас нас интересует угол относительно ориентира и цели для обстрела. Мы будем стрелять с закрытой позиции, откуда противник нам не виден, а значит нам нужна привязка на местности, согласно которой мы будем вычислять наш прицел, и корректировать его по телефонной связи с наблюдателем. Так мы сможем разить врага, даже не видя результатов своими глазами. Это понятно?

– А как мы будем стрелять по ориентиру? – спросил я.

– Сейчас узнаете. А пока выставьте на ваших угломерах значение 30-00, вращая визир-вертушку на диске. Отожмите зажим и совместите деление-риску напротив деления с цифрой «тридцать».

Это сделать было несложно.

 

– Запомните это значение, – произнес сержант. – Тридцать-ноль-ноль – это основное положение угломера. Это значит, что он сориентирован параллельно стволу. В таком положении из оружия можно стрелять прямой наводкой. Такое значение верно для любого артиллерийского орудия, будь то легкий миномет или полковая гаубица! Теперь об ориентире. Для нас сегодня это будет верхушка вон того дерева.

Сержант указал на торчащий справа от нас ствол молодой ели. Она была не слишком высокой, но тем не менее выделялась на местности. До нее было метров пятьдесят.

– Сыроежкин, Сычев, визируйте угломеры минометов в эту верхушку. Визировка должна быть точной! Для точной наводки на угломере есть дополнительный валик с делениями. Сначала выставьте деления на большом диске, потом выставьте деления на малом валике. Вращая вправо, вы прибавляете значение, влево – убавляете. Действуйте!

 

Это уже было сложнее. Соединить тонкую мушку на визире с веткой вдалеке оказалось непросто. Но самым трудным было понять, какое же в итоге значение было на угломере. Я все еще мыслил категориями градусов, и было очень тяжело перестроиться мыслить на иной лад. В итоге я запутался и не мог сказать, что показывает угломер – 54-50 или 25-20.

– Сколько у вас? – спросил наконец сержант.

– Э-э-э… – выдавил я и посмотрел на Электроника. У того тоже не ладилось. Хоть какое-то утешение.

– Понятно, – покачал головой взводный. – Ладно, еще раз…

После еще нескольких минут объяснений и тяжкого втыкания в них мы наконец узнали угол наводки на ориентир. У обоих минометов он различался на пару делений, но как сказал сержант, это было нормально. Главное, как он объяснил, это чтобы мы смогли точно навестись относительно этого угла на цель.

 

– И забудьте про градусы! Теперь горизонт вы измеряете в тысячных! Тысячная – это угловая единица, равная одной шеститысячной от 360 градусов. Именно в ней измеряет углы ваш прицел! И еще запомните – если цель находится слева от ориентира, то мы от 30-00 отнимаем значение угла от ориентира до цели, а если цель справа – то прибавляем! Не наоборот!  Где право-лево, надеюсь, все помнят?

– Чертова математика, – прошептал Сыроежкин. – Терпеть ее не могу.

– И если вы не сможете вычислить этот угол, то ваши мины уйдут в «молоко», а значит вы облажались! – закончил свое объяснение сержант. – Теперь по поводу дистанции… так, секунду.

 

Затрещал зуммер полевого телефона. Сержант схватил трубку.

– Огневая, слушаю. Да.

В этот момент до меня донеслось отрывистое «Тумм!» противотанкового ружья. По полю пошло раскатистое эхо. Взводный на секунду оторвался от трубки и прислушался.

– Да, слышу. Передайте, не стрелять, пока не подойдут ближе. Это приказ! Ориентир номер два, ель. Докладывайте дистанцию каждые полминуты. Это все.

 

Взводный опустил руку с трубкой и посмотрел на нас.

– Три танка и пехота позади. Расстояние тысяча двести метров, идут на нас. Расчет, к бою!

 

Я тихо выдохнул. Началось…

Мы ждали команду наводиться. Сержанту по телефону что-то передавали; тот угрюмо кивал, но ничего нам не говорил. После нескольких минут напряженного ожидания мы начали недоумевающе переглядываться. Что происходит? Почему мы не открываем огонь?

Первым не выдержал Электроник:

– Простите, товарищ сержант, а почему мы не стреляем?

 

– Дальность миномета восемьсот метров, – ответил взводный, прижимая трубку к уху. – Мы не достаем до них – пока. Вот как они поближе подъедут, вот тогда и начнем лупить.

– Товарищ сержант! – произнес я. – А как установить прицел по дальности? Что-то не совсем понятно…

– Очень просто, – сержант улыбнулся. – В основании ствола есть дистанционный кран с делениями. Это такой цилиндр. Если его вращать, то можно устанавливать дальность. У миномета есть два угла возвышения – пятьдесят, и семьдесят пять градусов. При пятидесяти градусах дальность будет от ста до восьмисот метров, при семидесяти пяти будет вдвое меньше. Это сделано, чтобы миномет мог освоить и наводить без таблиц стрельбы любой колхозник. Понятно?

– Так точно! – Сыроежкин ухмыльнулся. – Товарищ сержант, покажете как пользоваться?

– Конечно. Сычев, встань на мое место, бери аппарат, будешь принимать обстановку с НП.

– Есть, – я поднялся и подойдя принял из рук сержанта трубку телефона. Взводный встал на мое место и принялся объяснять Сергею с Женей как регулировать кран. Я со своего места косил туда глазом, тоже стараясь ничего не упустить.

 

– Я «Глаз»! Дистанция семьсот! Повторяю, дистанция – семьсот! – вдруг заговорил голос в телефоне. Я вздрогнул и посмотрел на сержанта.

– Дистанция семьсот! Они уже в радиусе поражения!

Сергей и Женя одновременно вздрогнули. Эл потянулся рукой к мине в зарядном ящике…

– Отставить! – рявкнул сержант. – Я не говорил открывать огонь!

– Но почему…

– От нас до НП – двести метров по прямой. Они нам сообщают свою дистанцию, а нам нужно накинуть еще сверху нее. Мы еще не можем стрелять. Отставить панику и самодеятельность!

– Есть. – смущенно пробормотал Сыроежкин.

Все снова замолчали. Лишь изредка шипела трубка в моей руке, указывая все сильнее сокращающееся расстояние. Семьсот, шестьсот пятьдесят, шестьсот…

 

– Пора. – наконец произнес командир. – Сычев, спроси азимут на ближайшую цель и ее характер.

Я спросил. Спустя пару секунд последовал ответ.

– Азимут 44-90. Цель групповая, танк и пехота за ним.

– Принято, – сержант на секунду задумался. – Батарея, азимут 24-15, от верхушки ели, наводи!

– Это же вне угла поворота, – сказал Сыроежкин. – Как я его…

– Выдерни опорную плиту, поверни миномет на нужный угол и установи заново! И не забудь заново отгоризонтовать! Живей, долго копаешься!

Через минуту сосредоточенного пыхтения минометы наконец были наведены. Тем временем с наблюдательного пункта передали, что расстояние вновь уменьшилось. Теперь от надвигающихся танков было всего полкилометра.

– Батарея, дистанция семьсот! – сержант проделал манипуляции у основания ствола и взял из лотка мину. – Сычев, уточни азимут на цель!

– Я «Глаз»! Азимут 47-80! – отозвались сквозь треск помех на том конце провода. Я повторил эти цифры вслух.

– Батарея, азимут 27-05, – сержант вновь на миг задумался, вычисляя. – Одиночным… огонь.

 

Миномет со странным «икающим» звуком изрыгнул сизый дымок и слегка подпрыгнул. Я обратился в слух. Казалось, секунды тянулись очень долго, гораздо дольше, чем они должны были длиться. Наконец из трубки сквозь шелест и шорохи донесся голос наблюдателя:

– Недолет. Право десять.

Я сообщил о результатах стрельбы. Взводный без промедления поправил прицел, взял еще одну мину и вложил ее в ствол, скомандовав самому себе: «Огонь!»

Еще один выстрел. Несет кисловатым дымком. Спина покрылась гусиной кожей. Неожиданно и не к месту пришла в голову мысль: «Что-то прохладно, надо бы шинель надеть…»

– Близкое попадание, – проскрежетала трубка. – Цель не поражена.

– Близко! – мой голос сел от волнения, и мне пришлось перевести дыхание. – Но не попали.

 

– Сыроежкин, к миномету! – сержант взмахнул рукой, указывая Элу на зарядный ящик. – Батарея, азимут 27-15! Дистанция семьсот, пятью минами, серией… огонь!

Минометы загрохотали не в лад – с непривычки Сергей заряжал свое орудие гораздо медленней, чем сержант. Теперь все смотрели на меня, словно от меня зависело, накроют ли мины цель.

– Цель поражена. Пехота за танком уничтожена. Танк остановился. – наконец прошипело из трубки.

Я вздохнул и провел рукой с телефоном по лицу.

– Ну что?! – нетерпеливо спросил Электроник. – Попали, нет?

– Попали.

– Йес! – Эл засмеялся и хлопнул ладонью в руку Жени. Та сперва поморщилась, но затем улыбнулась.

– Это еще не все на сегодня! – осадил их сержант и посмотрел на меня. – Сычев, запроси азимут до следующей цели. Дистанция, характер… ну ты понял, короче. И в темпе!

С поля раздался грохот выстрела танковой пушки. Затем еще, и еще один. Невдалеке от нас разорвался снаряд, скрытый за линией кустарника. Мы невольно сжались, тянясь к безопасной земле.

– Работаем, работаем! – прикрикнул взводный. – Кланяться снарядам некогда! Сычев, дай нам уже данные для стрельбы! Живей!

– Ага… – я поднес трубку к уху. – Эм… алло? «Глаз»? Дайте нам, э-э… следующую цель!

 

Сыроежкин прыснул в кулак. Сержант покосился, но ничего не сказал.

– Я «Глаз»! – наконец ответили мне. – Азимут 45-60! Цель – танк и пехота! Расстояние пятьсот…

– Батарея! – сержант, выслушав меня, начал крутить наводку, одновременно выкрикивая приказы. – Азимут 24-85, расстояние семьсот! По моей команде, серией… пятью минами… огонь!

 

…Так прошли следующие полчаса. Вскоре сержант сменил меня и велел встать у миномета, «учиться». Атака на наши позиции захлебнулась. Под нашим минометным огнем вражеской пехоте было негде укрыться на ровном поле. Танки же без пехоты были беспомощны – без прикрывающих их пехотинцев они не могли продвинуться дальше первой линии траншей. Один из них сделал такую попытку, и теперь пускал к небу черный столб дыма, изгибающийся на ветру. Кто его подбил, мне было неизвестно, но уверен, без ручной пушки Мику дело вряд ли обошлось. Остальные два танка расстреляли боезапас по нашим позициям и отошли.

Через некоторое время заговорила чужая артиллерия. На этот раз уже били не просто по лагерю, а прицельно по нашим траншеям, стараясь выбить защитников и разорвать коммуникации. При первых же разрывах взводный отвел нас в ближайший блиндаж отсиживаться. Под землей было гораздо спокойнее, чем на открытом месте. Забавно, но я уже начал привыкать к этому – если раньше вид осыпающейся земли и ходящего ходуном пола нагонял жуть, то теперь все это воспринималось мной вполне буднично. Ну грохот, земля трясется – подумаешь…

 

Артподготовка была короткой, минут пять. Возможно, у немцев был дефицит снарядов. Так или иначе, мы вернулись на минометную батарею. Сержант попытался связаться с наблюдательным пунктом, но телефон молчал.

– Обрыв провода, – хмыкнул взводный. – Сычев, бери Сыроежкина, вместе проверите линию. Восстановите связь, пока опять не началось.

– Есть, – я приложил руку к пилотке и кивнул Сергею.

– Есть. Пошли, Семен. – тот деловито собрался.

Вместе мы выбрались из окопа и пошли через кусты вдоль тянущейся по траве нитке телефонного кабеля. Когда мы отошли примерно метров на пятьдесят, я вдруг вспомнил, что мы не взяли ни инструментов, ни запасного провода для ремонта. Дома мне почти не приходилось иметь дело с проводкой телефона – единственный раз, когда это было, пришелся на тот момент когда нужно было провести новый интернет-кабель взамен старого. Тогда мы с батей долго ломали голову, не зная об этом практически ничего, а когда взялись за дело, то потом даже приехавший телефонист с трудом еле разобрался в том, что мы наворотили.

 

– Эл, а как мы чинить это будем?

– А чего там чинить, – равнодушно отмахнулся Сергей. Его эта перспектива похоже не пугала. – Найдем разрыв, зачистим концы, соединим, и все дела. Это же не порванное оптоволокно. Ничего хитрого нет, только соединить белый конец с белым, черный с черным.

– Ну-ну. – хмыкнул я. – А если они все черные?

– Тогда это уже будет проблема. – Сыроежкин подмигнул и ухмыльнулся. – Да расслабься, я знаю что делать.

– А инструменты хоть есть у тебя?

– Мой мультитул всегда со мной! – гордо заявил Эл. – А больше мне и не надо.

– Да ну, – удивился я. – Покажи.

Электроник достал из кармана шаровар складные пассатижи и протянул мне. Ничего, особенного, обычный «made in China», и уже довольно сильно износившийся. И довольно тяжелый.

– И ты этот кусок железа все время с собой таскал? – сказал я, возвращая инструмент. – Зачем?

– Да так, просто. – Эл состроил довольное лицо. – Зато сейчас пригодился!

– Угу. И что еще ты таскаешь с собой?

– Еще много чего.

Я покачал головой и пожал плечами. В любом случае, сейчас с этим мультитулом действительно повезло, и если Сергею нравится таскать с собой лишнюю тяжесть, то это его дело.

 

Мы вышли из кустарника на открытое пространство и пригнулись. Неизвестно, были ли наблюдатели на стороне противника. Но если это было так, то спровоцировать огонь на себя топая во весь рост по чистому полю было бы глупостью. Поэтому я гусиным шагом направился от кустика к кустику, вдоль скрывавшегося в траве кабеля, а Электроник с кряхтеньем шел (или полз?) за мной, поминутно прося передохнуть.

Первый обрыв провода нашелся через метров двадцать, рядом с воронкой от снаряда. Взрывом кабель подбросило и иссекло осколками.

– Ага! – воскликнул Сыроежкин. – Так, Семен, подожди пока. Я сейчас.

Пока Эл зачищал обмотку кабеля, я смотрел в поле. Местность в сторону от пионерлагеря немного понижалась, и поэтому от моего места можно было удобно рассматривать равнину. До самого горизонта тянулись поля с разделяющими их лесополосами. Ближайшее к нам поле тянулось очень далеко. За ним виднелась полоса бурьяна, после которой начинались деревья, а за ними другие поля. Вдалеке у самого горизонта была низменность, в которой смутно угадывалась река. Ближе к нам поле было изрезано паутиной траншей и утыкано выгоревшими корпусами немецких танков. Один из них, самый ближний, все еще пускал из себя дым.

 

Глядя на этот унылый пейзаж, я вдруг вспомнил увиденный давно в детстве советский фильм – «Освобождение». Там тоже было ровное как стол поле, по которому ехали танки, и были траншеи с советскими солдатами. И воздух был наполнен дымом – как сейчас от подожженной минами травы и от чадящего гарью немецкого танка. Тогда, в фильме, это зрелище захватывало, но сейчас зрелище поля боя навевало лишь тоску.

 

Как должен был себя чувствовать советский солдат, сидя в окопе и видя надвигающуюся железную армаду? Хорошо сидеть в бетонном каземате с трехметровой броней, а еще лучше – за сотни километров отсюда перед экраном беспилотника и безнаказанно крушить врага ракетами. Но как быть, если у тебя из оружия лишь винтовка и пара гранат, а от вражеской пули прикрывает лишь шинель да нательная рубаха?

Я поежился, вспомнив как в один из первых дней пришлось вместе с Ерохиным отражать атаку на этом самом месте. Теперь было очевидно, что это была лайт-версия грядущей заварушки. Теперь мы в меньшинстве, у врага более серьезное вооружение, а построенные укрепления защищают нас лишь до поры до времени. Вполне может случиться так, что сегодня наш последний день…

 

– Готово! – своим возгласом Электроник отвлек меня от мрачных мыслей. – Что дальше? Идем назад?

– Нет, – я покачал головой. – Возможно это не единственный обрыв. Нужно проверить всю линию.

– Хорошо, – мой напарник поднялся и вздохнул. – Жаль телефон с собой не взяли, сейчас можно было бы соединиться попробовать. Знали бы точно.

– Эл, ну-ка ляг на землю обратно.

– Зачем? – опешил Электроник.

– Затем, что маячишь на ровном поле, – я в отличие от Сыроежкина вставать не спешил. – Ложись и не геройствуй. Забыл, где находишься?

– А, блин. Точно. – Эл опустился на четвереньки.

– Угу. Ладно, двинули потихоньку.

 

Как я и предполагал, линия была оборвана еще в трех местах. Я в моменты ремонта с облегчением растягивался на земле и смотрел в небо, слушая как Сергей раздраженно бормочет под нос. От непривычного способа передвижения ломило ноги.

– И почему кабель не проложили по траншее? – ворчал Сыроежкин. – Это же гораздо проще! Не надо ползать по полям, исправлять повреждения! Да и банально провод будет лучше защищен в укрытии, чем вот так на открытом месте! Зачем его надо было тянуть вот так?

– Ты меня спрашиваешь? Я откуда знаю!

– Бред полный. Я бы еще понял, если это была реальная ситуация, и кабеля дефицит был. Но мы же вроде как в игре. Где логика? Могли бы и радио сделать, в конце концов!

– Много хочешь. Ты еще интернет с вай-фаем попроси. И вообще, давай быстрей, мы тут торчим как на ладони.

– Да сейчас я! – огрызнулся Эл. – Блин, еще и кабель порвало так, что целый кусок просто выкинуть надо… дурацкий сюжет…

 

Я ждал, нетерпеливо дергая носком ботинка. Наконец Сыроежкин закончил работу.

– Вроде все, – сказал он. – Но не гарантирую, что линию не оборвет при следующем артналете.

– Возможно она нам уже не понадобится к тому времени, – я пожал плечами.

– Как скажешь. – Эл приподнялся на локтях и оглянулся вокруг. – Провод уходит вон к тому блиндажу. Наверное это и есть наблюдательный пункт.

Прищурившись, я посмотрел в указанную сторону. Невдалеке от нас виднелась линия окопа, упиравшаяся в небольшую землянку. Та была хорошо замаскирована – вокруг нее были посажены фальшивые кусты, уже начавшие засыхать, а поверх невысокого настила была растянута маскировочная сеть с ветками. Кабель тянулся к этому укрытию и исчезал в бревенчатой стене.

 

Я подумал о Лене. Скорее всего, она с Мику тоже должна быть где-то здесь. Чувство беспокойства, которое мне до сих пор удавалось подавить, резко заявило о себе. Здесь открытое место, самый что ни на есть передний край… Может, стоит забрать девчонок с собой? Ведь когда снова начнется атака, весь удар придется по ним…

– Сержант сказал, чтобы Лена и Мику шли сюда. – Эл словно читал мои мысли. – Может, зайдем в гости?

– Не знаю, – я заколинфильтрировалсяся.

– Да ладно. Мы успеваем, время еще есть. – Электроник привстал. Неожиданно он замер, глядя куда-то вдаль.

– Эл?

– О, черт, – пробормотал Сыроежкин.

– В чем дело?

– Нет у нас времени.

Я проследил направление его взгляда. Мой глаз зацепился за движение на краю поля, где зеленовато-желтая выгоревшая трава переходила в бурьян выше человеческого роста. Сейчас эта стена из растений в нескольких местах колыхалась, выпуская на открытое место угловатые серо-зеленые коробки и черные черточки – танки и пехоту позади.

 

Немцы снова атаковали. На этот раз – без артподготовки, без единого выстрела. И каким-то образом они оказались гораздо ближе того расстояния, с которого их до этого засекал наблюдательный пункт. Сейчас их от первой линии траншей отделяло метров четыреста – пять минут ходьбы неспешным шагом.

– Уходим! – я лег на живот и быстро пополз в сторону ближайшей траншеи. – Серега, за мной!

– Ты куда?

– Нас ждет сержант возле минометов. Нам нужно быть там, пока эти танки не дали подобраться своей пехоте к окопам. Эл, быстрей!

– Да я стараюсь…

Один из танков окутался дымом. Через мгновение донесся грохот выстрела. Снаряд пролетел над нашими головами и разорвался где-то на второй линии траншей. Затем ударила еще одна танковая пушка, и одновременно с ней длинными очередями затрещали пулеметы. Я оглянулся – на поле было минимум два танка и несколько бронетранспортеров, поливавших трассерами пуль наши позиции. Вся эта армада двигалась прямо на нас, медленно, но неотвратимо. Их отделяли только эти четыреста метров поля, да еще тонкая линия траншей, в которых где то здесь остались сидеть Мику и Лена.

Зубы против воли сжались. Что бы сегодня ни случилось, я не дам тебя в обиду. Тем более, когда от меня кое-что зависит. Уж этих-то на поле я постараюсь не подпустить…

 

Добравшись до траншеи, я побежал в сторону минометной батареи – с каждым шагом удаляясь от наблюдательного пункта. Сыроежкин бежал позади меня, спотыкаясь и невнятно восклицая. Нормально выругаться сил у него уже не было.

 

* * *

 

Поле заливало алыми и золотистыми отблесками восходящего солнца. В их свете поднимающийся маслянистый дым казался рыжим с синеватыми переливами. Проносящиеся в воздухе пули оставляли за собой яркие красные и желтые росчерки, словно лазеры из фантастического боевика. В этот утренний час тишину разрывали бьющие по ушам разрывы и свист падающих мин, сливающиеся в лязгающий рык трели скорострельных пулеметов, хлопки винтовок и изредка доносившийся сквозь эту какофонию шум урчащих на малых оборотах танковых моторов. Громче всего их было слышно на передовой, там, где из ломаной линии траншеи в сторону поля выдавался куцый обрезок стрелковой ячейки. В нем стояли две девушки – одна с фиолетовыми волосами и патронной сумкой через плечо, и другая, с бирюзовыми волосами, спрятанными под темно-синий берет со звездочкой. Пальцы девушки в берете сжимали рукоять противотанкового ружья, а высматривающие противника в поле глаза излучали холод и смертоносное равнодушие к движущимся вдалеке живым мишеням.

 

Выстрел.

Вложить патрон в патронник.

Приложить винтовку к плечу.

Расставить ноги для устойчивости.

Прицелиться.

Плавно нажать на спуск.

Повторить заново.

 

Сознание Мику разделилось на две неравные части. Одна из них целилась из противотанкового ружья, стреляла, перезаряжала оружие, и время от времени меняла позицию, перебегая по траншее. Другая же наблюдала за всем этим словно со стороны. В самом начале боя, когда совсем рядом о землю с грохотом разорвался снаряд, эмоциональная сторона девушки едва не заставила ее бросить винтовку и в ужасе бежать прочь, но затем все эмоции смыло холодной волной куда-то в дальний уголок подсознания. С тех пор голову как будто сковало льдом, оставив лишь чистый разум и холодно-бесчувственную логику. И лишь издалека беззвучно кричала маленькая часть, оставшаяся от прежней жизнерадостной и веселой Мику, ужасавшаяся всему что происходило вокруг.

 

Вложить патрон и дослать затвором, заряжая ПТРД.

Крепче прижать приклад, одновременно соединяя вместе целик и мушку прицела.

Плавно нажать пальцем на спуск, удерживая в прицеле силуэт.

Выстрел.

 

Это состояние было знакомо Мику. Трудно контролируемое и нестабильное, оно охватывало эмоциональную от природы девушку в самые тяжелые минуты, начиная с детства. В такие моменты ей казалось, что она становится кем-то другим, неспособным чувствовать боль, страдание, радость; что в ее теле поселилась холодная и безжалостно рациональная сущность, и все плохое происходит не с ней, а именно с этим «другим». Впоследствии Мику с трудом могла вспомнить, что с ней происходило во время этих приступов. Как будто жизнерадостная и общительная девушка и этот, «другой», были настолько противоположны друг другу, что не желали делиться памятью общего для них тела.

Сейчас с ней происходило именно это. Два дня назад гибель того, кто мог ее понять как никто другой, стала триггером, выдернувшим ощущение холода из глубины ее разума. Два дня Мику была в подвешенном состоянии, борясь сама с собой. И сейчас борьба закончилась поражением, как только начался обстрел, и земля задрожала от падающих снарядов и мин. Точно так же, как в тот злополучный вечер. Сейчас, если бы кто-то знавший Мику увидел ее, он бы не узнал девушку. Гром снарядов, свист проносящихся над головой пуль и прочий хаос сражения словно не существовал для нее. Движения девушки были спокойны и точны, а лицо безмятежно. Лишь лед в ее бирюзовых глазах мог сказать стороннему наблюдателю об ее истинном состоянии.

 

К линии окопов двигался танк, порыкивая мотором. Вражеские пехотинцы шли позади быстрым шагом, стараясь не отставать. Мику больше не стреляла по танку – девушка уже знала, что ее ПТР не справится с бронированной машиной, пока та не подползет хотя бы метров на сто или не подставит борт. Солдаты позади танка ее тоже почти не волновали. У нее была своя, более сложная и опасная цель.

– Мику! – стоявшая в окопе правее девушка с фиолетовыми волосами воскликнула, указывая в поле.

– Что? – бесстрастно спросил холодный голос.

– Вижу еще одних! Впереди у края поля, возле поваленной березы!

Мику Хатсуне (или то, чем она сейчас была) нахмурилась. Вдалеке на границе открытого пространства копошились две фигурки, устанавливая в землю что-то небольшое. Девушке хватило нескольких секунд, чтобы распознать истинную цель их занятия. Тем более что за последние четверть часа это происходило уже в третий раз.

– Принято.

 

Точно отмеренное движение руки – и пара солдат оказалась на острие мушки противотанкового ружья. Девушка сощурилась, выверяя прицел. Тем временем пара вражеских бойцов залегла, а подозрительный предмет возле них изрыгнул дымок. Воздух наполнился тошнотворным визгом выпущенной мины. К первой присоединилась вторая, затем третья и четверная – вражеский минометный расчет очень спешил. Земля задрожала от частых попаданий, и вокруг девушек засвистели осколки, впиваясь в землю.

Продолжая целиться, Мику невозмутимо выбрала ход спускового крючка, помедлила немного – и выстрелила. Одного из солдат отшвырнуло, выбив из спины сноп брызг. Второй сжался, закрыв голову руками, но это не помогло ему – через несколько секунд пуля нашла и его.

– Готовы, – безразлично констатировал голос.

 

С визгом над головами девушек пронеслась очередь. Лена вжалась в бруствер, ссутулившись и втянув голову в плечи. Мику же подхватила винтовку и опустилась на дно окопа.

– Меняем позицию, – затвор с лязгом дослал крупнокалиберный патрон в патронник. – Лена, идем.

– Мику… с тобой все хорошо?

Японка подняла голову. Лена с беспокойством смотрела на нее.

– Да, – все так же холодно ответила Мику.

Пригибаясь, девушка развернулась и побежала вдоль траншеи, взвалив тяжелую винтовку на плечи. За ней поспешила Лена. На ее лице застыло хмурое выражение пополам с беспокойством.

За то время, когда две подруги покидали свое прежнее место, вражеские танки стали еще ближе. Удачный выстрел одного из них заставил навсегда замолчать станковый «максим», обстреливавший фашистскую пехоту с фланга. Другой танк остановился и несколькими выстрелами расстрелял еще одну пулеметную точку в дзоте на переднем крае. Воздух снова заныл от падающей с небес смерти – позиции советских солдат оказались под беглым минометным огнем. Вражеская тяжелая артиллерия молчала, видимо опасаясь попасть по своим, но зато у противника было в избытке минометов. И сейчас немцы вовсю пользовались этим преимуществом.

 

– Почему Семен не стреляет?! – задыхаясь, пробормотала Лена. – Он же остался с Сергеем возле миномета!

Мику ничего не ответила. Водрузив противотанковое ружье на бруствер окопа, она повела стволом, выискивая цель. Внимание девушки привлек исступлено строчащий из «МГ» немецкий бронетранспортер. Мику прицелилась, плавно нажала на спуск… и ничего не произошло. Она забыла зарядить винтовку.

– Лена, дай патрон, – она протянула руку.

– Может… с ним что-то случилось? – та не расслышала, с тревогой глядя назад в сторону лагеря. – Может, Семен ранен…

– Лена! Патрон! – в голосе наконец прорезалось что-то, напоминающее гнев. Лена обернулась, глядя на Мику.

– Да… конечно.

Мику зарядила винтовку и снова прицелилась. Выстрел – и капот «ганомага» раскрылся как цветок, полыхая огнем. Вырванный тяжелой пулей двигатель кувыркнулся по полю. Кузов броневика затянуло черным дымом.

 

– Патрон!

Зарядив оружие, Мику выглянула из окопа. От вжикнувшей над самой головой пули по коже забегали мурашки. В лицо полетела пыль и сухие комья земли, выбитые пулеметной очередью – кто-то из фрицев заметил девушку. Мику спряталась в окопе.

– Меняем позицию, – все так же равнодушно сказала японка.

Лена пристально посмотрела в лицо подруге.

– Что? – голос Мику не выразил ни вопроса, ни удивления.

– Ничего. – Лена отвела взгляд. – Пошли.

Перемещаясь вдоль траншеи, девушки дошли до другой стрелковой ячейки. Невдалеке в этой же траншее сидело несколько красноармейцев, отстреливавшихся из «мосинок». Лена нерешительно достала из кобуры свой «парабеллум» и приподнялась, выглядывая из траншеи.

– Нет. Оставайся там, где сидишь. Не высовывайся, – на плечо Лены легла узкая девичья ладонь.

– Почему? – Лена опустилась обратно и растерянно посмотрела на подругу.

– Потому что тебя убьют слишком рано.

Мику опустила винтовку на бруствер, не замечая, что Лена смотрит на нее с недоумением и страхом.

 

Очень легко иметь странности и не замечать их, удивляясь реакции окружающих на те поступки, которые кажутся тебе совершенно нормальными. Но при этом, когда кто-то начинает себя вести похожим образом, это выглядит жутко и противоестественно. Потом, оглядываясь назад, можно поразиться, как много ты сам не замечал в себе.

Мины вновь со свистом и уханьем падали сверху. Лена села на дно окопа, заткнув уши. Мику смотрела в поле, на приближающиеся цепи солдат, колышущиеся громады танков и броневиков, выискивая зорким взглядом  минометчиков врага, и не обращая внимания на звон где-то на самом краю сознания – словно неслышимый крик и плач, от которого временами по всему телу бегали мурашки и зудело у основания черепа. Она ждала.

 

– Что ты имела в виду, когда сказала: «Тебя убьют слишком рано»? – спросила Лена.

Мику оглянулась и посмотрела подруге в глаза. Ее лицо было безмятежным. Восхитительный холод сковывал голову, очищая от ненужного груза эмоций, страха, отчаяния, лишь чистый разум, способный просчитать варианты, вычислить наиболее вероятный исход и не ужаснуться результату.

– Потому что сегодня мы все умрем, – спокойно произнесла Мику.

Глаза Лены расширились.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь!

– Я все понимаю, – девушка со льдом в бирюзовых глазах отвернулась и уставилась в поле. – Два танка. Четыре бронетранспортера. Около сотни солдат. Минометы. Артиллерия. Силы слишком неравны. Но мы можем убить их как можно больше, перед тем как умереть.

– Мику! – Лена встала, забыв на минуту про войну, лагерь и творящийся вокруг хаос. – Это виртуальная реальность, здесь все понарошку! Здесь реальны только мы и наши чувства! Ты не можешь умереть! Очнись!!

– Тогда почему я знаю, что скоро умру? – равнодушно спросила Мику.

– Ты не умрешь! Ты заснешь и проснешься заново! Что с тобой?!

– Я не верю в загробную жизнь. Мой дух никогда не станет ками и не присоединится к предкам. Не утешай меня понапрасну.

– Мику!..

– Соберись, – японка тверже уперла приклад в плечо и расставила ноги. – Они идут.

 

Лена шагнула к подруге, еще не зная точно, что она собирается сделать, но в этот момент на поле яростно заухали падающие мины. Невольно оглянувшись, девушка увидела, как один из бронетранспортеров разнесло на пылающие обломки прямым попаданием. Ближайшие к месту взрыва солдаты упали, словно опрокинутые манекены.

Лена вжалась в окоп, не решаясь выглянуть наружу. Над полем вновь протяжно засвистели мины. Мику невозмутимо смотрела со своего места, стоя все так же твердо.

– Наконец-то, – пробормотала она под нос.

– Что происходит? – Лена осторожно приподнялась, держа руки у лица. – Что это было?

– Семен стреляет, – японка пожала плечами. – Наверное.

Лена выглянула за бруствер. Взорванный бронетранспортер пылал. Поле закуталось в бензиновую иссиня-черную гарь. Сквозь нее уже не было видно наступавших гитлеровцев, но девушка слышала, как за дымной пеленой урчат моторы и дробно грохочут выстрелы. Мины продолжали рваться на поле, но попадали они в цель или нет, понять было невозможно.

 

В бруствер густо попала очередь из пулемета, выбивая комья земли. Лена пригнулась. На этот раз Мику сделала то же самое, спрятавшись в окопе. Выждав чуть-чуть, девушка подняла голову.

– Они сейчас прорвутся, – сказала она. – Видишь?

Из дымной завесы выехал танк, остановившись метрах в пятидесяти от траншеи. Позади него скопилась группа немецких солдат, готовящихся к штурму. Выжившие красноармейцы открыли по ним огонь, но пулеметы танка не давали поднять головы.

– Лена, сколько у тебя осталось патронов? – спросила Мику.

– Сейчас, – Лена открыла висевшую через плечо сумку. – Кажется, десять…

– Дай мне все, что есть.

– Что?

– Дай все! – повторила японка.

Лена в растерянности вынула длинные остроносые цилиндры из сумки и, держа их обеими руками, протянула Мику. Та засунула патроны себе за пояс и вновь взялась за винтовку.

 

– Не высовывайся, – произнесла Мику, заряжая ПТР. – Как только атака закончится, уходи в лагерь и найди Семена.

– А ты?

– Я остаюсь.

Лена уставилась на подругу.

– Ты с ума сошла!

– Не говори глупостей, – холодно оборвала ее Мику. – Ты умрешь здесь. Я выиграю тебе немного времени.

– Ты не…

Японка покачала головой.

– Я все сказала, – она отвернулась и прильнула к прицелу. – Возьми свой пистолет. Он тебе сейчас понадобится.

Лена смотрела на подругу, не в силах что-либо сказать. Потом посмотрела в поле. В этот самый момент возле танка немецкие солдаты закончили свои приготовления. Некто в фуражке и мундире взмахнул рукой, раздался звук свистка – и темные фигуры в серо-зеленой форме рванулись вперед.

 

Им навстречу грянули выстрелы винтовок. На маленьком пятачке перед траншеей закипел «скоротечный огневой контакт», как его называют в рапортах сухим армейским жаргоном. Красноармейцы в окопе имели некоторое преимущество, но оно нивелировалось поливавшим их укрытие из пулеметов танком, и несколькими гранатами, которые бросили наступавшие. В траншее и в поле резко хлопнули разрывы, вразнобой грянуло несколько винтовочных залпов, а потом стрельба резко стихла, сменившись хриплым ревом, резко обрывающимися вскриками и звуками ударов стали о плоть. Началась рукопашная схватка.

 

Мику не участвовала в бою. Хладнокровно отступив по траншее вбок, она выбралась из нее в поле. Проползя метров двадцать по сухой и пыльной траве, она опустила на землю противотанковое ружье. Перед ней возвышался танк, повернутый боком. Никто из экипажа или из пехотинцев не заметил ее.

Лязгнув затвором, девушка прижала приклад к плечу. В ложбинке целика мелькнули катки, обрез башенки, прямоугольный борт с прорезями смотровых щелей. Если напрячь воображение, то можно было представить, как за ними блестят чужие напряженные глаза.

Мику крепче сжала рукоять винтовки и плавно надавила на спуск.

 

Конечно, диссоциация не делала из нее суперсолдата. Единственное преимущество, которое могло приблизить Мику к тренированному бойцу – это отсутствие страха и возможность мыслить, не отвлекаясь на него. Это состояние не давало специфических знаний или умений, если те не были вложены заранее. Если бы Мику не знала, как пользоваться оружием, то никакое сверх-спокойствие бы ей не помогло. Но к счастью, необходимые навыки стрельбы у нее были. Если забыть про вес и отдачу, то стрельба из огромной противотанковой винтовки немногим отличалась от охоты на «дикие банки» из папиной воздушки за городом. И если еще забыть, что все было по-настоящему.

 

…Лена уперлась спиной в стенку окопа, сжимая в руке «люгер» и широко распахнутыми глазами глядя на лежащего перед ней немецкого солдата. Тот немигающим взглядом смотрел куда-то вдаль мимо нее. На лбу, щеке и шее сочились кровью пулевые раны – несмотря на то, что девушка была напугана, ее рука не дрогнула. Но само зрелище, когда стреляешь в человека не издалека, а почти в упор, чувствуя как теплые брызги летят на кожу – это было…

Всхлипнув, Лена села и закрыла лицо руками с зажатым в них пистолетом. Помотав головой, она попыталась укусить себя за палец, но боль не ощутилась. Тогда Лена запрокинула лицо к небу и закричала, выплескивая из себя ужас, отчаяние и неприятие происходящего. Но ее никто не услышал.

Неожиданно совсем рядом с оттяжкой ударила винтовка Мику. Вспомнив о подруге, Лена с трудом поднялась. Когда она шагнула вперед ее ноги и руки дрожали.

– Мику! – ее голос был хриплым. Утерев кровь с лица, девушка позвала громче: – Мику!!

Ей ответил еще один выстрел из противотанкового ружья. Затем застрочил пулемет и отрывисто застучали винтовки. Лене послышался слабый женский крик, почти потерявшийся за треском выстрелов. Не помня себя от страха за подругу, она выскочила из окопа на открытое место…

 

Мику увидела, как ее подруга встала в поле во весь рост. Танк, на который Лена не обратила внимания, стал медленно поворачивать башню с коротким обрубком орудия – наводчик заметил ее. Где-то внутри головы Мику громче закричала маленькая испуганная девочка.

«Все умрут».

Кто-то другой, холодный и бесчувственный в ее теле заставил девушку покачать головой. Она почти закончила с этим танком, но Лена выскочила очень не вовремя. Сейчас ее срежет очередью, если она не вмешается. Мику, конечно, подожжет танк и всех кто в нем был, но Лену будет уже не вернуть. Если же Мику поднимется и привлечет внимание танкистов, отвлекая их от Лены, то возможно, ее подруга спасется. Или они обе умрут, оставив своих убийц безнаказанными. Так стоит ли ее выручать, если в итоге эта жертва будет бессмысленной?

 

Что-то было неправильно в этом ходе мысли. Но что именно?

Крик внутри головы усилился. Холод начал отпускать.

Мику забыла что-то важное. Тот способ мышления, который был у нее… он не соответствовал прежней жизнерадостной девушке, которую ее знакомые часто сравнивали с популярным медиа-маскотом.

Прежняя Мику не задумалась бы о том, целесообразно ли спасать друга в беде в данный момент. Она бы бросилась на помощь, не задумываясь.

«Все умрут», – прошептал холод в голове. – «Твои друзья. Твои знакомые. Все, кого ты знала. И ты тоже умрешь. Имеет значение лишь то, как мы уходим. Так какой смысл спасать всех, если исход уже решен?»

Но умереть, не спасая никого… даже не пытаясь…

 

Хрустальный звон наполнил голову. Мику поднялась с земли, не чувствуя как по щеке катится слеза. Шатаясь, она вскинула тяжелую винтовку к плечу, и медленно пошла к танку.

Холод отступал. На смену ему из глубины души поднимался ужас, до того успешно подавляемый «другой» личностью; Мику уже почти не контролировала себя.

Лена заметила ее и бросилась через поле. Ствол пушки тем временем догонял ее, медленно поворачиваясь в сторону девушек. Времени почти не оставалось. Мику попыталась что-то крикнуть, чтобы предупредить об опасности, но из горла вместо слов выходили только искаженные, нечленораздельные звуки. Поэтому когда Лена подбежала, она оттолкнула ее плечом, шагнула вперед, заслоняя собой и выстрелила.

 

«Туммм!»

Винтовка дернулась, пребольно ударив в плечо. Лена отшатнулась и закрыла уши. Увидев наконец, куда стреляла ее подруга, она застыла в ужасе.

Мику на ходу перезарядила ружье, выдернув патрон из-за пояса. Болело отбитое плечо, голова гудела, в глазах все расплывалось от слез, но она продолжала стрелять и стрелять. Из пробитых бортов танка сыпались искры, а из моторной решетки струился дым, с каждой секундой становясь все гуще. Башня уже почти довернулась пушкой на девушку, но вдруг в погоне танка что-то заскрежетало, и ствол замер.

– Мику!

Она не обернулась. Дрожащие пальцы вложили патрон в патронник, стуча наконечником пули о края отверстия  и не попадая. Танк перед девушкой фыркнул пламенем сквозь моторные решетки и вспыхнул, разгораясь все сильнее. Мику же замерла на месте, слегка покачиваясь и немигающими глазами смотря на пламя.

В небе прошелестела мина и разорвалась в поле неподалеку от девушек. Лена бросилась на землю и прикрыла руками голову. Мику же осталась неподвижно стоять на месте, держа винтовку в вытянутых руках. Казалось, она ничего не слышит – хотя осколок мины звякнул о броню танка всего в нескольких метрах от нее.

 

– Ложись! – Лена, опомнившись, побежала к Мику. – Застрелят тебя! Ложись!!!

Верхний люк танка распахнулся. Оттуда с воплем полез танкист в тлеющем комбинезоне. Заметив внизу девушку с противотанковым ружьем, он что-то прорычал на немецком и рванул из кобуры пистолет. Лена, увидев его, вскинула свое оружие, но «люгер», клацнув, застыл с отведенной шарнирной рамой – кончились патроны.

Два выстрела слились в один. Лена моргнула – танкист в люке башни исчез. Мику опустила руки со своей ручной пушкой, потом разжала пальцы – и винтовка с шорохом упала в траву.

Наступившая после выстрела тишина казалась противоестественной. Даже стрельба вокруг на минуту затихла. Лена настороженно оглянулась в поисках уцелевших немцев, потом подошла к подруге.

 

– Мику? – неуверенно позвала она.

Японка не отреагировала на свое имя. Во время боя ее длинные волосы выпали из-под берета и расплескались по плечам. Свисающие к земле косички были влажными и темно-красными. Такой же темно-красной была земля под сапогами Мику. Взгляд Лены застыл на свисающей с кончика косы алой капле.

Лена закусила губу и протянула дрожащую руку к плечу подруги. Пальцы коснулись чего-то мокрого и липкого. Внутри девушки все сжалось от жути.

Собираясь с духом, Лена глубоко вздохнула и повернула Мику к себе. Та машинально переступила, словно сомнабула, и уставилась в одну точку. Ее лицо, руки, и одежда спереди были забрызганы кровью. Ей же была залита трава и борт танка. На земле между горящей машиной и девушкой лежал труп танкиста – голова и верхняя часть туловища.

Выпущенная в упор тяжелая пуля противотанкового ружья порвала его надвое.

Секунду Лена осмысливала то, что видит перед собой, а затем попятилась и закрыла испачканной рукой рот. В ноздри ударил тяжелый металлический запах.

 

Губы Мику шевелились, словно она что-то беззвучно шептала. Густо перемазанное кровью и сажей, ее лицо было похоже на маску. От глаз, смывая грязь, по щекам тянулись две светлые дорожки. Пальцы вытянутых ладоней дрожали. Гимнастерка на правой руке была разорвана, и оттуда почти незаметно сочился алый ручеек.

– Пойдем. – Лена пересилила свой испуг и взяла подругу за руку. – Скорей, идем, тут нельзя стоять. Ты слышишь меня? Мику, скажи что ты меня слышишь!

Мику не отвечала, стеклянными глазами глядя в никуда. Не дождавшись ответа, Лена обхватила ее под плечи. Другой рукой девушка ухватила за ствол противотанковое ружье и поволокла за собой, придерживая впавшую в ступор Мику.

 

Та шла, опираясь на Лену и по-прежнему не реагируя на происходящее вокруг. Ее разделившееся «я» сейчас пряталось где-то в глубине, не в силах воспринимать внешние раздражители. Даже нарастающая боль в правой руке воспринималась отстраненно. Ее тело шагало, повинуясь командам, карабкалось по доскам, куда-то спускалось, снова шагало вслед за голосом, тянувшим ее за здоровую руку. Все было как будто во сне. Возможно, в этом свою роль играло и растекающееся по телу чувство головокружения. Мир вокруг негромко громыхал, стучал, кричал и кружился, как будто где-то в соседней комнате смотрели телевизор, а разум в полусне на свой лад перекраивал действительность, добавляя ей нереальности и сюрреализма.

Впрочем, постепенно Мику начала приходить в себя. Ее приступы диссоциации никогда не были слишком долгими, не был таким и сегодняшний. Девушка «проснулась» в землянке, и как часто бывает со спавшими или с пережившими амнезию, ничего не помнила о пережитом. Когда она попыталась встать со скамейки, куда ее усадила Лена, ее мягко уложили обратно девичьи руки.

 

– Лежи, не вставай. – Лена нагнулась и придержала ее за голову, не давая подняться. – Тебя ранило в руку и у тебя, эм… с тобой что-то было не так, поэтому я тебя привела сюда.

– Где я? – Мику подняла руку к лицу, покрытому липкой коркой.

– В блиндаже. – Лена вытащила из кармана платок и тщетно попробовала оттереть грязь с ее щеки. – Как ты себя чувствуешь?

– Я не помню… как попала сюда… и вообще ничего не помню.

– Не поднимайся. – Лена с тревогой посмотрела в глаза подруге. – Отдохни. Я тебя перевязала, сейчас тебе легче будет. Хочешь воды?

– Нет…

Снаружи раздался взрыв мины. У Мику расширились глаза и она рывком села.

– На нас напали? Идет бой? Лена, почему ты мне сразу не сказала? Ведь нашим нужно помочь!

– Э… – только и смогла выдавить Лена. – Ты разве не помнишь? Нас атакуют с самого утра.

– Не помню! – Мику поднялась на ноги, но пошатнулась и едва не упала, вовремя опершись на плечо подруги. – Лена, где мое оружие? Я его нигде не оставила?

– Ты про большую винтовку? Она снаружи, я принесла ее и оставила в окопе. Только патронов нет.

– Их же была целая сумка… мы все расстреляли?

– Да. – Лена прикоснулась к ее плечу. – Мику, ты разве совсем-совсем ничего не можешь вспомнить?

– Нет, – японка горестно помотала головой. – Это со мной иногда бывает. Ничего не могу вспомнить, если случилось что-то ужасное. Потом расскажешь мне что было? И еще мне нужно переодеться, я вся мокрая. В чем это я испачкалась?

Ее взгляд упал на залитую красным и уже начавшую засыхать гимнастерку. Мику затряслась и обхватила себя руками.

– Знаешь… – жалобно пробормотала она. – Нет. Не рассказывай. Я не хочу знать, что со мной было утром. Не надо. Пожалуйста…

– Хорошо, Мику. – Лена шагнула к ней и обняла. – Все хорошо. Не бойся, все в порядке. Ты в безопасности, все будет хорошо!

 

Словно опровергая ее слова, снаружи раздался пронзительный вой, а затем грохот еще одного взрыва. С потолка посыпалась пыль с глиной. Мику дернулась, вырываясь из рук Лены, но та крепко прижалась к ней.

– Тише, тише! – та стала гладить ее голову, стараясь успокоить. – Успокойся, тебе нужно отдохнуть.

– Но мы должны отбиваться!

– Давай подождем, пока это не закончится. – сказала Лена, имея в виду разрывы мин.

– Хорошо. – Мику вздохнула и положила кисти рук на плечи девушки, прижавшись щекой к волосам. – Прости, я устала… и голова кружится. Еще спать хочется сильно, как после снотворного.

– Ложись. Я побуду с тобой. – Лена опустила подругу на скамью и села рядом.

Мику сложила руки на груди. Плечо болело и зудело под слоем бинтов. Лена задумчиво посмотрела на рану, на то, как ее подруга тяжело дышит, и ее лицо помрачнело. Она опустилась на колени возле девушки.

– Только не засыпай. – Лена сжала руки Мику. – Тебе нельзя. Разговаривай со мной о чем угодно, только не спи.

– Хорошо, – слабо отозвалась японка. – Лена… я ведь не умру, да?

– Не умрешь, – твердо сказала Лена.

 

* * *

 

 

– Батарея, азимут 23-80! – рявкнул сержант, перекрикивая громыхание разрывов. – Дальность четыреста!

Я выдернул миномет из его земляного гнезда и развернул, нацеливая на новый угол. Мои руки тряслись от напряжения – вой и гром падающих мин не добавляли спокойствия. Очередная порция разрывов легла совсем рядом, прошивая кусты россыпями осколков, и я упал на землю. Вжикающий и свистящий над самой головой металл ощущался буквально всем телом.

– Сычев, чего разлегся?! Встал! Быстрее наводи, пока нас не разнесли! – окрик сержанта заставил меня вздрогнуть и приподняться. – Сыроежкин, мать твою! Не солдаты, а истерички беременные, черт бы вас побрал!

– Они пристрелялись! – не своим голосом взвыл Сергей, скорчившись возле своего миномета. – Нас разнесут сейчас! Надо валить отсюда!!

– Когда я прикажу, тогда и можно валить! Работайте! Азимут 23-80, дальность четыреста, наводите быстрее, блядь!

 

Я торопливо крутил рукоятки, горизонтуя миномет и нацеливая его в указанную сторону. Вокруг тем временем все продолжало пронзительно свистеть и взрываться – противник засек наше примерное местоположение и теперь методично перемалывал его. От того, что приходилось работать фактически под огнем, у меня бегали мурашки по коже и тряслись поджилки. Предложение Электроника свалить отсюда куда подальше теперь выглядело верхом благоразумия. Пусть даже мы в окопе – достаточно всего одной точно попавшей мины, чтобы всех нас разорвало на куски. Какой смысл тут торчать, когда разумнее было бы поменять позицию?

Думая обо всем этом, я в то же время продолжал наводку, благо наведение по заранее указанному углу не требовало участия мозга. Наконец работа была завершена. Подвинув к себе открытую укладку, я взял одну мину и придерживая ее за толстую часть, поднес к стволу.

– Готов!

– Готов! – со своего места отозвался Сыроежкин, также закончивший наводку.

– Дистанция четыреста, азимут прежний, пятью минами, огонь! – скомандовал сержант.

 

Я опустил мину в ствол и тут же отпрянул с открытым ртом, как учил взводный. Миномет изрыгнул облачко дыма с икающим звуком, и я тут же вложил в него следующую мину. Меньше чем за минуту ящик-укладка опустел, присоединившись к уже накопившемуся штабелю пустых тар. Количество же полных укладок стало значительно меньше – мы за утро успели расстрелять почти весь боезапас.

– Отлично. – сержант держал в руке трубку полевой связи. – «Глаз», дайте азимут следующей цели. «Глаз», прием!

Свист и грохот совсем рядом заставили меня вздрогнуть. На площадку минометов посыпались комья земли, ветки и прочий мусор. Упавший камень больно стукнул меня по спине. Женя ойкнула и потерла макушку – ей тоже досталось.

– «Глаз», ответьте! – сержант сплюнул. – Похоже, опять связь оборвалась. Мы не сможем корректировать свой огонь.

– Вы ведь не пошлете нас чинить линию прямо сейчас? – напряженно спросил Эл.

– Послал бы, если бы это имело смысл, – хмыкнул наш взводный. – Но сейчас это без толку, линию еще оборвут несколько раз, а нам пора перемещаться отсюда.

– Мы уходим? – с надеждой воскликнула Женя.

– Да. Так что давайте, собирайте…

 

Оглушительный взрыв заглушил слова сержанта. Меня сбило с ног и придавило сверху какой-то тяжестью. Лежа на животе, вдыхая запах земли и сгоревшего пороха, я слышал как тонко визжит Женя, как сдавленно матерится Сыроежкин. Звуки были глухими, и доносились как сквозь вату. В тот момент мне показалось, что вражеская мина попала прямо в наш капонир и разорвалась внутри, хотя конечно это было не так – иначе бы от нас осталось мокрое место.

Полежав немного, я попробовал пошевелиться. Это мне легко удалось. Стряхнув со спины землю и какие-то обломки, я с удивлением понял, что все еще жив и на мне ни царапины. Но я не был уверен насчет своих товарищей.

– Эй! – мой голос слегка охрип. На фоне звучащего как через забившийся динамик остального мира он звучал чрезвычайно громко. – Народ, вы живы?

– Живы, – откликнулся Электроник.

– Я в порядке… – пробормотала Женя. – Сереж, убери это!

Приподнявшись, я оглянулся. Сыроежкин помог Жене вылезти из-под горы свалившихся на нее ящиков-укладок. Окоп  был завален ветками и листьями, сбитыми осколками с кустов вокруг. В углу капонира, усыпанный листьями как зеленым покрывалом, лежал наш сержант. Он не поднимался.

 

Внутри меня зашевелились самые дурные предчувствия. Я встал на четвереньки (вставать во весь рост не было никакой охоты – наверху все еще продолжали рваться мины), и подполз к сержанту. Заметив мои телодвижения, Сергей и Женя уставились с настороженно-испуганным видом.

– Что с ним? – спросил Сыроежкин.

Я не сразу ответил, разглядывая голову взводного. Тот лежал без пилотки, с уставшим выражением на лице, словно он спал после тяжелого дня. Только рана на виске с вывороченными обломками костей показывала, что это был конец. На всякий случай я пощупал пальцами шею – пульса не было.

– Плохо дело, ребята. Похоже, отвоевался наш сержант!

– Он умер? – закричала Женя. Внутри меня на миг шевельнулось желание ответить резко. Нет, блин, человек получил осколок в голову, и поспать прилег!

– Да, – проглотив сарказм, ответил я.

– Черт… – Электроник сжал руками свою белобрысую шевелюру. – Что делать будем?

 

А и в самом деле, что?

Дерево неподалеку от нашего укрытия с хрустом разлетелось на куски. Я заткнул пальцами уши, пытаясь заглушить хотя бы на время проклятый визг и сосредоточиться. Но вышло откровенно плохо. Все внутри тела дрожало, пытаясь вбить в мозг идею, что сбежать отсюда куда подальше – это хорошо, и лучше бы это сделать прямо сейчас! Продолжающее падать с неба визжащее и взрывающееся железо только подкрепляло эту мысль. Да и погибший сержант высказался вроде бы в том же ключе.

«Перемещаться отсюда»? Да с радостью!

– Народ! – закричал я, пытаясь перекричать шум обстрела. – Пора валить отсюда! Если мы останемся на этом пятачке, то нас убьют здесь!

– А куда мы потом? – закричал в ответ Сыроежкин.

– Сейчас разберемся! Берите оружие! И…

 

Я задумался, глядя на минометы. Оставить здесь? Но с автоматом против сотен фашистов много не навоюешь, а я уже убедился, насколько могучим был этот короткий обрезок трубы на подставке. Тем более что это пока было наше единственное действенное тяжелое оружие против пехоты. К нему оставалось еще около полусотни мин в десяти ящиках-лотках.

– И? – повторил Эл, глядя мне в лицо.

– И… и миномет мы тоже возьмем с собой!

– Ты что, рехнулся? – опешил Сыроежкин. – Это же десять кило железа! Нафига его с собой тащить?

– А чем ты собрался танки останавливать? У нас нет гранат! Винтовкой ты танк не убьешь, а из этого мы можем хотя бы его обездвижить!

– Да ты поехавший! – возмутилась Женя. – Ты что, еще и мины с собой попрешь?!

– Нет, их понесете вы! Ты, Женя, понесешь четыре ящика, по два на каждую руку, а ты, Эл, шесть оставшихся. Я понесу один миномет, второй бросим.

– Иди к черту! Не буду я ничего таскать! Натаскалась уже!

– Я знаю что делаю! Кончайте спорить, собирайтесь! Эл! – я повернулся к растерянно смотревшему то на свою девушку, то на меня парню. – Хоть ты ей скажи!

– Э-э-э…

 

Я выругался про себя. Кажется, необходимость вступить в противоречие с желаниями своей зазнобы вызывало у Сыроежкина ступор. Но времени заниматься дипломатией у меня не было. Придется пожестче…

– В общем так! – я закинул автомат за плечо и обеими руками вырвал миномет из земли. – У меня есть план как нам замочить как можно больше этих уродов и не сдохнуть самим! Если вы со мной, то идемте! Если нет, то я пойду один, и ебитесь тут сами как хотите! Вы идете или нет?

– Ты вообще офигел, Семен! Ты чего тут раскомандовался? – завопила Женя, но к моему удивлению до того молчаливо стоявший Сергей ее резко осадил:

– Замолчи!

Женя от растерянности открыла рот. Эл молча повесил на плечо автомат, подхватил за ручки ящики с минами и встал передо мной.

– Веди, Семен. – обернувшись, он посмотрел на Женю. – Ты с нами, или как?

– Я… – девушка забегала глазами. – Я… э-э… я сейчас!

Про себя я тихонько перевел дух. Время для дискуссий было не самое подходящее, и если бы кто-то заупрямился или испугался, то пришлось бы их просто бросить, что мне очень не нравилось. Но мы все еще были на обстреливаемом пятачке, и нужно было убраться отсюда как можно скорее. Мое внутреннее чувство опасности говорило об этом все настойчивей, и пока Женя собирала ящики, я дрожал от нетерпения и беспокойства. Наконец с этим было покончено.

 

– Быстрей! – воскликнул я. – Пошли отсюда, пока нас не накрыли!

Уходя, я сорвал с груди погибшего взводного бинокль, и мы покинули площадку под аккомпанемент взрывов. Я уходил последним, и когда мы уже спускались в траншею, оглянулся. В этот самый момент по ушам ударил тошнотворный вой падающей мины. Не выдержав, я ничком повалился в окоп, сжимая в руках миномет – и за моей спиной полыхнуло. Случилось именно то, чего я боялся все это время: прямое попадание в капонир. По стенкам забарабанили осколки и комья земли. Потом все стихло.

– Фига себе! – пробормотал Эл. – Семен, глянь! Вовремя же мы ушли!

Я поднялся. Посреди площадки дымилась неглубокая воронка. Все, что находилось внутри – пустые ящики, доски окопа, тело сержанта и полевой телефон – было изрешечено осколками. От второго миномета остались лишь искореженные обломки. Похоже, мина ударила всей своей разрушительно силой прямо по нему.

– Еще бы чуть-чуть, и… – Сыроежкин, вздохнув, махнул рукой. – Пойдем?

– Ага, – я встал, прижимая уцелевший миномет к груди. – Женя, Эл, нам сейчас надо к зданию старого корпуса.

– У тебя есть какая-то идея? – спросил Сергей.

– Да. Сейчас объясню, а пока пошли. Мы все еще в зоне обстрела, нам надо выйти из-под нее. Вперед!

 

Сыроежкин и Женя подчинились без лишних разговоров. В голове мимоходом шевельнулась ехидная мысль: «тест на лидерство пройден». Шевельнулась и потерялась под наплывом других мыслей – в тот момент мне приходилось думать о куче других вещей: как найти дорогу к старому корпусу; успеем ли мы до того как немцы захватят наши позиции; что сейчас происходит в самом лагере, и о многом другом. В частности, не последнее место в моих мыслях занимала идея, которая пришла ко мне в голову несколько минут назад, когда я решал, куда нам переместиться.

У нас больше не было связи с передовым наблюдательным пунктом, соответственно, корректировать огонь мы уже не могли. Да и будь даже связь, у меня вряд ли бы получилось стрелять, используя только ориентиры – для этого нужно было знать геометрию и уметь очень быстро высчитывать в уме. Поэтому самым логичным было бы занять какую-нибудь высокую точку, откуда будет виден наступающий противник, и стрелять оттуда прямой наводкой. А такой точкой поблизости было только это двухэтажное здание.

 

Бегать с минометом в охапке и автоматом за плечами было довольно тяжело. Пока мы добрались до корпуса, я успел взмокнуть. Позади нас тем временем продолжалась стрельба, то затихая, то разгораясь с новой силой. Красноармейцы явно не собирались сдаваться без хорошего боя, но надолго ли их хватит?

В душе вновь поднялась волна беспокойства за Лену. Где она сейчас? Что с ней? В порядке ли она и ее подруга?

Я ощутил вдруг приступ стыда. Она осталась там, где сейчас грохотали выстрелы, а над пыльной землей снова и снова вспухали дымные облака взрывов, в то время как мы просто взяли и ушли в тыл. Но, по крайней мере, я могу ей помочь отсюда, хотя бы косвенно.

Вскоре старое здание выросло перед нами. В свете дня оно выглядело еще более дряхлым, чем  обычно. Позади него, отделяя корпус от остального лагеря, стояла стена деревьев.

 

– Несите эти ящики на второй этаж, – сказал я, разглядывая строение. Деревянное и открытое с трех сторон, оно плохо подходило для обороны. Наш сержант правильно сделал, что не стал заставлять нас укреплять его, это бы не помогло. Но зато здесь на втором этаже была просторная веранда – она и привлекла мое внимание.

– А куда конкретно? – спросил Электроник?

– Видишь вон ту веранду? – указал я Сергею. – Вот давайте там и разместимся.

– Хочешь их долбить оттуда? – Эл задумался, глядя на веранду. – А нас там не покрошат? Смотри, мы там будем как на ладони, спрятаться негде будет!

– Сейчас придумаем что-нибудь, – успокоил я его.

 

В корпусе никого не было. Пока Эл с Женей поднимали мины по лестнице, я ради интереса пробежался по казарме, где мы за день до этого ночевали. Впрочем, ничего интересного не нашлось. Возле своей кровати я увидел взломанную дверцу тумбочки, а рядом на полу – заржавленный и тупой нож, которым видимо открывали ее. Внутри, разумеется, было пусто. Ну конечно, кто бы сомневался…

Когда я вышел на веранду, мои товарищи уже ждали меня там.

– Что дальше? – Сыроежкин то и дело нервно поглядывал в поле. – У нас здесь никакого прикрытия. Семен, ты же понимаешь, что если нас тут заметят, то замочат одной очередью?

– Зато у нас здесь отличный обзор. А прикрытие мы сейчас сообразим.

Я подошел к перилам. Да, конечно, нас отсюда отлично видно. Нужно будет чем-то отгородиться от чужих глаз. Но на сооружение укрытия уйдет время, которого у нас нет – как и мешков с песком, и других фортификационных хитростей.

 

– Семен! – позвал Сыроежкин. – Давай хоть эти тумбочки со шкафами подвинем к краю! Их пуля не пробьет, как думаешь?

Я покосился на стоявшие рядами старые шкафы, которые зачем-то выставили на веранду. Рядом с ними на полу кучей гнилого тряпья лежали матрацы и ковры. Нет, этот хлам от пуль не защитит. А хотя, нам важно лишь спрятаться от противника, так какой смысл заморачиваться?

– Мы сейчас развесим эти матрасы вдоль перил ограждения. Этого будет достаточно.

– Ты серьезно? – опешил Электроник.

– Да.

– А почему не мебель?

– Сейчас узнаешь. Выстрели вон в тот шкаф.

– Зачем?!

– Выстрели, я сказал!

Лицо у Электроника еще больше вытянулось, но он подчинился и снял автомат с плеч. ППШ сухо рокотнул, выплюнув короткую очередь.

– Теперь подойди и посмотри – пробило или нет?

Эл подошел к шкафу и открыл дверцу, глядя внутрь. Покачал головой:

– Ладно, я понял.

– Хорошо, – я поставил миномет на пол. – Теперь давай загородимся этими матрацами.

Если по нам начнут палить, просто ложитесь на пол и не поднимайтесь. Нас не смогут видеть, а значит, не попадут.

 

…Пока мы таскали расползающееся в руках тряпье, я с иронией вспоминал современные видеоигры, где от огня противника можно было спрятаться за каким-нибудь ящиком и быть в безопасности. Само собой, в реальном мире это бы не прокатило.

– Фух, – вздохнул Сергей и покосился на Женю, с отвращением вытиравшую платком руки. – Что дальше?

– Найди какой-нибудь матрас посуше, положи его на пол недалеко от ограждения и ставь на него миномет. Жень, открывай ящики!

– А матрас для чего?

– Тут пол твердый, – для наглядности я постучал ногой. – Помнишь, какая отдача у миномета? Он при выстрелах «ездить» начнет. Нужен мягкий упор!

– Понял, сейчас. – Сыроежкин подошел к куче тряпья и принялся рыться в ней.

– А что ты будешь делать? – спросила Женя.

– А я сейчас посмотрю, что там немцы делают.

 

Со взятым у взводного биноклем в руках я подполз на край веранды и выглянул наружу. Огонь вражеских минометов ослабел, на линии траншей лишь изредка рвались отдельные мины. Со стороны поля доносился треск пулеметов, то словно затухающий, то снова разгорающийся с новой силой. Небо коптили четыре дымных столба – первый этап для атакующих обошелся дорогой ценой. Но насколько он был успешным? Это предстояло выяснить. Я поднес к глазам бинокль.

Увиденное мне очень не понравилось. В бинокль были видны фигурки в зеленовато-серой униформе, перебегающие по траншеям. Это означало, что как минимум на одном участке немцев остановить не удалось, и они вклинились в нашу оборону. С учетом их огневого и численного превосходства, это также значило что система обороны на нашем рубеже полетела к черту, и возможно мы единственные кто может остановить их продвижение, или хотя бы задержать своим огнем. Рассчитывать на то что кто-то выжил из оборонявшихся здесь красноармейцев было заманчиво, но слишком опрометчиво. Мы могли рассчитывать только на себя.

 

– Готово! – сказал Сыроежкин. – Отгоризонтовал, куда наводить?

– Эм… так, – я задумался, проводя мысленную линию от миномета к полю. – Наводи на меня. Ориентир – вот этот диск!

Я вытащил из подсумка на поясе дискообразный магазин для ППШ и положил его возле себя на перила, так чтобы Электроник со своего места мог его видеть.

– Наводись точно в левый край. Угломер на 30-00. Готов?

– Да.

– Теперь выстави дистанцию… ну допустим, пятьсот метров, и жди моих координат.

– Угу…

Я снова посмотрел в бинокль. С моего места было хорошо видно округу. Видел я и уцелевшие немецкие бронетранспортеры, изредка строчившие из пулеметов, подползающие танки, и собирающуюся перед траншеями немецкую пехоту. Видимо, перед штурмом они специально сосредотачивались в группы и только затем атаковали под прикрытием пулеметов. Это было нам на руку. До них было примерно…

 

И тут меня словно окатило холодной волной. За всеми этими передвижениями я упустил из виду один очень важный момент. Нужно было как-то определить точное расстояние до цели, в которую мы собирались стрелять. А этого-то я и не умел. «На глазок» определить расстояние в плюс-минус сотню метров – довольно легко, но как быть, если цена этой погрешности в бою – выпущенные «в молоко» мины и спрятавшиеся «цели»?

Я невольно выругался.

– Что такое? – спросил Электроник.

– Ничего.

– Тогда командуй! Чего ждешь?

– Подожди! – огрызнулся я. – Думаю я, не видишь?

 

В моей голове крутились обрывки знаний из когда-то прочитанных книг по военному делу. Я пытался вспомнить тот раздел, касавшийся военной топографии и определения расстояний по глазомеру. Вроде бы что-то там было насчет угловых расстояний… Деление тысячных, угловая величина… определение дистанции по спичкам, пальцам… нет, не то.

– Семен, ты уснул? Чего не стреляем?! – воскликнула Женя.

– Я сказал, подожди! Не мешайте!

– Ты что, не видишь ничего в свой бинокль? Или забыл как угол считать? – язвительно фыркнула девушка.

 

И тут меня осенило. У меня же есть бинокль, а в нем сетка с делениями! А формула вычисления дистанции по сетке совсем простая. Вот вспомнить бы ее… В ней есть угловая величина, реальный размер цели в метрах, тысячные… Да! Нужно вычислить угловую величину цели в тысячных долях, затем умножить реальные размеры цели (ширину) на одну тысячу, поскольку мы используем эту единицу измерения для вычислений, и получившееся число поделить на угловую величину. Дистанция равна размеру цели, умноженному на тысячу, и разделенную на ее размер в долях тысячной! А зная, что в реале ширина танка – три метра, бронетранспортера – два, а рост человека – метр восемьдесят, это становится не так уж сложно. Теперь надо выбрать цель, и побыстрее.

 

Я вгляделся в поле сквозь расчерченные черными линиями полукружия бинокля. Взгляд зацепился за поливающий окопы из «МГ» бронетранспортер и скучившихся позади него солдат. Отойдя назад и прикинув ее положение относительно ориентира на перилах возле меня, я вычислил угол и дистанцию. Учитывая, что шаг дистанционного крана сто метров, мины лягут с небольшим недолетом, что несущественно – разброс по площади был до двадцати метров, а мощности заряда хватало чтобы ни один пехотинец на открытом месте не ушел обиженным.

– Сергей, внимание! Азимут, 30-65, дальность пятьсот! Пятью минами, огонь!

– Есть!

Миномет плюнул миной. Матрас под ним затрещал, разрываемый зубчиками упоров. Я напряженно уставился в бинокль на броневик, с нетерпением ожидая результата. Тот прилетел спустя полминуты – и как выяснилось, мой прицел был более чем точен. Взрывы разметали пехоту вокруг «ганомага», а одна из мин влетела ему в кузов, превратив тот в огненный шар.

– Есть! – воскликнул я. – Прямое попадание!

– Ура!!! – заорал Сыроежкин, вскинув сжатые кулаки. Я невольно улыбнулся его порыву и нашей удаче, и снова поднял к глазам бинокль.

 

– Так, ребята, следующая цель! Азимут, эм… – я прищурился, считая риску делений и переводя ее в цифры. – Азимут 23-15, дистанция пятьсот! Пятью минами, огонь!

Новой целью было скопление пехотинцев, двигавшихся по траншее. Я не испытывал особых иллюзий – вряд ли бы мне удалось их достать. Но попытаться стоило, к тому же минометный огонь заставил бы их залечь. Тем сильнее было мое удивление, когда первая же мина попала прямо в окоп, подбросив в воздух доски, землю и истерзанные тела. Невольно мне стало тошно; я опустил бинокль и сглотнул, чувствуя тошноту.

– Что такое? – спросил Сыроежкин.

– Ничего, – я перевел дыхание. – Попали. Все в порядке. Следующая цель…

Перед глазами вспыхнул на секунду флешбек – кувыркающееся в воздухе тело с развевающимися лохмотьями красного мяса. Я изо всех сил сжал губы, чувствуя подступающую к горлу желчь. Ноздри обжигал едкий запах метательных зарядов.

– Все в порядке, Семен? – встревоженно переспросил Эл.

– Да, – я усилием воли прогнал видение. – Цель пехота…на четыреста метров. Азимут… 24-90. Огонь!

– Есть! – отозвался Эл. Моих ушей коснулось звучное «плюммм!» миномета. В бинокль были видны перебегающие по полю фигурки людей, и я закрыл глаза. Но даже с закрытыми глазами я все равно видел немецкого солдата, подброшенного в воздух и выпотрошенного, словно туша на мясозаготовке.

 

…Не понимаю. В свои двадцать один год я навидался в интернете всяких ужасов. Видел хорроры, триллеры, боевики, видео реальных казней и гибели людей. Причем в таких подробностях, что наверное мои сверстники из ушедшей эпохи коммунизма были бы шокированы. Мне казалось, что после «Рембо» и «Чистилища», после «Зеленого слоника» меня будет трудно чем-то ужаснуть. Так почему же мне так мерзко и жутко смотреть вживую на то, как человека рвет на куски? Я на войне, эти люди враги, они убьют меня и всех кто мне дорог, если смогут. Так в чем же дело?

Возможно, дело в том что интернет все еще не испортил меня по настоящему. Если так, то это обнадеживало. Но все же, я бы хотел быть сейчас бесчувственным автоматом для стрельбы, чем рефлексировать на каждое увиденное гуро…

 

Тем временем солдаты противника перебежками и ползком приближались все ближе. Плюнув на систему азимута, я решил наводиться прямой наводкой, двигая патронный диск-ориентир по перилам, чтобы Сыроежкину было проще целиться. Высчитывать в уме уже было некогда – до вражеских пехотинцев было не больше трехсот метров. Вокруг начали снова рваться мины: враг пытался нас нащупать, перемалывая взрывами любое подозрительное место. В наш домик тоже попало несколько мин, и теперь в спину тянуло густым дымом. Где-то позади нас начинался пожар, но времени гасить огонь не было.

У нас заканчивались боеприпасы. Чтобы экономить мины, мы больше не стреляли серией, а только одиночными – благо, с уменьшившимся расстоянием точность стрельбы повысилась. Но все равно, даже при этом у нас оставалось выстрелов на три, на четыре залпа.

 

– Цель пехота! – скомандовал я,  глядя то в бинокль, то в минометный ствол, рисуя в уме линию, куда тот будет стрелять. – Дистанция двести пятьдесят! Прямой наводкой в ориентир, одной миной огонь!

Сыроежкин вложил мину и отпрянул от ствола. Я уставился туда, куда она должна была прилететь, глядя в щель между матрацами. Через несколько секунд грянул разрыв – чуть в стороне. Фрицы, которых я выцеливал, залегли и поползли по окопу.

– Право пять! Еще!

– Есть!

Еще разрыв. И снова мимо…

– Прицел тот же! Еще!

Наконец мина попала в окоп. Убило ли кого-то или нет, я не видел. Но по крайней мере, это их должно было задержать на минуту. Скомандовав выстрелить еще раз по тому же место для острастки, я начал искать новую цель.

 

В поле все еще шел бой. Перед системой траншей и кое-где внутри нее чадили остовы подбитых бронетранспортеров и танков. Уцелевшие боевые машины откатились и поливали окопы огнем из пулеметов, не рискуя приблизиться. В самих окопах время от времени вспыхивали короткие, но яростные схватки. Фашисты продвигались вперед, но это продвижение доставалось им дорогой ценой.

– Семен! – окликнул меня Сыроежкин. – Ты слышишь?

– Что?

– Со стороны лагеря! Там, похоже, рубилово идет по полной!

Я прислушался. Среди завывания мин и треска стрельбы было нелегко разобрать на слух откуда и где палят, но похоже Эл был прав – позади нас тоже что-то происходило. Сквозь шум боя до меня издалека доносилось неторопливое постукивание «Максима», перебиваемое рокочущими трелями немецких пулеметов.

– Ничего, там есть кому отбиваться! – успокоил я Сергея, хотя на душе заскребли мурашки. – У нас есть свой участок, о нем пока и будем беспокоиться. Сколько у нас мин осталось?

– Восемь.

Я закусил губу.

– Ладно, как закончатся, оставим миномет и свалим отсюда. Внизу дождемся девчонок наших, и двинем в лагерь к главному корпусу. Там есть бомбоубежище и стены крепкие, есть где отсидеться.

 

Сыроежкин покачал головой:

– Жаль. Я уже почти привык тут сидеть.

– Можешь остаться, – ухмыльнулся я. – Только смотри, тут скоро будет жарко как в гриле. Кстати, как там позади, еще есть куда спускаться? А то изжаримся еще тут нафиг!

– Не знаю, – Сергей закашлялся и потер глаза кулаком: веранда задымлялась все сильнее из-за огня внутри здания.

Я покосился через плечо на дверной проем, который уже было почти не видно.

– Да о чем вы думаете?! – взвизгнула вдруг Женя. – Нужно убираться отсюда! Мы из-за тебя тут все сгорим, Семен!!

– Мы и так скоро уберемся отсюда, – бросил я, не глядя на нее. – Достреляем оставшиеся мины, и сразу…

– Нет! Надо бежать прямо сейчас! Ты понимаешь?! – Женя поперхнулась дымом и замолчала, пытаясь перевести дыхание.

– Так! Чем дольше мы тут сидим и болтаем, тем хуже нам будет. Поэтому заканчиваем дело и уходим!

– Хорошо. – Сергей поморщившись, кивнул. – Говори, куда стрелять.

 

Я выглянул в бинокль. Немцы успели рассредоточиться по траншеям и медленно продвигались вперед. Стрельба на нашем участке почти затихла – уцелевшие красноармейцы либо уже успели уйти, либо погибли. Больше никто не отделял нас от фрицев. Мы остались одни.

Черт. Где Лена с Мику? Что с ними случилось? Живы ли они?

Я оглядел траншеи со своего наблюдательного поста, но нигде не увидел знакомых фиолетовых хвостиков. Но зато увидел немецкий танк, утюживший гусеницами траншею. Он неспешно катился, повернув пушку-окурок в нашу сторону. До него было двести метров. Шансов, что миномет пробьет его броню было немного, но попробовать все же стоило.

Оглянувшись на черное дуло позади, я еще раз посмотрел на танк, мысленно начертил траекторию и подвинул магазин-ориентир на перилах.

– Цель танк. Дальность двести, тремя минами, огонь!

 

Дымная пелена над нами качнулась, пронзенная миной. Я уставился в бинокль. И тут у меня по коже забегали мурашки – танк больше не двигался. Он остановился, дымя из кормы синим выхлопом, и пушка на нем глядела, казалось, прямо на меня.

Первая мина разорвалась недалеко от танка, осыпав тот осколками – в бинокль было отчетливо видно, как по броне забегали мелкие искорки. Вторая легла чуть дальше. Третья разорвалась почти у самых катков. Но железному гиганту, это, естественно, было как слону дробина. Такого могло бы вырубить только прямое попадание в моторные решетки или в люк на башенке…

– Еще, Эл! – крикнул я, чувствуя, как мой взгляд тонет в темноте дула. – Прицел право…

Пол вдруг подпрыгнул под моими коленями, и я завалился набок. По ушам ударил грохот разрыва. Неприятно запахло кислым запахом сгоревшей взрывчатки.

– …лядь! – сквозь звон в ушах до меня донесся крик Сыроежкина. – Это что такое было?!

– Стреляй! – завопил я не своим голосом. – Стреляй, или нам крышка тут!

– Что?! – Электроник взглянул на меня и вздрогнув, торопливо поднялся с пола. Склонившись над минометом, он выругался.

 – Семен, наводка сбилась! Мне нужен прицел!

– В вешку на перилах наводись!

Я выглянул из своего укрытия. В башне из люка торчал танкист с дужкой наушников на голове. Он рассматривал наш домик. В бинокль я заметил как он чешет подбородок. Затем его губы шевельнулись, как если бы он отдавал вслух команду.

– Быстрей давай! – заорал я, чувствуя загривком, как уходят драгоценные секунды.

– Даю, даю! – Эл вложил мину в ствол и отпрянул зажав уши. – Залп!

 

Миномет ахнул, изрыгнув дымок. Сыроежкин тут же принял от Жени новую мину и зарядил ее, потом без остановки третью. Я между тем смотрел на танк и буквально трясся от ужаса – до этого я никогда не думал, что это может быть настолько страшно, ждать вражеского выстрела, зная что он попадет в цель и не имея возможности ничего сделать. Очень хотелось плюнуть на все и убежать с открытого места, но от осколочного снаряда все равно не убежишь…

Разрыв подбросил землю возле боевой машины. Танкист юркнул в люк. Потом рядом сверкнул еще один взрыв, еще один, пыль и дым затянула танк мутной пеленой… и тут – я вначале не поверил своим глазам – позади башенки взметнулось огненно-рыжее облако бензинового пламени. Это было очень похоже на голливудский спецэффект.

 

Мина нашла свою цель, и попала в «десятку». Умопомрачительное везение, попасть точно в решетку над мотором. Я облегченно выдохнул и только собирался сказать о результате попадания…

 

Танк выстрелил.

 

* * *

 

…Вода в кожухе пулемета закипела, и Иван отпустил гашетку.

«Зря я из него длинными очередями садил. Порадовался, что патронов много. Тупая железяка!»

Немецкие солдаты, не слыша размеренного стука станкача, приободрились. За холмиком, который перед этим Ерохин поливал огнем, приподнялся офицер и заголосил, призывно размахивая пистолетом. Увидев его, Иван ощерился и потянулся за ППШ, но тот уже скрылся в своем укрытии, а вместо него через холм к замолчавшему пулемету рванулась целая орава пехотинцев.

– А, суки! – Иван рванул из-за пояса цилиндр ручной гранаты. – Ребята, глушите их!

 

Недлинная траншея у ворот в лагерь взорвалась стрельбой. До того отсиживавшиеся за бруствером пионеры разом открыли навстречу штурмующим фрицам шквальный огонь. Брошенная Ерохиным граната еще сильнее усилила сумятицу, и цепь атакующих залегла. Над головой тонко посвистывали пули, но от страха или от растерянности стрелявших ни одна пуля не нашла цель.

– Так их! – в перерывах между стрельбой кричал Иван. – Жарьте!.. И гранатами им поддавайте! Не давайте им подняться!..

Атака захлебнулась. Выжившие немцы поползли обратно, не обращая внимания на вопли и ругань унтеров. Вслед им гремели выстрелы защитников лагеря. Добив до щелчка автоматный диск, Ерохин помахал рукой:

– Не стреляйте! Берегите патроны!

Над полем полетела песенка – это Ульяна пела что-то задорно-насмешливое. В ответ ей, словно обозлившись на слова и неудачу своих, застрекотали пулеметы фрицев. Траншея укрылась взбиваемой пулями пылью, словно заштрихованный мягким карандашом рисунок. Пули выбивали дробь на кирпичной стене позади, уже покрывшейся сотнями и тысячами оспин от попаданий. Щит «максима» звенел при ударах, и Ерохин откатил его на себя в выкопанное укрытие, чтобы пули не пробили кожух.

 

– Что с патронами? – спросил он.

Славя, сидевшая на дне окопа и снаряжавшая ленту, подняла голову.

– Сейчас, почти закончила.

– Хорошо. – Иван поморщился от брызнувшей ему на бритую макушку земли: пулеметы «стригли траву», не давая подняться. – Девчонки, никого не ранило?

– Я в порядке! – отозвалась Алиса.

– Я тоже! – одновременно с ней крикнула Ульяна.

– Отлично. – Иван ухмыльнулся. – Сейчас они снова попрут, так что все перезарядитесь. И приготовьте гранаты. Больше одной-двух не кидайте, они еще пригодятся!

Ерохину было совершенно не страшно – наоборот, он чувствовал охотничий азарт. Ему хотелось еще. Каждый раз, когда его удачный выстрел настигал кого-то из наступавших, его тянуло смеяться. Даже помеха из стрекочущих наверху пулеметов не была проблемой. Наоборот, чем было сложнее, тем приятнее осознавать что враг, за которым такая впечатляющая огневая мощь, все равно продолжает умирать под твоими пулями.

 

Закончив снаряжать ленту, Славяна уложила ее на расстеленную шинель и принялась за следующую. Иван прислушивался к трелям пулеметов наверху и гадал, когда они выдохнутся. Уж если «максим» с его водяным охлаждением закипел после двух с половиной лент, то немецкий «МГ» после продолжительной стрельбы должен был с гарантией раскалиться и выйти из строя. Однако шли минуты, а огонь противника и не думал слабеть.

Иван рискнул – приподнялся на бруствере и осторожно выглянул. Выбитая пулей земля брызнула в лицо, и он тут же спрыгнул обратно.

– Ты в порядке? – бросилась к нему Славя. – Ранило?..

– Ползут! – протирая глаза воскликнул Ерохин. – Под прикрытием огня ползут! К бою!

Пионеры вздрогнули и поднялись, словно возглас Ивана прошел по ним как ток. Ерохин встал и выглянул еще раз в поле. Да, он не ошибся: немцы изменили тактику и теперь приближались к ним ползком, в то время как их пулеметчики с другой стороны вели стрельбу, не давая нашим поднять головы. Умно!

 

Ерохин было взялся за станок, готовясь выкатить «максим» на огневую позицию, но тут же вспомнил что пулемет перегрелся.

– Солнце, у тебя есть вода? – спросил он Славю.

– Только во фляжке… – та покачала головой.

– Блин. Этого не хватит.

Иван задумался, глядя на флягу. «А впрочем, что, если…»

– Девчонки! У кого есть вода во флягах, передайте сюда! Всю что есть, срочно!

Вскоре набралась горка фляг. Ерохин, обжигаясь, открутил пробку под кожухом и оттуда с шипением вылились остатки воды. Закрыв ее, Иван открыл горловину сверху и принялся поспешно выливать туда флягу за флягой. Вскоре кожух наполнился.

– Ну теперь держитесь, сволочи, – Иван схватил станок и сильным толчком выкатил его на открытое место. – Славя, заряжай!

 

Ползущие немцы замерли. Пусть эффективность стрельбы по лежащим была невелика, но психологическое действие грохочущего совсем рядом пулемета было огромным. Однако после минутной нерешительности вражеские пехотинцы снова поползли вперед, подгоняемые унтерами и вдохновляемые поддержкой пулеметчиков позади. О бронещиток «максима» застучали пули – раз, другой, третий – но Иван продолжал стрелять, целясь то в едва заметные среди травы темные силуэты ползущих, то по вылетающим из кустов трассирующим пулям и поднимающемуся пороховому дымку.

Неожиданно откуда-то прилетела целая очередь, градом простучав по щитку. Иван отпрянул, и в тот же момент кожух пулемета с шипением изверг струю пара.

– Что за… – прикрываясь рукой, Иван осмотрел пулемет. – Вот твари, они продырявили его!

– Вода утекает! – ахнула Славя.

– Черт! Дай какую-нибудь тряпку!

– Подойдет? – девушка протянула ему носовой платок – маленький, нейлоновый, с кружевами.

– Не, этого мало будет. А, чтоб его…

Ерохин в растерянности поискал вокруг взглядом, но на глаза попадались лишь бесполезные земля и ветки. Он посмотрел на себя, на руки, обтянутые гимнастеркой… и в голове словно что-то щелкнуло. Иван через голову сорвал с себя рубаху, откатил на себя станок и торопливо перевязал прореху на кожухе, заткнув рваную щель тканью. «Перевязанный» пулемет продолжил стрельбу.

 

Стоявшие в траншее слева от Ерохина девушки невольно оглянулись. Голый по пояс и сверкающий накачанным торсом Иван выглядел внушительно. Славя, уже некоторое время смотревшая только на своего парня, перехватила эти взгляды и слегка нахмурилась. Руки Ерохина дрожали от стрельбы, сжимая рукояти пулемета; на левом плече вызывающе чернела восьмилучевая свастика.

– Так вам, гады! – рычал сквозь зубы Иван. – Пришло время подыхать!

«Максим» продолжал выстукивать размеренную дробь, выплевывая свинцовую смерть. Ему вторили два трофейных немецких автомата. Но несмотря на это, волна наступавших продолжала продвигаться, даже неся потери. Ивану с девчатами приходилось туго: густой пулеметный огонь заставлял поминутно пригибать голову к земле, брызгал в глаза пылью и тонким посвистом будил в душе холодок. В кожух «максима» еще несколько раз попали пули, и пулемет теперь густо парил из пробоин, мешая стрелять прицельно. Заканчивались и патроны. Ерохин теперь коротко нажимал на спуск, стреляя короткими очередями и стараясь не пропускать ни одного немца, но все больше их скапливалось в «мертвой зоне» перед окопом.

 

– Иван! Чего они все там засели?! – воскликнула Алиса, перекрикивая шум пальбы.

– Своих ждут! – Иван скорчился за щитком, уже изрядно помятым и покрытым отметинами. – Вот как накопится их там, так разом все полезут!

– И что тогда?

– Тогда пиздец нам! Гранатами забросают!

– Что делать? – голос Двачевской дрогнул.

– А ты им не давай туда проползти! Мочи их, а не прячься в окопе!

– Тебе легко говорить! – Алиса вздрогнула и шарахнулась от прожужжавшего над самым ухом трассера. – У тебя от башки наверное пули отскакивают, а меня уже несколько раз чуть не убили!

– А ты торчи подольше на одном месте, чтоб они лучше прицелились! Двигайся чаще! Всех касается, не только тебя!

– Меня тоже? – спросила Славя.

– Нет, солнце, я тут один не управлюсь, так что не поднимайся. Снаряди лучше ленту, а то у меня скоро патроны кончатся!

– Не переживай, я уже сделала, – девушка улыбнулась. Иван на мгновение отвлекся от стрельбы и улыбнулся ей в ответ.

 

– Эй! – крикнула Ульяна. – Ее жалеешь, а на нас всю работу свалил? Так нечестно!

– Поговори мне еще, – Ерохин хмуро посмотрел в ее сторону, и вновь припал к пулемету. – Внимание! Сейчас они штурмовать будут, достаньте гранаты! Усики у чеки отомкнуть! Как полезут, по моей команде, разом залп, чтобы они все охренели! Патронов не жалеть, стреляем прицельно! Чтобы ни одна падла не ушла!

– Есть! – хором отозвались Алиса с Ульяной.

Добив остаток ленты, Иван потянулся на дно траншеи за новой. Алиса принялась перезаряжать свой автомат, вставляя новый магазин. И в этот самый момент из неглубокой дождевой промоины к воротам лагеря рванулась волна немецких солдат, наконец дождавшихся когда огонь защитников ослабнет.

– Твою мать! – рванув ленту, Иван заправил ее в «максим» и нажал на спуск. Но перегретый пулемет после первого и единственного выстрела замолчал: заело патрон. Немцы же бежали прямо на окоп, на ходу стреляя из винтовок. Бегущие впереди размахивали гранатами-«колотушками» в руках. Сейчас они выбегут на дистанцию, откуда будет удобно забросать траншею, и…

 

– Гранатами огонь! – заорал Ерохин что есть силы, и метнул гранату в середину бегущей цепи. Перед наступающими фрицами заухали взрывы. Те завопили, заметались между вспышками и брызгами черной земли, кто-то упал, кто-то побежал назад во весь рост… И в спину им ударили три автомата. Этого хватило, чтобы уцелевшие немецкие солдаты обратились в бегство. В сторону пионеров полетели гранаты, но безвредно разорвались наверху.

 

– На тебе, мразь фашистская! – Иван с искаженным лицом выпустил в сторону убегающих весь магазин и бросив автомат, показал вслед средний палец. Ульяна, заметившая это, невольно хихикнула.

– Что? – тот обернулся.

– Ничего. – Ульяна приложила кулак ко рту. – У тебя грязь на плече.

– Где?

– На левом.

– Ничего не вижу. – Иван оглядел руку, отряхнул ее ладонью… и уставился на татуировку свастики, словно забыл про нее.

– Ты про это, что ли? – он указал пальцем на наколотый круг.

– Ага. – Ульяна опустила руку. – Вот поэтому мне и смешно.

Но она больше не смеялась.

 

– Да что ты вообще знаешь об этом! – вспылил Иван. – Какое тебе дело, что у меня набито?

– Никакого. – девушка окинула его с ног до головы и насмешливо прищурилась. – Но мне стало смешно от того, что ты их называешь фашистской мразью, хотя у тебя набита свастика на руке.

– Это коловрат! – Ерохин сжал зубы. – Древний славянский символ! С ихней свастикой он вообще ничего общего не имеет!

– Зато это такой же символ русского национализма, как и свастика. – вдруг резко заявила Алиса. – Чем отличается русский нацик, гоняющий азиатов от такого же немецкого парня, который ненавидит евреев? Ты серьезно думаешь, что ничем не похож на них?

Ерохин растерялся. Разумеется, у него были готовые аргументы на тему того, чем нацизм отличается от национализма и при чем тут свастика – но после того, как он по-настоящему воевал против немцев с паучьим крестом на касках, теперь эту разницу объяснить было… странно и неловко.

– Да вы сдурели! – воскликнул он. – Политический диспут развели, блин! Нам сейчас еще одну атаку отражать, а ты к моей татухе прицепилась?

– Ничего я не цеплялась! – фыркнула Ульяна. – Я только сказала что у тебя грязь на плече! Разве я неправа?

 

Ерохин ничего не ответил на эту очевидную подколку – только сплюнул под ноги и отвернулся. В другое время он бы обязательно подискутировал на эту тему, но сейчас действительно было не самое подходящее время. Кроме того, слова девушек оставили странный осадок на душе – как будто они были правы, а сам он когда-то очень сильно ошибся…

– Ребята, у нас проблема, – вдруг быстро произнесла Славя, глядя в поле.

– В смысле? – Иван, одновременно встревожившись и радуясь что не нужно продолжать разговор, приподнялся и выглянул из окопа.

– Танк!

Из-за поворота на лесной дороге к лагерю вырулила грязно-серая угловатая коробка. В свете поднимающегося солнца танк казался черным на фоне алого зарева позади. Побрякивая гусеницами, боевая машина развернулась лобовой броней к воротам, нацелив короткую пушку на траншею. В люке на секунду показалась голова танкиста, и снова скрылась.

 

– А-а, дерьмо, – подхватив ППШ с бруствера, Иван лег на дно окопа. – Девчонки, прячьтесь! Не поднимайтесь наверх!

Раздался гулкий выстрел и короткий рев снаряда, окончившийся разрывом. Земля вздрогнула, на голову и плечи Ерохину снова посыпалась земля. Наверху несколько раз коротко протрещал пулемет, выбивая дробь по земле, и глухо взвыл мотор: танк двинулся вперед.

Иван внутренне напрягся. Танк – это нехорошо. Гранаты у них почти кончились, а теми, что остались, остановить такую махину было нереально. Бутылок с огнесмесью, которые привез с аэродрома сержант, было совсем мало, и они лежали возле корпусов, где вчера весь день сооружали баррикады и заграждения. Мику с ее противотанковым ружьем была далеко, и судя по усиливавшейся стрельбе на другом конце лагеря, там было жарко. Прямо сейчас противопоставить танку было нечего.

 

– Алиса, Ульяна, давайте обратно в лагерь по нашему тоннелю. – Ерохин поднялся, чувствуя, как на него смотрят девушки. – Славя, ты тоже с ними иди.

– Не поняла, – Алиса утерла грязь с щеки. – А ты что, тут остаешься?

– Да.

– Я тоже остаюсь. – нахмурившись заявила Славя.

– И я! – воскликнула Ульяна.

– Я сказал – валите в лагерь! – Иван повысил голос. – И принесите мне бутылки с бензином!

– А, ну так бы и сказал, – облегченно засмеялась Алиса. – А чего все вместе-то?

– Потому что я не хочу, чтобы вас кого-нибудь шальным осколком задело. Давайте быстрей, пока эта хреновина вплотную не подъехала!

– Я остаюсь, – повторила Славя.

– Не спорь, – Иван взял ее за руку и легонько подтолкнул к ходу сообщения. – Иди, не сиди тут. Я справлюсь. Ну же?!

– Только не играй тут в героя, – тихо попросила девушка.

– Не собираюсь, – Ерохин жестом подозвал всех к себе. – Вот что я придумал…

И он рассказал свою идею.

 

– Бред собачий, – фыркнула Алиса.

– Самоубиться дрыном! – подхватила Ульяна.

– Ты уверен, что по-другому не получится? – Славя.

– Уверен! – заявил Иван. – И вы не будете со мной спорить, а принесете мне зажигательные бутылки. Прямо сейчас! Идите уже, чего встали?!

– Родина тебя не забудет, – с сарказмом произнесла Алиса.

– И тебе не кашлять, Два-Че! Ползи уже, видеть тебя не хочу!

Девушки по очереди скрылись в узком и пропахшем землей тоннеле, прокопанном вчера под кирпичной стенкой. Иван остался один. Выглянув из траншеи, он несколько секунд смотрел как танк ползет к воротам лагеря по дороге, строча из пулеметов. Потом башня танка окуталась дымом и Ерохину пришлось спрыгнуть на дно окопа. Мгновением позже раздался взрыв, осыпавший траншею, стенку и Ивана дождем из земляных комьев.

 

Откатив «максим» в окоп, он осмотрел пулемет. Кожух был изрешечен отверстиями. Стрелять из него было нельзя, и Иван оставил оружие. Вместо него он взял со дна траншеи пару завалявшихся гранат, засунул их за пояс, и держа в одной руке автомат, а другой помогая себе, уполз в темный и сырой ход сообщения по другую сторону стены. Выбравшись наверх, он подтащил к стенке недлинное, но довольно толстое бревно и спустился обратно в ход, к траншее – наблюдать.

Танк подъезжал все ближе. Иван уже начал нервничать, когда из прохода донесся голос Слави:

– Вань, мы здесь!

– Отлично! – у Ерохина отлегло на сердце. – Принесли? Сколько?

– Шесть!

– Молодцы! Теперь ждите на той стороне! Не приближайтесь к забору!

 

Ерохин выглянул еще раз. Позади танка собрались недобитые фрицы, выжившие после предыдущих атак. Прищурившись, Иван достал гранаты, подождал когда танк и сопровождающие его пехотинцы приблизятся к траншее, и сделал один за другим два броска. Затем полоснул в ту же сторону из автомата и пригнулся.

Немцы закричали и залегли. Танк развернулся и поехал на Ерохина, строча перед собой из пулеметов. Иван улыбнулся – пока все шло, как он задумал. Теперь пришла пора уходить. Он бросился в нору.

– Приготовились! – пропыхтел он тяжело дыша, когда у выхода ему помогли вылезти Славя с Алисой. – Разбирайте бутылки, сейчас начнем.

– У кого зажигалка?

– У меня, – сказала Алиса, роясь в кармане.

– Когда эта штука покажется, ждите, пока она не остановится. – Ерохин отряхнул с себя землю и подхватил бревно. – Не раньше!

За забором зловеще урчал мотором танк. Все ближе, ближе… кирпичная кладка задрожала, заскрипела, рассыпаясь под напором железного монстра, и упала. В облаке пыли показались очертания боевой машины. Ерохин глубоко вздохнул, пригнулся – и нырнул в это облако, прижимая деревянную чурку к груди. Упав на землю, он увидел перед собой смазанные контуры вращающихся катков, и с размаху сунул бревно в промежуток между колесами. Металл с хрустом впился в дерево, и гусеница остановилась. Машина взвыла, словно живая, затряслась, разворачиваясь на месте…

 

– Жги!!! – заорал Иван.

Над головой раздался стеклянный звон, и все вокруг осветилось ярким оранжевым светом. Ерохин поднялся на четвереньки и отполз прочь, спасаясь от надвигающихся гусениц. Только через десяток метров он рискнул оглянуться. В мозгу отпечаталась картинка – Славя, бросающая бутылку в танк и изящно изгибающаяся при броске, и перед ней – пылающая дымным пламенем боевая машина.

– Кидайте на решетку! – закричал Ерохин, вставая на ноги. – На решетку и на башню!

– Сейчас! – рядом с ним Ульяна замахнулась бутылкой. – Отойди, Смертюга, сейчас я им задам!

Веселая и воинственная, она не обратила внимания на то, что заметил он. Правая гусеница танка была заклинена бревном, и теперь он разворачивался вокруг себя. И его пулеметы так же поворачивались в сторону Ерохина с Ульянкой.

– Берегись!

 

Оба пулемета – и курсовый, и башенный – слитно рокотнули как раз в тот момент когда Ерохин толкнул Ульяну на землю. Падая, Иван почувствовал как что-то ударило его в руку и в бок. Он закрыл глаза.

«На ровном месте, под пулеметом… Лишь бы не добили…»

Тело Ульяны давило на руку, лицом Иван упирался в ее волосы. Рука как будто отнялась, и в местах, где его ранило, было неприятное жжение. Ерохин неподвижно лежал, ожидая очередь из пулемета в упор, но ее все еще не было. Тогда он приоткрыл глаза.

 

Танк горел, играя багровыми и оранжевыми бликами. Поднимающийся дым смешивался с пылью и был светло-бурым в лучах восходящего солнца. Огонь был ярким, но не рассеивал густую тень за забором, где лежали они. Несмотря на рассвет, Ивану показалось, что темнота сгущается, а краски окружающего мира выцветают и блекнут. Перед глазами танцевали черные мушки – ему хотелось отогнать их, но рука была слишком слабая, чтобы поднять ее.

– Ваня!

Ерохина повернули на спину, и он увидел желтовато-розовые облака, и голову Слави на их фоне.

– Тебя ранило! – воскликнула она. – Потерпи, я сейчас тебя перевяжу!

Иван сжал зубы и прикусил щеку, сопротивляясь нарастающему головокружению. Повернув голову, он увидел, как Алиса склонилась над Ульяной и прижала ей к шее какое-то полотенце. В глазах у нее были слезы.

 

Ульяна медленно повернула голову, ее взгляд упал на Ерохина. Ее лицо было очень бледным.

– А мне не больно… – она попыталась улыбнуться. Ее глаза закрылись. Только теперь Ерохин увидел, что полотенце, которое Алиса прижимала к ее шее, из белого превратилось в красное и было мокрым насквозь.

Иван очень сильно прикусил губу, так что во рту ощутился солоноватый привкус и посмотрел на Алису. Та стояла на коленях перед телом подруги и беззвучно плакала. Ее руки зачем-то еще прижимали к ране на шее импровизированный тампон и заметно тряслись. Иван закрыл глаза и отвернулся.

«Блин. Если бы я ее не толкнул… Может быть, ее ранило бы не в шею, и она была жива. Или не ранило бы. Черт!»

 

Славя осторожно усадила Ивана и перевязала ему рану на боку. Такая же повязка уже была на его руке. Закрепив бинт на животе, девушка оставила его, села возле Алисы и обняла за плечи.

– Возможно, с ней сейчас все в порядке. Возможно, она будет ждать тебя, когда мы выберемся отсюда. Мы еще не знаем.

– Вот именно. Откуда ты можешь знать?! – Алиса сбросила руку Слави и резко повернулась к Ивану. – Почему ты ее не защитил?! Ты же был рядом с ней!

– Не кричи на него. – Славя поджала губы. – Что он мог сделать? Его могли убить точно так же как и Ульяну, что он должен был сделать – заслонить ее собой?

– Да, должен был! – Алиса бросилась на землю лицом и зарыдала.

Славя виновато посмотрела на Ивана. Ерохин вздохнул и покачал головой – Двачевскую было легко понять. Но увы, для истерик не было времени.

– Славь, помоги мне встать.

 

С  помощью девушки Иван поднялся на ноги. Опираясь на ее плечо, он встал ровно – голова снова закружилась, но пока что он мог держаться.

– Нам нужно уходить. Отступаем к главному корпусу. Если наши друзья еще не догадались туда прийти, будем удерживать корпус, пока они не придут.

– Хорошо, Вань. – кивнула Славя.

– Алиса, очнись. Мы уходим.

Двачевская не отреагировала, продолжая всхлипывать.

– Послушай, я в курсе, что тебе плохо. Мне тоже жаль, что это случилось с Ульяной. Но если ты сейчас не встанешь, то выйдет так что она… – Иван замялся, не зная как заменить слово «умерла» – …Что мы потеряли ее напрасно. Ты нам нужна. Вставай, не будь тряпкой, возьми себя в руки!

Алиса перестала всхлипывать и медленно повернула голову. На грязном, покрытом пылью и слезами лице безумно сверкали карие глаза.

– Сейчас, – сдавленным голосом пробормотала Алиса. – Дайте мне проститься. Одну минуту.

 

Ерохин, не зная что еще можно сказать, просто молча кивнул. Алиса наклонилась к Ульяне, достала у нее из кармана чистый носовой платок, и расправив, накрыла лицо. Затем подобрала ее «шмайссер» и встала.

– На, – в руки Славяне с силой пихнули автомат. – Держи, а то бегаешь как дура с одним пистолетом.

Славя вспыхнула, но промолчала. Алиса пошла впереди, держа на всякий случай под прицелом заросли. За ней медленно двинулись Иван со Славяной. На полянке перед кирпичной стеной остались только мертвая девочка-подросток и догорающий танк. Когда кусты сомкнулись за уходящими, внутри боевой машины раздался глухой взрыв – словно заключительный аккорд к случившемуся.

 

* * *

 

Затухающий звон в голове. Я лежал в неудобной позе на чем-то жестком. В носу и глазах нестерпимо жгло, отчего наворачивались слезы. Тело словно кто-то долго отбивал молотком для стейка, и оно теперь все целиком болело. И еще было очень жарко – не так, как летом в знойный полдень, а обжигающе, будто я каким-то образом оказался в печке.

Попытавшись встать, я застонал и растянулся на полу – теперь стало ясно что это дощатый пол. Потом сделал еще одну попытку и сел. Жар тут же навалился, обволакивая тело, носоглотку обжег горько-кислый запах горящей древесины, горло защипало от дыма, и меня скрутило в приступе кашля. Глядя вокруг слезящимися глазами, я пытался найти Сыроежкина или Женю, но видел только клубящуюся иссиня-черную пелену.

– Серега! – закричал я, снова закашлявшись. – Женька! Вы живы?!

 

Мне никто не ответил. Ощупью я направился сквозь мглу, пытаясь увидеть хоть что-нибудь. Сквозь звон в ушах снаружи слышались глухие звуки выстрелов, постукивание пуль о дерево и шум чего-то падающего внутри здания. Мелькнула паскудная мысль, что фрицы сейчас вполне могут стоять в оцеплении вокруг и «поддавать огоньку». Если всё обстоит так, то что бы я сейчас не делал, мне крышка. Из огня мне выбраться не дадут. Впрочем, возможно все не так плохо. Нужно найти моих товарищей, а потом уже думать о том, что будет дальше.

Отодвигая древесный мусор и валяющиеся доски, я полз по веранде. Видимо, танковый снаряд взорвался только когда пронзил навылет тонкую стенку позади нас. Этим объяснялось то, что я еще жив и всего лишь оглушен. Электроник и Женя всё еще не откликались, судя по всему валяясь где-то рядом в отключке. О худшем варианте думать я не мог, гоня прочь мысль что они могут быть мертвы.

 

Слева от меня обозначилась смутная тень в гимнастерке. Моя рука нащупала сапог. Потом я увидел белобрысую голову с закрытыми глазами и измятую пилотку. Сергей лежал на полу, уткнувшись лицом в доски и неловко подвернув под себя руки. Рядом валялся его автомат.

– Серега! – я потряс его за плечи. – Ты живой? Очнись, валить надо!

Сыроежкин что-то промычал и пошевелился. Наспех осмотрев его, я перевел дух – его не ранило, лишь глубокая ссадина на лбу. Пока он поднимался, я всматривался в дым, пытаясь понять где искать Женю. Но как назло, в дыму ни черта не было видно. Понятно, что она все еще на веранде, но где?!

А просто бросить ее тут и свалить нельзя. Да и Эл не даст.

 

Снова поиски. И я нашел… нет, не Женю, а свой автомат. Его отшвырнуло аж к самым перилам с гнилыми матрасами. Здесь было легче дышать, и я на минуту задержался, ловя ртом воздух. После чего нырнул обратно в дым.

Под ногу что-то подвернулось, и я споткнулся. Часто моргая от разъедающего глаза дыма, я наклонился и увидел женскую ногу. Не нужно было иметь много ума чтобы догадаться – это Женя. Кашляя, я встал на колени, взял её за руку, склонился к ее лицу… И застыл, глядя на то, что осталось от головы девушки.

– Тв-вою мать… – я сглотнул и отпустил руку. Та с безжизненным стуком упала на доски.

Черт. Как же нехорошо…

Я оглянулся назад, где был Сыроежкин. Мне было известно, что Эл неравнодушен к ней. Не знаю, была ли Женя его девушкой; было как-то не до того чтобы вникать в чужие любовные истории, но теперь, когда она была мертва, я чувствовал себя неловко от той мысли, что сейчас Сергей это узнает.

 

Может, просто взять и увести его, ничего не рассказывая? Сказать что не нашел Женю? Нет, так не пойдет – он может решить что она осталась тут и сгорела заживо. Объяснить всё потом? Ага, типа «Серег, тут такое дело, у тебя подруга умерла, соболезную». Никогда не умел подавать такие известия.

– Семен… – пробормотал Сыроежкин, подползая ко мне. – Надо найти Женю… Где она?...

…Вот дерьмо.

Я промолчал. И с какой-то спокойной обреченностью в душе отодвинулся, показывая труп. Мелькнула запоздалая мысль: «Блин, нужно было ей хотя бы лицо закрыть, ну что я за тормоз такой…»

Отвернувшись, я закрыл глаза – отчасти потому что их щипало, отчасти из-за стыда. По щекам ползли слезы. Мне хотелось чтобы они были настоящими, но должен признаться – они были вызваны не гибелью Жени, а все тем же проклятым дымом. Конечно, мне было ее жаль, но это чувство было слабым и отстраненным. Словно я эмоционально выгорел и уже не мог кому-то сопереживать по настоящему.

 

– Ж-женя! – сдавленно выкрикнул Сергей.

Я посмотрел на него – и тут же отвернулся. Выражение на лице Эла было таким, что его сложно было описать простыми словами. На него было невозможно даже смотреть.

Какое-то время было слышно лишь тяжелое дыхание Сыроежкина. Я не смотрел на него, и поэтому пропустил тот момент когда он рванул меня за ворот гимнастерки.

– Ты! – проскрежетал Эл, держа меня у шеи обеими руками. – Ты убил ее! Она умерла из-за тебя!!!

– Я не…

Удар в подбородок меня прервал. От неожиданности я опрокинулся на спину. В голове запорхали бабочки, а челюсть неприятно заныла.

Что за… какого хрена? Сыроежкин, ты с ума сошел!

Я поднялся… вернее попробовал это сделать. Но не смог – Эл сел мне на грудь и врезал мне по лицу. Врезал криво – кулак врезался в лоб возле виска, и хотя звон был, но уже не такой как от прямого в подбородок.

– Ты убил ее!!! – заорал Эл мне лицо.

 

Я испугался. Меня не били уже очень давно – последний раз это была какая-то школьная драка. С тех пор мне не доводилось отстаивать свои интересы ударно-прикладным методом, и сейчас внезапная необходимость этого ввела меня в ступор. Да и в целом мой жизненный опыт рукопашной был серьезно ограничен – обычно били меня, а не я кого-то.

– Сука! – выкрикнул Эл и замахнулся снова.

И тут меня прожарило с пяток до макушки. С непонятно откуда взявшейся силой я отшвырнул от себя Сергея и встал во весь рост.

– Меня бить?! – прорычал я, плюясь слюной. – Я тебе сейчас покажу как надо бить!

Эл завизжал и бросился на меня, но я чисто на автомате уклонился и выписал ему с размаху в «солнышко». Сыроежкин поперхнулся и упал, согнувшись пополам – похоже, мой удар оказал нужный эффект. Я прижал его к полу, занес руку… и замер.

 

Что мы творим?

– Грр-ааааах! – метался Эл. Я зажал ему руки и придавил собой, чтобы он не вырывался.

– Хватит! Слышишь меня? Хватит, успокойся! Приди в себя!

Снизу повеяло нестерпимым жаром. Пространство вокруг осветилось дрожащим оранжевым светом. Дым стал гуще – веранда под нами наконец занялась огнем, и языки пламени уже вовсю лизали балкон, поднимаясь над ограждением. Сыроежкин больше не дергался, а лишь плакал. Тело Жени окуталось струйками дыма, просачивавшимися сквозь половицы. Край юбки уже начинал тлеть.

Я залепил Сергею пощечину и дернул его на себя.

– Мы сваливаем! Шевелись!

– Женя… – простонал Эл.

– Она мертва! И мы через несколько минут ничем не будем от нее отличаться! Вставай!

 

Сыроежкин с моей помощью наконец кое-как поднялся и шагнул к телу девушки.

– Что ты делаешь?

– Я возьму ее! Я не могу ее оставить здесь.

– Можешь и оставишь. Подбери лучше свой автомат!

– Но мы не можем! Она сгорит! – всхлипывая и пачкаясь, Эл поднял на руки Женю.

– Ей уже все равно, кретин! Она уже не сгорит. А вот мы запросто, так что кончай маяться дурью. Вперед!

– Как ты можешь быть таким бессердечным, Семен? – закричал Эл с нотками истерики в голосе.

Я выругался. Меня уже порядком задолбало о чем-то упрашивать Сыроежкина, а пылавший внизу и позади нас громадный костер действовал на нервы. Не выдержав, я в сердцах бросил:

– Да делай что хочешь! Сдохнешь – твои проблемы!

 

Электроник с девушкой на руках шагнул к ограждению. Я же пополз к двери внутрь. Но не успел я ее открыть, как до меня донесся стук автоматной очереди и крик Сергея. Повинуясь неосознанному порыву, я бросился обратно сквозь дым и пробивающееся снизу пламя. Сыроежкин нашелся сразу – у самого балкона, с Женей на коленях и простреленным плечом.

– Дебил, – прокомментировал я. Взяв расползающуюся под моими руками голову и девичьи плечи, я столкнул их с Эла на пол. Тот не отреагировал, пребывая в состоянии шока. Взвалив его руку на себя, я повел его прочь. Вслед нам гремели выстрелы – как я и боялся, немцы стояли вокруг дома, зная что мы внутри и стреляя на любое движение.

 

– Вот так, – пропыхтел я, когда мы дошли до деревянной стенки. За ней гудело и рушилось. – Ну что, брат, готов немного прошвырнуться?

– Женя… – прошептал Эл.

– Ты ее еще увидишь. – пообещал я, в душе уже не уверенный в этом.

Удар ноги распахнул дверь. Вырвавшийся наружу сноп пламени и искр дохнул жаром, заставив нас отшатнуться. Внутри было трудно что-то различить из-за дыма и огня. Я смотрел в проем, чувствуя поднимающееся отчаяние.

– Семен… – пробормотал Сергей, тоже смотревший на это с ужасом. – Мы же сгорим к черту…

– Ничего, прорвемся. – сказал я без уверенности в голосе.

– Надо было через балкон прыгать. Я ведь почти…

– Тебе уже руку прострелили, хочешь чтобы и в голове дырку сделали? – с сарказмом спросил я. – Наружу сунемся, нас грохнут в момент.

– Тогда какой план?

– Вниз по лестнице на первый этаж, в туалет и через окно в кусты. Они там к самой стене подходят. Потом в лагерь. Если фрицы не увидят нас, то считай выбрались. Пойдет?

– Пойдет. – Эл выдохнул сквозь зубы и крепче обнял меня здоровой рукой. Покосившись на него, я увидел что у него клацают зубы.

– Не бойся, живы будем. – подбодрил я его. – На счет три… раз… два… пошли!

 

Войдя внутрь, я задержал дыхание. Жар стал таким, что я мгновенно взмок. Глаза и нос жгло, почти ничего не было видно и приходилось полагаться только на память. На крыше трещал и взрывался шифер, с потолка то и дело падали искры и горящий мусор, вынуждая нас прикрывать головы, а воздух заполнял удушливый дым. Сначала я опустился на четвереньки, потом двинулся ползком, пригибаясь как можно ближе к полу.

Таким способом мы с Сергеем добрались до лестницы на первый этаж. Увы, она была уже в огне.

– Вернемся? – предложил Эл.

– Поздно, – я часто моргал, прикрываясь рукой. – Нужно идти вниз.

– Как?

– Быстро! Я сейчас попробую, ты следом за мной.

Эл хлопнул меня по плечу. Я перевел дыхание, откашливая дым из легких, собрался с духом – и рванулся по пылающим ступеням вниз. Первый пролет пролетел на отлично, но затем в ступнях и лодыжках почувствовалась жгучая нарастающая боль, как от кипятка. Взвыв, я одним прыжком преодолел десяток ступеней и с грохотом приземлился на пол.

– Нормально! – я взмахнул рукой. – Давай, теперь ты!

 

Не дожидаясь второго приглашения Эл побежал. Но обгоревшая лестница угрожающе заскрипела. Ступени под ногами Сыроежкина проломились, и он провалился по пояс, не добежав каких-то пару метров.

– А-а-а! – тот завопил, отмахиваясь от окружающих его языков огня. – Горю! Горю-у! Семен, вытащи, вытащи меня, больно-о-о!!!

Я вскочил на лестницу, зашатавшуюся под моей тяжестью, и протянул Электронику руку. Тот вцепился в неё с такой силой, что мне показалось она попала в тиски. Изо всех сил потянув, я выдернул Сергея из пылающей ловушки. Шипя от боли, мы повалились на пол среди рассыпанных угольков, и тут же не задерживаясь поползли прочь – здание корпуса могло в любой момент обрушиться нам на головы.

 

Дальнейший путь, как мы добрались до окна и выбрались наружу, я запомнил плохо. В какой-то момент мне не стало хватать воздуха, и даже боль от обожженных рук и ног не могла привести меня в чувство. Кажется, Эл потом тащил меня на себе. В себя мы пришли только когда оказались на свежем воздухе, в кустах недалеко от старого корпуса. Я лежал на земле и надрывно кашлял, а Сыроежкин брызгал на меня водой из фляжки.

– Тихо, – увидев что я очнулся, он прижал ладонь к моему рту. – Не шуми, немцы рядом.

Я мучительно напрягся, пытаясь сдержать спазм в груди. До моих ушей донеслись обрывки немецкой речи – говорили где-то неподалеку. Я зашарил на груди и с облегчением нащупал на груди автомат.

– Эл, а где твоё оружие?

– Потерял, – тихо ответил он. – Только подсумок с запасным диском остался.

Я с досадой покачал головой. Мы немного помолчали. Вздохнув, я почесал шею:

– Ладно, дай его мне. Я свой магазин на той проклятой веранде оставил.

 

Сыроежкин стараясь не шуметь снял с себя сумку и дал мне в руки. Только теперь я заметил, как сильно он пострадал. Лицо перепачкалось в копоти, светлые вихры на голове были опалены и посеклись, ссадина на лбу почернела. Наша с ним одежда превратилась в обгорелые лохмотья. Очевидно, я выглядел ничуть не лучше него.

– Перевязался? – спросил я, заметив пропитавшуюся повязку у него на плече. – Сильно ранило?

– Рукой двигать могу, – он машинально пожал плечами и поморщился от боли.

– Ладно, – я надел сумку через плечо и встал. – Где мы?

– Да здесь всё еще, возле корпуса. Ждал, пока ты оклемаешься. Ты без сознания был, наверное дыма надышался.

– Ясно, – я перехватил автомат. – Надо валить отсюда к главному корпусу. Там наши наверное оборону держат, нас дожидаются. Надо идти туда.

– А потом? – мрачно спросил Эл. – Что будет дальше?

– Посмотрим. Кстати, Серега, ты в компах разбираешься? Хакать умеешь?

– Ну… чуть-чуть. – Электроник с недоумением глянул на меня, явно удивившись вопросу. – А что?

– Отлично, – я улыбнулся и вытер пот со лба. – Будет для тебя работа.

 

* * *

 

Встретившая нас на повороте аллеи автоматная очередь стала неприятной неожиданностью.

 

От старого корпуса до лагеря мы добирались какими-то буераками. Приходилось идти очень быстро, чтобы опередить дышавших нам в спину фрицев и успеть выйти к центральной площади раньше них. Тропинкой мы идти не рискнули – после дождя там все раскисло и по свежему следу нас с Элом вполне могли нагнать. Поэтому мы прошли сквозь лес до окраин лагеря, вышли на асфальт дорожки и по ней уже двинулись в сторону главного корпуса. От марш-броска по бездорожью гудели ноги, тело зудело и чесалось от царапин, и вследствие этого наша бдительность притупилась. Мы шли по аллее, уверенные что теперь мы в относительной безопасности. Как оказалось, зря.

 

Хлестнувшие пули выбили из дорожки гравий, брызнувший в разные стороны. Я с Сыроежкином от неожиданности упали на землю. После секундного замешательства мы бросились за стоявшее возле дорожки толстое дерево,  и вовремя – по нам загрохотало одновременно три автомата. Пули терзали ствол и брызгали ошметками коры, не давая высунуться.

Откуда они вообще взялись? Нас опередили, пока мы топали пешком по лесу? Или они проникли на территорию лагеря еще ночью, просочившись между постами?

 

Тарахтенье автоматов между тем сменилось на размеренные «тра-та-та». По дереву за которым мы укрылись теперь попеременно вели огонь два стрелка – неторопливо, размеренно, даже не в расчете чтобы в кого-то попасть. Просто чтобы мы не высовывались и никуда не уходили. Что означало лишь что, что нас обходят с тыла. Наверное, хотели взять живыми – иначе бы уже давно бросили гранату. Впрочем, если прижмет, то на нас двоих не пожалеют…

– Rus! Zdavais! – крикнули нам из кустов с немецким акцентом.

– Да пошли вы… – тихо прошептал я.

Сергей промолчал. Посмотрев на него, я заметил что он таращится в никуда с равнодушным выражением на лице. Это мне не понравилось – обычно разговорчивый Эл молчал с того момента как мы убрались из старого корпуса. Впрочем, его можно было понять – Сыроежкин переживал из-за Жени.

Вот только такие внешние признаки говорят о том, что человек из-за своего самокопания входит в состояние «голубого экрана», а этого мне решительно не хотелось. Не сейчас, когда вокруг свистят пули, а от действий товарища зависит моя жизнь и задница.

 

Поэтому я резко толкнул его в бок и указал рукой, где в десяти метров от нас виднелись кусты сирени:

– Ползи.

Сыроежкин только посмотрел на меня, хлопая глазами. Если честно, я психанул – минут десять назад, когда мы выбирались из горящего здания, он казался более адекватным. Твою за ногу, до чего же невовремя!

– Ты что, оглох? – я тряхнул его за воротник. – Ползи!

Эл продолжал таращиться, явно запутавшись в себе и не понимая о чем я говорю. А тем временем нас явно окружали, готовясь взять «теплыми». С Сыроежкиным было некогда церемониться – нужно было выводить его из этого состояния, как можно быстрее и самыми радикальными методами. Пробежавшись по нему глазами, я заметил пропитавшуюся кровью повязку на плече, и в голову пришла идея. Я внутренне содрогнулся.

«Да чтоб вас всех!»

Но выбора не было. Вдохнув поглубже, я размахнулся – и врезал по ране кулаком. «Прости, Серега».

Эл завизжал от боли и наверное бы упал, если бы уже не прислонялся к стволу дерева. Однако в глазах у него загорелся огонь. Пока он не успел мне дать по щщам, я рывком подтянул его лицо к своему и заорал, глядя в глаза:

– Ползи! Туда ползи! Быстро, я сказал!!!

 

Подействовало. Сыроежкин даже не спросил – «а зачем»? Естественно, его заметили и начали стрелять по нему, отвлекаясь от дерева. Пока никто не видел, я высунулся из-за ствола и взял на прицел засевших в кустах фрицев.

«Ррра! Ррррра!»

Из кустов на дорожку с воплем выкатился немец в серо-зеленом маскхалате. Я дал еще одну длинную очередь, затыкая стрелков в засаде, после чего спрятался. Дерево задрожало от попаданий, но я уже полз вслед за Сыроежкиным. Нужно было как можно скорее убираться отсюда, «обрубая хвост», пока к этим фашистам не подошло подкрепление. Быстрее, быстрее…

– Vorwärts! Los! – вдруг раздалось над моей головой. Я перевернулся в густой траве и увидел на фоне деревьев фигуру в серо-зеленом маскхалате. Над черным зрачком автоматного дула на меня вытаращилось изумленное лицо в разводах камуфляжной краски.

– Scheiße! – ахнул немец.

«Блядство!» – успел подумать я, нажимая на спуск.

 

Немец поперхнулся криком и повалился прямо на меня, заехав автоматом по животу. Заверещал Сыроежкин. Я с руганью завертелся под тяжелым телом, пытаясь спихнуть его с себя. Невдалеке кто-то стонал и доносились резкие отрывистые команды на немецком. Шипя от боли и чертыхаясь, я наконец столкнул с себя труп и приподнялся, глядя вокруг расширенными глазами. Не успевший выветриться адреналин обжигал вены и размывал зрение, делая всё вокруг блеклым и нечетким. Я почувствовал что мои руки дрожат, с трудом удерживая цевье оружия.

– Серега! Ты где? – я попытался произнести это громко, но смог из себя выжать лишь хриплый шепот.

Электроника нигде не было видно. Я было приподнялся чтобы начать поиски, но случайно зацепился ногой за ремень автомата, который продолжал сжимать немецкий разведчик. Вспомнилось, что у Эла нет оружия. Пришлось задержаться, снимая с убитого «шмайссер» и подсумок с запасными магазинами. Только после этого я смог подняться.

 

За кустами шла какая-то возня. Повесив немецкий автомат за спину, я медленно пошел вперед, держа оружие наготове. Шум за кустами тем временем стал отчетливей – хруст сучков, звуки ударов и сдавленное кряхтенье.

– Эл? – я обошел куст и вышел на небольшую полянку.

Сыроежкин обнаружился точно посередине нее. Он лежал на спине, а на нём сверху сидел еще один немец в серо-зеленом камуфляже и бил его по лицу. После моего возгласа тот резко обернулся, оставил Сыроежкина и бросился в мою сторону, нырнув под дуло автомата. Очередь ушла в пустоту, после чего ППШ выбили у меня из рук. Следующий удар пришелся по уху, отчего у меня всё закрутилось перед глазами, и я рухнул носом в траву.

 

Долго отлеживаться не пришлось – какая-то сила рванула меня и перевернула на спину, больно приложив в поясницу кожухом трофейного оружия. В глаза ударил яркий свет, от которого хотелось заслониться руками, но это не помогло – свет обрушился на голову и взорвался в глазу ослепительной болью. Потом что-то с силой ударило в подбородок, отчего голова резко потяжелела и под затылком оказалась жесткая земля. Потом еще и еще, мягко врезаясь в мою голову, на меня посыпались удары, от которых мир стал глухим и далеким, а под черепом зазвенела серебряная струна. Я понимал, что происходит, но уже не оставалось никаких сил на сопротивление – только чудовищная слабость, растекавшаяся из головы по всему телу.

– На тебе, гад! – послышалось откуда-то из другого измерения. И вдруг огромная тяжесть упала с моей груди, давая вдохнуть. Я попробовал сделать это и поперхнулся – во рту чувствовался соленый вкус, а губы жгло огнем. Кажется, я прокусил губу.

 

– Семен! Ты как?

– А-а… – мои руки приподнялись, заслоняя свет. Меня потянуло в воздух, и мир закрутился перед глазами. Я едва снова не упал, но чья-то ладонь подхватила меня.

– Сергей, ты?

– Да.

– Что с этим, который меня…

– Я убил его. Пойдем. За нами идут.

Прислушавшись, я понял что Сыроежкин был прав. Позади доносился топот множества ног и раздавались команды. Грохнул винтовочный выстрел, и пущенная наугад пуля пролетела сквозь кусты над нашими головами. Следовало поторопиться.

– Ты сам-то как? – я прищурился и оглядел Электроника. На левой скуле у него расплывался здоровенный синяк, а глаз с той же стороны украшал фингал – немец таки успел от души ему заехать. На траве, уткнувшись в землю лицом лежал и сам автор украшения с расплывающимся по прикрытому капюшоном затылку мокрым пятном.

– Жить буду. – криво улыбнулся Эл, сморщив пострадавшую физиономию. – Бежим, а то сейчас еще достанется.

– Погоди, – я потянулся рукой за спину. – У меня для тебя оружие.

– Не надо, оставь себе. У меня есть. – Сергей качнул трофейным пистолетом-пулеметом на ремне и взял меня под руку. – Пошли.

– Пошли.

 

Листья хлестали по рукам и шее, норовили попасть в глаза. Я жмурился, пытаясь протереть их, но почему-то не мог дотянуться до лица, словно мои руки натыкались на невидимую преграду. Окружающая действительность продолжала кружиться, и иногда я спотыкался, но Эл каждый раз подхватывал меня. В отдалении позади нас раздавались голоса и отрывисто стучали выстрелы – мы всего на сто метров опережали двигавшуюся цепь пехоты. Спасало лишь то что мы снова двигались через какую-то лесополосу и нас от немцев заслоняли кусты и деревья. Но топот наших ног был отчетливо слышен в утреннем воздухе, как и хруст ветвей. Конечно, преследователи не могли видеть нас за деревьями, но зато прекрасно слышали.

 

Пуля ударила в ветку над головой, осыпав нас древесной трухой. Я скрипел зубами, чувствуя как ноют мышцы ног. Бегать по пересеченной местности с дополнительным грузом за спиной, да еще и с побитой головой было очень тяжело. Трофейный пистолет-пулемет, оказавшийся неожиданно тяжелым, колотил по спине, сбивая с ритма и впиваясь какой-то выступающей железякой. Глаза заливал пот, остатки униформы были уже насквозь мокрыми. Периодически в глазах мутилось и я падал всё чаще. Подбитый глаз и челюсть болели так, что я уже не мог думать о чем-то другом. Уже потеряло всякой значение, куда мы бежим и откуда – осталось только мучительно желание чтобы всё это поскорее кончилось. Похоже, мы с Элом поменялись местами – если до этого он изображал обмякшую куклу, то теперь пришла моя очередь. Зато драка пошла ему на пользу – собранный и злой Серега был куда лучше того рохли, каким он был пять минут назад.

 

– Дома впереди! – пропыхтел Сыроежкин. – Поднажми, Семен!

Пробежав мимо лагерных «треугольников», мы вывалились (по другому не сказать) на аллею и на несколько секунд остановились. Я оперся руками в колени, переводя дух, и сплюнул на плиты дорожки.

– Я не помню этого места, – пробормотал Эл.

– Нам туда, – я мотнул головой в сторону, где по моим прикидкам была площадь. От резкого движения в голове словно лопнула лампочка, разбросав острые осколки. Я сжал виски ладонями и сдавленно зашипел от боли.

– Ты как вообще? – спросил Сыроежкин.

– Не очень, – я отнял руки от головы и медленно выпрямился. – Пошли, нам нужно уйти с этой аллеи.

– Угу… – угрюмо отозвался Эл.

 

В быстром темпе пробежав еще метров сто до поворота, я оглянулся. Как раз в этот момент на дорожку вышли несколько солдат. Один из них заметил нас и что-то воскликнул. Другие вскинули своё оружие. Застучали выстрелы; в воздухе тонко засвистели пули, проносясь совсем рядом. Я бросился в сторону и побежал, стискивая зубы от мигрени: каждый шаг отдавался в голову как удары молота – «бум-бум-бум-бум»…

– Нас заметили? – хрипло выдохнул Эл.

– А ты как думаешь? – съязвил я. – Ходу, ходу, они сейчас догонят нас!

Как назло, аллея была прямой как карандаш. С обоих сторон тянулись домики, за которыми был густые заросли малины, так что свернуть было некуда. Бегущие по открытому месту, мы представляли идеальную мишень. Растущие по краям аллеи деревья мотались перед глазами, сердце бешено колотилось, норовя выпрыгнуть из груди и поскакать по дорожке, а в голове крутилась навязчивая мысль: «Сколько не беги, а от пули все равно не убежишь, она быстрее!»

 

За соснами показалось приземистое здание столовой. Не сговариваясь, мы рванули к ней на остатках сил. Позади нас разносились крики на немецком и грохотали выстрелы – наши преследователи не отставали. Одна из пуль с визгом отрикошетила от бордюра и унеслась в небеса. Другая срубила ветку с дерева, и та осталась раскачиваться на ошметках коры.

– Бегом, бегом! – заорал я.

Мы как на крыльях взлетели на крыльцо и подбежали к двери. Она была заперта, но это нас не остановило – одновременный удар в две ноги заставил её с силой распахнуться. Закрывать ее уже не было времени – в здании уже стоял звон разлетающихся стекол, разбиваемых винтовочными залпами.

– В кухню!

 

Здесь ничего не изменилось с тех пор, когда я ужинал вместе с Алисой. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Словно это было не несколько дней назад, а целый год, настолько много всего произошло с тех пор. Я ощутил чувство ностальгии – вдруг вспомнился наш вечер с Алисой, ее карие глаза, как она сердито кричит меня, как испуганно прижимается ко мне, как потом смеется. Кто знает, возможно, у нас все могло получиться, будь мы вместе…

Мне стало на минуту грустно. Я даже забыл о том, что нахожусь в опасности. Но гулко топающие немецкие боты, хруст осколков и резкие слова команд привели меня в чувство. Я затаился с Элом в кухне среди котлов, напряженно прислушиваясь.

– Jürgen, erforschen die Speisekammer. Herbert, Klaus, Hubert, gehen rund um das Gebäude und überprüfen die Hintertür. Martin, Berndt, Otto, erforschen die Küche! Los!

Голос был молодым и резким. Мне он показался смутно знакомым. Я сосредоточился, пытаясь вспомнить, где мог его слышать, и в уме всплыл наш поход с Алисой и Ульяной в занятую фашистами деревню и подслушивания за стеной. Тогда-то я и слышал этот голос.

 

– Надо валить отсюда, – прошептал Электроник. Его голос подрагивал от напряжения. – Если они окружат дом и начнут прочесывать каждый угол, то нам…

– Тихо, – я поднял ППШ и нацелил его на входную дверь в кухню. – Давай к черному ходу, попробуем уйти.

Шаги раздались под дверью, которая вела в наше временное укрытие. Кто-то подергал ручку, но тщетно – перед этим мы успели закрыть дверь на щеколду. Я напрягся, сжимая цевье и впиваясь глазами в полумрак. Сейчас они будут её ломать…

После короткой паузы в дверь ударило что-то тяжелое. Потом ещё и ещё. Протяжно заскрипела вырываемая из дерева защелка. Последний удар – и дверь распахнулась внутрь. Не удержав равновесия, один из ломавших ее немцев растянулся поперек порога. Я выдохнул, нажимая на спусковой крючок.

 

Очередь в помещении оглушила меня. Немец ткнулся лицом в кафель. Его товарищи, очевидно ошеломленные, несколько секунд стояли снаружи в растерянности. Потом снаружи раздались яростные выкрики и загрохотали винтовки. Противоположная стена покрылась сеткой дырок от пуль и осыпалась брызгами штукатурки. Я отбежал за штабель мешков с картошкой, чтобы иметь укрытие на случай если сюда кинут гранату.

– Эл! Что с черным входом?

– Семен, у нас проблемы! – закричал Сыроежкин. – Он заперт, я не могу его открыть!

– Что значит «не можешь»?! Выбей ее к черту!

– Она железная и тут встроенный замок! И кажется он сломан, тут обломанный ключ в замке!

Меня осенило. Вспомнилось, как я в самый первый день убегал тут с Алисой от патруля. Елки, так это же я сломал тогда ключ в замке! И сейчас мы попали из-за этого в ловушку, которую я же и ненароком расставил.

 

– Ну так расстреляй его из автомата! – крикнул я.

– Рикошеты по всей комнате пойдут, нас задеть может!

– Плевать на рикошеты! Если мы прямо сейчас отсюда не свалим, то сдохнем, так что давай ломай быстрее!

Сыроежкин выматерился. Я залег за мешками, выставив сверху ствол ППШ. Винтовочный огонь тем временем резко стих. Лежа на грязной бугристой холстине, я пристально смотрел на освещенный прямоугольник проёма, уже догадываясь что сейчас произойдет. И потому когда в него влетела «колотушка» с развевающимся шнуром-чекой, уже был готов.

– Серега, ложись! Граната!

«Колотушка» грохнула, разбрасывая осколки. Котлы и кастрюли на плите оглушительно зазвенели от ударов. Тут же я дал короткую очередь в сторону двери, чтобы никто не забежал вслед за взрывом.

– Эл, ты там как, живой?

– Да. – из глубины комнаты донесся грохот очереди, потом лязг двери и короткое ругательство. – Семен, у меня не получается. Замок слишком прочный!

– Ломай дальше тогда. Или у тебя патроны кончились?

– Да тут гранату надо! У тебя есть?

– Сейчас, попрошу фашистов, чтобы поделились!

Едва я это произнес, по полу загремели сразу несколько гранат. Я вжался в мешки, стараясь стать как можно меньше. В голове мелькнуло: «Зря я это сказал…»

 

Один за другим заухали взрывы, ударяя чугунным градом по кухонно утвари как в миниатюрные колокола. Я скорчился, хватаясь за уши. Притихшая было головная боль пронзила голову с еще большей остротой, заставив забыть обо всем другом. Следующие несколько минут показались часами – моё тело бездумно таращилось в стену с перекошенной челюстью и корчилось в муках мигрени. Над ухом строчил автомат Сыроежкина, от чего в голове медленно проворачивался ржавый штопор, все сильнее впивавшийся в податливый мозг и причинявший поистине неимоверную боль. Я глядел немигающим взглядом в пыльную и потемневшую от времени побелку стены, желая только одного – немедленно умереть, потому что терпеть это был уже не в состоянии.

 

В какой-то момент стало легче. Я сплюнул вязкую слюну и вдруг осознал что стрельба перенеслась за пределы столовой. Где-то снаружи шел бой – отрывисто стучали «шмайссеры», перебиваемые гулкими выстрелами винтовок. Грохнула граната. Кто-то пронзительно закричал, почти мгновенно заглушенный треском пистолетов-пулеметов.

Я огляделся и увидел Электроника. Тот стоял возле черного входа и что-то пытался разглядеть сквозь отверстия в двери. Превозмогая мигрень, я встал и подошел к нему, нетвердо ступая и раскачиваясь на ходу.

– Что происходит? – пробормотал я, прислонившись к стене рядом с Сыроежкиным.

– Не пойму. – тот смотрел наружу, на его лице было написано недоумение. – Похоже, немцам стало не до нас. Кто-то их атаковал.

– Может наши... неважно. Нужно выбираться отсюда, пока фашистам не до нас. Эл, присмотри за другой дверью.

– Хорошо. – кивнул Сыроежкин.

 

Я подошел ближе к двери и пощупал замок. Да, Электроник постарался от души… На месте личинки замка была неаккуратная дыра с вывернутыми и зазубренными краями. Тем не менее, дверь почему-то до сих пор не открывалась. Даже когда я отошел и с силой ударил в замок ногой, она дрогнула, но не поддалась. Закусив губу, я налег на обитую железом тяжелую панель, стараясь раскачать её и выломать ослабленный замок из креплений.

Внезапно за спиной затрещал ППШ Сыроежкина. Выглянув на миг из-за котла, я увидел как пара немцев, высовывая только оружие, «нащупывает» моего напарника, пытаясь задавить его огнем. Сергей пока в меру сил им мешал, но много ли надо чтобы в два-три автомата прижать его, а потом без помех забросать нас гранатами? А у нас как назло и ответить нечем – ППШ хорош, но даже у него патроны склонны рано или поздно заканчиваться.

 

Стиснув зубы от бессильной злости, я начал лягаться в дверь. Та ходила ходуном, но не открывалась. От отчаяния я уже было собрался разрядить в замок магазин пистолета-пулемета, но неожиданно свет из щелей под дверью что-то заслонило, и кто-то постучал.

«Какого?!»

Я отпрянул, целясь в дверь. Кто-то стоял под дверью и стучался, словно прося позволения войти. На минуту мне стало очень жутко: напомнило ситуацию из какой-то книги или фильма ужасов, где герой находится в опасном месте, где нет и не может быть людей, стучит в дверь, и ему вдруг приходит ответ.

«Может, дать очередь прямо сквозь дверь?»

Или не надо? Вдруг там свой?

– Эй! – закричал я. – Помогите! Это я, Семен! Со мной Электроник!

Оглушительный грохот ударил по ушам. Замок двери вылетел, оставив после себя дыру размером с футбольный мяч. В глаза ударил солнечный свет. Я на секунду зажмурился, потом посмотрел перед собой. И остолбенел. Передо мной стояла Она.

 

– Чего уставился? – спросила Она, опустив крупнокалиберную винтовку и опершись на неё как на посох. Я не смог ничего произнести, безмолвно глядя на Богиню войны перед собой. Кажется, мои щеки покраснели в тот момент.

– Челюсть с пола подбери, – Богиня смерила меня огненным взглядом карих глаз, после чего опустила взгляд и слегка отвернулась. – Не смотри на меня так.

– Круто выглядишь, – пробормотал я, смутившись.

– Ага. Спасибо, – произнесла Алиса, смотря в землю. – Теперь давай вылезай. Нам тут нельзя задерживаться.

Тут я вспомнил, что собирался перед этим сделать. И вообще о ситуации.

– Кто еще с тобой? Где Ерохин? И… где Лена?

– Ванька в корпусе вместе со Славей и Мику. А я и Лена пошли вас искать.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я. – А где остальные?

– Мертвы, – после паузы проронила Алиса.

 

Что-то во мне дрогнуло. Нет, разумеется, можно было предположить что этот день нам дорого обойдется, но чтобы настолько…

– Кого убило?

– Ульяну.

Я испытующе посмотрел в глаза Алисе. Та не стала отводить взгляд, устало и с каким-то сожалением глядя на меня. Тут мне стали заметны покрасневшие веки и того же цвета кожа вокруг ноздрей. Алиса явно недавно плакала. Теперь, когда причина этому стала ясна, я устыдился своего вопроса.

– Ладно, хватит тут торчать. – Алиса нарушила неловкое молчание. – Бери Сергея, и идем в бомбоубежище. Мику со Славей уже должны были там все подготовить.

Я молча кивнул и окликнул Сыроежкина. Тот вынырнул из полумрака кухни, стреляя короткими очередями в темноту. Вместе мы закрыли дверь и подперли ее очень кстати подвернувшимся бревном.

 

– А где Лена? – спросил я.

Сзади меня зашуршал гравий дорожки, и меня обняли тонкие длинные руки. Я вздохнул – от облегчения и от радости, коротко прижал нежные пальцы ладонями – и мягким, но твердым движением отнял от себя. Обняться как следует можно и потом, когда будем в безопасности.

– Привет. Как ты?

– Нормально. – устало сказала девушка. Я заметил на ее одежде мелкие алые брызги, мрачное выражение на лице, и не стал докучать расспросами. Вместо этого, оглядев наше маленькое войско, я буднично произнес:

– Чего стоим? Пошли!

Лена молча потянула из-за спины MP-40 – к слову, я и не заметил его сначала. Судя по тому, как девушка его держала, у нее было время освоиться с ним. Каким образом, спрашивать смысла не имело, да мне и не было интересно. Я был только рад тому, что у моей любимой при себе есть чем воевать.

 

Стоило нам выйти из-за прикрытия столовой, как по нам открыли огонь. Ну разумеется.

– Давайте через площадь! – крикнул я. – Эл, прикрываем, потом отходим тоже. Давай!

Добежав до деревьев на краю плаца, мы стали постреливать по мелькающим между пионерскими домиками темно-серым фигурам. Когда у меня закончились патроны в диске, Сыроежкин принялся строчить за двоих, прикрывая меня пока я перезаряжался. Наши девчонки тем временем бежали напрямик к административному зданию. Я надеялся, когда они добегут, им хватит ума остановиться и прикрыть огнем, чтобы нас не расстреляли в спину, когда придет наша очередь уходить.

– Семен, я пуст! – Сергей сунул опустошенный магазин в карман.

– Уходим! – я короткой очередью снял наиболее ретивого немца и побежал, пригибаясь от пуль. Эл через несколько метров обогнал меня, тяжело дыша и размахивая руками на бегу.

 

Было страшно. У меня не было времени оглядываться, но я буквально спиной чувствовал на себе взгляды вражеских стрелков. Казалось, будто в меня целится целый взвод. Очень хотелось лечь и уползти за какое-нибудь укрытие, но их не могло быть на ровной как доска площади. Оставалось лишь бежать, и надеяться что нам повезет.

Сзади, со стороны столовой, раздалась гортанная команда, и воздух разорвали частые и хлесткие звуки винтовочных выстрелов. Ушей коснулось легкое и тонкое посвистывание пуль в воздухе. Естественно, свистели те что мимо, но это могло измениться в любой момент. Вообще-то нас уже должны прикрывать. Где девчонки?!

– Стреляйте! – закричал я. – Мочите их, а то нас тут кокнут!

И вдруг наконец раздался долгожданный треск автоматных очередей. Подняв голову, я увидел, как из окон второго этажа идет дымок и изредка сверкают вспышки. Позади, среди деревьев, кто-то вскрикнул и дико завыл от боли, и треск винтовок резко пошел на убыль. Под прикрытием девушек я с Элом смогли невредимыми добежать до входной двери.

 

– Молодцы девчонки, – прохрипел я севшим от напряжения голосом.

– Ага… – Эл оперся одной рукой на стену, тяжело дыша. Грудь под обрывками гимнастерки ходила ходуном. Я потерся лицом об остатки рукава.

– Пошли внутрь… – мои ноги еле могли меня держать и я боялся что отрублюсь прямо на пороге. – Надо еще дверь забаррикадировать, чтобы за нами не ворвались…

– Угу… – Сергей отлепился от стены, и побрел в проем, загребая носками сапог по бетону. Я двинулся было за ним, но моих ушей вдруг коснулся слабый урчащий гул. Он доносился со стороны аллеи, где находились ворота в лагерь. Я машинально сделал шаг, вскинув наизготовку ППШ и прицелившись в сторону откуда доносился звук. Тот становился все отчетливей, быстро приближаясь и разделяясь на отдельные источники. И наконец, когда он перешел в рев и металлический лязг, в конце аллеи показался «ганомаг» с пулеметом, а за ним – еще один.

 

– Ну чтоб тебя… – пробормотал я, попятившись назад.

Из кузова БТР горохом посыпались солдаты в сером. Я бросился за дверь и торопливо захлопнул ее, после чего начал искать, чем ее подпереть. В фойе корпуса был своего рода пост дежурного с канцелярским столом. Его-то я и начал двигать к двери, но тот был слишком тяжел для одного человека.

– Эл! – позвал я. – Серега, помоги!

Сыроежкин выбежал на мои крики по ведущей из подвала лестнице и недоуменно уставился на меня.

– Ты что делаешь?

– Дверь баррикадирую! Не стой, помоги!

– Не поможет, Семен.

– Чего? – я растерянно уставился на него.

– Тут нигде решеток нет на окнах. Ты дверь запрешь, а к тебе в окно полезут.

– Черт. – я отпустил край стола. – Тогда вниз нужно! Скорее!

– А что случилось-то? – Сыроежкин подошел к окну и выглянул. Вдруг окно разлетелось стеклянными брызгами, и мой напарник с руганью отпрянул.

 

– Ребята! – со второго этажа к нам бежала Алиса, а за ней Лена и Славя. – Там к ним подкрепление приехало, мы одни не справимся!

– Надо в бункер, – я принял решение. – Эл, там внизу дверь открыта?

– Да, я проверил, – кивнул Сыроежкин.

– Тогда какого хрена ждем? Давайте все вниз, быстро!

– Разве мы не попытаемся их задержать здесь? – удивилась Славя.

– Они сейчас окружат здание и будут забрасывать гранаты в окна. Потом ворвутся с разных сторон. Тут мы их не удержим, – торопливо объяснил я. – А в бункере у нас есть шансы отсидеться. Короче, бегите вниз и баррикадируйтесь!

 

Меня послушались. Лена, Славя, Алиса и Эл ушли вниз, готовить бункер к обороне – хотя все основные приготовления были сделаны еще вчера, осталось только занять свои места. А я, оставшись в одиночестве, решил сделать еще кое-что, чтобы нас внизу как можно дольше не пытались штурмовать. Насколько я помнил из книг, ударные отряды немцев в Великую Отечественную комплектовались не только стандартным вооружением, но и средствами для штурма ДОТ-ов и их уничтожения. То есть взрывчаткой. Да и множество пройденных в детстве игр на эту тему подсказывали, то даже в укрепленном бункере нельзя чувствовать себя спокойно, если предварительно не защитить вход. Увы, установить пулемет возле гермодвери без риска быть забросанным гранатами было невозможно, но зато я заметил почти пустую канистру с бензином и несколько оставленных «коктейлей Молотова», оставшихся после вчерашних приготовлений к обороне. Их я и решил использовать – вряд ли нас будут штурмовать сквозь огонь.

 

Действовать нужно было очень быстро. Подперев входную дверь стулом, я быстро разлил содержимое трех бутылок по полу. Тот был деревянным, так что никаких проблем быть не должно. Ту же операцию я повторил с ведущей в подвал лестницей, облив ее из канистры. Последняя оставшаяся бутылка должна была стать «зажигалкой» для будущего пожара. Воздух в бомбоубежище должен был подаваться по несвязанным с самим зданием вентиляционным шахтам, так что я не боялся за наше укрытие.

Наверху затрещала ломаемая дверь, после чего загремели взрывы гранат. Раздались голоса фрицев. Я поджег фитиль и швырнул бутылку на лестницу, после чего шмыгнул в бомбоубежище. Фыркнуло пламя, стремительно растекаясь по полу и стенам.

– Was ist das? Oh, Scheiße! Zurück! Zurück, los! – завопили наверху. Хмыкнув, я закрыл гермодверь и задраил ее. Теперь мы были в безопасности… на время.

 

* * *

 

 

– Спокойно, не морщись, – невозмутимо произнесла Виола, шаря блестящими инструментами в плече Ерохина. Рядом с ней стояла Славя, которую медсестра попросила ассистировать ей. Сам «пациент» сидел на стуле и часто моргал, глядя в стену. Я стоял чуть поодаль вместе с Элом и остальными девушками, наблюдая за процессом. Точнее, наблюдали отнюдь не все – Алиса смотрела в пол и нервно теребила пряжку ремня.

Я оторвался от зрелища того как Виола зондирует рану в поисках пули и оглядел своих товарищей. Нас осталось семеро. Если считать сидевшую в своей комнате Ольгу Дмитриевну – восемь. Возможно, кто-то мог бы сказать что это много, но я теперь понимал что мы остались живы только потому что нам было куда отступить. Иначе нас бы уже уничтожили.

Тем не менее, я к своему удивлению не обнаружил той подавленности и уныния, которая была в тот вечер когда погиб Шурик. Да, выражение лиц большинства было мрачным, но не обреченным – вместо этого я читал в глазах моих друзей какую-то странную решимость. Словно мы все вместе перешагнули через какой-то важный барьер, оставив позади прежних себя и поднявшись на ступеньку выше.

 

Звякнули щипцы в медицинском лотке. Виола взяла бинт и принялась перетягивать Ерохину плечо. Иван не отреагировал – казалось, он спал на ходу. Когда медсестра закончила бинтовать и потянула его за руку чтобы он встал, то он чуть не запутался в собственных ногах, и наверное споткнулся бы, если не Славя.

Подхватив его за руку, светловолосая девушка подставила плечо, и Ерохин почти упал, заставив Славю согнуться. Держа его вес на себе, она выпрямилась и посмотрела на Виолу.

– С ним все будет хорошо? –голос Слави дрогнул.

– Да. – Виола отложила лоток с грязными инструментами и посмотрела на девушку сквозь очки. – Отведи его в спальную комнату и уложи на кровать. Следующий!

 

Мику вышла вперед и сев на стул, положила перед медсестрой раненую руку. При этом ее лицо скривилось. Я вдруг вспомнил как меня ранило в самый первый день и слегка вздрогнул от воспоминаний. Да уж, не самые приятные ощущения…

В принципе мне здесь делать было нечего, поэтому я вышел в коридор и стал медленно прогуливаться взад-вперед, рассеяно глядя на бело-зеленые стены бомбоубежища. На глаза попалась висящая на гвозде план-схема бункера, и я задержался, рассматривая ее.

Мысли продолжали крутиться вокруг немцев наверху. Каков будет их следующий шаг? Что предпримет их командир? Что вообще можно придумать на его месте, когда надо достать окопавшихся под землей и вооруженных пионеров? Логично что нас постараются не выпустить отсюда, для чего постараются найти все возможные выходы из бомбоубежища помимо основного. Но что будет дальше?

 

Я задумался, представляя себя на месте командира фашистов. В голове закрутились разные варианты того, что можно с нами сделать, и что в ответ можем сделать мы. Главной проблемой было то, что я не знал точно, какие средства были в распоряжении немцев. Мое предположение насчет взрывчатки вполне могло быть ложным. В таком случае я поджег корпус зря – гранатами гермодверь можно было пытаться взорвать до второго пришествия, такой она была прочной. Мы могли бы отсиживаться здесь очень долго, если бы не…

Мой взгляд зацепился за отходящие от рисунка бункера линии воздуховодов. Это и было нашей уязвимой точкой. Насколько я помнил, они были достаточно большими, чтобы через них мог протиснуться человек. Но даже будь они узкими, оставалась возможность пустить по ним воду чтобы затопить нас. Или ядовитый газ. Или даже банально кинуть в вентиляционные шахты смоченный керосином пух хвороста, чтобы отравить нас дымом. Конечно, мы могли задраить эти вентиляционные колодцы герметичными заслонками и полностью изолироваться от внешнего мира, но надолго ли тогда нам хватит воздуха внутри? Мы тогда окажемся в положении легшей на грунт подводной лодки с задыхающимся экипажем.

 

Так или иначе, поле боя осталось за противником, как и право следующего хода. Нам оставалось только зализывать раны, готовиться к следующему бою… и ждать. А также решать побочные квесты, до которых из-за гущи событий не успели дойти руки.

Я посмотрел вдоль коридора в сторону, где был кабинет «Толика». Если Ерохин был прав, компьютер в этой комнате мог быть нашим шансом вырваться отсюда. Стоило воспользоваться им. Даже если в нем нет системы управления виртуальной реальностью, возможно мы сможем отправить сообщение наружу, попросить помощь… хоть что-нибудь. Теперь, когда мы были заперты внутри бомбоубежища, вариантов оставалось всего два – продолжать играть по правилам без уверенности в победе, или попытаться сжульничать.

 

Этим стоило бы заняться прямо сейчас, но сам бы я не смог взломать компьютер. Мне нужна была помощь Электроника, которого сейчас должны были перевязать после Мику. Еще нужно было расставить девушек по постам – разумеется все устали и та же Алиса скорее всего послала бы меня к черту, но это было необходимо сделать. И было бы не лишним освежиться под душем. Я буквально чувствовал, как под белой пионерской рубашкой, которую я надел взамен сгоревшей униформы, бегают мириады мурашек и болит обожженная кожа. Еще стоило поговорить с Ольгой Дмитриевной – вдруг что посоветует? После того как Ерохина ранили а наша кураторша самоустранилась от дел, я фактически остался тут за главного, хотя не был готов к этому, и от вороха навалившихся дел у меня кружилась голова. Я боялся что-нибудь упустить, и помощь человека, который был хоть немного опытнее меня в администрировании, могла много стоить.

 

Сняв со стены схему, я медленно пошел по коридору обратно в медпункт. Перед дверью кладовой меня заставил споткнуться тяжелый запах, поднимавшийся от порога. Приоткрыв створку, я закашлялся и прикрыв нос от вони захлопнул дверь. Вот и еще одна забота – надо придумать, куда деть труп «Толика», не привлекая внимание Лены. Второй день лежит, падла, и воняет при этом как химическое оружие…

В медпункте все было по прежнему. Разве что народу поубавилось. Внутри была только Лена, Алиса, и Сергей которому в этот момент Виола бинтовала плечо. Кстати, забавно – почему-то всех нас часто ранило именно в это место. Совпадение? Кто знает… хотя и такое возможно. Меня к примеру коцнуло в спину когда я летел на самолете, Ивана сегодня – в руку и в бок, Мику куда-то около локтя… Наверное, просто так «повезло», но стоит запомнить и беречь руки на всякий случай.

 

– Где Славя?

– С Иваном сидит в спальне. – ответила мне Лена.

– Мику там же? – спросил я. Моя девушка кивнула.

– Позови Славю, пожалуйста. Я хочу кое-что сказать всем.

Быстро взглянув на меня, Лена еще раз кивнула и молча вышла из комнаты. Краем глаза я уловил заинтересованно-настороженный взгляд Алисы. И такой же, только уставший, от Сыроежкина. Стало неловко. Я уставился в пол, обдумывая что собирался сказать – в общем-то ничего особенного, просто распределить обязанности и немного подбодрить. А то ребята совсем «завяли», да и я в какой-то мере…

Раздались шаги двух пар ног. В лазарет вошли Лена и Славяна. К тому моменту Сыроежкина закончили бинтовать, и все они вместе уставились на меня. Я прочистил горло, стряхивая с себя скованность:

 

– Вот что я хочу сказать. Мы заперты в бомбоубежище. Помощи не будет, поэтому нам остается полагаться только на себя. Я поджег дом наверху, так что к нам не будут какое-то время ломиться в дверь. Но у нас еще есть вентиляционные шахты, целых две штуки. Через них можно выйти наверх, и спуститься вниз. Поэтому нужно чтобы их каждую охранял хотя бы один человек, и еще кто-то был на баррикаде в коридоре. Я предлагаю распределиться, кто где будет.

– Это не все. Еще нужно чтобы кто-то с Иваном и Мику был, вдруг им что понадобится. – проронила Алиса.

– С ними уже Оля. – ответила Славяна. – Я поговорила с ней, она посидит.

– Хорошо. – я положил на стол схему бункера, которую держал в руках, и жестом позвал всех ближе. – Кто будет на баррикаде в коридоре?

Все замолчали, глядя на чертеж.

– Я буду. – сказала Славя. – Вдруг Ване нужно будет помочь, чтобы я была рядом. Я хочу быть здесь.

 

Никто не стал это комментировать. Только Алиса прищурилась и пристально посмотрела на нее, но тоже ничего не сказала.

– Тогда я буду здесь. – я ткнул рукой в схему, где тянулась короткая линия вентиляционного канала. – Остается еще один пост.

– Я возьму другой. – сказал Эл.

– Нет, Серега. Ты будешь нужен в другом месте.

– Где? – нахмурился Сыроежкин.

Я было открыл рот чтобы сказать, но осекся. Виола звякнула металлом, собирая инструменты в лоток и отнесла его в шкафчик на стене. Я проводил ее взглядом. Электроник, увидев это, приоткрыл рот.

– Так это… – начал он, но я перебил:

– Лена объяснит. Вы будете работать вместе.

– Угу… – Сыроежкин непонимающе смотрел то на нас с Леной, то на Виолу, но решил воздержаться от вопросов.

– Ничего не поняла. – а вот до Двачевской не дошло. – Куда ты их отсылаешь?

Не отвечая, я приложил палец к губам и показал на медсестру. Алиса закусила губу и молча кивнула.

– Вот так вот, – я перевел дух и сглотнул, ощущая сухость во рту: было непривычно столько говорить. – Времени у нас мало, скоро там наверху враги опомнятся. Так что все приготовьтесь. Будет нелегко.

 

– Ты думаешь, это еще имеет смысл? – проронила Алиса. – Мы ведь уже слили все что можно. Мы проиграли.

– Нет. – как можно увереннее сказал я. – Мы еще живы.

– Сейчас живы. Через час уже нет.

Я посмотрел на Алису. На ее лице была написана безнадежность.

– Нужно продолжать бороться, какой бы хреновой ни казалась ситуация. Всегда.

– Даже сейчас?

– Даже везде. – у меня невольно сжались челюсти. – Даже когда хуже быть не может. Иначе это может войти в привычку, пасовать даже там, где можно было прорваться.

– И ты думаешь, что это сработает даже теперь? Когда мы в ловушке? – грустно улыбнулась Алиса. – Мне кажется, что мы уже окончательно облажались.

– Если мы будем как и раньше биться в тупик головой, то да. Но чтобы победить, необязательно использовать стандартный подход. Хоть раз, но стоит поиграть по своим правилам. Этим  и займемся.

 

– Хорошо сказано… пионер.

Все вздрогнули, включая меня. Виола стоявшая у стены возле медицинского шкафчика улыбнулась нам и пошла к выходу. У двери она обернулась и произнесла, словно в задумчивости:

– Мне интересно, что вы задумали. Действительно интересно.

У меня прошел мороз по спине. Уверен, это почувствовал не только я, но и все кто был вместе со мной. Усилием воли я отвел взгляд и посмотрел на Лену.

А вот она была подозрительно спокойной.

– Думаешь, она помешает нам? – тихо, почти шепотом я спросил у нее.

– Не знаю, – она помедлила, и еле заметно отрицательно качнула головой. – Не думаю, что она будет мешать.

– Ладно, – я вздохнул. – Лена, Эл, вам нужно будет осмотреть кабинет с терминалом. Ищите любые зацепки, любые пароли, заметки, все что может быть в столе или в других местах. Пожалуйста, введи Серегу в курс дела, а то он еще не знает.

– А, теперь поняла, – хмыкнула Алиса. – Вы все еще хотите взломать компьютер, чтобы выключить симуляцию?

– Именно. И свалить отсюда, – я убрал схему бункера со стола и обвел взглядом товарищей. – А теперь все по местам.

 

* * *

 

Когда наш импровизированный брифинг завершился, я с Леной и Элом направился к кабинету «Толика». Хотелось проконтролировать, да и самому посмотреть что там вообще есть – за все время я так и не успел досконально исследовать помещение. Однако нас ждал сюрприз – перед гермодверью в интересующую нас комнату стояла Виола. Дверь была закрыта.

– Пионеры? – медсестра с интересом взглянула на нас.

Я вдруг ощутил себя словно кот, у которого вырывают мышь изо рта. Столько надежд возлагать на «запасной выход», и теперь все бросить только потому что Виола не даст нам пройти внутрь?! В голову ударил жар и указательный палец правой руки нестерпимо зачесался, требуя чтобы я поднял ППШ и разрядил его в роскошное тело научницы.

– Мы в ту комнату, – услышал я свой голос. – Пожалуйста, дайте нам пройти.

Медсестра ничего не ответила, оценивающе глядя на меня. Я не стал отводить глаза и продолжал смотреть на нее в упор. Лена и Сергей стояли чуть позади, и по их дыханию чувствовалось что они напряжены. Злость и раздражение тем временем переплавлялись внутри меня в пугающе-холодное спокойствие, в то время как мозг выдал несколько вариантов развития диалога

 

Если досточтимая Виолетта как-ее-там действительно настроена нам помочь, что ж, у нее есть шанс это показать по-настоящему. Если она не станет изображать из себя правильную и откроет нам дверь, то прекрасно. Если нет, то я был готов ее застрелить хотя бы для того чтобы потом она больше не ставила палки в колеса. Наша ситуация и без того была достаточно скверной, поэтому последствия меня не волновали. Конечно, тогда бы наша затея с проникновением провалилась, поскольку гермодверь была гораздо хитрее чем казалось на первый взгляд, а доступ к ней могли иметь только «Толик» и Виола. Но даже если мы бы не открыли ее, я уже был морально готов к этому.

 

«Я больше не желаю играть по правилам. Я не требую чтобы вы нас вывели за ручку из симуляции, но я не позволю вам мешать нам. Либо ты отойдешь в сторону, либо я вынесу нахрен все хиты твоему игровому персонажу. Замочу в сортире, как говорил один неоднозначный политик двухтысячных».

Виола со все тем же заинтересованным взглядом посторонилась. Покосившись на нее, я протянул руку к запорному механизму и нажал на рычаг. Потом еще раз, сильнее. Разумеется, дверь не открылась.

– Вы не могли бы открыть эту дверь?

– Скажи, а зачем тебе туда? – Виола слегка улыбнулась краешками губ.

– Нам нужно. Откройте эту дверь.

После нескольких мгновений игры «в гляделки» медсестра без видимых усилий потянула задвижку. Что лишний раз убедило меня в том что гермодверь имела скрытую систему защиты от «не имеющих допуска секретности». Тяжелая створка со скрипом отворилась.

– Спасибо, Виолетта Церновна. – сказала за моей спиной Лена.

– Не за что.

 

Я кивнул, чувствуя как по лицу бежит пот. Лена и Эл вошли внутрь, и мы с Виолой остались одни в коридоре. Я колинфильтрировалсяся – несмотря на то что инцидент закончился не начавшись, мне очень не хотелось заходить в запирающееся помещение оставив Виолу возле двери.

К счастью, Виола решила и эту проблему, просто развернувшись и зашагав прочь. Я перевел дух, осознав что до этого почти минуту не дышал, и уже было шагнул за порог…

– Семен.

Я остановился, услышав голос медсестры. До этого она никогда не обращалась ко мне по имени, предпочитая высокомерное-снисходительное: «пионер».

– На случай, если из вашей затеи ничего не выйдет, – продолжила медсестра задумчивым тоном, – То в задней части комнаты в стене есть тайный проход. Он ведет за пределы лагеря. Удачи.

Зацокали каблучки. Я стоял на пороге в абсолютном ступоре и смотрел в спину удаляющейся Виоле. Рубашка на спине была мокрой и слиплась от пота. Этот небольшой разговор у дверей определенно стоил мне пары миллионов нервных клеток.

 

Вспомнив, как я был готов застрелить ее всего лишь минуту назад, я поежился от дискомфорта. Это было непохоже на меня. Еще на прошлой неделе я был гораздо более мягкотелым и склонным к компромиссам, нежели сейчас. Пребывание в этом мире серьезно повлияло на мою психику, и сложно было сказать, относиться к этим изменениям положительно, или же отрицательно.

В кого я превращаюсь?

Ответа в голову так и не пришло. Вдохнув, я поправил ППШ на плече и вошел в комнату. Внутри уже кипела деятельность – Эл сел за компьютер и о чем-то вполголоса говорил с Леной. Ради интереса я попробовал подслушать, но от обилия технических терминов покачал головой. Что-то из области компьютерной архитектуры, начиная с более-менее понятного загрузочного диска и редактора реестра, и углубляясь в уже совершенно непонятные лично мне вещи типа «система SAM» или «загружаемый куст». Стол был завален вытаскиваемыми из ящиков бумагами и коробками с дисками; Эл ковырялся в них одной рукой, морщась при этом. Я оставил их разбираться с компьютером, а сам отошел к дальней стене комнаты.

Где здесь тот проход, про который сказала Виола?

 

Двигаясь вдоль стены, я стал отодвигать штабели коробок и прислоненные к стене ГОшные плакаты. Это было нелегко, поскольку те были громоздкими а я работал один. Но в конце концов мой труд наконец увенчался успехом – за одним из стеллажей обнаружился небольшой лаз шириной метр на метр, выглядевший как проход в вентиляционную шахту.  Его закрывал небольшой гермолюк. Я нажал на ручку запора – и он с лязгом открылся, дохнув в лицо плесневым духом сырости. Ухмыльнувшись, я закрыл его обратно, и обернувшись, натолкнулся на удивленные взгляды Лены и Электроника.

– Живем, народ! – произнес я с воодушевлением. – Лена, тут еще один проход есть. Виола сказала что он выводит за пределы лагеря. Если все же взломать комп не получится, у нас есть путь к отступлению.

– А если там его охраняют? Или полезут к нам по нему? – хмыкнул Эл.

– Значит все очень плохо. – криво ухмыльнулся я. – Лена, Серега, присмотрите за этой штукой. Я ее закрыл, но все равно.

– Хорошо, Сёма, – моя девушка кивнула с серьезным видом.

 

Я улыбнулся и пошел к выходу, но переступив порог почувствовал будто из меня вынули стержень. Мелькнула мысль что надо бы пройтись по бункеру и проверить посты, но желание прилечь или присесть было слишком сильным. Я с трудом нашел в себе силы чтобы добрести до своего «поста» возле похожего гермолюка и почти упасть рядом с ним на пол. Подергав рычаг, я подпер его невесть откуда взявшимся кирпичом и сел, прижавшись к холодной стене спиной. Невыносимо хотелось спать. Видимо, моя психика все же не настолько окрепла, чтобы я мог дни напролет двигаться, воевать и заниматься прочими делами. Сон был своего рода защитой, позволявшей ненадолго отгородиться от этого безумия.

Тем не менее, меня грызла изнутри мысль о том, что со мной сделал этот лагерь. Я закрыл глаза и попытался расслабиться чтобы спокойно подумать. Автомат лежал в ногах, давя приятной тяжестью в стопы прикладом. Ствол холодил металлом пальцы.

 

Если рассуждать отвлеченно, то изменения в моем характере скорее шли на пользу – из мягкотелого пофигиста я превратился в достаточно уверенного и пробивного человека всего за несколько дней. Если взять события этого утра, то это было наглядно. Прежний «я» наверняка спасовал бы, испугался и «плыл» по течению, а вместо этого я не только не потерял голову, но даже ухитрялся при этом командовать. Но в то же время меня пугала моя бескомпромиссность. Неужели я теперь буду кидаться на всех, кто стоит у меня на пути? А будь это в реальной жизни, неужели бы я тоже грохнул Виолу, вздумай она артачиться?

 

По подземелью пронесся ветерок, обдавший меня холодом и заставив поежиться. Я открыл глаза и уставился исподлобья на побелку стены напротив. Мои зубы сжались. Так смогу ли я убить человека, или как минимум покалечить, только чтобы устранить помеху на пути к цели?

Задав себе этот вопрос, я вздохнул. Да, смогу.

И не только я. Это могло затронуть всех, кто проходит со мной этот тест.

От внезапно пришедшей в голову мысли я вздрогнул. Если верить Ольге Дмитриевне, этот эксперимент проходит в масштабах целой страны. Что с ней будет, когда во взрослый мир шагнут десятки, сотни тысяч таких как мы студентов? С изменившейся системой ценностей, мировоззрением, словно ветераны несуществующей войны?

Конечно, не все так однозначно. Во многих эта имплантированная программа не приживется. Но в других, как например Ерохин, или (чего уж отрицать) я, она даст всходы. Что будет со страной, когда в ней будет слишком много тех, кто не будет мириться с системой продажных политиков, беспринципных бизнесменов, а наоборот, прогибать ее под себя? Если не направить эту энергию в какое-то русло, то она станет неуправляемой и разорвет страну на части.

 

И даже я, студент-недоучка, понимаю это. В Кремле тем более должны осознавать последствия проекта. И все же программу планируют внедрять. И не только курсантам военных училищ, как следовало бы ожидать, а вообще всем. Без разницы, собирается ли студент в будущем быть педагогом или бухгалтером, парень он или девушка. Всем, кто способен держать оружие. А значит, война неизбежна.

Неужели все настолько плохо?

Выходит, что так. И случится она скоро – как там сказал Толик? «В ближайшее десятилетие»…

Это конечно, если он прав. А то вдруг до ее начала не годы, а месяцы? Современный мир сейчас более чем напоминал бочку с порохом, готовую бабахнуть, и не хватало только искры для начала мирового пожара. Тем более что войны имеют склонность начинаться внезапно. Ведь конфликт на Украине и в Казахстане, или «Прибалтийский гамбит» тоже вроде бы ждали, а начались они в тот момент когда никто не подозревал.

 

Мне вдруг захотелось выйти из симуляции хотя бы на полчаса. Из головы вылетело то что я сижу в бомбоубежище на холодном полу а наверху шныряют нацисты – мне нужно было зайти в интернет и почитать новости. Пока мы сидим тут, могло случиться все что угодно. Я должен был знать, что мир все еще не погиб под ядерными бомбами.

Хотя черт с ним, с миром… меня волновал только мой родной город. Но чтобы вернуться, нужно было прожить еще один день войны.

 

Усталость закрывала глаза. Я оперся затылком на выступающую железяку запора, чтобы не заснуть окончательно. Плюнуть на все и лечь спать я не имел права – сменить меня сейчас было некому. Оставалось только сидеть и ждать, когда Ерохин и Мику оправятся настолько что смогут помочь нам в обороне, или хотя бы пока Эл с Леной не разберутся с компьютером декана. Ну и надеяться что Славя с Алисой тоже не сидят без дела на постах, а занимаются чем-то полезным, например разбираются с тем оружием что мы унесли с собой. Его у нас теперь было много – целых шесть пистолетов-пулеметов, и еще ручная пушка Мику – но к нему нужно было еще снарядить магазины. Патронов оставалось не слишком много, но если не поливать «от бедра», то их хватило бы чтобы отбить штурм и еще продержаться какое-то время.

 

Кстати о времени. Что будет, когда симуляция завершится? Мир вокруг начнет рассыпаться на глазах, как в старом фильме «Начало»? Или мы все внезапно уснем, и проснемся уже в капсулах в лучших традициях научной фантастики? Если конечно нас не поубивают всех раньше и мы не пойдем на новый виток проходить все заново…

Постепенно мысли становились все более бессвязными. Я расслабился и откинулся спиной на угловатый железный люк, чтобы даже в сне чувствовать позади себя опору. Даже если бы кто-то попытался забраться внутрь, я бы все равно успел проснуться и дать отпор. А если случится что-то еще, то шум меня поднимет. Успокоившись с этой мыслью, я покрепче обнял ППШ и опустил голову на подбородок, уверенный что проснусь когда случится что-то чрезвычайное.

 

Конечно же, я не ошибся.

 

* * *

 

От гулкого удара с потолка посыпалась бетонная пыль, и пол под ногами качнулся как при слабом землетрясении. Послышался испуганный девичий крик. Даже спросонья, еще не успев открыть глаза, я понял: началось.

Пытаясь продрать слипшиеся веки, я ощупью подхватил автомат и чуть ли не на четвереньках побежал в сторону основного коридора. За несколько шагов до двери, разделявшей меня от моей цели я остановился и прислушался. Но звуков стрельбы по прежнему не было, только взволнованные голоса девушек. Осмелев, я приоткрыл дверь и выглянул.

 

Первой мне бросилась в глаза помятая и перекосившаяся в раме плита входной гермодвери. Массивные железные брусья окружала сеть крупных и мелких трещин, однако дверь каким-то чудом еще держалась. Ближе ко мне, за собранной из подручных средств баррикадой укрывались Лена, Славя и Алиса.

– Что случилось? – окликнул я их. Девушки резко обернулись; Двачевская схватилась за оружие. Однако при виде меня на их лицах проступило облегчение.

– Снаружи взрыв был, – сказала Славя. На ее лбу проступила глубокая складка; глаза были внимательными и напряженными. – Мы думали, сейчас к нам полезут, но нет.

– Понятно… – я сглотнул. В голове творилась каша, и я сейчас пытался в ней разобраться. Главный вопрос, который меня беспокоил в этот момент, был – что предпримет враг? И что осталось такого, что я мог упустить, прежде чем начнется заварушка?

 

Я пристально уставился на поврежденную гермодверь. Само собой, фрицы поймут что у них не получилось и попытаются ее взорвать повторно, чтобы уж наверняка. Коридор достаточно длинный и прямой, при взрыве осколками за баррикадой не заденет, значит все что нужно – это не давать немцам пройти за порог и отсекать их автоматным огнем и гранатами. Вроде бы, с этим все хорошо…

– Семен, что нам делать? – спросила Алиса, глядя на меня расширенными глазами. Девушку трясло от страха и адреналина. Глядя на нее, мне захотелось найти какое-то ласковое слово и хоть как-то подбодрить ее, но вместо этого я спросил:

– Магазины к автоматам снарядили? Гранаты приготовили? Сколько их у нас?

– Две. – отозвалась Славя. – Магазины я с Алисой собрала.

 

«Так… Что еще? Что же еще?»

– А что с другими вентиляционными шахтами? – вдруг осенило меня. – Там куда я вас оставил охранять, вы их надежно закрыли?

– Э-э… – Алиса в растерянности приоткрыла рот и уставилась на подруг.

– Я проверила, – заявила Лена. – Все закрыто. Еще я стопку каких-то книжек подложила под рычаги, чтобы с другой стороны открыть не смогли.

«Умница!»

– Спасибо, Лен, – я улыбнулся и перевел дух. – Так, ладно. Перекличка! Лена здесь, Алиса здесь, Славяна здесь. Где Сергей?

– Пароль взламывает, – сказала Лена. И отвела глаза.

«Что-то тут не так».

Я прищурился, но не стал ничего спрашивать при Славе с Алисой.

– Хорошо. А Виола с Ольгой Дмитриевной где?

– Там же, где и Сергей, в главной комнате.

 

Это мне не понравилось. Я по-прежнему подозрительно относился к медсестре и ждал от нее подвоха. Хотя то, что с ней вместе были Эл и куратор отчасти успокаивало, но именно лишь отчасти: у Электроника рука ранена, а на Ольгу Дмитриевну полагаться было опрометчиво. При таком раскладе что стоит Виоле закрыть нас тут? А там поди разбирайся…

Я посмотрел на приоткрытую железную дверь за нашими спинами и вздохнул.

– А Иван с Мику?

– Они в спальне спят, – лицо Слави стало печальным. – Я два часа назад Ваню бульоном поила, и он снова уснул. С тех пор больше не просыпался.

«Ну да, две пули, в бок и в руку, это не раз плюнуть. Помню, тоже так же целую ночь и день провалялся… Минутку, два часа?! А сколько уже времени прошло?»

 

– Не знаю, у меня на телефоне время сбилось, – ответила Лена, когда я спросил ее. Алиса в ответ на мой взгляд только покачала головой с огорченным видом

– Уже много, – сказала Славя. – Мы тут целый день сидим. Пока ты спал.

Я почувствовал как у меня пылают щеки. Вот уж славно – заснул на посту, и провалялся невесть сколько…

– А почему ты спрашиваешь? – сказала Лена. – У тебя же смартфон есть. Мог бы посмотреть.

 

Идиот!

Стараясь не смотреть в глаза девушкам, я отвернулся и достал из кармана шаровар сотовый. Тот с писком разблокировался, выдав надпись на экране: «16:42». Действительно, целый день прошел. А я думал, что прилег отдохнуть на полчаса. Почему нас не попытались штурмовать раньше? Странно все это…

– Ладно, – я прервал неловкое молчание. – Главное, не бойтесь и не трусьте. Мы в укрытии, вооружены, и если делать будем все как надо, то нас здесь хрен возьмешь. А если все изменится к худшему, то мы уйдем за эту дверь, – мой палец показал на гермолюк позади нас, – И покинем бомбоубежище по потайному ходу. После этого будем действовать по обстоятельствам. Но это крайний случай, если все будет хорошо, то и это не понадобится. Патроны беречь, стрелять только по видимой цели. Понятно? Если не видите немца, то не стрелять, как бы сильно этого не хотелось! Но в то же время, не дайте фрицам ворваться сюда к нам в бункер. Кто перешагнет через порог, должен здесь же и остаться.

Я задумался, глядя перед собой в коридор. Что-то в мозгу осторожно поскреблось, какая-то не дававшая покоя мелочь. Не зная как завершить свой спич, я смущенно кашлянул.

– Вот. И еще смотрите за проходами в сторону ФВУ и вентиляционных шахт. Мы их конечно закрыли, но их могут попытаться подорвать. Будьте начеку.

Девушки молчали, во все глаза смотря на меня. Алиса вроде немного успокоилась, хотя временами ее еще немного потряхивало нервной дрожью. Лена была привычно спокойна, и рассеяно постукивала пальцами по железу автоматного магазина. Славя сидела на ящике, собранная и напряженная как сжатая пружина. Я же стоял перед ними, машинально разглядывая каждую из них и наверное выглядя уверенным в себе, но на самом деле я в глубине души трясся и переживал.

 

Что сейчас будет дальше? На месте командира фашистов я бы попробовал еще раз взорвать главный вход. Тем более что герма на нем и так держится на соплях, пнуть – и отвалится.

Все ли я предусмотрел?

Нет. Что-то я забыл. Вот только что именно?

Я еще раз оглядел стены нашего убежища. Насчет тайного хода уже было сказано, и вроде бы даже всех слегка приободрило. Про ответвления в сторону вентиляции я тоже сказал… Вроде все учтено, так какого хрена меня трясет? Наверное, из-за нервов…

 

Вздохнув, я сел позади баррикады и уложил свой ППШ в бойницу нашего укрепления из ящиков и железных бочек, направив его в сторону входной двери как если бы это был пулемет.

– Готовьтесь. Всем сидеть тихо. Огонь открывать только когда я скажу. Слушаем…

Под потолком звенела лампочка, заливая коридор довольно ярким желтовато-оранжевым светом. Мое внимание постоянно отвлекалось на нее. Может, выключить? Она демаскирует нас, ведь в освещенном коридоре нас будет гораздо проще увидеть… хотя нет, тогда мы сами не сможем стрелять в темноте. Фонарей у нас нет, подсветить входную дверь нечем. Лучше пусть останется так. Будет нужно – выключим выстрелом.

 

Шорох в дальнем конце коридора заставил меня встрепенуться. Что-то возилось за искореженной гермодверью. Послышались звуки шагов, заглушаемые бронеплитой, а потом раздался шорох, как если бы что-то прислонили снаружи. В тишине подземелья громко раздалось доносящееся с другой стороны зловещее шипение сгорающего запального шнура.

– Ну, пошла жара. – Алиса стиснула цевье и смотрела в конец коридора с выступившей испариной на лице. Я сощурился. Сейчас, еще чуть-чуть, и…

Но вместо того, чего я ждал и чего боялся, произошло другое. Вдруг распахнулась дверь лазарета, который находился между баррикадой (то есть нами) и гермодверью. Оттуда, придерживаясь за косяк рукой, на свет божий выполз Иван, которого придерживала за руку наша японка – прибитый, с кругами под глазами, но все такой же целеустремленный. Оглядевшись, парочка направилась к нам, покачиваясь из стороны в сторону, заслоняя нам сектор обстрела. Идти им было метров пятнадцать.

 

– Ваня! – закричала Славяна.

Я таращился на идущих с открытым ртом, а в голове наконец (!) начинало оформляться понимание моей ошибки. Конечно же, я не забыл что у нас есть еще целых двое небоеспособных, и что они лежат в лазарете. Скверным было то, что лазарет находился почти у самых дверей бункера, и путь до него проходил через коридор, прямо сквозь сектор обстрела. И вот это как раз вылетело у меня из головы.

А теперь Иван с Мику показались именно в тот момент, когда немцы собрались подрывать заряд. С чертовой железной плитой за спиной, готовой рвануть, и прорвой чертовых фашистов.

 

Славя внезапно изящным прыжком перемахнула через завал из бочек и бегом рванулась к Ивану. Она тоже все это успела понять.

– Дура! – выпалил я, цепенея от ужаса. – Рванет же сейчас! Ложись!

– Я успею! – отозвалась девушка. – Только не за…

Что хотела сказать Славяна, я так и не успел дослушать. Заряд взрывчатки наконец сработал.

По коридору с ревом полетели бетонные осколки, воздух заполнился пылью и пах кислым запахом взрывчатки. В лицо ударила горячая волна, ослепив и заставив вжаться в укрытие. И как будто было мало всего этого, большой каменный обломок попал в плафон на потолке и разбил лампочку. Помещение погрузилось во тьму. Лишь слабый свет из разверстого проема на месте где была гермодверь кое-как освещали коридор. Я увидел, что сорванная с петель плита гермодвери валяется на пороге, а ближе к нам лежит темная масса, в которой смутно угадывались очертания тел. Вот одно из них со стоном пошевелилось.

– Твою мать, – я взял автомат и лег на пол, выползая из-за баррикады. – Алиса, Лена, вы как?

– Я нормально, – отозвалась Лена. – С Алисой тоже все хорошо.

– Держите дверь! – я полз по захламленному бетонными осколками полу и чихал от пыли. – Стреляйте… чхи!.. если там будет шевеление!

– А ты куда?!

– Я за ними… Их походу контузило, надо вытаскивать!

 

Позади мне что-то закричали, но я уже не слушал. Моим друзьям была нужна помощь. Я должен был им помочь. Я не имел права облажаться на этот раз. Даже если это было глупо и безнадежно, я был обязан попытаться их вытащить.

Впереди загремели тяжелые шаги подкованых бутсов. Я направил ППШ в ту сторону, напряженно вглядываясь в полумрак. Увы, все еще висевшая в воздухе пыль и слезящиеся от чиха глаза не позволяли что-либо нормально разглядеть. Все что было видно – это тусклый прямоугольник проема впереди.

– Иван! – позвал я. – Мику! Славя, вы там живы?

– Семен… – слабо отозвалась Славяна из темноты. – Помоги…

Я пополз быстрее, поглядывая в сторону проема. Двигаться в потемках среди битого щебня было тяжело. Одно радовало – теперь в коридоре было темно. Если кто-то покажется, я увижу чужой силуэт первым. Скорее всего…

 

Шаги на лестнице стихли. Раздалась гортанная команда. Я замер и вздернул автомат, ожидая что в коридор сейчас ломанутся враги… но вместо них в проем влетело несколько небольших предметов, покатившихся по полу с металлическим лязгом. Я с матом вжался в пол, закрывая голову.

Заухали взрывы гранат. По стенам и потолку застучал град осколков: один с пронзительным свистом пронесся у меня над ухом. Гулко зазвенела пробитая бочка в баррикаде. Раздался пронзительный женский крик, и мгновенно оборвался – как отрезало.

– Славя?! – закричал я.

– Я… я в порядке! – откликнулась девушка. – Это… кажется, это Мику.

 

Раздался топот, сопровождаемый гортанной командой.

– Achtung, bereit! Los!

– Огонь! – одновременно с ним воскликнул я.

В проеме входа мелькнул силуэт пехотинца, за ним еще один. Но позади меня затрещали «шмайссеры», заставив одного из них споткнуться и упасть. Его товарищ скрылся из виду. Немного погодя с той стороны тоже открыли огонь. Над головой засвистели пули, с воем рикошетируя от стен и со звоном ударяясь о наше заграждение. Стараясь не обращать внимания на эти звуки, я полз, задавливая страх в душе и ругаясь про себя самыми страшными ругательствами.

Наконец передо мной выросла лежащая на полу груда. Я протянул руку и наткнулся на чьи-то пальцы. Впившаяся в меня кисть заставила отдернуться как от кипятка.

– Славя, чтоб тебя! Ты?! – прошипел я.

– Да!

– А Иван где?

– Тут я. – отозвался хриплый голос. Присмотревшись, я увидел в темноте Ваньку – он полулежал, тяжело опираясь на спину Славяны.

– Ты можешь его одна унести? – шепотом спросил я ее.

– Наверное…

– Тогда давай, тащи его. Я за Мику. Где она?

– Позади… – Славя неуверенно махнула в темноте рукой, едва не задев меня. Не желая терять времени, я пополз вперед. Практически сразу, буквально в паре шагов дальше, нашлась и японка. Когда я попытался поднять ее, то почувствовал как ее тело тяжело обвисает, и хлюпающую на гимнастерке липкую горячую жидкость. Не желая сдаваться, я ощупал у Мику шею и лицо, пытаясь найти пульс – и ощутил пальцами толчками бьющую изо рта кровь, и широко раскрытые неподвижные глаза.

 

…Дерьмо.

Я отвернулся, преодолевая тошноту. На душе стало невыносимо мерзко. Только что по моей вине погиб еще один боевой товарищ…. Нет. Она была не просто товарищем по оружию, она была моим другом, одним из немногих, кого я мог так назвать. На этот раз я не мог спрятаться за оправданием что это была нелепая случайность, как с Женей. Мику умерла исключительно потому что я облажался и не подумал о том что раненых нужно спрятать в более безопасном месте. И не факт что это будет единственная жертва моей ошибки.

Наклонившись к Мику, я несколько секунд смотрел на смутно видимые во мраке азиатские черты ее лица. Потом протянул уже измазанную руку и осторожно закрыл ей глаза.

Прости. Твой друг, наверное, все же слишком «бака», чтобы быть командиром…

 

От проема входа ударила еще одна очередь, шурша осыпающейся штукатуркой. Я посмотрел в ту сторону и оскалился. Они хотят боя? Будет им бой.

Я оставил Мику на полу и встал, перехватив ППШ. Щелкнул переводчик огня, выставляя режим стрельбы одиночными – не хотелось переводить впустую драгоценные патроны. Я встал во весь рост, держась у стены, прицелился в проем, и несколько раз выстрелил, подавляя автоматчиков в укрытии, после чего сделал бросок вперед. Злость подхлестнула мой мыслительный процесс, в результате чего у меня появилась небольшая идея. Я выстрелил еще раз, подскочил к двери лазарета и распахнул ее настежь, выпуская в коридор поток оранжевого электрического света. Потом рывком перекатился через коридор к противоположной двери в какую-то подсобную комнату, распахнул её и щелкнул выключателем, давая мощную подсветку на вход в бомбоубежище. Теперь, кто бы ни вошел, он будет освещен как в тире, представляя отличную мишень.

 

Выстрелив еще несколько раз в сторону входа, я почти бегом вернулся к баррикаде, как раз в тот момент когда до нее добралась Славя с Ерохиным на плечах. Невольно я удивился силам девушки – тащить на себе такого бугая!

– Все целы? – задыхаясь спросил я.

– Да… – Славяна опустила своего бойфренда на пол и сидела рядом с ним, поддерживая одной рукой.

– Хорошо.

Никто не стал спрашивать, что случилось с Мику – было понятно и так. По молчаливому согласию, все обошли эту тему молчанием. Только Лена пододвинулась поближе и на секунду обняла меня за руку. Когда я посмотрел ей в глаза, то увидел в них грусть, и понимание.

«Не вини себя» – она легонько пожала мне кисть и отодвинулась, вновь приникнув к немецкому пистолету-пулемету. Я молча выдохнул и отвернулся, целясь через амбразуру. Однако, несмотря на все усилия, внутри меня по-прежнему слипались в один комок горечь пополам со стыдом.

 

Увы, времени поддаваться рефлексии не было. В коридоре бухнули еще несколько гранат, после чего последовала очередная атака. Как и предыдущая, она захлебнулась – мы были в укрытии, а солдаты противника как на ладони, и против четырех автоматов не имели никаких шансов в узком пространстве. Немцы снова откатились, оставив на пороге двоих убитых. Алиса и Славяна принялись менять опустевшие магазины.

 

– Берегите патроны. – напомнил я. – Нас тут четыре автомата, необязательно поливать от бедра.

– Ничего поумнее посоветовать не можешь? – Алиса резко дернула затвор на своем MP-40.

– Стреляй одиночными.

– Как, интересно? Оно стреляет только очередями!

– Нежно. Нажала один раз, отпустила. Так и стреляй.

– Раньше не мог сказать? – Двачевская отложила автомат и зло уставилась на меня.

– Прекратите! – рявкнула Славя. Мы все вздрогнули от неожиданности. – Вам нечем заняться? Нас хотят убить, а вы ругаться собрались? Алиса, держи себя в руках!

– Глядите, у кого голос прорезался. – протянула Двачевская и встала, глядя на Славяну сверху вниз. – Альфа-самкой себя считаешь?

Славя зарядила автомат и тоже поднялась, глядя на Алису в упор.

– Нет. – произнесла она низким и грудным голосом. – Я не самоутверждаюсь за чужой счет. А теперь села. На место.

Ствол в руках тихони-Слави смотрел в живот Двачевской, отчего ее нахальное выражение лица мгновенно испарилось. Алиса опустилась, не отрывая глаз от лица Славяны. Та кивнула и опустив автомат, села обратно. Мы все молча смотрели на нее, пребывая в тихом шоке.

– Извини, Семен. – наконец сказала она, не глядя на меня.

– Мы одна команда. – я наконец оправился от растерянности и покачал головой. – У нас нет времени на ссоры. Если будем собачиться друг с другом, нам конец. Вы соображаете вообще?

 

Алиса посмотрела мне в глаза и дрогнула, словно собираясь возразить. Но вместо этого опустила взгляд.

– Ребята, простите, – глухо сказала она. – Я дура. Просто все это действует на нервы. Я не могу…

– Ничего, – я подвинулся ближе к ней и взял ее за руку. – Мы все это чувствуем. Нам всем хреново и страшно. Наши друзья умирают. Но мы должны быть сильными, чтобы не вышло будто они погибли зря. Понимаешь?

Алиса согнулась, вырвав руку и спрятав лицо в ладонях. Я вздохнул, в очередной раз за сегодня.

– Отдохни, Алис. Славя, как там Иван?

– Я нормально. – раздался глухой голос. Ванька-Смерть сидел, прислоняясь спиной к баррикаде и смотрел на меня, весь обмотанный бинтами. – Дайте мне ствол. Я хочу убивать.

– Успеешь еще. – я против воли улыбнулся бесхитростной реплике Ерохина. – Лежи, восстанавливай силы. Нам еще долго тут сидеть.

– А который час? – спросила Славя.

– Пять вечера. – я посмотрел на экран смартфона. Белые цифры продолжали отсчитывать время, безразличные ко всему происходящему. С того момента когда начался бой прошло не больше четверти часа.

– Будем ждать. – подвела итог Лена. Я посмотрел на нее, а она на меня. Несмотря на всю тяжесть нашей ситуации, на ее лице не было написано страха. Я едва заметно улыбнулся.

– Да. Будем ждать.

 

* * *

 

В тишине подземелья секунда за секундой текли, сливаясь в минуты, которые в свою очередь превращались в часы. Ерохина отнесли в комнату с компьютером и оставили на попечение Виолы. Мы же занялись укреплением нашего убежища. Я принес со склада ГО несколько противогазов – мне все еще не давала покоя мысль что нас могут попытаться выкурить. Свет во всем бункере выключили чтобы экономить ресурс генератора, оставив только несколько ламп на входе и в ответвлениях к вентиляционным шахтам. Там же из подручного хлама были собраны заграждения, на случай если нашим врагам придет идея попробовать нас штурмовать оттуда. При этом основной коридор всегда оставался под надзором как минимум двух автоматчиков. Девушки поочередно помогали в строительстве, но большую часть работы мне все равно пришлось выполнять самому. Впрочем, нас стало больше – к нашей работе неожиданно присоединилась Ольга Дмитриевна, под чьим руководством мы завалили боковые коридоры ящиками и пустыми шкафами, оставив только небольшую амбразуру.

 

Сыроежкин продолжал взламывать пароль, но без особых успехов. Несколько раз я уже думал о том чтобы снять его с компьютера и заставить трудиться рядом со мной, но каждый раз отказывался от этого. Ему могло повезти подобрать пароль к чертовому терминалу, а то и вовсе отключить виртуалку прямо отсюда. Да и рука у него была ранена, вряд ли бы он много наработал таская со мной ящики и шкафы. Пусть лучше сидит там и ломает пароль. И заодно присматривает за Виолой.

 

Один раз нас пытались штурмовать, но мы были наготове. Правда, для этого пришлось потратить значительное количество патронов и целую гранату. Немцы попытались пустить дым и ворваться в бомбоубежище под его прикрытием. У них ничего не получилось, и четыре изрешеченных буквально в дуршлаг тела были тому доказательством. Но у нас стали кончаться боеприпасы. На каждый автомат осталось по два магазина. И всего одна граната на случай повторного штурма. В том, что он состоится, у меня не было никаких сомнений…

 

К вечеру захотелось есть. Алиса прокралась в кухню и стащила там несколько банок с тушенкой. Когда я попытался разжечь костер для подогрева, дым стал быстро наполнять убежище, поэтому от этой затеи пришлось отказаться. Вместо этого мы съели тушенку сырой, запив водой и вполглаза наблюдая за входом. Вышло не очень вкусно, да еще и без хлеба, но это было лучше чем ничего. От наших пиротехнических опытов остался неприятный запах гари, смешивавшийся с кислым запахом пороха и противной сладковатой вонью, растекавшейся от входа в кладовку. От этого букета меня периодически подташнивало; девушки морщились и судя по всему чувствовали себя не лучше.

 

В смежном тоннеле к вентшахте что-то заскреблось. Я отложил пустую банку тушенки, которую машинально выскабливал, и замер, прислушиваясь. Да, сомнений не было – к нам кто-то забрался.

– Народ! К бою!

Мой шепот как электричеством пронзил девушек. Алиса вздрогнула и закрутила головой. Лена нахмурилась и с тревогой посмотрела на меня. Только Славяна продолжала дисциплинированно смотреть через прицел в конец коридора, охраняя свой сектор.

Я жестом указал Двачевской помогать Славе, а сам тихо скользнул к амбразуре. Шум доносился со стороны той вентиляционной шахты, где раньше дежурил я. Что ж, все логично – немцы получили втык при лобовом штурме и теперь нашли обходной путь.

– Взрывать будут. – зашипел я шепотом, прикрываясь рукой.

– Может, разберем баррикаду? – тихо предложила Алиса.

– Ага. Зря что ли столько корячились? – я покачал головой. – Пусть лезут. Я их тут поприветствую.

 

Алиса криво улыбнулась и показала большой палец. Вдруг шум раздался из другого коридора, противоположного моему. Мы испуганно переглянулись.

– Сейчас начнется, – мой взгляд скользил по лицам девчат, в то время как я лихорадочно думал что могу еще сделать. – Лена, охраняй дыру напротив!

Моя девушка молча кивнула и метнулась к амбразуре. Я стиснул внезапно вспотевшими руками деревянное ложе ППШ. Когда оно стало скользким и мокрым, мне стало ясно что меня тоже одолевает мандраж. Поморщившись я вытер руку о рубаху и уверенней взялся за цевье. По голове скакали осколки мыслей, вызывая под теменем раздражающий звон. В довершение всего, невовремя дал о себе знать организм, требуя чтобы я сходил отлить. Вот прямо сейчас.

«Ну блин!»

Тем временем из коридора раздалось шипение запала, приглушенного люком. Значит, до штурма остались считанные секунды.

– Всем закрыть глаза и укрыться! – скомандовал я, отскакивая от баррикады к стене и сжимая колени. – Рот нараспашку! Славя, Алиса, залечь! Как рванет, держите под прицелом главный вход! Понеслась!..

 

Ш-ш-ш… Сопровождаемые еле слышным шипением, секунды текли мучительно долго, распаляя желание наплевать на все и отлить прямо в штанину. Поэтому громоподобный грохот взрыва я встретил как избавление. В баррикаду ударил спрессованный кулак горячего и уплотнившегося воздуха, заставив сооружение заскрипеть и податься. Тем не менее, оно выдержало. Я выставил в амбразуру автомат, но ничего не было видно в мутной взвеси цемента и кирпичной пыли.

Несколько секунд спустя раздался второй взрыв с другой стороны. Сквозь щели в баррикаде вылетел плотный клуб пыли. Кто-то из девушек взвизгнул от испуга.

– Дверь держите! – заорал я. – Главный вход на прицеле держите, блядь!

«Hold the door!» – издевательски взвыло подсознание.

 

Сквозь угасающий звон в ушах раздался шорох и шаги. Я впился взглядом в бурую мглу, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь и сдерживая порыв дать очередь вслепую. Так бы я просто раскрыл себя, а до поры внезапность и незнание противником обстановки пока играло нам на руку.

Позади меня коротко застучали автоматы Слави и Алисы. Я отвлекся на них и едва не пропустил мелькнувшую в дыму фигуру. Немецкий солдат появился в прицеле на каких-то несколько секунд, перебегая через коридор, но я был быстрее. Автомат в моих руках рокотнул, выплюнув очередь. Фигура пехотинца споткнулась и упала, пропав из поля зрения. Я на миг ощутил чувство удовлетворения, а затем случилось нечто, от чего мое сердце ушло в пятки – коридор с шипением облизала упругая струя пламени, поджигая и пачкая копотью все на своем пути. В лицо мне пахнуло жаром и я отпрянул от амбразуры.

Там был огнеметчик.

 

Я оглянулся. Лена стреляла короткими очередями в свою амбразуру. Алиса со Славей по очереди полосовали дальний конец коридора, где расплывалось бело-серое облако дыма. Похоже, на сей раз с нами решили покончить, разом штурмуя с трех сторон. И если я не расправлюсь с огнеметом как можно быстрее, то так и будет. Можно спрятаться от пуль, и даже от гранат, если есть укрытие. Но нельзя укрыться от выжигающего сам воздух и заползающего в любую щель липкого потока огнесмеси. Чтобы убить всех нас, огнеметчику будет достаточно поджечь баррикаду, а потом подойти вплотную, просунуть дуло в щель для автомата и нажать на спуск. После чего мы сами выбежим из укрытия прямо под пули врагов.

 

Превозмогая страх, я выглянул. В этот момент стрелок наконец разглядел баррикаду и стал ее поливать из своего «шланга». Остро запахло бензином. Щурясь от жара, я направил в амбразуру ППШ и нажал на спусковой крючок. Очередь гулко простучала в замкнутом пространстве – а затем из пыли и дыма мне ответили два автомата. У огнеметчика появилось подкрепление.

Черт! И что делать теперь?!

Я съежился и зашарил глазами вокруг. Мой взгляд упал на гранату, которая лежала в нише баррикады рядом со Славей. Нашу последнюю гранату, которую берегли на крайний случай. Но если это не он, то я уже не знаю…

 

Завал из досок и шкафов вспыхнул пламенем и начал быстро разгораться, показывая что времени осталось не слишком много. Я метнулся к гранате и подхватил ребристую «лимонку», стиснув ее пальцами. Однако, когда палец был продет в чеку, вдруг пришла мысль что я не смогу сделать бросок сквозь узкую амбразуру. Не лучше ли подождать, пока враги сами не подойдут поближе?

Я ухмыльнулся и встал рядом с баррикадой. Немцы с другой стороны продолжали ее обстреливать, очевидно давая возможность своему огнеметчику подобраться вплотную. Давайте-давайте, приходите, мне не терпится поднести вам презент…

– Семен, что ты делаешь? – воскликнула Славя.

Я поднес палец к губам и указал в сторону облака дыма. Девушка кивнула и слегка толкнула Двачевскую, которая уже было бросилась в мою сторону помогать. Я тем временем ждал, пытаясь разобрать за стуком «шмайссеров» шорох шагов приближающегося врага… и дождавшись их, выдернул чеку, после чего вложил ее в амбразуру и прижимая, отпустил скобу. Граната бухнула и слегка вздрогнула в руке, отмеряя секунды до взрыва сгорающим запалом. Я замахнулся автоматом и от души ударил прикладом по корпусу гранаты, отправляя ее с ускорением в сторону немцев.

И отпрыгнул.

 

За горящим завалом глухо ударил взрыв. А затем – я не знаю как это описать, это было похоже на то как если бы разорвало газовый баллон. Взрывной волной разметало завал, разбросав пылающие обломки по коридору и частично задев основную баррикаду. Мне довольно чувствительно обожгло руку, но вроде больше никто не пострадал. Из немцев, разумеется, никто не выжил – когда я заглянул туда, то там на полу и стенах вовсю пылало разлившееся из баков топливо. Бункер стал быстро заполняться дымной удушливой гарью, от которой резало в глазах и горело в груди.

– Всем надеть противогазы! – кашляя, крикнул я. – Лена, где огнетушитель?!

– В кладовой! – крикнула Лена, не отрываясь от амбразуры. За тем завалом где она держала оборону было жарко – строчили один или два автомата, и периодически взрывались гранаты.

 

По потолку и стенам скользили оранжевые отблески от пожара. Над головой проносились пули – кто-то из укрывавшихся возле главного входа фашистов обстреливал наше укрепление. Алиса со Славяной пытались нащупать его своим огнем, но безуспешно. Граната бы помогла, но их у нас больше не было. Положение становилось все хуже, но мы пока держались. Вот только было непонятно, как долго это продлится…

Дышать становилось все труднее. Я натянул на голову резиновую маску с нелепо болтающимся на гофре громоздким фильтром. Мир как будто сузился – окуляры значительно ограничивали поле зрения, мешая целиться, но выбора не было. Я сунул фильтр в сумку и накинул ту на плечо, чтобы болтающаяся коробка не мешалась в бою. После чего пригнувшись направился к Лене, взяв второй противогаз.

 

– Надень, – я похлопал ее по плечу и сунул в руки сумку с маской и фильтром. – Как тут у тебя?

– Хорошо… – Лена отошла и стала надевать маску, пока я взял на себя ее обязанности и целился в амбразуру.

– Давай к девочкам. Я тут и сам постою.

– Нет уж, – Лена несильно толкнула меня от амбразуры. – Лучше ты им помоги.

– Уверена?

– Да, – красивые зеленые глаза посмотрели на меня сквозь окуляры противогаза. – Иди. Я справлюсь.

Резкий грохочущий звук привлек мое внимание. Я отвернулся от Лены и посмотрел в коридор. Сквозь белую дымную пелену мелькали вспышки выстрелов, сливавшиеся в одно слитное непрерывное мерцание. По баррикаде тяжело и мощно стучали тяжелые пули, так часто, что их удары были словно железный град. От стен и пола со стоном отлетали рикошеты во всех направлениях. Это совершенно не было похоже на слабые и неспешные постукивания немецких MP-40.

 

– Е…ть! – я схватил Лену и почти швырнул ее под прикрытие баррикады. – Пулемет! Всем лечь, быстро!

Пули винтовочного калибра продолжали молотить наше укрытие, делая в нем все новые и новые дырки. Против такого огня он, к сожалению, защищал плохо. Менее чем через минуту Славя вскрикнула и выгнулась всем телом, зажимая рану в боку. Меня тоже зацепило – рикошетом поперек спины, разорвав форму и глубоко полоснув по коже. Было ослепительно больно, но я был вынужден остаться на месте и защищать амбразуру.

– Славю ранило! – даже у обычно спокойной Лены в голосе начали прорезаться панические нотки. – Семен, надо что-то делать!

А что тут сделаешь? Гранат нет. Было бы больше бойцов, можно было высунуться и подавить пулемет в несколько автоматов. Но все что мы имеем, это трех девушек и одного меня. В довершение всего, дымовое прикрытие немцев постепенно развеивалось, позволяя стрелять прицельно. Я и девушки были в относительном прикрытии, вне прямой видимости, но стоило только поднять голову, то ее немедленно бы отстрелили. Недостатка в патронах у немцев тоже не было. Так что судя по всему, это был конец. Все, что я мог сделать – это сдерживать фрицев возле вентшахты и дожидаться когда враг возьмет нас штурмом в лоб и перебьет всех.

 

– Лена, бери девчонок и ползи в главный зал. – я принял решение. – Закрывайте дверь. После этого уходите по подземному ходу.

– А ты? – выражения лица Лены я не мог увидеть из-за  противогаза, но дрожь в голосе была красноречивой.

– А я остаюсь. Пока я здесь, взрывать дверь они не станут. У вас будет некоторое время чтобы собраться и свалить. Не трать его зря, сваливайте!

– Я остаюсь. – голос Лены упал.

– Я тоже остаюсь. – фыркнула Алиса. – Не помешаю?

Славя не сказала ничего. Она полулежала, прислонившись головой к доске и смотрела в потолок. Из-под индивидуального пакета, прижатого к ране, медленно сочилась темная жидкость, растекаясь на полу багровой лужей.

– Уходите. – я отвел глаза. – Даже если вы останетесь, много мы тут не навоюем. Нас осталось слишком мало. Ерохин ранен, Эл тоже. Мне очень жаль.

 

– Ты слишком рано списываешь нас, братан. – раздался вдруг знакомый голос.

– Действительно. Хотя я и хрупкий «ботаник», но держаться за оружие еще могу. – сказал Электроник, гусиным шагом проползая через порог к нам. Следом за ним на четвереньках вылез Иван. На его перемотанной бинтами спине перекатывался ППШ, который мы забыли в комнате с компьютером.

– Эл?! – я сдержал ругательство. – Ты какого тут делаешь?! Ты должен был взломать комп!

– Извини, не получилось. – Сыроежкин покачал головой. – Я перебрал все способы какие мог. Для других нужны специальные программы. Так что… я обломался. Мы все обломались, Семен.

На этот я выругался вслух. Последняя надежда вырваться из этого ада живыми исчезла.

 

– Зато – хей! – мы все снова вместе! – Ерохин выполз в коридор и огляделся. – А у вас тут что… Славя?!

– Я в порядке, Вань. – девушка слабо улыбнулась и попыталась приподняться. – Ты же знаешь, что это только имитация, на самом деле на мне ни царапины…

– Славя. – Иван поднял ее за плечи и всмотрелся в лицо. – Славя… я клянусь, я… я порву на куски этих мразей! Они нам за все заплатят! Они!..

Славяна приложила пальцы к его губам, а затем сорвала с головы противогаз и выгнувшись навстречу ему, поцеловала. Я отвернулся к амбразуре, ощутив неловкость и мучительность момента для них обоих. Вовремя – очередной солдат высунулся из-за угла, выцеливая мою голову. Мой выстрел был точным и смертельным.

От двери за моей спиной негромко зашуршало и оттуда… вышла Ольга Дмитриевна. С пистолетом Слави. Гермодверь за ней с лязгом закрылась.

– И вы здесь? – я удивился.

– Возможно я не самый хороший учитель. – грустно усмехнулась наша руководительница, держа пистолет бледными пальцами. – Но когда вы проходите самый главный урок, я обязана быть рядом. Даже если это глупо и не по правилам. Простите, что я так долго колинфильтрировалсяась, ребята.

– Добро пожаловать в команду. – через силу улыбнулся Электроник и закашлялся. – А Виола там осталась?

– Да. Она сказала что запасной выход открыт и ждет вас.

 

Вражеский пулемет вдруг замолчал. В бомбоубежище установилась гнетущая тишина. Узкий пятачок перед гермодверью тускло освещался языками пламени, выплескивавшимися через проем правого коридора и лизавшими потолок. Уже давно никто не стоял – воздух над головой заполнял черный дым. Дышать было уже почти невозможно даже несмотря на противогазы, потому что огонь пожирал остатки кислорода. Потушить его было нечем – огнетушители были в кладовке, до которой надо было ползти под огнем пулемета. В принципе, немцам оставалось только немного подождать. Будь это настоящий пожар, мы бы наверное были уже давно мертвы из-за угарного газа, но даже сейчас недостаток воздуха заставлял голову кружиться и темнеть в глазах.

 

Гулко затопали ноги в сапогах. Я отвел взгляд от амбразуры – шум доносился от развороченного проема входной двери. Оттуда же доносились приглушенные голоса и клацанье оружия. Не надо было иметь много ума чтобы понимать, что произойдет дальше.

– Все готовы? – сказал я.

Никто не ответил вслух. Но мерцающие в отблесках огня глаза вокруг меня горели решимостью. А может, это мне так казалось из-за отсвечивающих стекол защитных масок.

– Хорошо. – я перехватил свой автомат поудобнее. – Тогда по моей команде, когда скажу – встаем и мочим всех. К бою!

 

– Rasch vorwärts! Angreifen!

Пронзительно свистнул свисток. И следом раздался нечленораздельный рев, когда в бункер рванулась немецкая штурмовая группа. Зазвенели о кафель брошенные гранаты. И спустя секунду – взрывы. Кто-то из нас вскрикнул и упал, растянувшись на полу.

– Встать! – я закричал, не слыша своего голоса. – Огонь!!!

 

* * *

 

Погибли почти все.

Схватка запомнилась как нечто бессмысленно-несуразное, и какими-то кусками. Помню только, что через несколько секунд после начала кончились патроны, и я начал махать разряженным ППШ в гуще рукопашной как палицей. Не могу сказать также и того, сколько это длилось – смартфон пострадал в драке и разбился. По внутренним ощущениям, это длилось не меньше получаса, хотя если бы оказалось что прошло каких-то пара минут, я бы не удивился. В голове остались только самое начало схватки, и самый конец, когда меня Лена за плечи оттаскивала от трупа какого-то немца. В середине была дыра в памяти – наверное, я тогда настолько разозлился и испугался что сознание отключилось, оставив тело реагировать само по себе.

Наверное, это было к лучшему. Потому что я не видел как убивают моих друзей.

 

Погибла Славя. Погиб Ерохин. Погиб Сыроежкин. Погибла Ольга. Из всей нашей группы в живых остались только я, Лена и Алиса.

Странно, но почему-то это воспринималось отстраненно. Гибель моих друзей воспринималась мной словно закономерный итог всей этой ситуации. Во всей этой череде смертей не хватало только последнего штриха – нас. Впрочем, меня это уже не пугало. Просто хотелось чтобы это поскорее закончилось. Приходилось буквально силой заставлять себя думать, что-то делать.

Никогда не мог представить что даже продолжать жить может быть невыносимо тяжело.

 

– Нужно уходить. Здесь скоро будет невозможно дышать. Мы задохнемся. – глухо пробормотала Лена сквозь противогаз.

Коротко рокотнул пулемет в дальнем конце коридора. Пулеметчик похоже испытывал недостаток в патронах и палил изредка, на звук наших голосов. Однако нам уже было плевать – не было ни сил, ни желания отвечать ему.

– Нельзя оставлять дверь. – с трудом ответил я, пытаясь вдохнуть глубже.

– Почему? – вяло поинтересовалась Алиса.

– Заложат бомбу и привет.

– Ну и пусть. – Алиса свернулась в клубок, уткнув голову в колени.

– Игра еще не закончилась. – слабо возразил я. – Нужно продолжать сражаться.

– Ради чего?

– Ради них. – я обвел рукой, указывая на лежащую на коленях Ерохина Славю, на растянувшегося неподалеку Электроника, на оставшуюся где-то во мраке Мику. – Иначе выйдет что они погибли зря.

– Мы тоже скоро умрем. Какая разница? – голос Двачевской звучал все тише и глуше. – Мне уже все равно. Я больше не могу.

– Тогда встань… – Лена замолчала, дожидаясь когда закончит греметь пулеметная очередь и даст ей договорить. – И иди. Дай убить себя. Тогда для тебя все закончится.

 

Конец фразы: «а мы будем продолжать бороться» повис в воздухе невысказанным, но намек был очевиден. Алиса вставать не стала, только сильнее вжалась в колени и едва заметно затряслась.

– Ты жестокая, Лен. – я подвинулся ближе, приподнял противогаз и еле слышно прошептал девушке прямо в прикрытое резиной ухо.

– Кто-то должен был это сказать. – Лена едва заметно пожала плечами. – Лучше я, чем ты.

Я не нашелся, что на это сказать. Да и вряд ли в этом был смысл.

 

Дым наполнял все помещение, оставляя немного свободного места у самого пола. Нам приходилось уже лежать, чтобы не задохнуться. Стоило подняться вверх, и в противогазе тут же иссякал воздух. Лена была права – долго мы здесь не протянем. Но тогда оставался единственный выход – кто-то должен был остаться и защищать дверь, в то время как остальные отступят. Эдакая «смерть во спасение».

Оставалось только решить, кто это будет из нас троих.

Я внимательно посмотрел на Алису и Лену сквозь стекла противогаза. Нет, такого я от них требовать не стану. Противно это. Такое человек вправе решать сам. Ну а раз никто не говорит… что ж, мне не в первый раз предлагать суицидальные идеи.

 

– Вот что… – произнес я одновременно с Алисой, и осекся. Мы удивленно посмотрели друг на друга.

– Не против если я первая скажу?

Я пожал плечами.

– Вот что… идите-ка вы оба отсюда. Семен, забирай Лену и уходи через подземный вход. Я прикрою.

– Ты уверена?

Алиса оглядела меня, лежащего на полу. Мне показалось, или в ее глазах мелькнула усмешка?

– Абсолютно. Или ты хотел что-то возразить?

– Вообще-то это я хотел предложить вам обеим валить отсюда.

– Смеешься? Она, – ее палец уперся в Лену – тебя ни в жизнь не оставит. Скорее наоборот, с того света вытащит. А ты хотел чтобы я с ней убежала. Еще чего!

– Алис…

– Нет уж. Тут уже вопрос так поставлен – либо мы все здесь погибнем, либо только я. Потому что она без тебя не уйдет. А я… уже не хочу никуда уходить. Так что Семен, будь добр, бери ее в охапку и убирайся!

Голос Алисы предательски дрогнул, выдав ее. Она отвернулась, снимая противогаз, и начала тереть глаза. Я вздохнул.

– Хорошо. Но это нечестно, Алис.

– Никогда ничего не честно, – девушка повернулась ко мне, блестя мокрыми щеками. – Семен… можно тебя попросить об одолжении?

– Конечно. – я встал на корточки и наклонился над ней.

– Сними эту дурацкую маску.

 

Я повиновался. Алиса сглотнула, и резко подалась вперед, обхватив мою шею руками. Тут же я получил жгучий поцелуй в губы, заставивший меня покраснеть до ключиц.

– Все… иди. – голос Алисы стал тихим и печальным. – Не бросай Лену, она хорошая.

– Что ты… – я опешил. – Ты прощаешься, будто навсегда! Все будет…

– Заткнись. Ты не понимаешь… Да иди уже!

Алиса перевернулась на живот, показывая что разговор окончен. Лена, за весь этот разговор так ничего и не сказавшая, молча потянула меня за руку. Я попятился от девушки в полной растерянности, ощущая в душе непонятную печаль. Железная дверь открылась и снова с лязгом закрылась, отделяя нас от Алисы.

 

…На самом деле ее выбор был гораздо труднее, чем казался Семену.

Она отвернулась в пол, переводя дыхание. В груди застрял плотный ком, мешавший глубоко вдохнуть. На глаза наворачивались слезы – отчасти из-за едкого дыма, отчасти из-за боли где-то глубоко внутри.

Счастье казалось таким близким. Стоило протянуть руку – и вот оно, в твоих ладонях. Почему, ну почему она не сделала этого раньше? Почему она не догадалась, что своими поступками только отталкивает его?

Может, это и есть ее судьба – отталкивать своими издевками и подколами всех, кого любит? А когда доходит до прямого выяснения отношений, делать все только хуже?

 

Еще вчера вечером ей стало ясно, что она обречена. Из-за этого она полночи проплакала в плечо Ульяне. Только ей она смогла рассказать о том, что случилось. Ульяна была одна из немногих настоящих друзей, кому она могла выговориться о таких вещах. Была еще Лена… но не в этот раз. Особенно не теперь.

 

Алиса отползла в угол, где стоял выброшенный взрывом покореженный шкаф, и забилась в щель между стеной и железной коробкой, где можно было укрыться от пуль. Проверив пистолет-пулемет с дурацким цифро-буквенным названием, она выложила на пол рядом запасной магазин и принялась ждать. Иллюзий она не строила – когда немцы придут сюда, они наткнутся на нее. Бежать ей было некуда, укрыться тоже. Оставалось только надеяться, что дым дезориентирует их, и она успеет прикончить хоть кого-то перед тем как ее убьют.

 

Пока этого не произошло, у нее было немного времени на то чтобы подумать, и пожалеть себя. Из-за случившегося она переживала массу чувств – злость и раздражение от того что одна из подруг детства перехватила Семена буквально из-под носа, стыд и боль что Семен узнал про их нелады друг с другом и что она так вела с его девушкой, и выворачивающую изнутри тоску из-за того что она не могла его выбросить из себя, как какого-нибудь другого случайно запавшего в душу парня. Несмотря на все, она внезапно для себя влюбилась в него насмерть. И то, что несмотря на все ее ужасные поступки он все же был добр с ней, только делало это хуже. Давало иллюзию надежды, безумной как и она сама. Чувство, что еще вот-вот, еще чуть-чуть, и…

 

Но рано или поздно это должно было закончиться. Карты были сыграны. Она проиграла эту партию, и должна была выбыть из игры. Семен думал, что она плачет потому что она остается умирать ради них. Как это бывает со всеми мужиками, он ничего не понимал. Может быть, он поймет… когда-нибудь потом. А пока она еще немного поплачет и приготовится к последнему бою.

 

Вдали возникли шаги сапог. Вражеский пулемет, периодически строчивший в их сторону, замолчал. Чужие солдаты продвигались медленно, опасаясь подвоха. Периодически доносились гулкие взрывы бросаемых в подсобные помещения гранат – велась зачистка. Постепенно шаги приближались, метр за метром. Алиса сосредоточилась, провела рукой по лицу и крепче сжала пистолет-пулемет в ожидании врагов.

 

Первый показался через несколько минут. Белобрысый парень со скрытой маской лицом. Он подошел к двери, оглядел ее, помахал кому-то позади себя, и встретился взглядом со смотревшей на него Алисой. Девушка даже увидела как у него широко раскрылись глаза за окулярами противогаза. Он вскинул ствол, но выстрелить не успел. Расстреляв в него почти половину магазина, Алиса выставила ствол в коридор и добила остаток. Раздались крики, торопливое топанье разбегающихся ног и суматошная стрельба во все стороны. Несколько пуль попали в шкаф. Алиса почувствовала тупой удар в бок, и как по животу к ногам потекло нечто теплое и липкое.

 

Ну, вот и все. Осталось выполнить данное самой себе обещание. Пока фашисты разбираются с ней, Лена и Семен успеют убежать далеко. Они победили. И что бы ни случилось потом, ничто уже не сможет их разлучить. Уж Лена об этом сумеет позаботиться.

 

– Победитель забирает все… – прошептали искусанные губы. Глухо стукнул о кафель пустой магазин. Алиса перезарядила оружие и медленно шагнула в коридор. В дыму мелькнули темные силуэты, видимые в оранжево-красном свете огня. Совсем рядом сухо стукнула очередь, высекая искры из гермодвери. Что-то сильно толкнуло Алису в грудь, потом еще раз, и она попятилась под этими ударами пока не уперлась спиной в стену. Рот наполнился соленым и тягучим, стекавшим по губе, и тяжело было вдохнуть из-за сжатой как тисками груди. Девушка села на пол, не в силах стоять на ослабевших ногах, и прижимаясь лопатками к холодной штукатурке, выставила перед собой резко потяжелевший автомат. Перед глазами клубилось багрово-красное марево, в котором мелькали стены, потолок и собственные руки со сжатым в них оружием… но то того как все это окончательно сменилось темнотой, Алиса успела увидеть как к ней идут черные силуэты в форме.

 

Сил нажать на спусковой крючок уже не осталось.

 

* * *

 

Дверь влетела в комнату в облаке взрыва, оставив косяк осыпаться бетонной крошкой. Виола сидела на стуле в углу зала, и поэтому не пострадала. Одной рукой она вынула из ушей беруши и провела пальцами по лбу, убирая волосы. Ее лицо было расслабленным.

В зал вошли пехотинцы в масках. Следом за ними начал втягиваться дым из остальной части бомбоубежища. Четверо солдат разошлись по залу, еще двое отодвинули шкаф с аппаратурой и стали исследовать запертый гермолюк, а один из них встал прямо перед Виолой. Пистолет-пулемет свисал с груди, не направленный для стрельбы, но и в то же время наготове.

 

Виола открыла глаза и посмотрела вверх.

– Привет, Юля.

Штурмовик продолжал неподвижно стоять. За темными стеклами маски невозможно было понять выражение его лица. Позади него солдаты продолжали осматривать комнату, при этом не общаясь друг с другом вслух, но двигаясь совершенно согласовано, как если бы ими кто-то незримо руководил.

– Анатолий Игнатьевич сейчас в комплексе? – произнесла Виола.

Солдат в противогазе несколько мгновений смотрел на медсестру… и медленно кивнул.

– Он менял что-нибудь в ходе сценария? Сложность, моделирование событий?

Отрицательное покачивание головой.

– Как он объяснил произошедшее? – Виола нахмурилась.

Штурмовик опустил голову в маске. Уголок рта женщины-ученой жестко сжался.

– Значит, даже не стал объяснять… Ты можешь дать им фору? Хотя бы полчаса?

Штурмовик пожал плечами. И снова покачал головой. Виола сжала губы и потерла виски пальцами.

– Понятно… что ж, жаль. Продолжай выполнение сценария. До встречи, Юля.

Немецкий пехотинец кивнул и поднял пистолет-пулемет, направив его Виоле в грудь. Коротко ударила очередь. Закончив с этим, штурмовик зашагал к люку, на ходу вытаскивая из подсумка заряд инженерной взрывчатки.

 

Где-то в совсем другом месте, в секретном подземном бункере, в одной из депривационных капсул зашумела сливаемая вода. Виола вздохнула и сняла шлем.

 

* * *

 

Проклятый подземный ход казался бесконечным.

– Почему она нас не предупредила?! – прохрипел я, имея в виду Виолу. – Это же настоящие катакомбы! Тут часами бродить можно!

Лена шла позади меня. Я не мог ее видеть, но ее шаркающие шаги и неровное дыхание говорили сами за себя. Да что там, даже я, взрослый парень, успел дико умотаться. Проблему усугубляло то что тоннель был ниже нашего роста, и идти приходилось скрючившись. Мы не знали, далеко ли осталось идти до выхода. Единственным утешением было только то, что дышать стало легче – в воздухе не осталось и следа дыма.

 

– Лен, ты как? Сильно устала?

– Я… в порядке… – пробормотала девушка в перерывах между судорожными вдохами.

– Дай свой автомат. – я остановился. – Без него тебе легче будет. Я понесу.

– Не надо, я в порядке, – Лена остановилась, и тут же противореча сама себе опустилась на колени, переводя дух. Я сел рядом на корточки.

– Дай, я понесу. Серьезно. Нам некогда останавливаться, так будет удобней. Когда выйдем, верну. Хорошо?

– Ладно. – Лена неверным движением сняла с плеча ремень и протянула оружие, едва не уронив на пол. Я забрал пистолет-пулемет и повесил себе за спину, чтобы не мешался на ходу.

– Сейчас… дай посидеть немного. Задыхаюсь…

– Нельзя. – я придвинулся и осторожно обнял ее за плечи. – Тут нельзя отдыхать. Мы еще не выбрались. За нами будет погоня.

– Знаю… – Лена бессильно откинулась к стене головой.

– Нужно идти. – я слегка потряс ее и поднял с пола. – Ничего, сейчас дойдем до конца и сможем отдохнуть. Пойдем!

 

Мы снова двинулись вперед. Лена шла позади, шаркая ногами, но по крайней мере у нее теперь не было четырех килограммов железа на груди. Зато теперь я обливался потом. Через пять минут кросса по низкому тоннелю мы были вынуждены остановиться – от долго согнутой спины у меня разболелась голова.

– Может, бросим? Он же тяжелый… – неуверенно предложила Лена.

– Нет, – я уперся лбом в прохладный камень и держал виски руками чтобы голова не лопнула изнутри.

– Ну… ладно, – девушка вздохнула и сочувственно погладила волосы. – Идем?

– Идем.

Еще минут через пятнадцать мы вышли в помещение, похожее на вертикальный колодец. В его стены были встроены скобы, образовывавшие лестницу, а откуда-то сверху доносился шум ветра и пение сверчков. Поверхность была близко.

Я погасил разбитый экран смартфона, которым все это время освещал путь перед собой, и увидел что наверху есть нечто вроде зарешеченного окошка. Оттуда лился тусклый свет, слишком слабый чтобы что-то видеть, но различимый по сравнению с царившей внизу кромешной тьмой. Повернувшись к Лене, я поднес палец к губам.

– Не шуми, – прошептал я, на случай если она не увидела. – Я поднимусь, посмотрю что там.

Скобы были ржавые и склизкие от сырости, но карабкаться по ним было нетрудно. Я поднялся вверх до решетки и выглянул наружу. В лицо повеяло ночной свежестью.

 

Громыхнувший отголосок взрыва где-то внизу заставил меня вздрогнуть. В спину легонько толкнул поток воздуха, от которого поднялась пыль. Подо мной тихо ойкнула Лена. Я почувствовал, как ладони покрываются испариной от напряжения. Взрыв означал что фашисты скоро будут здесь.

– Так, ладно…

За решеткой были видны поля, дорога и валяющаяся на земле воротная створка. Немцев вроде нигде не было. Я, осмелев, осторожно толкнул рукой решетку – она со скрипом подалась наружу. Ну, в принципе логично, зачем здесь еще нужны лестницы, если это не аварийный выход?

– Лен, поднимайся. Только тише!

Я выскользнул ужом в густую траву. Как оказалось, выбрались мы из вентиляционной шахты, замаскированной под гипсовый бюст пионера. Фигура мальчика над моей головой дудела в горн. Напротив него стояла гипсовая девочка – а в постаменте темнела точно такая же решетка, какую я только что отворил.

Следом за мной на поверхность вылезла Лена. Я тем временем смотрел вокруг. В сгущающейся темноте было плохо видно, но тем не менее я заметил следы бушевавшего здесь недавно боя – полузасыпанную траншею, выбитые и распахнутые ворота, изрытую пулями и обвалившуюся кирпичную стену. Это здесь Ерохин с друзьями держал оборону?

 

На дороге раздался слабый шум, и немецкий говор. Я мгновенно вжался в траву. Судя по звукам, говорили двое. Приглядевшись, я увидел в тени под одним из деревьев стоящий мотоцикл с коляской, а возле него две смутные фигуры. Одна из них подсвечивалась красным огоньком – не иначе, немец курил.

Я глянул по сторонам. Вроде эти двое тут одни. Можно попробовать обойти их и скрыться в поле, благо достаточно темно. Но было плохо то что не было ветра, и звуки в ночной тишине разносились далеко. Кто-нибудь из них мог услышать шорох травы и выстрелить просто на звук.

А что если украсть мотоцикл?

 

«Мне нужна ваша одежда, ваши ботинки и мотоцикл».

Я фыркнул в зубы, стараясь не рассмеяться. Неожиданно одна из фигур отделилась и пошла в нашу сторону. Я замер, стискивая в руках ППШ. Но немец не стал подходить к траве где мы прятались, а зачем-то отошел к забору. Вскоре оттуда донеслось разливистое журчание.

Момент был удачным. Еще несколько секунд я колинфильтрировалсяся, а затем вскинул оружие, перевел рычажок огня на одиночный и выцелил сначала дальнего немца, который продолжал маячить зажженной сигаретой. Выстрел разорвал тишину словно удар грома. Куривший немец беззвучно повалился навзничь; его беспечный товарищ вскрикнул и хватился за спущенные штаны. Я выстрелил в него несколько раз и закричал:

– Вперед!

 

Сигарета еще продолжала дымиться в траве, когда мы с Леной подбежали к мотоциклу. Я судорожно обшарил аппарат в поисках ключей. Где же они?! В замке зажигания их не было. Может они у кого-то из убитых мной немцев?

– Семен! – меня хлопнула по плечу Лена и зазвенела связкой в руке. Я схватил ее и торопливо вставил в прорезь замка. Мотоцикл послушно рокотнул пару раз и завелся.

– Ура! – я засмеялся и чмокнул свою девушку. Лена смущенно улыбнулась. Я покатил машину к дороге, перед этим покидав свое и трофейное оружие в люльку мотоцикла. Адреналин бурлил в крови, придавая сил.

Со стороны ворот раздался шум и возгласы. Я сел за руль, а Лена спряталась в коляске. Мотоцикл был тяжелый, да и практики было маловато, поэтому я решил не пороть горячку а плавно тронуться, в процессе разбираясь с управлением. К счастью, это оказалось легко. Дорога шла под уклон, поэтому мы легко разогнались. Позади затрещали выстрелы, но это уже было неважно – они опоздали.

 

Когда мы отъехали подальше, я уже не сдерживаясь захохотал в голос. Лена засмеялась одновременно со мной, сбрасывая стресс. Мотор плавно тарахтел, а мы тряслись на угнанном мотоцикле и едва не падали от истеричного хохота – напряжение последних часов покидало нас. От избытка эмоций я даже заплакал, но все равно продолжал ухмыляться сквозь слезы – несмотря на все испытания, мы смогли сделать это.

– А куда мы едем? – спросила Лена, когда мы немного успокоились.

– Не знаю. – я вытирался рукавом, одной рукой придерживая руль. – Эта дорога по идее в деревню ведет. Сейчас где-нибудь съедем, и укатим в глушь, где нас искать не станут. Там отдохнем.

– Давай лучше не будем останавливаться. – попросила Лена.

– Почему?

– Не знаю… – девушка замялась. – Вдруг найдут?

– Хм… резонно. – я задумался. Будь это по настоящему, то спрятаться в том же лесу было бы лучшей идеей, хотя бы для того чтобы переночевать. Но с другой стороны, немцы могли организовать прочесывание. Да и мало ли способов найти нас? Особенно в виртуалке?

 

– Семен?

– М-м?

– А что потом будет?

– В смысле?

– Когда завершится сценарий… когда мы вернемся в реальный мир?

– Ну… фиг его знает, – мне вдруг стало некомфортно. – Уедем отсюда в город, сдадим отчет по практике… Пойдем все вместе в бар и напьемся.

– А нас отпустят? После всего что было?

– Должны отпустить. – я постарался ответить как можно уверенней.

– Надеюсь… – голос Лены стал задумчивым.

Я крепче сжал руль, смотря на темную дорогу перед нами (мы ехали без света). Закрутились разные мысли на тему нашего будущего. Раньше у меня не было времени задуматься, что будет потом, водоворот событий не давал возможности для этого. А теперь, когда до выхода из симуляции, и возможного спасения оставались какие-то минуты, Лена своим вопросом вернула к этим мыслям. Мне стало не по себе.

 

…Действительно, что будет дальше? Сможем ли мы вернуться домой? К нормальной, обычной жизни? Позволят ли это нам кураторы проекта? И даже если позволят, сможем ли мы сами вернуться?

Я вдруг осознал, что не помню, как выглядит реальный мир. Нет, конечно, я помнил какой сейчас год, кто сейчас президент, и какой пароль от моего аккаунта врусконтакте… но это сейчас казалось совершенно неуместным, призрачным. Неважным. Будто настоящая реальность – это здесь. На войне. Где мои настоящие друзья. И девушка, которую я люблю…

Меня за локоть взяла тонкая женская рука. Я нашел взглядом глаза Лены. В полумраке мне не было видно ее лица, но каким-то образом я мог видеть отблески света в ее зеленых зрачках. Она обняла меня.

– Семен… мы ведь будем вместе? – еле слышно спросила она сквозь постукивание двигателя. Но я услышал.

– Конечно, солнце, – я отнял одну руку от руля и легонько накрыл ладонью ее холодные пальцы.

– Всегда-всегда?

– Всегда-всегда. – я улыбнулся.

– Что бы ни случилось?

– Мы будем вместе. Что бы ни произошло. – я притормозил на обочине и обнял Лену обеими руками. – Веришь мне?

– Верю… – девушка зарылась лицом мне в плечо и затихла, крепко прижимая к себе. Некоторое время мы просто стояли и держали друг друга. На лесной дороге было тихо, только пели сверчки в траве, да в чаще пела свою ночную песню сплюшка. Мне хотелось чтобы этот краткий момент спокойствия длился как можно дольше, чтобы не нужно было снова бежать, стрелять, скрываться… Чтобы я и Лена смогли хотя-бы на короткое время раствориться в ночи, забыться в ней.

 

Мелькнувший за поворотом дороги свет вернул нас к угрюмой реальности. Я торопливо снял мотоцикл с тормоза и завел его прямо в лес под деревья, после чего заглушил мотор. Вокруг стеной стояли сосны, слабо укрывавшие от посторонних глаз, но во мне гнездилась уверенность что никто не будет ночью вглядываться в лес, да еще на ходу. Мы с Леной спрятались за мотоциклом и стали наблюдать.

 

По дороге проехали один за другим несколько мотоциклов с зажженными фарами. Следом за ними урчал грузовик с открытым верхом и бронетранспортер. В свете фар было видно, как в кузове грузовика качаются головы солдат. Колонна проехала мимо нас и скрылась за поворотом, не обратив на нас внимания.

– Это из лагеря… – прошептал я, обращаясь к Лене.

– Нас ищут, – высказала девушка нашу общую мысль.

Мы помолчали. На дороге больше никто не появлялся. Я неподвижно сидел, чувствуя как ночной холод заползает под рубаху. Наконец Лена пошевелилась:

– Может, поедем? Там вроде никого…

– Поедем. – кивнул я. – Только не туда. Нам нельзя натыкаться на патрули, а на дороге это проще простого.

– А как тогда?

– Напрямик, через лес.

– …Что? – опешила Лена. – Но тут же дороги нет! И темно…

– Ну и что? – я улыбнулся ей в темноте и обхватил рукой за плечо. – Проедем. А чтобы было видно куда ехать, фары включим.

– А нас не увидят?

– Не увидят. Это же лес. Садись в коляску, поехали.

 

Я завел мотоцикл. К счастью, почва в лесу была довольно ровной и усыпанной прелыми иголками от сосен, а кустов практически не было. Перед нами в бледном сиянии фонаря мелькали стволы деревьев. Машину иногда подбрасывало на выступающих корнях, но в целом ехать было достаточно комфортно. Я старался выдерживать направление, насколько это согласовывалось с рельефом, благо местность была ровной.

 

Мы ехали сквозь лес на восток. Вскоре стемнело окончательно. Под колеса катились все новые и новые метры усыпанной лесной хвоей земли. Иногда приходилось петлять, объезжая овраги и буреломы, но несмотря на это мы продолжали ехать в одном направлении. Я ориентировался по смутно видимым сквозь сосны звездам. Ковш Большой Медведицы был слева и немного позади, «ручкой» указывая за горизонт. Его было видно почти все время, и ориентироваться было легко.

Спустя довольно много времени лес начал редеть. Мы выехали на опушку. Перед нами тянулись поля. Фара освещала небольшой участок пространства впереди, и было видно что нам предстоит ехать по вспаханной и бугристой земле. Двигаться ночью по такой дороге было безумием, тем более что предыдущие километры по лесу успели вытрясти из нас всю душу.

 

– Заночуем. – решил я.

– Будем спать? – Лена огляделась вокруг. – А нас тут не застукают?

– Вряд ли, – я пожал плечами. – Откатим мотоцикл подальше в лес, никто нас не найдет. А так уже и симуляция закончится.

– А если не закончится?

– Значит, утром поедем.

Лена вдруг порывисто прижалась к моей груди и поцеловала. Я невольно вздрогнул от неожиданности. Мои руки невольно легли ей на талию.

– Ты чего?

– Спасибо…

– За что, солнце? – удивился я еще больше.

– Что не боишься…

 

Я улыбнулся и обнял ее. Девушка потянулась и легонько укусила меня за шею.

– Ты изменился, – произнесла она с улыбкой.

– Ага. – согласился я. – Только не знаю, в хорошую сторону или в плохую.

– В хорошую…

Лена поцеловала меня еще раз.

– Будем спать… – она сонно зевнула.

Я, порывшись в коляске, достал оттуда широкий кусок брезента и пару прорезиненных немецких плащей, видимо оставленных предыдущими владельцами. Из них мы соорудили уютное ложе в коляске. Вытянуться во весь рост было невозможно, и некуда было положить голову, но было по крайней мере тепло.

– Спокойной ночи, любимая, – я обнял покрепче Лену у себя на коленях. Девушка переплелась со мной пальцами и потерлась носом о шею.

– Доброй ночи! – она поцеловала меня и закрыла глаза.

 

Вскоре Лена заснула. Я же без сна сидел в неудобной позе, укрывая девушку руками и смотря в темноту. В голове скользил калейдоскоп несвязных мыслей – бомбежка, штурм, минометы, танк, истекающая кровью Мику на моих руках, она же, только плачущая и прижимающая к груди мертвого Шурика, глядящая с непонятной печалью и тоской Алиса… Я периодически засыпал и тогда на меня обрушивались кошмары. Лена в моих объятьях вздрагивала и бормотала – ей тоже спалось неспокойно. Иногда она смотрела на меня и я успокаивающе гладил ее по голове.

 

Потом – словно водоворот закрутился перед глазами, словно вытягивая из глубин сна. В лицо ударил яркий свет, но я не мог пошевелиться. В ушах заклокотало, словно шум журчащей воды. Что-то резко хрустнуло – как ветка под ногами. В нос ударил резкий запах соли.

Тяжесть тела Лены вдруг исчезла. Я вздрогнул, пытаясь удержать ее руками, моргнул… и открыл глаза.

Глава 9 – День Восьмой

 

Тьма.

Я стоял посреди пустоты. Взгляду не за что было зацепиться – лишь мелькали на грани видимости светящиеся круги и узоры, создавая иллюзию пространства. Однако стоило попытаться вглядеться в эти узоры, как они расплывались и исчезали, а сбоку возникали новые. Однако, хотя ничего не было видно, слух подсказал, что я стою на металлическом полу, в тесном помещении, а вокруг меня и с меня на пол капает вода. Когда я переступил с ноги на ногу, то услышал как мои ноги в ботинках стукнули о гулкий металл. Потянувшись к голове, моя рука наткнулась на твердый пластик и острые стальные шипы.

 

Постепенно наступило осознание, и я затрепетал. Неужели, после всех мучений, мы наконец свободны? Больше не нужно стрелять, убивать, не нужно бояться что в следующую минуту тебя убьют? На некоторое время эта мысль переполнила меня, и где-то минуту я просто стоял неподвижно, купаясь в волнах эйфории. Я свободен! Мы все свободны!

А потом логика безжалостно спустила с небес на землю. Разумеется, все не так просто. Нам не дадут уйти, не попрощавшись. В конце концов, мы «убили» руководителя проекта… ну ладно, не я лично, но по принципу коллективной ответственности отвечать придется всем. И за наше своеволие в последние пару дней по голове нас вряд ли погладят. Стоит быть готовыми к сопротивлению.

 

При этой мысли я почему-то успокоился. И решил выбираться из емкости в которую меня засунули. Первым делом следовало избавиться от шлема. Это было трудно – застежки, крепившие его к комбинезону, прятались где-то под подбородком, и потерявшие тактильность пальцы в перчатках долго нащупывали притаившиеся в глубоких пазах скобы. Насилу выцарапав их, я смог стащить торчащий иглами антенн шлем с головы. Нос пробила густая и едкая волна запаха морской соли, отчего в нем тут же защекотало. Я громко чихнул и вздрогнул от ударившего по ушам гулкого эха.

 

Темно. На темя сверху шлепнулась капля воды. Моя кисть стала шарить по стенке бака в попытках найти кнопку, ручку, хоть что-то что открывало путь наружу. Это оказалось неожиданно трудно – после нескольких минут отчаянных поисков я уже готов был сдаться и бессильно рухнуть на пол, когда вдруг панель подалась и с резким звуком отодвинулась в сторону. Я от неожиданности отскочил назад. Только потом до меня дошло, что неприметная кнопка, в которую перед тем впечатался мой локоть, была выключателем.

Настороженный и готовый ко всему, я выглянул наружу из своей скорлупы.

 

Снаружи было темно. Я застыл, слепо таращась и нащупывая пальцами края резервуара, из которого выбрался. Неожиданно стало страшно. Что происходит? Нас разве не должны были встретить после завершения симуляции?

В тяжелой, давящей на уши тишине единственным звуком было только мое дыхание. Я сглотнул и осторожно шагнул на пол. Но меня что-то дернуло за промежность, да так что я скорчился, привалившись к проему и беззвучно разевая рот от боли. Мои пальцы наткнулись на жгут резиновых трубок, оканчивающийся странной на ощупь хреновиной, висящей между ног.

«Моче-калоприемник», – до меня наконец дошло. – «Твою мать, совсем забыл».

 

Кое-как отодрав высокотехнологичное судно, я наконец смог выйти. Света не было. Под ногами слегка похрустывал плиткой кафельный пол. Я шел, нащупывая перед собой дорогу и пытался вспомнить как выглядит зал с резервуарами. Вспоминалось плохо. Темнота и тишина мешали сосредоточиться. В душе понемногу поднималась паника. Что произошло, где все? Почему здесь так темно и пусто?

Ну и классический страх того что сейчас из темноты на меня кто-нибудь бросится. Поэтому я не успел далеко отойти.

 

Внезапный резкий звук где-то совсем заставил меня застыть с колотящимся сердцем. Я смотрел перед собой широко раскрытыми глазами. По всему телу бегали стаи мурашек. Тело невольно приняло оборонительную позу, выставив сжатые кулаки, но в тот момент я даже не задумался об этом.

Раздался шорох. Что-то брякнуло об пол. Я медленно развернулся в сторону звуков – и неожиданно стукнулся затылком о притаившийся за спиной металлический бак. Глухое «бумм!» раскатилось, как мне показалось, на весь зал. Впереди меня кто-то ахнул.

Что за…

Я замер, чувствуя что в нескольких метрах от меня кто-то стоит. Отчетливо было слышно дыхание. Хрустко скрипнул ботинок по полу. Некоторое время мы стояли не шевелясь.

 

И тут мне стало ясно, что невидимый незнакомец боится не меньше чем я. А значит…

– Не бойся! Свои! – воскликнул я, мгновенно успокоившись.

Темнота несколько мгновений ошарашенно молчала.

– Семен? – неуверенно позвал женский голос.

Услышав его, я отбросил колебания и в несколько шагов разделив расстояние между нами, обнял тонкое девичье тело. Она приглушенно вскрикнула, стукнула меня (видимо по инерции) кулаком в плечо и наконец, узнав, обмякла, вжавшись в меня.

– Лена… – я обнял ее голову.

– Сёма… – всхлипнув, моя девушка повисла у меня на шее.

– Чшшш. Все в порядке. – я взял ее щеки в ладони и попытался посмотреть в глаза, но темнота помешала это сделать. Но маленький поцелуй в губы это не остановило.

– Семен… – Лена наконец отпустила мою шею, но вздрогнув, снова прижалась ко мне. – Что случилось? Почему выключен свет?

 

– Не знаю… – я машинально повел головой, пытаясь увидеть невидимые во тьме лампы освещения. – Ты давно очнулась?

– Только что, – Лена задрожала и прижалась теснее. – Сёма… Так не должно быть! Мне, когда я завершала тесты, всегда помогали выбраться из капсулы. Всегда! Был хоть один сотрудник, кто встречал меня при пробуждении, Виола или Светлана! А сейчас здесь никого нет. Наверное что-то случилось!

– Тише, родная, сейчас мы все выясним. – я погладил девушку по волосам, насколько это позволили перчатки на руках.

По идее, тут должны были быть все наши, кто был в симуляции. Стоит нам собраться вместе, и уверен, мы нашли бы ответы. Но сперва, конечно, стоило включить свет. И переодеться.

 

– Пойдем. – я взял Лену за руку и медленно пошел вперед, нащупывая ногой дорогу. Но не успели мы сделать и нескольких шагов, как впереди раздался шум открывающейся панели, и голос Шурика воскликнул:

– Эй! Кто-нибудь! Есть здесь кто?!

– Сашка! – закричал я.

– Семен? – после короткого молчания отозвался Шурик. – Это точно ты?

– Ну да. – в мой голос прокрался сарказм. – С утра я был.

– Ага… – с сомнением хмыкнул Шурик. Я тем временем сделал несколько осторожных шагов навстречу, держа руку любимой в ладони.

– А почему здесь так темно?

– Без понятия. Тут еще и нет походу никого. Мы сами только что очнулись.

– Мы? – Шурик заметно напрягся. – Кто еще с тобой?

– Здесь я и Лена. Ты что, не узнал нас что ли?

– Не подходите! – вдруг закричал он. В темноте раздался металлический лязг, как будто по полу царапнул железный прут. – Откуда мне знать что это действительно вы?! Я вооружен! Стойте, иначе по голове дам!

– Ты чего, обалдел?!

– Тише, – Лена потянула меня за руку назад и зашептала в ухо: – Он напуган. Его ведь убили до этого, помнишь? А тут он только что очнулся и не понимает что к чему. Его нужно успокоить.

– Точно. Из головы вылетело, – я хлопнул себя по лбу.

– Эй! Где вы?! – снова закричал Шурик. Что-то со свистом рассекло воздух несколько раз. Этот параноик разжился арматурой, что ли? Хорошо, если только ей, а не топором…

 

Я призадумался, как обезвредить Шурика. Но как ни странно, эта проблема решилась сама собой.

Невдалеке раздался шум и голоса. Шурик нечленораздельно заорал, и вновь разразился угрозами. Затем прошелестели быстрые шаги и раздался глухой звук удара. Шурик охнул, железяка в его руках зазвенела по полу.

– Лена, Семен? Вы там как? – хрипло поинтересовался из темноты Ерохин.

– Ванька? – только и смог сказать я.

– А кто ж еще. Помоги подержать этого психа, а?

Пройдя вперед с Леной, мы наткнулись на пыхтящую массу. Под ногой звякнуло железо и я наклонился. Действительно, ребристая арматурина.

– А Шурик где?

– Тут он. – отдуваясь, пропыхтел Ванька-Смерть. – Я его того… нейтрализовал.

Масса пошевелилась и застонала голосом Шурика.

– Ты не сильно его? – хмыкнул я.

– Да не, нормально…

 

Общими усилиями, толкаясь и мешаясь друг другу в темноте мы уложили Шурика на пол и подложили под голову его же собственные ботинки. Шурик невнятно мычал и слабо отмахивался руками. Арматуру я на всякий случай выбросил подальше.

– Уф. – вздохнул Иван. – Слушай, надо что-то делать. Со светом, имею в виду.

– Тут наверное где-то есть генератор, – я пожал плечами. – Надо поискать…

– Вот давай этим и займемся.

Помещение уже не казалось пустым – в разных его концах раздавались звуки открывающихся капсул и доносились голоса. Мы дружно помолчали, слушая этот шум. Потом Ерохин хмыкнул.

– Значит… все, Семен? Мы выбрались?

– Вроде бы, – я пожал плечами, забыв что в темноте этого не будет видно.

– Только странно все это, – Иван фыркнул. – Я думал, нас будет ждать комитет по встрече. Забухали они, что ли?

– Кто знает, – я встал, – Лен, можешь позвать остальных? Шурика не стоит оставлять без присмотра.

– А ты куда?

– Мы с Ванькой проверим дизельную. Попробуем включить энергию.

– Ну, иди, – после короткого молчания сказала Лена.

 

Иван похлопал меня по руке. Мы медленно побрели к выходу из зала, ощупывая перед собой каждый метр. Тем временем вокруг нас перекликались остальные. Кто-то, кажется это был Сыроежкин, пытался устроить перекличку.

– Семен, а ты не задумывался, как мы в такой темноте дизель запускать будем? – вдруг спросил меня Иван.

– В смысле?

– В прямом. Ни черта не видно, а мы будем наобум стартер дергать? Так генератор и поломать можно.

– Хмм… предложения?

– Знаешь, я тут подумал… Возможно, генератор и не нужно запускать.

– С чего бы? – фыркнул я.

– А вот смотри. Вот были мы в этой виртуалке. Значит, аппаратура была рабочей, а потому и свет должен был быть. Ты, кстати, из нее как, нормально вышел? А то как меня замочили в том гребаном коридоре, так я ничего не помню.

– Да нормально… – я замялся, вспоминая ее завершение. – Вроде заснул в лесу, а проснулся уже здесь. Никто меня и Лену не убивал.

 

– Значит, скорее всего симуляция завершилась сама, потому что был последний день, – задумчиво пробормотал Иван. – И когда вы вышли, программы для виртуалки работали. А это значит, что энергия в тот момент не отключалась.

– Тогда как ты это объяснишь? – в темноте я обвел рукой пространство.

– Да скорее всего кто-то освещение зачем-то вырубил.

– Бред какой-то. Зачем они его погасили?

– А вот это уже хороший вопрос, – разом посерьезнев, сказал Иван. – Кто, и нафига. Но это потом.

– Ладно, – я потер вспотевшее лицо. – Значит дизельная отменяется. Идем к выходу, там у входной двери должен быть распределительный щиток. Если ты прав, то оттуда мы все включим. Ну и щелкаем все выключатели по дороге. Нормальный план?

– Ништяк план. Работаем!

 

Однако путь к гермоворотам в полной темноте дался тяжело. Как оказалось, из наших голов совершенно выветрилась память о том как мы шли сюда в первый день. Несколько раз мы терялись в лабиринте переходов и комнат, потом долго выбираясь обратно к тому месту, откуда начинали. Ориентировались по большей части по звуку – в мертвой тишине было отчетливо слышно, как в главном зале разговаривают наши друзья-согруппники. Эхо, впрочем, искажало звуки до полной неразборчивости. Прошло по меньшей мере полчаса с того момента как мы начали искать выход. Я занервничал – нас могли начать искать, и заблудиться вместе с нами.

Какого хрена этот бункер такой огромный?!

 

– Ай! – я приложился лбом о что-то твердое. Больно.

– Опять? – с сарказмом спросил Ванька-Смерть.

– Ага, – шипя от боли, я щупал голову.

– Ничего, пройдет. Хотя чем там болеть? Кость она и есть кость.

– Очень смешно…

Я провел пальцами по шероховатой стене, затем протянул руку вперед. Неожиданно на мое прикосновение глухо отозвался металл.

– Кажется, я нашел что-то!

– Своей головой? – скептически хмыкнул Ерохин.

– Я серьезно. Тут что-то есть.

Мы стали ощупывать препятствие. Мои руки наткнулись на толстые ребра жесткости, потом на круглые валики гидроприводов. С той стороны где шарил Иван, раздался щелчок и электронный писк.

 

– Опа! Семен, я нащупал что-то типа пульта…

Стальная плита под моими руками дрогнула, издав протяжный скрип. Мы с Иваном от неожиданности отшатнулись. На потолке одна за другой стали загораться лампы дневного света. В их сиянии перед нами возникла огромная дверь, неспешно укатывавшаяся в стену по направляющим рельсам. За ней виднелся входной тамбур с поднимающейся наверх лестницей – той самой, по которой неделю назад мы все спустились сюда.

 

Я глубоко вздохнул, чувствуя как меня трясет.

– Мать моя, – пробормотал Ерохин. – Так и инфаркт недолго схватить!

Хмыкнув, я покосился на него. И моргнул в растерянности.

– Иван…

– Чего? – он оглянулся, и вдруг прыснул. Я смотрел, теряясь все больше и больше и постепенно начиная злиться.

– Что смешного?

– Ыхыхы… ой блин, не могу! – Ерохин заржал в голос. – У тебя волосы как у бабы!

Я изумленно вытаращился, вызвав у него еще один приступ смеха. Моя рука схватила длинную прядь, которая могла быть только моей – резкая боль у корней волос это подтвердила. Я стоял посреди коридора, держа самого себя за ядреную копну волос, которой могла позавидовать иная топ-модель и слушал хохот приятеля, который тряс аналогичной гривой. Внутри закипало бешенство.

 

– Хули ржешь?! – выпалил я. – Сам как баба блондинистая ходишь!

– Че?!

– Через очко! Башку свою потрогай!

Иван прикоснулся к голове. И уставился на меня. Выражение его лица было моим вознаграждением за пережитую минуту стыда.

– Но… это… – он очумело посмотрел по сторонам. Я невольно фыркнул в кулак, не в силах сдержать смех.

– Не вздумай брить! Тебе теперь только в рок-группе играть! Толпы поклонниц с таким хаером соберешь! За такие волосы тебе любой металлист сто очков даст, их будто лет пять отращивали!

Я некоторое время еще смеялся, разглядывая прорезавшуюся белобрысую шевелюру на голове боевого товарища. Потом смех встал комом в горле.

«А сколько времени прошло, чтобы волосы успели настолько отрасти?»

 

Мой взгляд прошелся по стенам, по покрытому толстым слоем пыли полу, где отпечатались наши шаги. Я вдруг заметил что воздух в бункере затхлый и скрипучий как песок, царапающий носоглотку. Как-то необычно для всего неделю назад работавшей секретной лаборатории. Стало не по себе. Я посмотрел в глаза стоявшему напротив меня Ерохину и увидел в них пробуждающийся страх.

– Пошли обратно… – хрипло пробормотал Иван.

Я посмотрел в тускло освещенный коридор, откуда мы пришли – там до сих пор помаргивали загорающиеся лампы. На лестничный пролет за порогом гермодвери. И снова на Ерохина.

– Пошли.

 

* * *

 

– Я не понимаю. – пробормотал Сыроежкин. Еще бы – не каждый день натыкаешься на громадный завал из железобетонных обломков на том месте, где раньше был выход на поверхность.

 

Мы обошли весь бункер. Со включенным светом было гораздо проще – но в то же время теперь бункер навевал жуть. Никого из персонала лаборатории найти не удалось. Повсюду, на полу, вещах и оборудовании лежал толстый слой пыли. Все выглядело так, будто работавшие здесь люди вдруг встали и ушли, после чего здесь десятилетиями не было ни одной живой души. Что, учитывая наш менталитет было удивительно, ведь обычно брошенные военные части довольно быстро дербанили на металл, вынося все ценное.

Возможно, причина такой сохранности находилась перед нами. Если так, то мы были в заднице.

– Думаешь, это единственный выход? – спросил я вполголоса.

– Весьма вероятно, – произнес стоявший рядом Шурик, и сняв очки, двумя пальцами помассировал переносицу. – Ведь это не гражданское бомбоубежище, а военный бункер повышенной секретности. Здесь могли и не делать аварийный выход.

 

– Просто замечательно. – с сарказмом заявила Женя. – Мы в ловушке.

Я с досадой покосился на нее. Когда Сергей вновь увидел Женю, на лице у него было написано неземное блаженство… до того момента пока она не оттолкнула его и не заявила что мы с ним полные кретины и оба виноваты в ее смерти. Похоже, гибель в симуляции и экстренный выход из нее ничуть не повлиял на ее извечный склочный характер. Пока мы с парнями исследовали бункер, она решила увязаться за нами, и весь путь сюда пришлось слушать ее брюзжание, что не лучшим образом действовало на нервы. Сыроежкин выглядел виновато – наверное, принял слова этой дуры близко к сердцу.

– Здесь обязан быть другой выход! – сказал я. – Ищите тщательней. Сейчас мы обойдем бомбоубежище еще раз. Проверяйте каждый люк, каждую дверь, ход на поверхность может быть потайным. Мы в секретной лаборатории, в конце концов, а не в домашнем погребе!

– Да уж! – хмыкнул Иван.

 

Гулко шагая в тишине бункера, мои друзья пошли обратно по лестнице вниз. Я остался смотреть на осыпавшуюся землю и развороченные бетонные плиты, которыми был завален лестничный пролет.

Что же здесь произошло?

Я попробовал представить, зачем подорвали вход в лабораторию, и покачал головой. Это могли сделать только для того, чтобы никто не смог проникнуть снаружи. Но сам подход выглядел нелепо – зачем оставлять кому-то возможность банально вырыть котлован и раскопать вход, когда можно было бы взорвать бункер целиком? Что здесь могло быть такого важного, что нельзя уничтожить, но в то же время пришлось бросить? Наш (теперь уже наш) проект вместе с нами и системой виртуальной реальности? Бред, лабораторию можно построить заново в любом уголке страны, хоть под Москвой, хоть где.

 

Нелогично. Больше похоже на то, что персонал в спешке эвакуировался, второпях уничтожив секретные документы и взорвав выход тем что было под рукой. А про нас попросту забыли. Но что такого важного случилось наверху в мире, что секретный проект был оставлен на произвол судьбы?

– Разглядываешь? – я вздрогнул от легкого толчка в плечо. Рядом встал Ерохин.

– Угу.

Я поправил постоянно лезущие в глаза волосы. После того как включили свет, длинная прическа стала раздражать. Надо будет найти какие-нибудь ножницы и подровнять шевелюру…

 

Стоявший рядом со мной Иван устало потянулся. Выцветшая черная майка на его плечах вдруг с гулким треском порвалась. Ерохин вздрогнул, потрогал пальцем дырку на лопатках и с досадой плюнул:

– Звиздец. Уже второй раз рвется. А штаны как будто из картона, не гнутся а ломаются.

– Аналогично, – я помял пальцами ветхий рукав рубашки.

– Как думаешь, из-за чего это она так? В кислоте они ее вымачивали, что ли? – фыркнул Иван. – Моют всякой гадостью, а нам это носить потом.

– Да не, вряд ли. Старую одежду что ли никогда не видел?

– Такой – нет, не видел. – Иван пожал плечами. Я вздохнул.

– Да все с ней в порядке. Просто лежала она очень долго. Лет десять-пятнадцать.

– Не звизди, – Ерохина передернуло и он уставился на меня в упор. – Мы всего неделю тут пробыли. С чего ты взял, что…

– Да все с того же! – перебил я его. – Бункер заброшенный. Волосы отросшие у всех. Телефоны севшие у всех! Одежда ветхая. Пыль повсюду. Открой глаза, тут прошло гораздо больше чем одна неделя!

 

Мой друг угрюмо поджал губы. Похоже что ему в голову пришли те же выводы, что и мне, просто ему было тяжелее смириться с этим.

– И как думаешь, что ждет нас там? – помолчав, спросил он, указав глазами на потолок.

– Не знаю. – сознался я. – Но если учитывать наиболее реалистичный из фантастических вариантов…

– Семен, короче! – оборвал меня Иван.

– То я бы взял с собой дозиметр и выходил бы в ОЗК.

– Ядерная война?

– Ага. Или что-то вроде.

– Ну, если так… – Ерохин пожал плечами, и как ни странно, успокоился. Видимо, ему легче было поверить что про нас забыли из-за войны или какого-то стихийного бедствия.

Мне же было ничуть не легче.

 

Выход на поверхность довольно скоро обнаружился. Как и казалось, нужно было только поискать внимательнее – одна из вентиляционных шахт была оборудована небольшой лестницей – почти как в симуляции.

– Ну что, есть добровольцы? – ухмыльнулся Иван взявшись за проржавевшую скобу. – Если нет, то я первый наверх!

– Погоди! – я сделал жест руками, как бы надевая изолирующий костюм. – А как же…

– Да забей. Не верю я, – отмахнулся Ерохин и полез наверх.

– Не верю во что? – напряглась Женя. Но ей никто не ответил.

Сверху сыпался мусор и пыль, сопровождавший телодвижения Ваньки в узком колодце шахты. Затем сверху послышался шум и возня, сопровождаемые металлическим скрежетом.

– Эй, народ! – крикнул Иван. – Подайте кто-нибудь ломик или фомку!

– Чего он сказал? – непонимающе посмотрел Шурик. – Кого подать?

– Открывашку, – я скривился. – Эй, Иван! Там что, решетка?

– Типа того! – из шахты донесся голос Ерохина. – Тут еще и замок висит, мне его ломать нечем! Дайте лом!

Таковой отыскался через пятнадцать минут лихорадочных поисков по всему бункеру. Ерохин сполз сверху перепачкавшийся и злой, и проворчав: «Там высота как у трехэтажного дома» сел на пол спиной к стене. Я привалился рядом – бегать по бомбоубежищу за фомкой было откровенно лень.

 

– Нашли! – вбежав в комнату воскликнул Сыроежкин, воодушевленно потрясая железкой.

– Ну наконец-то, – я вздохнул, и принял из рук Сереги инструмент. – Что, двинули наверх?

– Сейчас. – Ерохин зевнул и потянулся. – Барахло бы еще хорошо собрать. Спускаться второй раз сюда я точно не буду.

– А что собирать? – спросил Сыроежкин. – Все мое и так при мне.

– Семен вон хочет наверх дозиметр тащить, – пояснил Иван.

– Нафига?

– Думает, ядерная война случилась. Вы там пока искали, жратвы никакой не нашли?

– Какая нахрен ядерная война? Ты чего?! – ошалело уставился на меня Сыроежкин.

– Ничего, – я пожал плечами. – Просто сказал что имеет смысл выйти наверх не голышом, а с дозиметром и проверить местность. Мы ведь не знаем что случилось наверху, так?

– Да быть такого не может. – Сергей сплюнул и отвернулся. – Нафантазируешь, блин…

Я пожал плечами.

– Так жратву нашли или нет? – Ерохин критически оглядел посмурневшего Сыроежкина и покачал головой. – Война войной, а завтрак по расписанию.

– Думаю в связи с ситуацией завтрак отменяется, – мрачно пробормотал я. Иван ухмыльнулся.

– Тогда я тут сидеть не буду. Если хочешь, Семен, ищи дозиметр. А я наверх.

 

Рывком поднявшись с пола, Иван забрал у меня монтировку и полез снова в шахту. Я встал возле открытого люка который вел в вентиляционный колодец, и подставил лицо под легкий сквознячок. Кожа под старой майкой покрылась мурашками. Через несколько минут стало полегче – обдувавший голову поток свежего воздуха выветрил из нее остатки дурноты.

Наверху раздался лязг металла, а затем торжествующий возглас Ерохина.

– Все, парни, можно вылезать!

Я потер лоб и встретился глазами с Сыроежкиным.

– Пойду наверх. Скажи остальным что мы открыли выход.

– Пожитки собирать?

– Там видно будет.

– Ясно… – Сергей поскреб затылок. – Удачи тогда наверху.

Я молча кивнул и полез в шахту.

 

* * *

 

Видеть лагерь вновь было очень странно.

 

Он изменился. Корпуса и домики, которые еще вчера были свежими и уютными, потемнели от времени и дождей, зияя ободранными боками. Многие деревянные строения были частично разобраны. Зимние дома слепо смотрели выбитыми окнами и вызывающе сверкали кирпичными стенами из-под облезавшей штукатурки. Некоторые корпуса были разрушены настолько, что сквозь окна верхних этажей можно было видеть небо. Погода была ясной, но это только подчеркивало следы разрухи вокруг.

 

Я сидел на пороге того, что раньше было административным корпусом. В седалище впивался неровный край разрушенной стены, а вокруг насколько видел глаз громоздились груды битых кирпичей. Место выглядело так, словно здесь упала авиабомба – там, где раньше был фундамент, теперь зияла обвалившаяся неровная дыра, заполненная слежавшимся мусором, а остатки здания расшвыряло по округе. Ничего удивительного, что мы не смогли выбраться из подземной лаборатории прежним путем.

Все остальные уже успели подняться наверх. Еды не нашлось почти никакой. В одной из комнат, бывшей то ли кладовой, то ли кухней, кто-то наткнулся на ящик тушенки, и мы съели толпой несколько банок, за что теперь расплачивались – запить ее оказалось нечем. Теперь все страдали от жажды. Настроение было отвратительным.

 

– Надо идти к трассе, – сказала Алиса. – Смысла высиживать тут нет, следует вернуться в город.

– Ты уверена? – задумчиво хмыкнул Ерохин.

– Нет, ну а какого еще здесь делать?

– Мы еще не знаем, что будет в городе! Мало ли, вдруг там на нас ориентировки расклеены? Сцапают нас еще на въезде, и будем потом в КПЗ вариться до выяснения, в лучшем случае. А в худшем, всех посадят просто куда-нибудь далеко и надолго!

– Ага. Что-то я не верю что всех нас разыскивают, – фыркнула в ответ Два-че. – Да и в конце концов, у тебя папа прокурор, пусть тогда вмешается.

– Угу. И как ты себе это представляешь? – Ерохин сжал зубы. – «У меня сын в секретном эксперименте участвовал, а теперь его разыскивают, но он ни в чем не виноват, отпустите его!» Думаешь, его самого сейчас трясти не могут?

– Тихо, народ! – я поднял руку. – Алиса права, здесь оставаться бессмысленно. Но и ехать в город без подготовки тоже неосторожно. Давайте хотя бы узнаем что происходит в мире.

– А как ты выяснишь? – насмешливо спросила Женя. – Все телефоны разрядились! А Ванькин убер-смартфон не ловит ничего, и подзарядиться негде.

 

– Пойду и куплю газету в поселке, – невозмутимо ответил я.

– Ты серьезно, что ли? – девушка в тихом афиге уставилась на меня.

– Нет, конечно, я шучу. Сейчас пойду к трассе и буду как типичный попаданец спрашивать, который сейчас год, – я покачал головой, – Без своих девайсов придумать уже ничего не в состоянии?

– Ты!..

– Женя, прекрати! – крикнул Сергей. – Нам нет смысла ссориться, особенно теперь!

Женька таки прекратила. Только зло покосилась на своего бойфренда и надула губки. Ох, как бы они не расстались такими темпами… Хотя зная Женю, то Сереге явно повезет, если он избавится от этой нервной идиотки.

 

– Ладно, план таков, – я откашлялся. – Я с кем-нибудь пойду в поселок на трассе, и постараюсь прояснить обстановку. Если правильно помню, он на той стороне реки. До него километров десять. Вы все ждите нас здесь. Когда вернемся, тогда все вместе решим что нам делать. Годится?

– А зачем тебя столько ждать? – воскликнула Алиса. – Пошли все вместе!

Остальные ребята одобрительным гулом поддержали ее. Я вздохнул, но возражать не стал. Может, это и правильно – не терять времени зря и не мотаться туда-сюда…

 

Пока шла суета сборов, я подошел к сидевшей отдельно Лене. Она в глубокой задумчивости крутила в руке какие-то камешки, смотря на землю под туфлями. Мое появление застало ее врасплох.

– Ой… привет, – Лена вздрогнула и посмотрела на меня.

– Привет! – я улыбнулся и присел рядом на груду кирпичей. – Как дела?

– Ничего… А у тебя?

– Тоже…

Девушка бросила камешки на землю и отряхнув руки, уставилась на свои ладони, словно пытаясь найти там что-то захватывающее.

– О чем думаешь? – спросил я.

– Ни о чем… – задумчиво протянула она.

– А все же?

– Да так… о всяком.

– Расскажи пожалуйста, – я коснулся рукой ее колена. – Тебя что-то беспокоит, солнце?

– Не знаю… – Лена обхватила себя руками и поежилась. – Не по себе как-то.

– Понимаю, – в голове всплыло тягучее чувство странности, которое ощутилось сразу же как только я вылез из шахты на поверхность. – Мне тоже жутковато.

– Это не сколько жутко, – возразила девушка, глядя в землю. – Это… не знаю как описать, чтобы ты понял.

– Попробуй, – я накрыл ладонью ее ладонь. Лена вцепилась в нее обеими руками.

– Представь… что ты просыпаешься, а мир не такой, каким был. Похожий на прежний… но тебе страшно представить, как он мог таким стать. Что тебе не верится, что происходящее вокруг существует на самом деле. Что вокруг лишь сон, от которого нельзя проснуться. Как отличить, во сне ты, или наяву?

 

– Во сне просыпаешься, как только понимаешь что это сон, – сказал я.

– Да, но… Если проснуться не выходит? Что делать тогда?

– Ну… не знаю. А почему ты думаешь об этом?

Лена покачала головой и крепче обняла себя.

– У меня возникло чувство, словно я сплю и вижу сон. Где есть мы, где есть ты. Но вокруг по-прежнему ничто не реально. Что мы по прежнему в кошмаре.

– Ты хочешь сказать…

– Не знаю. Я ничего не знаю, Сёма… Но я очень хочу узнать, сон ли вокруг или мы действительно вырвались из «Совенка».

Девушка резко встала и ушла. Я остался сидеть на груде кирпичей в легком шоке.

 

А ведь правда. Уже не раз была возможность убедиться в том, что ученые в секретном бункере умеют делать неотличимую от настоящей картинку. Что, если я и ребята – до сих пор в виртуальной реальности? И если да, то как это проверить?

Отрешенно рассматривая куцые верхушки деревьев в отдалении, я пытался что-то придумать. Выходило откровенно хреново. Но когда я уставился на свои руки, кое-что зацепило мой взгляд. Незначительная мелочь – покрывшийся корочкой рубец на месте пореза, который я себе сделал где-то неделю назад, как раз перед тем как войти в симуляцию.

 

Несколько мгновений я рассматривал зажившую царапину, чувствуя как по лицу расплывается идиотская улыбка.

– Ну что ж, – сказал я вслух. – Добро пожаловать в реальный мир.

 

* * *

 

– Здорова! До Твери не подбросите?

– Сколько? – хмуро посмотрел на меня из кабины потрепанного японского автобуса пожилой водитель.

– Ну… – я задумался и сделал «выстрел вслепую»: – Полторы тыщи пойдет?

– Это в рублях что ли? – хмыкнул дед. – Вас там до хрена и больше. Давай две с половиной.

– Нету столько. Может за две?

– Угу.

– Народ, залезаем!

 

…Разумеется, первоначальный план идти к поселку на разведку пошел прахом. Всем не терпелось вернуться в город, и на фоне этого призывы об осторожности как-то затерялись. Бить ноги о десяток километров по обочине шоссе тоже никто не хотел – перед этим была долгая и мучительная переправа на единственной лодке через Волгу, и все успели намучиться. В итоге, когда мы вышли на трассу, общим решением было голосовать «за развитие общественного транспорта», то есть попросту ловить машины автостопом. Легковушки по понятным причинам не подходили. Грузовики тоже – ни один водитель в здравом уме не повезет ораву молодых людей в кузове. Оставались только автобусы.

 

Ждать пришлось долго – по какой-то причине машин было очень мало, что было странно. Это шоссе было основной артерией, соединявшей два крупных областных города, и в любое время суток на ней должно было быть хоть какое-то движение. Да и дорога не была похожа на магистраль федерального значения – вся в рытвинах да ямах.

 

Примерно через час нашего стояния подъехал автобус. Деньги на проезд мы собирали все вместе, но цена которую заломил дедок меня неприятно удивила – за них можно было договориться доехать до Питера. Но увы, альтернативой было ловить таксистов в ближайшем поселке, а те традиционно были куда более жадными чем водители на трассе. Плюнув, я полез в салон и занял место на заднем сиденье. Рядом села Лена, впереди – Ерохин со Славей, остальные кто куда.

 

– Помнишь как сюда ехали? – обернувшись, спросил Иван.

– Угу, – я кивнул и привалился к стеклу: от усталости начало ломить лоб.

– Чего хмурый такой? – не сдавался Иван, явно испытывая несвоевременное желание поболтать. – Сюда тряслись, ты грузился, уезжаем – тоже не рад. Домой ведь едем!

– Едем, едем, – я исподлобья косился в окно, прикусив губу. – Голова болит, оттого и не рад.

– Ладно, падай. А лучше поспи тогда, – Ерохин пожал плечами и отвернулся, о чем-то заговорив уже со Славей. Лена тихонько подвинулась ближе ко мне, и не говоря ничего крепко обняла. На короткий миг я забыл про боль и даже нашел силы слабо улыбнуться. Свободной рукой обхватив девушку за плечи, я откинулся на сиденье.

 

За окном проносились поля, изредка сменяясь на очертания поселков. Подобно мелькающим на обочине деревьям, в голове одна за другой вспыхивали мысли, не задерживаясь, впрочем, надолго. Первые тревожные мысли после пробуждения в реальном мире притупились, и я думал о том, что будет дальше. Что изменилось в родном городе? Живут ли на прежнем месте отец и мать? Каким будет мое возвращение домой? Чем я займусь потом?

Вдруг очень захотелось увидеть родителей. Я понял, что очень соскучился по ним. И… как ни странно, стал их любить больше. Маму с ее постоянной заботливостью, отца с его рассуждениями про жизнь, с его попытками найти с выросшим сыном общий язык… В глубине души поселилось странное чувство – как будто бы вспомнилось какое-то важное дело, которое нужно было завершить давным-давно, но которое так и осталось незавершенным.

 

Постепенно мысли перетекли на планы на будущее. Университет, пожалуй, все же придется закончить, чтобы был диплом. А потом…Может, все же попытаться работать по специальности? Сначала получить опыт в своем городе, потом переехать куда-нибудь в Подмосковье, снять квартиру на первое время… Если все получится, еще и Лену с собой взять. Правда, ее еще нужно уговорить жить вместе, мы как-никак вместе всего неделю…

Это не было похоже на прежнего меня. «Я» из прошлого никогда бы не задумался остаться в России. Теперь же сама идея об эмиграции казалась какой-то чужой. Нет, ну в самом деле, война на носу, каждый человек на счету, и вдруг сбежать? Это больше по части всяких Джейков Салли из «Аватара»…

 

…Я могу сбежать?

Раньше мог. Теперь не смогу.

Почему не смогу?

Потому что не хочу.

Это ведь не только и не просто Родина. Не хочется ударяться в пафос, тем более что эту тему опошлили все, кому не лень. И все же, даже будь эта тема избита и оплевана до подсознательного нежелания говорить об этом, сказать все же нужно.

Родина – это место, которое можешь назвать домом. Где живешь. Где родился – хотя, именно в таком смысле слово «родина» упоминается все реже. Слишком много русских родилось в чужих странах, живут по чужим законам, а родиной все же считают иное место, где-то на севере, по ту сторону границы.

А то место, откуда не уйдешь, как бы не просили и не гнали, где живешь по праву происхождения, и где будешь стоять намертво, оно уже называется по другому. Отечество.

 

От резкого толчка я стукнулся лбом о спинку сиденья впереди и открыл глаза. Автобус остановился.

Мы на месте?

Выглянув в окно, я увидел город. Да, автобус довез нас до точки назначения. За стеклом был виден кусочек привокзальной парковки с возвышающимся в отдалении зданием «под пластик». О том, что это именно автовокзал, «говорила» замызганная надпись – вернее, даже две – синими буквами по фасаду и с торца здания, и типичные вокзальные часы. Нерабочие.

В салоне зашевелились, разминаясь после долгого пути. Народ потихоньку потянулся на выход. Я слегка потряс за плечо задремавшую и пригревшуюся у меня на плече Лену, дождался когда она встанет и пошел в проходе следом, пытаясь рассмотреть в окна окружающий пейзаж. Увы, из положения стоя в окна был виден только асфальт.

Первым, что меня напрягло, было всеобщее молчание. Все уже стояли снаружи, но никто не разговаривал. Выйдя из автобуса (который, едва все покинули салон, хлопнул входной дверью и резко газанув, уехал прочь), я озадаченно покосился на мрачные лица друзей, и зашарил глазами по округе, пытаясь понять, что же такого смутило остальных.

 

– Что это за хрень? – пробормотал Иван. Я проследил его взгляд – и увидел стоящий на перекрестке рекламный билборд. На черно-белом полотне был нарочито-грубыми мазками намалеван странного вида двуглавый орел, чем-то напоминающий скандинавскую руну. Ниже была надпись:

 

«ВЕЛИКАЯ ТВЕРЬ»

Шрифт был аляповатой калькой на руническое письмо, хотя и вполне разборчивым. Я принялся разбирать подпись ниже, и растерянно хмыкнул.

«Вместе с Россией – против Москвы!»

Еще правее была надпись уже нормальным шрифтом, только еще более мелкая. Чувствуя в животе тяжелый колючий ком, я принялся читать и ее.

«Времена меняются, и мы обязаны измениться. Москва нам не друг и не союзник. Мы обязаны вернуть нашему русскому народу наше могущество. Не стоит бояться московитов, они никто и звать их никак. Однако и нам тоже предстоит многое уяснить для самих себя, многому научиться. пересмотреть все свои взгляды и изменить мышление. Ради детей наших детей, ради их будущего».

(взято из реальных источников)

 

– Куда это мы попали? – пробормотал кто-то. Только спустя несколько мгновений до меня дошло, что это сказал вслух я сам.

Полотно рекламного щита легонько покачивалось на ветру. Висело оно явно уже давно – в нем было несколько дырок, а плакат был серым и полинявшим от дождей. И ведь никто не сорвал… здесь сепаратизм стал в порядке вещей? Или это чья-то дурацкая шутка?

Неожиданно мне стало вдруг кристально ясно, что мы оказались в совершенно незнакомом месте, лишь напоминающем наш родной город. В котором происходит что-то нехорошее. И что мы стоим выделяющейся группой, без документов, у всех на виду.

Рука нервно дернулась, пытаясь нащупать ремень несуществующего автомата.

 

– Народ. Ребята. – я сглотнул. – Давайте-ка уйдем нахер с открытого места. Во дворы хотя бы, там и обсудим ситуацию.

Напряженно оглядываясь по сторонам, наш маленький отряд ретировался через дорогу в сторону домов. Примечательно, но движения на улицах почти не было, хотя была уже середина дня. Ни одной машины. Даже парковка перед автовокзалом была девственно пустой, что уже ни в какие ворота не лезло. Людей тоже было незаметно.

Остановились в маленьком дворе между двух девятиэтажек. Я перевел дух и посмотрел на своих товарищей. У многих были озадаченно-удивленные выражения лиц, словно им это показалось каким-то недоразумением, и вот-вот все встанет на привычное место. Откровенно говоря, для меня это тоже очень сильно смахивало на какой-то странный сон. Вот только выглядело все это до отвращения по-настоящему…

 

– Что будем делать? – тяжело дыша, проговорила Алиса.

– Это сюр какой-то, – поправив очки, задумчиво проговорил Шурик. – Фантасмагория. Такого не может быть, потому что не может быть.

– Я не спрашиваю, на что это похоже, – зло сверкнула глазами ДваЧе. – Меня больше волнует, что мы с этой хренью делать будем!

– Вон у нас командир, сейчас он нам скажет! – ехидно-саркастичным тоном заметила Женя, глядя в мою сторону.

– На что ты намекаешь? – я поднял бровь.

– А что я? Я ничего, – Женя высокомерно фыркнула. – Это ты у нас все знаешь.

Все уставились на меня. Я сжал зубы, собираясь высказать все что я думаю про Женю… и выдохнул, проглатывая свою злость. Пусть она истеричная дура, но сейчас не время выяснять отношения, и так у всех нервы на пределе…

 

– Нам нужна информация, – начал я. – Любая. Какой сейчас год, что происходит в стране. Что случилось здесь. Разыскивают нас, или нет. Что было за то время, пока мы отсутствовали. Нужно все это узнать, и как можно быстрее. Поэтому я предлагаю разделиться и заняться этим прямо сейчас.

– В смысле, разделиться? – одновременно выдохнули Алиса, Женя и Ульяна. Остальные ошарашенно молчали.

– В том смысле, что шариться толпой, не зная обстановки – глупо. Мы привлекаем слишком много внимания. Я не знаю, что здесь случилось, но если здесь какая-то заварушка, то логичнее будет не высовываться, пока не будет ясной картины происходящего. Сейчас мы разделимся, проведаем наши семьи, соберем сведения, и встретимся все вместе, скажем… Ульяна, ты где живешь?

– Ну, мы с Алисой однокомнатку по Ленина снимаем… – озадаченно сказала девушка.

– А ты, Иван?

– Мне в центр надо, – Ерохин взлохматил пятерней затылок. – Я возле Химика живу.

– Серега, Шурик?

– Нам в Заволжский обоим.

– Короче, тогда через три часа встречаемся здесь же. А пока расходимся.

– Семен, нам вообще-то некого проведывать, – криво ухмыльнулась Алиса.

Что? О чем она… А, блин. Из головы вылетело, что Два-Че вообще-то детдомовская…

– Значит пройдитесь возле вокзала, понаблюдайте. Только предельно аккуратно. – я устало потер лицо. – Девчонки, я понимаю что все это напрягает, но нам позарез нужна информация! Ее сбором мы сейчас и займемся. А потом уже будем решать что делать дальше. Нормальный план?

– Не хуже других, – пожал плечами Иван. – Меня устраивает.

– Тогда за дело. Времени не так уж много, поэтому давайте в темпе. И не забываем – пока ничего не ясно, считаем что мы на вражеской территории. На людные места не суемся, в разговоры не вступаем, местным ментам-полицейским перед глазами не маячим. Пока, скоро увидимся.

 

Пока парни и девчата с охреневшим видом переглядывались, я повернулся и пошел между домами. Несмотря на демонстрируемую уверенность, меня трясло. Отчасти поэтому я и спешил уйти – не хотелось показывать остальным, что по сути, я на грани истерики. В голове крутились варианты того, что случилось с родными, и я незаметно для себя шел все быстрее и быстрее… пока меня не дернули за рукав.

– Семен!

Лена стояла позади меня с непроницаемым выражением лица. Я остановился.

– Что?

– Пошли вместе, – сказала она, глядя куда-то вбок.

– Пошли, – ответил я, изо всех сил стараясь говорить ровным тоном.

Мы молча продолжили путь. Лена ни о чем не спрашивала, а у меня не было сил самому начинать разговор. Ноги со стуком отмеряли шаги, глаза бессмысленно блуждали по сторонам, цепляясь за детали мрачного окружения, а внутри все шире разрасталась сосущая пустота, которая…

Рука почувствовала, как ее обхватили теплые пальцы. Я вздрогнул и посмотрел в ожидающие зеленые глаза. Лена безмолвно потянулась к моему лицу, поцеловала нос – и так же ничего не говоря, потянула меня за собой.

 

Пустота внутри схлопнулась, и на душе стало теплее. Я сжал нежные пальцы чуть крепче и накрыл их второй рукой.

 

* * *

 

Чем дальше мы шли, тем сильнее я убеждался что в моем городе все не так, как должно быть. В буквальном смысле все.

Ощущение было таким, словно мы попали в какой-нибудь провинциальный городок времен бесславных девяностых. Разумеется, я это время уже не застал, но блуждание по интернет-архивам с фотографиями того периода давало хорошее представление о том, как все тогда выглядело. Но…

 

Но действительность была еще мрачнее. Унылые, безжизненные улицы – ни машин, ни людей. Разбитый до состояния грунтовки асфальт, даже на главных улицах. Чахлые деревья, растущие прямо из тротуаров. Раздетые до скелета остатки автомобилей во дворах. Но самое тягостное впечатление оставили дома. Во многих окнах многоэтажек не было стекол – рамы были грубо забиты фанерой. Стены щербинились выбойнами, подозрительно напоминавшими следы от осколков, и были исписаны граффити. Фраза на одном из домов «MOSKALIV NA NOZHI» заставила меня нервно хихикнуть. Времена вроде другие, а лозунги те же самые…

 

Вот и знакомая с детства улица… Я взглянул машинально на табличку и моргнул.

Посмотрел еще раз.

Табличку вывернули с корнем. Вместо нее на стене было грубо намалевано:

«ULITZA UCHITELSKAYA 1»

Меня не удивил вандализм – в конце концов, в иных районах все было так и когда я учился в универе. Подумаешь, табличку оторвали.

Но серьезно, почему латиницей? И ведь это не первый раз – напрягши память, я вспомнил что все названия улиц, все таблички с русским шрифтом были закрашены либо сняты, а вместо них висели аналоги – либо, что чаще, были написаны прямо на стенах надписи английским шрифтом.

И не только таблички. Все граффити, все маты и лозунги на стенах… даже знаменитое слово из трех букв, обозначающее тот самый орган – были на латинице. Ни одного слова кириллицей. Ни одного. Только тот старый плакат на привокзальной площади…

 

Странное чувство наполняет голову. Словно иду по краю крыши, испытывая легкость и отрешенность во всем теле, и бездна упрашивает неслышным шепотом шагнуть в нее…

Неважно. Вот мой дом. Входная дверь… домофон выломан вместе с замком, дверь не заперта… Вверх по лестнице… третий этаж, старая панель «под орех»… Стучусь.

 

Мама. Как же ты постарела…

Объятия. Неловкий поцелуй в морщинистую щеку. Причитания. Обещание приготовить обед. Где папа? Спит? На работе? Прохожу в свою комнату, сзади неслышной тенью проскальзывает Лена. Окно выбито и заколочено фанерой. В комнате пыльно и не прибрано. Выглядываю в коридор – там тоже. Мама всегда убирала квартиру каждую неделю. Не похоже на нее.

 

Возвращаюсь к себе. Компьютера на столе нет. Жму плечами, прохожусь по дому. Нет не только компьютера. Нет телевизора, магнитофона, микроволновки, еще некоторых бытовых мелочей. Спрашиваю маму. Ограбили год назад? Отведенный взгляд, закушенная на секунду губа…

 

Ем суп. Лена в задумчивости болтает в стакане ложкой. Спрашиваю у мамы, какое сегодня число. Услышав ответ, проглатываю ложку супа, забыв что она горячая и кашляю. Оказывается здесь уже 2035 год. Прошло одиннадцать лет с тех пор как мы уехали на практику и не вернулись. «Пропавшие без вести». Мрачно смотрю в тарелку, не в силах поднять глаза.

 

Спрашиваю, есть ли дома газеты за то время что я отсутствовал. Кипа папок с вырезками высотой с тумбочку, в которой те лежали. Доев, уношу ее в свою комнату и начинаю потрошить. Вырезки, статьи. Политика, экономика. Систематизировано по годам. Никакой развлекухи, шоу-бизнеса, поп-культуры, все по делу. Спасибо мама, ты у меня самая лучшая. Погружаюсь с головой в чтение заголовков.

 

2025-й… В КНДР сменился руководитель страны, взят курс на демократические реформы… В южноамериканских странах продолжается «бразильская весна»… ИГ подало заявку на участие в Лиге Арабских государств… Республика Беларусь присоединяется к блоку НАТО… Неинтересно.

 

2026… В Казахстане завершен переход на латиницу, русский язык лишен статуса официального… На Украине готовится проект «языковой евроинтеграции»…На оккупированных территориях бывших Луганской и Донецкой народных республик введен режим террора в отношении бывших ополченцев и членов их семей, МИД России выразило ноту протеста… М-да.

 

2027-29… Ничего интересного… А нет, есть, начало гражданской войны на территории Франции, Испании и Германии, образование на части их бывших территорий непризнанного государства «Европейский халифат»… Весело. Я испытал на краткий миг чувство злорадства, но потом мне стало стыдно. Какими бы они ни были, такого простые жители Европы явно не заслужили, даже если до этого позволили змеям из арабских стран свить на своей родине гнездо.

 

2030… Прежний руководитель КНДР свергнут в ходе армейского заговора, новый объявляет прежнего «американской марионеткой», объявляет войну Штатам и в знак серьезности намерений наносит удар ракетами с зарином по Токио… Сотни тысяч погибших… Ответная бомбардировка американской АУГ разрушает Пхеньян… «Удар возмездия» топит авианосец и сопровождающие эсминцы, еще один залп ядерными фугасами разрушает Сеул и с десяток южнокорейских городов помельче… Радиоактивное загрязнение на тысячи километров… «Ядерная истерика», «Вооруженные силы всех стран в повышенной боевой готовности»… Охренеть.

 

А нет, еще не все… Досрочные выборы в России. «Курс на примирение с миром», Крым передан Украине, включая Севастопольскую базу ВМС… что? Серьезно?! Как?!

 

«Попытка военного переворота в Москве»…

«Рост антиправительственных настроений по всей территории РФ»…

«Украина требует отвести войска от своей границы на 300 км вглубь Ростовской области»…

«Вооруженный мятеж на территории ряда субъектов Дальневосточного федерального округа», руководителями названы ряд генералов, «не согласных с нынешним курсом страны»…

«США предлагают России помощь в урегулировании конфликта на ее территории, текущий президент РФ одобряет ввод американских войск в Дальневосточный федеральный округ»

«Вооруженные силы КНР приведены в состояние максимальной боевой готовности»

«На территории Сибирского федерального округа образована Федерация Сибирских Народных Республик, со столицей в г. Новосибирск…»

«Вооруженный захват мэрии, вокзала и крупнейших объектов инфраструктуры г.Тверь неизвестными…»

«Руководители так называемых Сибирской Федерации и Дальневосточной Директории (террористические организации, запрещенные в РФ) требуют от правительства России «немедленного вывода американских войск» с территории страны, угрожая ядерным ударом по столице…»

«У берегов Камчатки ударом ракетно-стратегических сил Директории уничтожена АУГ Соединенных Штатов Америки. От правительства США комментариев пока не поступило…»

«В ходе стремительной операции силами России и США Дальневосточная Директория прекратила свое существование, уцелевшие боевики рассеяны и преследуются, на территории непризнанной республики установлен оккупационный режим…»

«Официально введен режим антитеррористической операции на территории так называемой Сибирской Федерации…»

«Широкомасштабные волнения во многих субъектах европейской части Российской Федерации вызывают опасение…»

«Страны блока НАТО в целях обеспечения безопасности в граничащих с РФ регионах вводят ограниченный контингент миротворческих войск на территорию Калининграда, а также ряда субъектов Центрального и Северо-Западного федерального округов, где был утерян контроль правительства над ситуацией…»

«В результате удара высокоточным оружием по столице ФСНР, Новосибирску, в городе наступила техногенная катастрофа из-за мощного выброса на производствах…»

«Совместная контртеррористическая операция против непризнанной Сибирской Федерации (организация, запрещенная в РФ) завершится в ближайшие недели…»

«СРОЧНОЕ СООБЩЕНИЕ! По столице России, Москве, нанесен ядерный удар, предположительная сила взрыва – 8 мегатонн, последствия теракта уточняются…»

 

Я сглотнул и уставился в стену, чувствуя как мокрая майка прилипает к спине. Вырезка в ладонях захрустела, сминаясь в комок. Уронив его на стол, я увидел как мои пальцы дрожат.

Кошмар.

Это немыслимо.

Этого просто не может быть.

Но это было. Об этом кричала красивая газетная фотография, сделанная очевидно с дрона – чадящие остовы многоэтажных домов, выглядящих игрушечными с высоты, сливающиеся в один огромный столб дымы от сотен и тысяч пожаров, которые некому тушить, и едва видимая сквозь эту завесу огромная воронка, к которой сходилась паутина дорог и проспектов – словно мишень с выжженной в центре дырой.

 

Развернув скомканную бумажку, смотрю на фотографию. Потом поднимаю голову – в комнате никого. С кухни все еще доносятся тихие голоса. На ватных ногах подхожу к двери и запираю щеколду.

 

Беру следующую заметку…

 

«Число погибших подсчитывается, но их примерное количество уже превышает 15 млн…»

«Сильнейшее радиоактивное заражение местности вследствие наземного термоядерного взрыва; выпадение осадков на значительной территории европейской части РФ…»

«Ответственность за удар взяла на себя террористическая организация ФСНР. Согласно манифесту ее руководства, этот удар имел целью «казнь предателей, погубивших Россию»…

«Действующий президент России, как и большая часть членов правительства, до сих пор считаются пропавшими без вести…»

«Сегодняшний день, 24 августа 2030 года, городским советом г. Тверь принята Декларация о провозглашении независимости Тверской области от Российской Федерации и об образовании Великой Твери»

«В связи с утратой территориальной целостности РФ, а также гибелью правительства и столицы, следующие выборы президента откладываются на неопределенный срок…»

 

«Бог покарал московитов за гордыню»: президент Великой Твери о Московском Взрыве»

«Антинародный митинг в столице: провокаторы требуют отставки правительства и медицинскую помощь, в частности для лечения лучевой болезни»

«Опасности нет: представитель министерства гражданской обороны о радиационной обстановке в Великой Твери»

«Принят закон о смертной казни за антинародную деятельность и бытовой сепаратизм»

«Новый год по-москальски: московиты предприняли попытку прорваться к столице»

«Российский полк мотострелков блокирован в районе железнодорожного вокзала»

«Великий Триумф Великой Твери – посягнувшие на нашу твердыню уничтожены!..»

 

Оставшуюся часть корреспонденции я листал с нарастающим омерзением и ужасом. Не понимаю, как моя мама имела силы собирать подобное. Чем ближе к сегодняшнему моменту были опубликованы номера, тем больше диких и пугающих вещей было на их страницах. Такое можно было представить лишь в каком-нибудь забытом цивилизацией Афганистане, или в романах о мрачном постапокалиптичном будущем. Читать об этом в городской газете было абсолютно сюрреалистично. Номера за этот год были и вовсе нечитаемые – в одном из номеров я наткнулся на публикацию о «лингвистической реформе» и упразднении кириллицы как «вraжeskogo alfavita».

 

Но теперь это объясняло все. Или почти все…

Я сложил последнюю газету. Между страниц вдруг на пол упали два листка бумаги. Не глядя подняв их, я взглянул – и вздрогнул: с одного из них на меня смотрел мой брат… и я. Старый снимок, еще до его злополучной поездки, где-то в парке. Молодой-я смеюсь и машу рукой, брат же улыбается – но глаза его были слишком серьезными, даже мрачными.

 

Другой листок оказался справкой о смерти.

«Николай Сычев, 2 февраля 1978 г.р. умер 25 ноября 2034 года, о чем составлена запись акта о смерти № Причина смерти: множественные проникающие огнестрельные ранения грудной и брюшной полости; Место смерти: г. Тверь, ул. Учительская, д.1, кв.9; Иные сведения: погиб в результате разбойного нападения»

Папа…

Тебя убили в этом самом доме какие-то уроды…

Как же так?

 

Сжимая в пальцах справку и фото, я отошел к окну.

В голове была звенящая пустота. За серым от пыли стеклом по небу скользили облака. Сияло солнце. В свете дня город казался обыденным. Безмятежным. Словно все было как раньше, он вернулся домой, и сейчас из гостиной донесется батин голос, перебивая бормотание телевизора: «Ты чего там сидишь как сыч? Пойдем, поможешь, разомнешься хоть!»

Только он не позовет меня. Его нет. И этот дом… с поселившейся здесь и давящей на уши тишиной, он уже не чувствовался родным. Именно сейчас до меня дошло – я не смог вернуться домой. И уже никогда не смогу.

 

Я прижался лбом к стеклу и уронил бумаги на подоконник. Брат на старом снимке с серьезным видом смотрел на меня. «Что будешь делать?» казалось, спрашивали его глаза. Пацанская же молодая версия меня не спрашивала ничего, беззаботно хохоча и глядя в светлое будущее – которому не суждено было наступить.

Брат, теперь папа… нет. У меня забрали не только их. У меня украли целый мир, а я валялся целое десятилетие в капсуле и ничего не знал.

 

В горле набух противный ком. Резким движением я смахнул фото и справку на пол, уперся кулаками в подоконник, а головой в окно – и неумело заплакал, шмыгая носом и глухо всхлипывая.

 

* * *

 

Стоя у зеркала по пояс голым, я укорачивал себе прическу. Щелкали ножницы. Отросшие пряди волос с шорохом сыпались на расстеленную в раковине газету. У задней стены стояла Лена и молча смотрела за моими манипуляциями. У нее тоже отросли волосы, как и у всех нас. Если раньше мне это не бросалось в глаза, то теперь, глядя на ее шикарную, хоть и слегка растрепанную шевелюру почти до середины спины, я мог сказать – ей это идет гораздо лучше, чем эти дурацкие хвостики.

 

Срезав длинные пряди на затылке, у висков и настолько сильно выводившую из себя челку, я всмотрелся в зеркало. Пойдет. Вот только…

Чувствовал я себя отвратительно. Нет, умыться и привести себя в порядок было время, и никто вроде бы не заметил что пару минут назад я лил сопли. Хотя, возможно, Лена могла что-то заметить, но, к счастью, она не стала задавать вопросов. Не знаю, может быть это типичная мужская реакция, но лично я не знал куда деться от стыда, если бы меня застукали ревущим у окошка.

 

Скосив глаза, я посмотрел в зеркало на Лену. Хотя, вот от нее пожалуй ничего не скроешь… Встретившись с ней глазами, я прочел в них печаль. И неожиданно – понимание. И до меня дошло – она тоже знает, что здесь произошло – и что я чувствую по поводу всего этого…

Она шагнула вперед, и порывисто обняла меня со спины. Я прижал ее руки, ладонями ощущая их бархатную нежность, и почувствовал что снова «поплыл» – в груди снова встал тяжелый ком, а глаза снова стали слезиться и резать. Эх… дошел до черты, судя по всему. Тяжело вздохнув, я замер, ощущая как моя девушка прижимается ко мне и изо всех сил пытаясь снова не расплакаться.

 

– Что мы будем делать, Сёма? – прошептала она, глядя мне в глаза.

Эх… если бы я знал.

Что можно сделать в ситуации, когда твой корабль, на котором плыл всю жизнь, наскочил на мину, разломился и затягивая за собой пассажиров камнем пошел в пучину? Если остались лишь несколько ржавых плотиков из металлолома, где выжившие с ожесточением зверей делят уцелевшие спасательные круги, паек и одеяла? Где на любого, кто предложит выгребать к берегу, тут же набрасываются как на предателя а обитатели соседних посудин увлеченно бьются об заклад, когда эти сумасшедшие русские наконец перережут друг другу глотку и избавят мир от своего жалкого существования?

 

Что можно сделать, когда кораблю под названием «Россия» пришел пиздец, а немногие выжившие готовы подписаться под чем угодно, только откреститься от напоминания о том, что они когда-то были единым народом? За каких то жалких одиннадцать лет нас раздробили, превратив в жалкую кучку племен и эрзац-наций. Отобрав все самое ценное, все богатства, лишив языка, культуры, свободы… даже само слово «русский», как выяснилось, теперь под запретом, вместо них теперь есть тверичане, калужане, новгородцы, славичи, сибирцы. А русские исчезли. За какое-то жалкое десятилетие!!!

 

Алло, небо, это какой круг, скоро ли дно? У болота нету дна, тонуть будете вечно…

 

Я прикусил язык и зажмурился. Можно ли сделать хоть что-то?

Да, пожалуй можно.

Вот только имеет ли смысл этим заниматься? Возможно, теперь уже слишком поздно? Пора подумать о себе, просто плыть по течению, легализоваться, поискать работу… Да и о Лене надо будет позаботиться, в конце концов. Ведь теперь, можно сказать, у нее кроме меня вообще никого нет – сомневаюсь, что ее отец смог уцелеть в этой заварухе.

 

Но я не могу.

У меня никогда не получится стать «своим» в этом болоте.

И даже если это значит отказаться от всего – от счастья, от семьи, от мирной жизни – мне не даст свернуть с этого пути пожар, что горит внутри меня. Лишь тяжелым усилием я сдерживаю его. Если отпустить его, то кажется, может сгореть весь мир, и мне не терпится это сделать. Я ненавижу всем сердцем то, чем он стал за эти одиннадцать лет – как только может ненавидеть что-то парень, провалявшийся  в анабиозе (или как-то еще, не знаю каким образом) и узнавший что у него больше нет Родины.

 

Я дал себе обещание что попытаюсь исправить то, чем он стал. И уже знаю, с кем это буду делать. А если даже не получится… что ж. Мы все, кто вырвались из «Совенка» и оказались здесь – уже не живые, по меркам здешних реалий.

– Что мы будем делать? – повторила Лена. Улыбнувшись, я прижал ее к груди и негромко сказал, ощущая ладонями мягкость длинных волос:

– Мы возвращаемся. Пора показать им, что «Совенок» не сдается.

 

Сборы не заняли много времени. Одежды по плечу, к сожалению, дома не оказалось. Пришлось взять папины обноски, из тех что выглядели более-менее крепко и опрятно. К списку моей экипировки добавились оказавшиеся по размеру старые папины ботинки и мой студенческий рюкзак. Туда я кинул несколько банок консерв, смену одежды, и тощую пачку денег – здесь, как ни странно, пока до сих пор в ходу был рубль наравне с американским долларом. Свою валюту здесь заводить не стали, видимо понимая что в таком случае она упадет ниже доллара Зимбабве…

Лене, увы, ничего нормального надеть не нашлось. На мое предложение одеть что-то из моего старого гардероба на меня закономерно посмотрели как на идиота. Тем не менее, девушка все же взяла мою весеннюю куртку и прикрыла ей начинающую расползаться по швам рубашку. Глядя на это, я вздохнул и тайком положил в рюкзак еще пару маек.

 

– Сынок…

Я вздрогнул и обернулся к незаметно вошедшей в комнату матери.

– Когда ты вернешься? – она встала у двери, по обыкновению обхватив себя руками и глядя на меня. Вся ее фигура выражала беззащитность, и у меня заныло в сердце. Очень захотелось соврать, что вот, мол, побью темных властелинов, в магазин схожу, куплю торт со свечками и сразу обратно, отмечать воссоединение… или вроде того.

Но врать было стыдно. Я честно признался:

– Не знаю, мам. Нескоро. Нас наверное будут искать, так что наверное я не смогу сюда вернуться.

– Я знаю, сынок… – мама подошла ко мне и осторожно обняла. Я обхватил ее за плечи.

– Прости…

– За что? – мама прикоснулась руками к моему лицу. – Ты уже вырос… У тебя даже девушка появилась. Ты уже знаешь, что делать. Зачем тебе извиняться?

– Ну мам!

– Извини, не удержалась, – мама тихонько хихикнула. – Но ты мне должен пообещать пару вещей. Первая – что мы еще однажды встретимся. И что ты позаботишься о ней. Обещаешь?

Ну и что мне оставалось ответить?

– Конечно, мам.

– Ну и умница, – мама приподнялась на цыпочки и поцеловала в лоб. – Да пребудет с тобой Сила!

 

Я молча слегка сжал ее в объятьях и отпустил.

Уходя из дома, я посмотрел в окно нашей квартиры. Занавеска на окне чуть колыхнулась. Мне показалось, что я вижу за ней смутно различимое лицо матери, но скорее всего это был лишь обман зрения.

Лена молча потянула за руку. Вздохнув, я поддернул рюкзак за плечами, и мы пошли вместе по маленькой улице, держась за руки.

 

* * *

 

На улицах по прежнему не было ни души. Лишь кое-где во дворах можно было видеть местных жителей. Вообще, особенно в свете полученной информации, на язык просилось сравнение с прифронтовым городом – хмурые взгляды от редких прохожих, опустевшие проспекты, комендантский час и моторизованные патрули. Один такой пронесся мимо нас: в колонне из двух машин был побитый жизнью «Тигр» с пулеметом на крыше, а за ним ехала сделанная из «тойоты» техничка. В прицепе сидело несколько солдат (полицейских?) в черной униформе.

 

Переждав патруль, мы пошли дальше, удвоив осторожность. Вскоре между домов показались привокзальные двенадцатиэтажки, где нас должны были ждать друзья. Я было напрягся, не увидев наших товарищей, но затем увидел мелькающие возле подъезда фигурки девушек и поспешил туда. Наша компания была в полном сборе – Ерохин, Шурик и Сыроежкин тоже были здесь.

– Всем привет. – я пожал руки парням.

– Семен. – лаконично сказал Саша. – Полагаю, ты уже в курсе?

– В курсе чего?

– Того, что мы в полной заднице! – прорычал Иван.

– Ну да, – меланхолично заметил я. – Это уже не тот город, из которого мы уезжали.

– Во всем городе нет интернета. Электричество подают по четыре часа в день. Всем заправляет какая-то военная хунта нациков, – произнесла Алиса. – А нас с Улькой чуть не сцапал патруль, еле дворами убежали.

– Аналогично, – сказал Сыроежкин. – Когда я Женю до дома провожал, прицепились какие-то мудаки, начали что-то спрашивать, потом лапать ее попытались… Дал слегка одному в рыло и убежали в подъезд. Пытались ловить, но мы оттуда удрали. Вот только домой попасть не получилось.

– Мда, – я покачал головой. – Что вообще вам удалось выяснить помимо этого?

 

– Да не особо. – Ерохин сплюнул на пыльный газон. – Интернета ведь нет нигде. Баланса тоже нет, и ни в одном киоске не пополнить. Какой-то прямо каменный век.

– Тогда вы не знаете самого веселого.

Я вздохнул – и начал рассказывать.

Сначала на меня недоверчиво косились.

Потом – смотрели с нарастающим смятением и растерянностью.

А под конец – почти с ужасом.

– Не верю!!! – рявкнул Ерохин, перебивая меня на полуслове.

– Не веришь?! – заорал я, накрутив себе нервы пересказом вычитанного из газет. – На, читай!! – в грудь Ивану полетела та самая вырезка с фотографией взорванной Москвы. На землю посыпались еще какие-то бумаги. Иван наклонился, сгреб ладонями заметки и стал разглядывать. Его лицо вытянулось и он посмотрел на меня с труднопередаваемым выражением лица.

 

– Семен… прости.

Я вытаращился на него – да и не только я. Ванька-Смерть, просящий прощения, такого еще не бывало.

– Что? – подойдя к нему, я посмотрел что он держал в руках, и непроизвольно вздрогнул. Справка о смерти папы. – Отдай.

Ерохин протянул мне клочок бумаги. На его лица застыла непривычная мне виноватая гримаса. Впрочем, в тот момент я почти не обратил на это внимания. В глазах снова неприятно закололо, и я присел на бордюр.

– Так значит, атомная война? – пробормотала Алиса.

Ребята взволнованно шушукались. Рядом со мной присела Лена и бережно обняла мое лицо. Приподняв мою голову, она взглянула в глаза.

– Я в порядке. – чтобы ответить на невысказанный вопрос, мне пришлось сглотнуть и протолкнуть в себя ком в горле.

Лена прижалась к плечу, продолжая обнимать меня.

 

– И все равно я не верю! – немного отойдя от шока, заявил Иван. – Вы разве сами это не чувствуете? Это же бред полный! Не может такого быть!

– Думаешь, это слишком глубокое дно чтобы быть правдой? – иронично сказал Шурик. Кажется, он воспринял эти новости спокойнее всех нас.

– А по твоему это правда, что Москву к херам разбомбили, России как страны теперь не существует, а у нас здесь заправляют какие-то гребаные нацисты?!

– Ты сам разве не из них? – фыркнула Ульянка.

Иван шагнул к ней, отчего стоявшие рядом нервно дернулись, а Алиса машинально потянулась за лежавшим на земле камнем. Но Ерохин лишь встал перед девушкой, наклонился, так что его лицо оказалось на одном уровне с ее лицом, и негромко процедил сквозь зубы, выделяя каждое слово:

– Я – не из них.

 

– Ладно. Так все же, что мы будем делать? – спросил Сыроежкин.

– Бороться! – Иван отвернулся от Ульяны и сложил руки на груди.

– Партизанить, имеешь в виду?

– Именно. В конце концов, чему-то же мы научились в этом гребаном лагере!

– Я конечно понимаю что ты сейчас не в духе… Как мы будем партизанить? – Алиса сделала «фейспалм». – Без оружия, без денег, без мест где можно отлежаться, даже без документов!

– Все это со временем можно получить. Или ты хочешь отсидеться? Ждать пока за тобой не придут?

– Давайте успокоимся и подумаем. – Шурик помахал рукой. – Что нам сейчас нужно в первую очередь?

 

– Документы?.. Деньги?.. Вооружиться?.. – посыпались со всех сторон предложения. Мы с Леной молча наблюдали со стороны. Я заметил, что Славя и Мику не участвуют в споре – по лицу светловолосой девушки ясно читался скептицизм. Хацунова же ушла в себя, и лишь изредка бросала на Шурика взгляды, в которых радость была пополам с тревогой.

– Все это полная ерунда. – Александр резко взмахнул рукой и поправил съезжавшие очки. – В первую очередь нам нужно взять себя в руки и размышлять логически. Мы на вражеской территории, с этим никто не спорит. Значит, нужно обустроиться: наладить документы тем у кого их нет, устроить систему связи друг с другом, и выработать план дальнейших действий. Для этого…

 

Пока Шурик говорил, у меня в голове крутились разные мысли. Да, пожалуй, нечто такое я и собирался организовать. Сопротивление. Но что-то мне не давало покоя – какое-то ощущение… неправильности происходящего.

Я с сомнением хмыкнул и закатал рукав. На сгибе локтя чернел едва заметный шрамик от царапины. Материальное свидетельство того что мы вернулись в реальный мир. Так почему же у меня ощущение, что где-то кто-то пытается нас всех наебать?

 

– Семен? Ты-то что молчишь?

Почесав ногтями заросшую щетиной щеку, я поднялся.

«Мне известно, о чем вы все думаете. Мы в чужом краю, сбежать отсюда нам нельзя. Но это наша Родина. Мы подготовимся. Для нас сейчас важно понять, с кем мы воюем. Сейчас нам нужно лечь на дно. Затаиться. Замаскироваться. Собрать информацию. Приготовить наше оружие и пути отступления. А после – мы им покажем ад. Ведь так?»

Я собирался сказать эти слова. Но вместо этого с дурацким видом уставился на свои ногти, ощущая как по спине течет холодный пот.

 

Ногти были самые обычные. Ну, разве что немного длинные. Но не отросшие за десять лет когти.

И щетина на щеках была самой обычной. Не бородой до пояса.

Каким образом отросли волосы на голове, а все остальное вырасти «забыло»?

И каким образом обычная депривационная камера превратилась в анабиозную капсулу?

Ведь я по прежнему ощущаю себя двадцатилетним, хотя по логике мне уже должно быть за тридцать. В анабиозе волосы не растут. И сам анабиоз еще не изобрели.

Так что…

 

За спиной раздался звук передергиваемого затвора. Судя по физиономиям моих товарищей, сзади меня не было ничего хорошего. А через секунду, обернувшись, я убедился в этом сам.

Их было трое. У всех автоматы и откровенно бандитские рожи. Одинаковый камуфляж пиксельной расцветки, шевроны с надписью транслитом латиницей. Видимо, местные вооруженные силы, или их подобие. У старшего впереди на лысом покатом лбу торчала бородавка, и я на миг задумался, так было задумано, или же это иронизирует мое подсознание.

Неважно. Я знаю, что происходит.

Я больше не играю в эту игру. К черту все.

 

Пропитая щетинистая морда передо мной ухмыляется, ощерив гнилые зубы и произносит:

– Molodie lyudi, proidemte s nami!..

 

* * *

 

Когда из-за угла дома вышли трое вооруженных людей, Сергей машинально шагнул вперед, заслоняя Женю. Взглянув на них поближе, он почувствовал как ноги становятся вялыми, а звуки доносятся словно сквозь надвинутую на уши шапку. Ибо стало ясно – они в полной заднице, их сейчас попытаются задержать, а что произойдет дальше в застенках у этой мрази, он не стал даже представлять. Сердце кольнуло пронзительное чувство страха – не за себя, за Женьку.

 

Сергей всегда боялся драки. Сколько он себя помнил, ему было тяжело с хулиганами. От этого страха ему не удалось избавиться полностью даже повзрослев, но в юности стало немного проще – в университете хулиганы либо не задерживаются, либо меняют приоритеты, а в серьезные неприятности ему удавалось не влипать. Но все же, ему всегда было нелегко нанести первый удар, или хотя бы ответить на него, и даже «Совенок» этого не слишком изменил. Автомат это лишь оружие, инструмент, главное оружие это решимость, а вот с ней у Сыроежкина всегда были проблемы.

 

Но была причина, которая изменила его. Ее звали Женя.

Он не мог никому позволить причинить ей вред. Никогда, после того как ему показалось что он потерял ее в «Совенке». В тот момент он совершенно забыл что они были в компьютерной реальности. А уж теперь, когда они были снова в реальном мире, превратившемся в кошмар… для него не было никого важнее ее. Поэтому он дал по лицу тому солдату, который попытался домогаться до его – ЕГО – девушки. Пусть в тот момент у него тряслись все поджилки, да и удар вышел так себе, как у курицы лапой. Но это дало им возможность сбежать.

 

А теперь, когда вокруг были друзья, он чувствовал себя чуточку увереннее. Хотя и все равно было страшно. Что поделать, он не Ерохин, и даже не Сычев. Этим двоим, кажется, вообще любое дело по плечу. Хотя, с Семеном явно произошло что-то не хорошее, вон у него выражение лица, словно он сейчас либо разрыдается, либо пойдет крушить все вокруг. Даже Ерохина проняло, что тот аж извинился…

 

Задумавшись об этом, Сыроежкин пропустил момент когда все началось. Опомнился он только когда старший патруля полетел на землю кверху берцами, а у Семена каким-то чудом оказался выхваченный из рук «калаш».

Выстрел. Пуля с шуршанием расплесканного гравия ушла в асфальт. На Семена набросились двое подопечных лысого боевика. Ерохин взревел, смял одного из нападавших, ухватил в захват и бросил через себя на землю. Второй же повалил Семена, и казалось, брал верх… пока не раздался второй выстрел, опрокинувший боевика на спину. Его оружие, которое он так и не успел снять с плеча, глухо стукнуло железом.

 

Семен рывком поднялся и с калашом наперевес шагнул к встающему с асфальта второму солдату. Но не застрелил его, как ожидал Сергей; вместо этого он ухватил автомат как дубину и с размаху обрушил его на башку противнику. Потом еще, и еще раз. Ерохин, было дернувшийся помочь, озадаченно хмыкнул. Все остальные продолжали глядеть на происходящее в ступоре.

– Сука! Мразь! Ебаная! Тварь! Ненавижу!!!

Отшвырнув заляпанный кровью автомат, Семен обернулся, широко раскрытыми глазами дико глядя на друзей. Сергей невольно отшатнулся – его приятель выглядел абсолютно невменяемым. Сычев тем временем нашел взглядом оглушенного третьего патрульного, и пошел к нему, сжимая кулаки. Стоявшие на пути Алиса и Ульяна торопливо отступили в сторону.

Пинком перевернув тело на спину, Семен с тем же выражением лица сел на грудь едва ли не вдвое шире его в плечах боевика и принялся ожесточенно бить его по лицу:

– Я… больше… не.. играю… в ваши… долбанные… игры! Говнюки! Сволочи! Ненавижу вас! Убью!

 

Боевик уже не сопротивлялся, а лишь хрипел при каждом ударе. Наконец Семен выдохся и замер, упираясь измазанными руками в грудь поверженного врага. Лена, до того стоявшая в стороне, подошла и обняла его со спины. Семен вздохнул и произнес севшим голосом:

– У кого вода есть? Я сейчас задохнусь от жары.

 

Переглянувшись с Ерохиным, Славя протянула ему пластиковую бутылку, к которой тот немедленно присосался. Спустя несколько глотков Семен озадаченно посмотрел на полустертую этикетку, хмыкнул и плеснул себе на затылок, после чего уставился в землю.

– Ну и что это было? – сказал Ерохин. – Может пояснишь?

– Что пояснить? – рассеянно спросил Семен.

– Того, что какого хрена ты на автомат с голыми руками кидаешься! Я конечно тоже отморозок, но не до такой степени. Ты ведь тут не один, в конце концов, могло и нам прилететь!

– А, это… – пробормотал Семен. – Сейчас я все объясню…

 

Допив бутылку, он поднялся и посмотрел на товарищей.

– Короче, я не знаю, как сказать… У меня две новости. Первая плохая, вторая еще хуже. С какой начать?

– Не томи, задрал уже! – повысил голос Иван.

Семен вздохнул, и потянулся рукой ко лбу. Только теперь Сыроежкин заметил что его трясет. «Да что с ним такое?»

– Короче… Мы думали что мы вырвались из симуляции. Так вот, мы нихрена не вырвались. Все что происходит вокруг, лишь вымысел. Аналог симуляции в том пионерлагере.

– Что?! – Алиса в растерянности прижала ладонь ко рту.

– Почему ты так решил? – нахмурилась Славя.

– Ну… эти ученые конечно сумели нарисовать убедительную картинку, но прокололись в некоторых мелочах. Как, например, мы сейчас все еще чувствуем себя двадцатилетними, хотя по логике нам должно быть уже тридцатник с небольшим?

– Анабиоз… – неуверенно предложила Славяна.

– Ага. Анабиоз, который замораживает все процессы в организме. Который еще не существует в природе. И волосы у тебя отросли ниже пояса, в отличие от ногтей. Странный анабиоз, тебе не кажется?

 

Сергей невольно покосился на толстую плетеную змею косы, которой теперь щеголяла Славя. Увидел, как ребята машинально смотрят на руки, ощупывают голову, и зачем-то дернул себя за отросший хвостик волос, стянутый найденной резинкой – подстричься ведь так и не удалось…

«А ведь что-то есть в его словах. Но это как-то слабовато… Сначала мы не могли поверить что мы в реальном мире. Теперь не можем поверить что он сказка. Нужно веское доказательство… Охх..»

– Я запутался. – пробормотал Сыроежкин.

– И когда ты это понял? – спросила Лена, по прежнему обнимая Семена.

– Буквально только что. Они обманули нас. Опять! – голос его друга стал глухим. –

Я не знаю чего они от нас ждут, но они не стали освобождать нас на седьмой день, как обещали. Вместо этого они заперли нас тут!

– Погоди. Ты уверен что это действительно виртуалка? – Шурик озабоченно хмурил лоб. – Я ведь до дома добрался, со своими говорил…

– И я тоже! – Семен вдруг сорвался на крик. – Я пришел домой и узнал что моего папы больше нет! Что его убили! А теперь выясняется, что мне этим пудрят голову! Всем нам!

– Тогда… не знаю… – Шурик потупился.

 

Сыроежкин покачал головой. Пиздец. Теперь было ясно, что творилось с его другом. «Отца убили… какая жесть».

– И все же этого недостаточно, – наконец после молчания произнес Шурик. – Нам нужно веское доказательство, где мы находимся. Неопровержимое. Чтобы не было сомнений. Иначе мы не сможем действовать.

– Возможно… в этом суть испытания? – сказала Славяна. – Лишить нас уверенности, что мы находимся в реальном мире, и посмотреть на реакцию? Как мы себя будем вести?

– Финальный тест… ну конечно… – отозвалась Лена.

 

Семен повернулся к Лене. Невольно все тоже посмотрели на нее. Девушка вздрогнула и сжалась, чувствуя как все внимание обращено на нее.

– Лен… – Семен подошел к ней, взял ее руки в свои ладони и посмотрел ей в глаза.

 

Сыроежкин заметил, что Семен изменился. Казалось, из него испарилась уверенность, которая всегда была в нем до этого. Если перед тем Сергей мог точно сказать что Семен знает что делать, то теперь он мог так же уверенно заявить что лидер их маленького отряда в растерянности и не знает как поступить. И что его надежда по какой-то причине обращена на девушку с темно-фиолетовыми волосами. Его девушку.

– Лена… Я знаю, это непросто. Но ты знаешь о программе симулятора больше чем все мы. Нам нужно определиться. Ты можешь как-то помочь, чтобы определить – это действительно виртуальная реальность, или же нам не повезло?

 

Лена задумалась, закусив губу.

Все замолчали. Над многоэтажками тихо плыли облака.

– Есть способ, – тихо произнесла, почти прошептала Лена. – Но он очень опасный.

– Расскажи? – негромко сказал Семен.

– Ну… – девушка сделала паузу. – После одного из тестов, я кое-что услышала… Когда мой отец обсуждал с техниками настройки симуляции, он назвал пару кодов. Думаю, я смогу их использовать.

– То есть ты знаешь как свалить отсюда? – нахмурился Иван.

– Нет, – Лена покачала головой. – Если мы в симуляции и я назову определенный пароль, то смогу поменять уровень сложности.

– То есть…

– На максимальный. Самый сложный.

– А потом? – спросил Шурик.

 

– Потом… не знаю. – Лена опустила голову. – Но это слишком опасно.

– Из-за того что нас сразу вынесут? – невесело усмехнулся Семен.

– Не только. Отключатся безопасные параметры нейрокинетического костюма. Правда, я не знаю что это значит, но вряд ли что-то…

– Я знаю! – воскликнул Шурик. – Я читал про такое. Это значит что нейрокинетические устройства-имитаторы будут воздействовать на порядок интенсивнее, чем в обычном режиме. Удары устройств могут вызвать болевой шок, и повреждения внутренних органов… не совместимые с жизнью. – последние слова он сказал почти шепотом.

 

Все переглянулись. Славя прижалась к Ерохину. Мику обхватила Шурика руками и спряталась лицом у него на шее.

– То есть, нас могут убить по-настоящему? – сказал Иван. – Это все меняет.

– Если только… Эврика!

Семен захохотал и порывисто обнял Лену.

– Ты чего? – удивился Сергей.

– Да через плечо. Кажется, я придумал как нас отсюда выпустят.

– Это как?

– Сейчас объясню. Лена, – Семен осторожно взял ее за плечи и посмотрел в глаза. – Активируй код.

– Мы ведь даже не знаем, действительно ли мы в симуляции… – смущенно сказала девушка.

– А что мы теряем? Давай, – Семен поцеловал ее в нос. – У нас все получится.

 

Лена нахмурилась, сосредотачиваясь. И отчетливо произнесла в пустоту:

– Желтый-зеленый-синий-красный… Желтый-зеленый-белый. Юля, ты слышишь меня?

Одновременно все ощутили странное чувство – как будто что-то пискнуло в ухе. Затем из ниоткуда заговорил лишенный эмоций женский – или вернее, девичий голос:

– Юля здесь. Экстренный протокол взаимодействия активен. Для инициализации кода необходим пароль.

– Что за пароль? – шепотом спросил Сыроежкин.

– Не отвлекай ее! – шикнул Семен.

– По крайней мере теперь мы точно знаем, где мы, – констатировал Шурик.

– Пароль – «Агапит», – наконец сказала Лена.

– Пароль принят. Внимание, изменение уровня сложности симуляции на максимальный опасно для жизни. Подтвердите.

– Подтверждаю. Сменить настройки и сохранить до завершения.

– Принято. До вступления настроек в действие осталось пять минут.

 

Голос замолчал. Семен, до этого молча обнимавший Лену, вздохнул и потер переносицу, после чего буднично сказал:

– Что ж, друзья-товарищи, ищем укрытие. Будем ждать теперь…

 

* * *

 

– …В общем, мне подумалось: если мы поменяем настройки, то это во-первых будет значить что чистота эксперимента нарушена. То есть мы точно знаем что в симуляции. А если мы выбрали такой радикальный путь, то им придется нас отсюда экстренно вытаскивать, иначе нас перебьют. Конечно, это произойдет не сразу… но скорее всего нас вытащат отсюда в течение нескольких часов. Потом будет разбирательство… но это уже будет неважно.

– А почему ты думаешь что им не наплевать на нас?

– Да потому что я это понял из речи этого «Толика». Им главное воспитать в нас бойцовские качества, привить патриотизм, все дела… Толку не будет если мы все поляжем здесь. К тому же, она с нами.

– Лена?

– Ну да. Тут уже игра ва-банк – или мы ставим все и ждем пока противник не спасует, либо нам крышка.

– Ну, хрен знает. Возможно, стоило еще подумать. Ты у нас, в конце концов головастый, мог бы и что-нибудь еще придумать.

– Может быть, Ванька, может быть. Хотя, сейчас уже поздно метаться…

 

 

 

– ...Метаться что-то стал он…

– Кто?

– Да Семен. Командир наш. Чего это с ним?

– В смысле?

– Ну, он какой-то не такой… Как мешком стукнутый. В лагере был вообще орел, особенно когда мы с тобой и с ним в деревню к фашистам ходили. А сейчас его как будто разбудили среди ночи и наорали в ухо, что он аж на того мужика с «калашом» кинулся. Я думала, он его голыми руками порвет!

– А ты не слышала? Ну ты даешь, Улька. Он же сам сказал – у него папу убили, пока он в виртуалке лежал с нами… То есть, это он так подумал. А как дошло до него что это все лажа, так у него резьба слетела.

– …Ой.

– Вот уж действительно «ой»…

– Тебе не жалко его?

– Вот еще. Он парень сильный, справится. Тем более с ним Лена теперь.

– …

– …Хотя да. Жалко мне его. И стыдно… за  себя стыдно.

 

 

 

– …Стыдно ли им? А с чего бы?

– Ну… это ведь все-таки безнравственный эксперимент. Игры с разумом, все такое… Травмирующие воспоминания…

– Как сказать. Все то, что мы пережили и увидели в лагере, это не намного безнравственней чем весь тот кал что льется по телевизору или в новостях в интернете. Тут хотя бы есть реальная польза. Для нас.

– Но все-таки… Шурка, это же настоящая промывка мозгов! Тебе разве так не кажется?

– Если ты это про последний день, то… Считай, что нам показали будущее. Альтернативный его вариант. Где не было никакого «Совенка», не было ничего. Что мы все сидели на жопе ровно и все проспали. Где мы не смогли ни на что повлиять.

– Ты думаешь, мы можем на что-то повлиять? Все что мы можем – это сдохнуть где-нибудь!

– Ошибаешься, Серега. Теперь, когда мы кое-что видели и кое-что умеем, мы можем на что-то повлиять. К тому же, нас скоро будет больше, в масштабах страны, десятки и сотни тысяч. Но меня другое беспокоит.

– Что?

– Вся эта подготовка… Она значит, что к войне готовиться нужно было «уже вчера». Что она может случиться буквально завтра. И что она будет страшной. Как в Великую Отечественную – когда на войне будет нужен каждый пацан, каждая девчонка с автоматом. Всенародная война. Потому что если войны не будет, то все эти мальчишки и девчонки, прошедшие лагеря вроде «Совенка», взорвут Россию изнутри. Те, кем мы стали, в мирное время не нужны стране – а значит, война будет…

 

 

 

– …Будет жарко.

– Думаешь?

– Уверен. Мы заняли позицию на чердаке. Обзор хороший, на полкилометра, если не считать здания вокруг. Можно было конечно и в подвале укрепиться, но туда могут пустить слезоточивый газ через отдушины, или выкурить иным способом. Так что у нас есть только чердак. Что с подъездом?

– Так… ну, мы с парнями завалили оба тамбура всяким барахлом из подвалов. Двери открываются наружу, но замки мы испортили, так что теперь их только взрывать или резать. Местные, правда, пытались катить бочку, но мы им показали что с нами шутить не стоит.

– Никого не убили?

– А какая нахрен разница? Мы ж типа в игре.

– И то верно… Лифт обесточили?

– Конечно. Шурик там что-то нахимичил с щитком, так теперь во всем доме света нет. И телефоны порубили нахрен, пусть без связи посидят.

– Хорошо. С оружием как?

– А никак. Три «калаша». Десять магазинов. Еще у главного граната и ПМ-ка были. Если до драки дойдет, то это минут на десять боя.

– Ясно. Надо еще по этажам пройтись, собрать всю жратву, воду, и каких-нибудь досок. Нам надо все щели на чердаке заделать. Скоро все окрестные высотки будут кишеть снайперами, а возможно еще и бронетехнику подгонят. Будет осада по всем правилам, мать ее…

– Сделаем… Семен?

– Что?

– Как думаешь, какие у нас шансы?

– Хороший вопрос. Зависит от того, как скоро дадут «добро» на нашу эксфильтрацию из этой жопы.

– А если не дадут?

– Ну, значит, тогда нам всем…

 

 

 

– …Всем я казалась странной, непонятной. В Японии в школе меня постоянно дразнили, ведь в нашем классе я была единственной «хафу» – полукровкой. Мой цвет кожи и славянские черты слишком бросались в глаза, у меня была куча проблем из-за этого. Учителя это только одобряли. Однажды я наивно спросила у одного из них, почему ко мне так относятся, и он мне ответил что я неполноценная. Я потом плакала весь день…

– Козлы. Я бы такому по лицу дала. Меня тоже пытались дразнить, на тему того что я из детдома, но я таких быстро отучила.

– Не знаю, смогла бы я… Их было все-таки слишком много, и они были повсюду, в школе, на улице… В городе, в деревне у тети – везде мне напоминали, что я не чистокровная японка, что я изгой. «Гайдзин». Некоторые припоминали мне то, что я русская, хотя до восьми лет я вообще не умела даже говорить на русском языке.

– Мда уж… Не, ну я в курсе что школоло могут быть мудачьем, Алиску сколько раз пытались подколоть, да кололись сами, хе. Но чтобы только из-за такой ерунды, да еще и взрослые?

– Этот мир на самом деле дерьмо. Можешь мне поверить, Уля. Ты просто еще его не видела целиком.

– А после «Совенка»… я задумалась. Я, конечно, изучала вашу историю, в том числе недавнюю, но когда я увидела это своими глазами… И не только увидела но и сама… Вы, русские, так дорожите своей Родиной… Даже зная поначалу что это лишь компьютерная программа, вы сражались так, словно все это было по настоящему, словно вы действительно защищаете Ее! И я вместе с вами всеми, плечом к плечу…  Словно я – одна из вас… А теперь я не знаю, кто я – японка, или же русская… И мне стыдно…

Голос девушки упал.

– Не знаю, Мику. Это решать можешь только ты сама, кем тебе быть. Но если бы мне пришлось выбирать между теми, кто повернут на чистоте этноса, кто ничем не лучше нациков, и теми, кто всю историю только и делал что защищал от таких другие народы, я бы согласилась не задумываясь!

– Ты считаешь?.. Но я русская лишь наполовину! Разве я смогу когда-нибудь стать…

– А это никакого значения не имеет, на половину, на четверть… Хрень все это! Чистых русских вообще не существует, мы все по крови либо татары, либо угры, либо немцы какие-нибудь… Имеет значение лишь дух! На русском языке говоришь, живешь по русским традициям, за Россию стоять готов намертво – значит русский человек.

– Так просто?

– А у нас, русских, все просто…

 

 

 

– …Просто? Да тебе почти любой скажет что учителем работать это ад.

– Ну да, спору нет, работа тяжелая… Но зато и важная. В офисе работать на бухучете почти любой сможет. А здесь другое. Детей воспитывать, это не крестиком вышивать, тут фундамент общества закладывается.

– Угу. И выбрал ты эту специальность потому что решил облагодетельствовать человечество?

– Мы с тобой оба знаем как мы ее выбирали. Или забыл как поступал?

– Да уж. Такое не забудешь. Думал, после ПТУ вообще пролечу как фанера…

– Я тоже… ладно, неважно. Главное, что теперь мы здесь.

– А что будешь делать после выпуска?

– По специальности пойду. Знакомый один есть, пообещал устроить.

– Если что, замолвишь за меня слово?

– Ну, если получится, поговорю конечно. Только Серега, многого не жди.

– Да даже если трудовиком на первое время устроят, и то хорошо. Буду учить как собирать человекоподобных роботов, хех.

– Забавно… некоторые из наших друзей на будущих учителей вообще не похожи. Взять хоть Семена, к примеру. Или Ивана.

– Ага. Семен еще туда-сюда, а вот Ванька вообще не тянет. Я его скорее в роли сержанта в армии представляю.

– Где он вчерашних школьников строит, да.

– Которые от нас, учителей, сбежали. Да только Ваньке попались на перевоспитание…

 

 

 

– …Перевоспитание. Мне кажется, одна из целей была еще и в этом.

– Ты считаешь?

– Да. Сейчас выросло поколение тех, кто рос в двухтысячные-десятые. В период когда все наши успехи замалчивались, а недостатки наоборот, выпячивались напоказ. Когда промытые мозги и клеймо «рашка-колорад» были нормой, а патриотизм и самосознание сразу ассоциировались с «ватниками». Когда в моде был антипатриотизм. Чему такие люди могли научить своих детей? Еще один-два поколения, и можно говорить о потере национального единства – когда можно называться древлянами, смолянами, даже тверянами или там, жигулянами, но назваться русским уже как заклеймить себя – «ватник». Помнишь же этот мем?

– Да его почти каждый знает, кто войну на Украине застал…

– Вот так вот. А то, что мы здесь видели… Это у каждого что-то затронуло в душе. Иван уже не тот скин каким был раньше, да и я… Раньше мне хотелось улететь отсюда куда угодно, хоть в Европу, хоть в Азию, хоть за океан… А сейчас я уже не хочу. Не могу. Здесь столько всего, чего я не могу оставить… И ты тоже здесь…

– Мы могли бы улететь вместе…

– А ты бы хотела?

– Я хочу быть рядом с тобой. Всегда. Неважно где, но рядом.

– И я хочу.

– Не отпущу…

– Лен… а твой папа, он…

– Не переживай, он не будет против. Не сразу, но он поймет.

– Тогда… Как только мы выберемся отсюда, я хочу предложить…

– Согласна!

– И даже не спросишь, на что именно?

– Я все равно согласна, Сёма…

 

 

 

 

– …Семен!  Я не могу засечь! Походу их там уже четверо минимум!

– Не высовывайся!

– Стараюсь!

– Народ! Не подходите к окнам! Там снайперов целая кодла, сидите в укрытии!

– А на улице что?

– Ничего хорошего… Обложили нас по полной, как я и думал.

– Семен, а какого мы точку в подъезде не оборудовали?!

– Ты там окна видел? Их не заделать, через них нас перестреляют как в тире! Алиса, бери Ульянку, и держите со Славей и Ванькой верхнюю площадку под люком! К вам сейчас оттуда гости попрут, так что готовьтесь!

– Есть! (в сторону) Кэп, блин…

– Ты здесь еще? Вали быстрее давай!

– Да бегу я уже!..

– Серега, давай отвали от окон, все равно мы тут уже ничего не увидим. Идем на другую сторону. И поаккуратней!

– Понял. Шурик, пошли.

– Нет, он остается тут. Саш, только окно поменяй, это уже под прицелом.

– Да сообразил уже. Идите парни, я тут понаблюдаю. Не переживайте.

– Ага. И без героизма…

 

 

– …Без героизма никуда, – хрипло, с сипением переводя дыхание. – Потому что обязательно найдется идиот который испортит хорошую игру и придется превозмогать.

– А как же приключения? Адреналин? Экшн?

– В гробу я видал такой экшн, – сжимая руки в кулаки чтобы унять предательскую дрожь конечностей, – Война это не парк аттракционов. Здесь есть место героизму только когда что-то идет не так. А когда героизм входит в норму, то это, считай, лакмусовая бумажка. Показатель того что все идет в задницу. К примеру, если бы мы завесили окна на чердаке на другой стороне здания, нам бы не пришлось прыгать как козлы мимо слуховых окон и дергаться от пуль снайперов. Понимаешь?

– Ну, мог бы и сам подумать. Ты же у нас командир!

– Я-то командир, но епт, у меня одна голова! А у вас много! Если никто не догадался, это значит что облажались все, и в первую очередь я. Но тем не менее все.

– Ладно… Так что делать будем?

– Надо держать второй люк. Они вломились во второй подъезд, который мы, к слову, забаррикадировать забыли. Теперь можно забыть о том чтобы спокойно отсиживаться, отныне нужно только и делать что превозмогать…

(звук выстрела и осыпающейся штукатурки, которую заглушил отчаянный крик)

– Твою за ногу… Эй! Да чтоб тебя, мля… Кто-нибудь! Лена, Женя! Аптечку сюда! Что же ты!..

 

 

– …Ты понимаешь, что нас могут и не вытащить?

– Да все я понимаю… Это какая уже попытка по счету?

– Четвертая. Убили где-то пятерых. С одного удалось собрать оружие и патроны с гранатами. Собственно, они нам и помогли, после последнего штурма мы их закидали и пока они больше не лезли.

– Уроды что-то задумали. Не зря они время тянут. А нам и ответить нечего!..

– Ну значит и суетиться нечего. Спокойно мочим этих фашиков и ждем. Как там Сергей?

– Хреново ему. В плечо навылет, если я правильно понял. Шевелить рукой не может, орет только. Таблетку обезболивающего дали ему, только не особо помогло. Сейчас на матрасах разложили его, лежит в отключке и стонет. С ним Женя сидит.

– Дерьмо. Ладно, значит делаем так. Саня, Мику, вы держите первый люк. Иван, Алиса, Лена, короче все мы будем у второго люка. К окнам не подходить, не маячить, иначе подстрелят. Если прорвутся у второго люка, то нам всем хана… Все понятно?

– Да чего тут непонятного…

– В общем, действуем как тогда в бомбоубежище – гранаты бережем, боезапас экономим. Раз нас еще не вынесли, это значит что они не хотят взрывать дом целиком, будем надеяться что так будет и дальше. У люка не толпимся, дежурим парами; первый час будут Иван со Славей, потом я с Леной. Через два часа сменим Шурика с Мику. Все!..

 

 

 

– …Все же ты не совсем прав насчет перевоспитания. Это, конечно, тоже есть, но самое главное, самое основное, нельзя вложить вот таким образом. К юности это уже либо есть в человеке, либо нет. А выправлять это бесполезно – если внутри нет ни единой капли любви, то лучше уж убить, чем пытаться исправить.

– Жестко… А если таких, без капли любви, миллионы? Или как при развале – есть, но только к своей незалежной, «ұлт нациясы»? Или еще хуже – как нам здесь показали? «Великая Тверь», мать ее…

– Знаешь… В жизни так бывает, что человеку никто, совсем никто не может помочь. Рождается сам – и умирает сам. Вот совсем как тот актер, которому это говорили, из старого фильма. Был советский человек… когда-то. А пришло время – и поменялся. Стал патриотом, только уже совсем другой страны. Фашистом. Умер – сам, по своему желанию, еще не умерев.

– Да… тоже верно.

– Мне мама говорила… чтобы родиться, нужно вырасти, через усилия, через страдание. А после, нужен лишь толчок. Я долго не могла понять, что она имеет в виду. А потом папа сказал мне, что человек по-настоящему рождается, когда выбирает, что он будет защищать. А умирает тогда, когда от этого отказывается. Тогда мне стало ясно…

 

 

 

– …Ясно все с тобой. Ну а чем планируешь потом заняться?

– Учителем пойду работать. Я тут кое-что понял… Сейчас всех нас пытаются расколоть с самого детства. По языку, по месту рождения, по национальности. И закладывается это с самого детства. Потом эти детишки вырастают и начинают гнобить всех, кто «иного цвета». А когда станут взрослыми, то этому же учат своих детей, и передают эту же ненависть им. С этим надо что-то делать. Ну вот я и решил, что надо на это хоть как-то повлиять, хоть чуть-чуть – но надо.

– И что, думаешь, у тебя получится? Тебе в лучшем случае класс дадут, таких же лбов каким ты сам был лет пять назад.

– Я знаю. Но делать что-то надо. Сидеть как раньше на пятой точке уже не могу. Я хочу рассказать о том, чему здесь научился.

– И чему же ты их будешь учить, Семен?

– Тому, что людям стоит научиться жить друг с другом в согласии. Что им следует отказаться делить друг друга на своих и чужих по языку, культуре и цвету кожи – кровь у нас одинаково красная. Что расовые предрассудки, нетерпимость, ксенофобия, все это тянет человечество назад в пещеры. И если мы сами не покончим с войнами, то они покончат с нами. Со всеми нами.

– Угу. Ну а себя, с таким подходом, мы как защитим?

– На войне, если нам придется защищаться, нужно быть безжалостным к врагу. Но после нам должно будет найти в себе силы для прощения. Это будет нелегко, но так надо. Потому что простой путь – уничтожить под корень, устроить геноцид – ведет в никуда. И та нация, фюрер которой сумеет ее убедить что та вправе истребить другие народы, неизбежно потерпит поражение. Ненависть не решает никаких проблем, и те народы что из-за обмана поставили себя выше правила «живи сам и давай жить другим», рано или поздно будут побеждены – из-за того что сами стали угрозой для мира на Земле.

– Я бы поспорил. Семен, понимаешь, все это будет работать лишь до поры до времени. Это конечно все очень правильно и благородно, да и я сам понимаю что фашизм вообще не выход – но от толерантности ко всяким уродам, которые кстати сами запросто нациками являются, еще хуже. Если с ними не разобраться вовремя, то рано или поздно они сами разберутся с тобой. Это как с той историей с мигрантами в Европе – пустили к себе кого попало, а теперь уже почти десять лет расхлебывают. Скоро, как в этой виртуалке, там свой халифат появится, и что дальше? По мне так лучше здоровая середина – чтобы и нерусь держать в рамках, и в нацизм не скатываться.

– Это да, но мы сейчас о детях говорим. А такое нужно закладывать чем раньше тем лучше. Что национализм – это плохо. Вот как подрастут, наберутся кругозора, тогда уже можно ознакомлять с политикой, говорить уже не только «нельзя», но и почему, и в каких размерах можно. А пока – нет.

– Ладно, я понял. А вот я наверное не смогу по специальности. Таланта у меня нет, да и желания продолжать тоже.

– А куда пойдешь?

– В офицерское. В армию хочу. Тут, в «Совенке», я понял, что конкретно это – мое. Если что, папа меня поможет устроить, у него знакомые оставались по этой линии. Он конечно ругаться будет, но я его уговорю. В будущем каждый офицер будет нужен позарез, так что я в училище поступлю.

– Прикольно… А с татухой что будешь делать? Там вроде нельзя с таким.

– Сведу, как только в город приду. Да даже если бы не собирался поступать, все равно бы свел. Противно теперь…

 

 

 

– …Теперь нам точно кранты.

– Не паникуй. Прорвемся…

– Да я не паникую уже. Мы-то думали, они не будут здание взрывать. Недооценили.

– Ну да… Что у нас осталось по боеприпасам?

– Примерно по полмагазина на каждого. Но это не имеет значения. У них почти получилось взорвать дом, стены все в трещинах, а это панелька. Первый подъезд с квартирами весь обвалился к чертовой матери. Шурик с Мику чуть вниз не упали. Еще один взрыв, и нас всех как тараканов тапком раздавит.

– Н-да… А хороших новостей нет?

– Пока что единственная хорошая новость – то что нас еще не убили. Но это временно.

– Так. Отставить панику! Алиса, ты ведешь наблюдение? Что там снаружи творится?

– Да непонятно пока… Все так же, снайперы, броневики, легковушки эти, как ты их назвал… Технички? Людей не видно, солдат тоже, на открытом месте никто не стоит. Как будто ждут чего-то…

– Это нехорошо… Вот что, Иван, бери-ка Шурку, и разведайте что творится в подъезде. Если мы сможем спрятаться в подвале, то у нас возможно будет еще час. Может, больше.

– Ты же сам сказал что нас оттуда выкурить могут!

– Теперь другое дело. Если мы останемся тут, нам пиздец. Взорвут еще один заряд, или хотя бы дадут залп из СПГ – и все. Здание рухнет. Давайте в темпе, нам нужен этот подвал!

– Ну так давай мы все пойдем!

– Всем нельзя! Маленькой группой надо! Двачевская, блин, сколько раз…

(раскат выстрела, и тут же подбрасывающий пол взрыв)

– Какого?!

– Это танк! У них танк, Семен!

– Твою мать… Так! Все, бегом с чердака! Мику, Женя, несите Электроника, Ванька, Шурик и я расчистим путь до подвала! За мной, это все!

 

 

 

– Все…

– Мы в ловушке. Лестница обвалилась. Нам уже никуда не деться из этой квартиры.

– Рассредоточиться. Спрячьте Сыроежкина в ванной, туда осколки не достанут. У окон не стоять, стеклом посечет!

– Да чего уж тут. Дом сейчас обвалится, и так на соплях все.

(грохот взрыва, и похрустывание стен; мелкий перестук падающих камней и пыли)

– Да… Простите народ. Я подвел вас всех.

– Ой, не начинай только. Мы и так знали, чем это может кончиться.

– Угу… Пока нас спасает то что они не знают в какой мы квартире. Лупят по очереди во все окна. Главное чтобы здание выдержало.

– Не выдержит оно. Панелька же.

– Начинаем прощаться?

– Да иди ты. Не разводи слезливую хрень.

– …

(следующий выстрел – и шум обвала за стеной)

– Кажется, попали. Теперь только наша часть осталась.

– Ну что ж… Надеюсь, в следующий раз нам повезет больше.

– …Если он будет.

– Да, если он будет. К черту, не убьют же они нас!

– Может быть.

– Да… Ладно. Несмотря на всю эту хрень – я рад что оказался здесь не с кем попало, а с вами, парни и девчонки. Даже несмотря на то что все это так нехорошо заканчивается.

– Лирично как. Не ожидала.

– Иди знаешь куда, ДваЧе?

– Сам такой… Семен, Лена. Я наверное сентиментальная дура… В общем, простите меня. Особенно ты, Лен. Если сможешь. За все.

– Конечно… Алиса.

– (вздыхая) И ты меня прости, Алис.

– Да тебе-то за что… Это мне нужно. Все хорошо, Семен.

– Мы теперь все – одна команда. Это «Совенок» – чтобы им всем икалось – сделал нас такими.

– …

– Народ… Вы видите?

– Что это?

– Твою за… неужели…

– Симуляция! Она завершается!

– Мы прорвались?!

– Да! Мы прорвались! Слышите? Мы сделали это! Мы смогли!

Эпилог

 

Мне посветили в глаза маленьким фонарем.

– Зрачки реагируют.

Я попытался отвернуться, но шея отозвалась резкой болью.

– Эй, эй, полегче. Не торопись. Ты меня слышишь, Семен? Тебя ведь так зовут?

– Свет… – просипел я.

– Конечно. – фонарик убрали в сторону. На меня смотрели знакомые разноцветные глаза. – Голова не кружится? Тошнота есть?

 

На самом деле ни того, ни другого не было, все было немного хуже. Желудок, казалось, прилип к позвоночнику. Голову раскалывала жуткая боль, и все тело жутко ныло, как если бы я всю ночь разгружал вагон с песком. А еще очень сильно хотелось спать. Но в остальном я чувствовал себя сносно, вот только…

– Воды…

К моим губам поднесли стакан. Я глотнул и поморщился – чувство было таким как будто внутрь влили жидкий металл. В желудке повисла неприятная тяжесть, но теперь я мог говорить.

– Спасибо, – я перевел дыхание. – Где другие?

– Заставил же ты нас понервничать, – вместо ответа научница осуждающе посмотрела на меня. – Как вы вообще умудрились переключить настройки? Неважно. Но вы могли погибнуть там, мы едва успели все выключить. Как тебе такое вообще пришло в голову?

– Надоело быть подопытной крысой… – я твердо посмотрел ей в глаза.

 

К моему удивлению, она кивнула головой.

– Да, твой психопрофиль предполагал нечто подобное. С другой стороны, мы тоже виноваты. Нужно было провести краш-тест вашей группы. Надо сказать, вы справились лучше других групп.

– А что, и другие есть? – удивился я.

– Ну да. Вы не первые. Но вы первые, кто справился со всем. – она улыбнулась. – Ладно. Я знаю, у тебя и остальных куча вопросов, но давай сначала вытащим тебя отсюда. А потом поговоришь с нашим руководителем. Он как раз хочет с тобой пообщаться.

– Я даже догадываюсь, почему, – скривился я, пока руки Виолы выпутывали меня из проводов и катетеров.

Женщина прыснула.

– И об этом тоже, но мне показалось что он просто хочет познакомиться поближе. Не бойся, пионер. – она подмигнула.

Я вернул улыбку.

 

С помощью Виолы выбравшись из камеры, я медленно пошел к раздевалке. Ноги дрожали, с трудом выдерживая мой вес, но это было весомым доказательством того что я в реальном мире. Зал был ярко освещен и наполнен звуками голосов. На глаза попался Сыроежкин – его поддерживали сразу двое лаборантов, а третий заковывал его руку в медицинский лубок. В отдалении я заметил Женю – та стояла, вцепившись руками в капсулу, и кусала губы.

Мысленно пожелав Электронику удачи, я огляделся по сторонам, и заметив знакомую фигурку, торопливо зашагал навстречу, балансируя на трясущихся ногах.

– Лена!

Она почти упала мне в ладони, уткнувшись лицом в холодную резину комбинезона и сомкнув руки за моей шеей. Я обнял ее, при этом отойдя чуть назад и упираясь спиной в очередной бак – тело все еще болело и было слабым как спросонья.

 

– Как ты? – мне пришлось проглотить ком в горле, чтобы прошептать эти слова.

– Хорошо, – она обняла меня еще крепче. – Мне… странно. После всего что было быть здесь… странно.

– Ничего нет странного, – проворчала стоявшая позади нас Виола. – Обыкновенное «дежа-вю». Наложение текущей ситуации на идентичную в прошлом при отсутствии полной картины воспоминания о ней. Вы же последний «день» в состоянии сна провели. – она выделила кавычки в слове «день».

Мы с Леной вздрогнули и немного отстранились друг от друга. «Подкралась, блин…»

 

– А сколько всего дней прошло? – спросил я.

– Сейчас скажу… – Виола отдернула рукав халата и посмотрела на старомодные часы на запястье. – Вы пробыли в симуляции тридцать девять с половиной часов. Я, соответственно, немного меньше.

– Сколько?! – мне показалось что я ослышался.

– Полтора дня. – недовольно сказала Виола щуря глаза.

На меня нашел легкий ступор. Как может быть возможным… На время я выпал из реальности, пытаясь осмыслить услышанное.

– …А что мы будем делать оставшееся время? – тем временем спросила Лена.

– Поселим вас в одном из восстановленном корпусов, пройдете курс реабилитации. Не можем же мы отпустить вас домой прямо сейчас в таком виде! Тем более что вас так гоняли, я еще собираюсь поговорить с твоим отцом об этом.

– Где он?

– У себя в кабинете.

– Мы можем сейчас с ним поговорить?

– Вообще-то он вас ждет. Обоих. – подчеркнула Виола. – Только переоденьтесь сперва. Сами дойдете? Мне еще остальных помочь извлечь надо.

– Конечно дойдем. Спасибо, Виолетта Церновна, – вежливо поблагодарила Лена. Я промолчал. Медсестра кивнула и ушла в проход между капсулами, оставив нас одних.

 

– Не думал что это все будет вот так… – я снова прислонился спиной к баку. Лена прижалась щекой к груди, обвив меня руками. Несколько минут мы просто стояли, слушая как зал понемногу оживает.

– Сёма, я сейчас приду, – Лена потянулась ко мне губами и легонько чмокнула в нос. – Ты тоже пойди переоденься.

– Обязательно. – я поцеловал девушку в щеку и с неохотой отпустил от себя. – Встречаемся у выхода?

– Ага. Не теряй меня!

– Ни за что! – на мое лицо наползла улыбка.

Я оторвался от опоры и заковылял в сторону раздевалки. Внутри уже кто-то был. Заглянув внутрь, я увидел Шурика с Ерохиным. Иван с раздраженным ворчанием крепил себе на руку свой смартфон-браслет, а Шурик сидел в углу в своей обычной одежде и судя по выражению лица, ушел в себя.

– Привет парни. – я хлопнул Ваньку по плечу. – Как настроение?

– Жрать хочется. – ответствовал Иван, наконец закрепив девайс на запястье и включив экран.

– Думаю нас сейчас накормят… А с Шуриком что?

– Грузится.

 

Я нахмурился, глянув на Шурика, после чего подошел к шкафчику. Одежда была на месте. В темпе одевшись, я пошарил по полкам, и не найдя телефона с плеером, повернулся к Ерохину.

– Вторая девушка вернула. – пояснил он в ответ на мой вопрос. – Ну знаешь, зеленоволосая такая. Походу все девайсы у нее лежат, не забудь свой забрать.

– Понял.

Надев кроссовки, я сел рядом с Шуриком.

– Случилось что?

– Да… в каком-то смысле, – он задумчиво прикусил губу. – Тут такое дело… Мику улетает после этого. Обратно в Японию. Вернее, должна улететь, но не хочет. И боится.

– Не хочешь отпускать? – догадался я.

– Именно. – он сокрушенно потер затылок. – Но если останется, то ей здесь жить негде.  В общаге не сможет. Да и скоро выпуск же, учеба кончается. Еще месяц, и все. Как быть, не знаю…

– А твои что скажут? Ты не можешь ее устроить где-нибудь? На съемную квартиру, или еще как?

– Деньги нужны. Зарабатывать надо, – он поморщился и снял очки. – А вчерашнего пацана мало где на работу возьмут, да еще и без опыта. Да и за копейки.

– Все равно ищи, – посоветовал я. – Пусть сначала мало, зато потом зарплату повысят. Тут главное – принять решение. Сама она хочет остаться?

– Хочет.

– Ну вот! – улыбнулся я. – Не хочешь отпускать, значит не пускай. Держись, все наладится.

– Надеюсь, – усмехнулся Шурик. – Спасибо, Семен.

 

Я поднялся, чувствуя прилив сил. Настроение улучшилось, а с ним и самочувствие. Выйдя из раздевалки, мне было легко, и все казалось простым и незамысловатым. На этой волне я вышел из зала, и вместе с Леной об руку направился к декану… или черт уже знает как его теперь называть. Руководитель проекта?

 

Теперь было очевидно, что его место в колледже было лишь работой под прикрытием. Сложно было сказать, кому он подчиняется на самом деле – я не верил словам куратора что проектом занимаются чиновники от Министерства Образования, или даже Министерства Обороны, здесь явно было что-то серьезнее. Но кто? Этим едва ли могла заниматься одна из силовых контор вроде ФСБ, СВР, или какая-либо еще. Можно было предположить, что проектом руководила служба по управлению мобилизацией в случае войны, она же Главное управление специальных программ, если я правильно помнил название. Или же какая-то другая организация, секретная настолько что не значилась в открытых реестрах.

И вот теперь я иду к такому человеку. В дочь которого меня угораздило влюбиться, и он это прекрасно знает. Не может не знать.

К тому моменту когда мы остановились у деревянной двери без обозначений, хорошее настроение чуть поблекло, но уверенность осталась. Сосредоточившись на ней, я постучался.

– Войдите! – донеслось изнутри.

 

Кабинет выглядел без прикрас и донельзя официально. Кабинет три на четыре метра, древнего вида стол «треугольником», компьютер, настольные часы, несколько стульев, кресло. Шкаф в одном из углов, в другом – древнего вида сейф. Автомат с водой. Портрет президента на стене. Типичный офисный набор, не рассчитанный на комфорт.

Анатолий Игнатьевич сидел за столом и пристально смотрел на нас. Позади меня Лена закрыла дверь и тихо встала рядом со мной.

– Ну что ж, молодые люди. – вздохнул Тихонов и указал на стулья. – Присаживайтесь, поговорим.

Мы с Леной переглянулись и сели рядом друг с другом. Инстинктивно хотелось сесть подальше от него, но маленький кабинет не оставлял много места для маневра. Девушка вцепилась мне в руку, едва не оцарапав ногтями, и я накрыл ее ладошку своей.

Декан еще некоторое время молча наблюдал за нашими телодвижениями. Затем вздохнул и заговорил:

– Доча, ты понимаешь что едва не убилась?

Лена промолчала. Декан несколько мгновений буравил ее взглядом, затем посмотрел на меня и произнес ровным тоном:

– Вас всех вытащили буквально в последний момент. У местного персонала не было полномочий и доступа к главному компьютеру, а без этого прервать виртуальную симуляцию невозможно. Программа все равно будет выполняться. Виолетта позвонила мне, когда я был в городе. Я приехал, как только смог, и все равно едва успел. Опоздай я с вводом команд хотя бы полминуты – и всех вас вытаскивали бы из омниобаков с кипячеными мозгами и в виде отбивной.

– А… почему с горелыми мозгами? – ничего умнее не пришло мне в голову. Декан подался вперед, облокотившись на стол.

– Потому что тело не живет без мозга. Но это неважно. Виола мне кое-что рассказала пока мы пытались всех вас спасти. Это был ты?

– Что я?

– Это ты подбил мою девочку ввести пароль в систему?

– Да, я. – врать и отпираться было глупо.

– Идиот. – констатировал Тихонов.

 

Несколько секунд он смотрел на меня, видимо ожидая что я начну оправдываться, затем повысил голос:

– Тебе рассказать как бы это произошло? В массовой драке участвовал когда-нибудь? Представь что тебя сбили с ног и пинают всей толпой, а ты даже не можешь заслониться! Именно это и происходит, когда с системы снимают ограничители! Удары такие, что кости ломает! С тем пацаном, который с вами был, так и случилось, и это еще ему сильно повезло, а представь теперь что вы бы в симуляции под взрыв попали и каждого из вас – мальчишку, девчонку, тебя, ее – внутри костюмов в фарш перемолотило! Ты вообще представляешь, что могло быть?

– Нам нужно было остаться там и не рыпаться? – невольно я тоже повысил голос. – Играть в вашу… игру?!

Тихонов не отвел взгляда.

– Любая игра имеет свою цель. В вашем случае это было испытанием вашей стрессоустойчивости, и проверке того что вы усвоили. Предыдущий этап… вы все провалили его. Я решил добавить вам еще один игровой «день» и новую ситуацию. Вы все справлялись по разному… до какого-то времени. А потом до тебя дошло что вами манипулируют, и ты поломал весь опыт. Хвалю за сообразительность, а вот за все остальное… – он выразительно хрустнул пальцами.

– И все же я не согласна с вами, Анатолий Игнатьевич. – из ниоткуда раздался девичий голос. – Ребята отлично справились. Не их вина что вы требовали от них слишком многого.

 

Я вздрогнул. Мне был прекрасно знаком этот голос…

Тихонов же поджал губы.

– Юля, покажись, раз уж заговорила.

Воздух над столом замерцал, и над ним возникла полупрозрачная голограмма девушки в обтягивающем комбинезоне. Длинные волосы, ушки, кошачий хвост, желтые глаза…

– Здравствуй, Семен. Здравствуй, Лена. – девушка по очереди поклонилась нам. Ее голос был очень чистым и мелодичным, без малейшего изъяна. Никакой самый профессиональный актер озвучки не смог бы так говорить. Только компьютер.

– Ваш оператор, – Тихонов повел рукой в сторону голограммы. – Лена уже знакома с ней, а вот ты пока нет. Она вела вас в симуляции…

– И взаимодействовала с вами посредством виртуальных персонажей, – прервала его Юля. – Все люди во время сеанса, не являвшиеся пользователями, были моими эмуляциями и управлялись мною. Говоря простыми словами, вы общались с моими программами, когда разговаривали с «неписями»… а во время боя, вы сражались со мной.

 

Я повернулся к Тихонову.

– Она – искусственный интеллект?

– Гибридный интеллект, – декан улыбнулся одними губами. – Человеческий мозг, сопряженный с неорганическими вычислительными компонентами. У нас первые опыты проводились еще в начале десятых, правда, во многом повторяя эксперименты наших заокеанских «друзей»… – Тихонов саркастично хмыкнул. – Только несколько лет назад в Институте мозга смогли создать работающий экзокортекс. Юля – первый человек, у которого он успешно прижился и работает. Без нее, «Совенок» был бы невозможен – нужны слишком большие вычислительные мощности, слишком много человеческого внимания. Обычный компьютер, даже супермощный, такое не сможет.

– Погодите… – от услышанных откровений закружилась голова. – Так она человек?!

 

Одно дело, если все это время мы вели игру с бездушным ИИ, который честно выполнял заданную программу. И совсем другое – если нас гоняла как подопытных мышей в лабиринте очередная женщина-ученый. Естественно, ради науки, прогресса и процветания родного государства.

Да еще и с припаянной в мозгу микросхемой. Интересно, что при этом вынимается из головы, чтобы освободилось место, и входит ли в это число совесть?

Но прежде чем декан успел открыть рот, голограмма ответила – и ее слова опять поразили меня.

– «У этой платформы есть душа», – с грустной иронией процитировала она. – Во мне еще сохранились многие паттерны человеческого мышления… Но я уже не являюсь человеком, Семен. Существование в виде живого суперкомпьютера накладывает ограничения. Я могу мгновенно вычислять число «пи» до миллиардного знака, но я никогда не смогу выйти на поверхность, ощутить по настоящему ветер на коже… Я умирала от болезни, когда мне предложили участвовать в программе тестирования. Болезнь затронула тело, но не мозг, а потому меня вырезали из него, когда поняли что не смогут вылечить. И я не жалею об этом.

Я остолбенело уставился на Тихонова. Тот пожал плечами.

 

– Иногда Юля бывает настроена фаталистично.

– И… тебе не тяжело? – спросил я.

– Иногда. Но я справляюсь. В симуляции можно испытывать любые ощущения почти как настоящие, если их помнишь.

Я нахмурился.

– Говоря о симуляции… Почему нас не отпустили сразу же когда там, в симуляции, прошло семь дней? Нам ведь это обещали, разве нет?

Голограмма девушки в комбинезоне посмотрела на Тихонова. Тот вздохнул и уставился себе в сложенные замком пальцы:

– Это был мой приказ. С самого начала требования в симуляторе были на минимуме. Юле было приказано тупить, действовать без плана, бросать неписей-кукол как в стрелялке. А вы не справлялись даже с этим. Мне показалось, что вы поддаетесь намеренно, лишь бы это поскорее кончилось. Нужно было прогнать вас по краю, показать то, что вас шокирует – и при этом у вас была уверенность, что вы уже в реальном мире. Я должен был увидеть, как вы ведете себя в ответ на реальную угрозу.

– Ну и как? Посмотрел? – холодно произнесла Лена.

– Посмотрел. – устало ответил Тихонов.

 

В тишине кабинета раздался явственный скрип зубами.

– А ты? – Лена гневно уставилась на голограмму Юли. – Ты ведь видела, что он творит. Почему не остановила его? Ты могла поговорить с Виолеттой, с кем угодно из ученых, чтобы нас отпустили!

– Не могла, Лена, – в электронном голосе промелькнула горечь. – Связаться внутри симуляции я могла только через виртуальный компьютер, который вы не смогли взломать. И то лишь отвечать на вопросы. Вступать в разговоры самой от своего лица мне было запрещено на аппаратном уровне. А поговорить… Виола и остальные были в курсе, но у них не было права вмешиваться в ход эксперимента. Поэтому все вышло именно так.

– Между прочим. – Тихонов криво усмехнулся. – Когда ты набрала пароль, она тут всех на уши подняла. Боевой тревогой. В тот момент симулятор никто не мониторил… хех. Только поэтому ты смогла ввести отладочный пароль, Юля не смогла тебе отказать. В другое время у тебя бы этот фокус не получился… Мда. Юля, занеси в ежедневник. – он повернулся к голограмме девушки. – Вычистить из твоей системы ограничения на вмешательство в сценарий и смену статуса на администратора системы.

– Вы настолько мне доверяете? – Юля приподняла прозрачную бровь.

– С учетом того что ты взломала систему безопасности бункера и орала на Виолетту и Марию через громкую связь?

– Это было наиболее оптимальным в той ситуации. – не колеблясь отрезала Юля. – Вы, люди, слишком долго просыпаетесь. А счет шел на минуты.

 

Декан улыбнулся.

– Вот поэтому.

Мы с Леной переглянулись, но ничего не сказали.

– Но мы отвлеклись. – Тихонов посмотрел на нас своим прежним взглядом жесткого ментора. – Юля, дай оценку прохождения симулятора группой Семена.

– Вам развернутый отчет, Анатолий Игнатьевич?

– Коротко, пожалуйста.

– Несмотря на ваши сомнения, Анатолий Игнатьевич, я считаю что группа прошла тесты. Вся основная линейка квестов выполнена полностью, несмотря на выбывание большинства участников эксперимента. А то, что финальный тест вышел из-под контроля, то это целиком ваша вина. Вы захотели от них слишком многого.

– Даже так?

– Если уж совсем начистоту. – в синтетическом голосе Юли появились металлические нотки. – Ваше решение ввести для них восьмой день было абсолютно неэтичным и базировалось на ваших непроверенных предположениях. Были другие пути проверить их, но вы выбрали один из самых жестких… и самый пристрастный.

 

Тихонов сжал челюсти и уставился на нас.

– А ты что скажешь, Лен? – сказал он. – Я был пристрастен?

– Мне нечего добавить. – отчеканила та холодным тоном. Но я почувствовал, как конвульсивно вздрогнула ее рука в моих ладонях.

– А вы, молодой человек? – с иронией спросил Тихонов уже меня. – Вы тоже думаете, что мы обошлись с вами слишком жестко, потому что вы еще дети?

– Знаете… – я осторожно поерзал на стуле меняя позу и максимально дружелюбно улыбнулся. – За одну только попытку промыть нам мозги я хочу разбить вам лоб арматуриной.

Глаза Тихонова сощурились, голос стал обманчиво мягким.

– Не стоит, Семен. Не стоит.

– Разумеется не стоит, – моя улыбка сама собой превратилась в оскал. – Но хотеть и делать – разные вещи.

– Так в чем же я был неправ? – хмыкнул декан.

– В том, что усомнились в нас.

– ???

 

– До самого последнего дня, все было ужасно… и прекрасно. Ваша игра смогла сделать из аморфной массы вчерашних подростков команду. Мы научились защищать друг друга, ценить помощь, действовать сообща и пренебрегать личным ради общего… Из нас всего за неделю сделали тех, кем мы, возможно, никогда бы не стали сами. А обстановка… я вспомнил – мы все вспомнили – что это значит, когда у тебя есть то, что нужно защищать. Мы все это знали, просто многие забыли. Вы все, кураторы «Совенка» – и ты, Юля, и вы, и Виола, и другие – вы напомнили нам о вещах, которые надо защищать любой ценой. Умереть, если потребуется, но главное – жить и защищать…

 

Я вздохнул и утер вспотевший лоб. Тихонов внимательно слушал, не перебивая; из его глаз куда-то ушли сарказм и злость, зато появился странный огонек.

– Но в последний день, когда вы поставили другую симуляцию… Знаете, теперь мне кажется, что приказав ее запустить, вы что-то забыли. Я понимаю, вы хотели проверить, дрались ли мы всерьез… а возможно, и нашу лояльность. Но вы забыли, пусть мы поколение поп-культуры, пусть никто из нас не воевал, пусть! Но если бы в реальности случилось то, что было там – вы думаете, после всего что было мы смогли бы остаться в стороне?! Вы думаете, мы настолько испорчены западной культурой, потреблядством и прочей хренью?

– Ты не представляешь, насколько сейчас проблемна молодежь в этом плане, – хмуро сказал Тихонов.

– Представляю, – я усмехнулся. – Сам такой… был. Но патриотизму нельзя научить ни за семь, ни за семьдесят дней. А вы его вдалбливаете как таблицу умножения. Так нельзя! Этому нужно обучать с рождения, должно пройти минимум лет пятнадцать чтобы…

– Нету у нас пятнадцати лет. И десяти нет. – декан, поморщившись, встал и сел прямо на стол рядом со мной, глядя в глаза. – Я знаю, ты подслушал наш разговор с Юлей, она потом показала логи. Ты слышал про проект «Совенок», про «Слепок». У нас дома пока все спокойно, но наша страна сейчас – это бочка с порохом, которую надо превратить в заряженную пушку, и делать это надо уже сейчас! Вчера надо было делать! И поэтому… мы делаем то, что должны.

 

Тихонов выдохся и замолчал. Тихо тикали часы на стене, отмеряя секунды.

– Юля права. – неожиданно продолжил он. – Я действительно должен принести вам извинения. Всем вам, кто был в симуляции. Но я хочу чтобы ты запомнил мои слова. Война неизбежно придет. И пусть за то, что мы делаем с вами, молодыми парнями и девчатами, нас осудят, пусть – зато главное, чтобы нас осудили свои. Или из нашего народа вообще осталось, кому осуждать. Понимаешь? Если мы победим, это уже будет неважно.

– Понимаю, – медленно кивнул я.

Декан вздохнул.

– Пить будете? У меня там вода есть.

– Было бы здорово.

– Там, возле бойлера стаканы возьмите, – Тихонов указал куда-то в сторону агрегата и сел обратно за свой стол. Я же расчехлил стопку пластиковых стаканчиков и налил себе, Лене и бывшему «Толику». Надо же с чего-то начинать примирение…

 

– Собственно, у меня еще один вопрос, – сказал декан после паузы с минералкой. – Вернее, предложение, если ты не против.

Я молча поднял глаза на Тихонова, ожидая продолжения.

– Там, на полигоне, у тебя были неплохие результаты. До планки наших профессионалов ты недотягиваешь, но у тебя хорошие задатки. Да и лидерский потенциал неплохой. По крайней мере, эту кучу детишек ты смог организовать в подобие боевого подразделения. Не думал сменить профессию?

– А конкретней?

– Мое предложение – стать слушателем Академии внешней разведки. У тебя будет сопроводительное письмо. Случайному человеку туда не попасть, у кандидата на обучение там должны быть особые таланты. Они у тебя есть. Нам нужны такие люди как ты.

 

Я закусил губу.

Внезапность предложения вводила в ступор. Фактически, Тихонов предлагал мне будущее. И работу на всю последующую жизнь. Тяжелую, изматывающую, серьезную… с которой увольняться не принято. Но в то же время интересную и волнующую. Да и доверительность невольно подкупала. И одновременно – грызли сомнения.

– Подхожу ли я?

– Даже не сомневайся – подходишь. – декан продолжал смотреть на меня. – Что скажешь?

От напряжения взмокли ладони.

– Я могу подумать?

– Конечно, – Тихонов откинулся в своем кресле. – Отдыхай, общайся с друзьями… Скажи им, что всем зачтут практику. Как за участие в особо важном эксперименте.

– Практику? А, точно, – у меня уже успело вылететь из головы что я приехал в это захолустье получать зачет по педагогике. – Эм… спасибо.

– Пожалуйста, – усмехнулся Анатолий Игнатьевич. – Можете быть свободны.

 

Мы с Леной попрощались, и пошли к выходу. Я пропустил девушку вперед, открывая дверь…

– Семен. – сказал Тихонов негромким голосом, но так что я вздрогнул и обернулся.

Он помолчал несколько мгновений, словно колеблясь, затем поднял на меня глаза.

– Береги ее.

Я сглотнул, растерянно глядя на него. Но Тихонов больше ничего не добавил, лишь нетерпеливо мотнул подбородком: иди, мол.

Дверь за нами захлопнулась. Я встал посреди коридора, чувствуя себя мокрым с головы до ног. Лена коснулась моей руки.

– Ага, – хмыкнула она, покосившись на дверь. – Он это умеет. Но я привыкла.

– Теперь я понимаю, в кого ты такая жесткая. – усилием воли улыбнулся я. – Фух… даже не верится что это все.

– Умеешь же ты делать комплименты, Сёма. – Лена иронично выгнула бровь.

В ответ я нежно сжал ее в объятьях.

 

– Ну Семен!.. – тихо хихикнула девушка, чтобы не услышали за дверью. – Давай отойдем хотя бы!

Мы ушли по коридору и встали в одном из тупиков. Лена спряталась у меня на груди, сцепив руки за моей спиной.

– Ты еще не решил? – прошептала она. – Насчет того что сказал папа? И… нас?

– Насчет нас я уже все решил, – я поцеловал ее лоб и крепко обнял. – Мы будем вместе… если ты не против.

– А я с тобой… – Лена прижалась лицом к моей шее. – Что бы ты ни выбрал, я всегда буду рядом. Несмотря ни на что.

 

Я счастливо выдохнул. Осталось сделать еще один выбор. Выбор жизненного пути. Принять предложение Тихонова и стать еще одним бойцом невидимого фронта на войне что идет всегда… или же идти проторенной дорогой?

Неважно. Самый важный выбор я уже сделал.

Быть вместе.

 

 

 

 

 

[Дозорный]

Из-за большого объема текста редактировать тему не получается, поэтому ссылку на фикбук оставлю здесь: https://ficbook.net/readfic/2887241

 

И тут же - давным давно нарисованную обложку к повести 

 

 

Если кому интересно, могу покидать найденные в интернете арты, фото и эскизы, подходящие к конкретным местам текста